Вот опять. Динеш отдал ему больший кусок, чем взял себе. Это нелогично. Это абсурдно! Мерэльф его слуга. Раб! Но отчего же тогда Хатака так хорошо к нему относится? Вместо допроса с пристрастием – спокойно сидел и рисовал карту, под мерное сопение Динеша. Вместо пытки голодом — сытный обед и ужин. Вместо разлучения с сёстрами и редкими с ними встречами, как награда, он разлучился с ними лишь на половину дня. Мерэльф не понимает, почему пряник идёт перед кнутом?

Глядя на спину Динеша, он медленно жуёт лепёшку, не в силах запихнуть её в себя целиком и потому отломав половину, отдал сёстрам. Они любят сладости. И это не потому, что он отдаёт им всё, а потому что сам уже сыт. Сейчас он ест даже лучше, чем во дворце. Хотя еда и не такая богатая, как там.

— Братик, братик, – Тинэр тихонечко тянет его за сюртук.

— Да, Тинэр? – машинально отзывается он, повернувшись к ней.

— Возьми, – она протягивает ему небольшую флажку. — Выпей. Это зелье дала тётя Мръяша. Оно может исцелять все раны. Вдруг и твои шрамы заживут? – она искренне в это верит.

Как жаль, что это невозможно. В мире нет никакой магии и лекарств, способных обновить кожу до неповреждённого состояния. Да и многие шрамы затрагивают не только кожу, но и мышцы. Именно поэтому Мерэльфу сложно сгибать пальцы на левой руке. Это не критично и мало кому заметно, но это есть. И не зелье это вовсе, простой сок, который Мръяша делала с близняшками днём, когда проверяла их возможности к культивированию ци. Как же хорошо, что у них всё ещё есть шанс научиться этому! Мерэльф будет вне себя от радости, если близняшки пробудят в себе цзинскую кровь и тем самым отдалятся от альвов ещё дальше.

— Спасибо, сестрёнка, – он нежно гладит её по голове. — Я попробую, – разрушать надежды младших ему не хочется совсем, пусть они и должны уже понимать, что шрамы залечить невозможно.

Приложив фляжку к губам, он делает маленький глоточек. Освежающий и лёгкий, даже будто бы прохладный сок, прокатывается по горлу, даруя странное чувство облегчения. Словно бы напился холодной воды во время жаркого лета. Странное, но приятное чувство.

Поблагодарив ещё раз и отдав фляжку, Мерэльф сталкивается взглядом с Динешем. Пронзительный взгляд заставляет смутиться и резко отвести взгляд. А вот чего Мерэльф смутился, он не понимает. Просто каждый раз, когда он сталкивается с ним взглядом, ощущение, будто Хатака его не просто насквозь видит, но ещё и заглянуть может в самые потаённые уголки, в которые даже он сам заглядывать боится. А может, это потому что он хозяин и раб не смеет смотреть хозяину в глаза. Всё может быть, Мерэльф уже ни в чём не уверен.

Что ещё более странно, так это то, насколько всё вокруг расслабляюще спокойное. Да, на них косятся, многие глядят не добро, но оно и понятно. Они альвы, среди цзинов, кто бы из цзинов, угнетаемых последние двадцать пять лет, вообще будет рад такому соседству? Но всё равно, находясь под протекцией Хатака, Мерэльф не ощущает исходящей от других угрозы. И сами цзины спокойно занимаются своими делами, не лезут к ним с сёстрами, даже вот музыку играют. Весьма красиво, к слову. Чем-то напоминает те мелодии, что иногда напевала ему мама в детстве. Как жаль, что девчонки никогда не услышат её голос.

— Цунсюань, – вдруг зовёт его Хатака.

Этим имени его только мать называла, сёстры не особо им пользуются, вечно называя его братиком. От неожиданности Мерэльф слегка вздрагивает и резко поднимает голову. Хатака стоит в трёх шага. Спина ровная, одна рука в кармане кафтана, взгляд открытый, а на его лице никаких эмоций не видно. Но стоило Мерэльфу встретиться с ним взглядом, как к лицу поднимается жар. Он спешно отводит взгляд, опустив голову.

— Идём, – не приказывает, зовёт.

— Братик, – Тинэр впивается в его руку.

— Всё будет хорошо, сестрички, – улыбается он, отцепляя руку Тинэр от себя.

И в этот раз он им не лжёт. Отчего-то кажется ему, что Динеш ему ничего не сделает. По крайней мере сейчас. Быть может, позже, когда Мерэльф откроется ему больше, когда на смену приручения пряником появится хлыст для дрессировки, тогда будет плохо. Но не сейчас. И кто знает, быть может, к тому времени Мерэльф найдёт способ сбежать и от него. И пока он будет находиться вне зоны его досягаемости, клятва ему ничего не сделает.

— Не нравится, что зову этим именем? – спрашивает Хатака, пока они идут в палатку.

С каждым шагом Мерэльфу всё меньше хочется туда идти. Там лишь одна кровать. И спать он будет либо на ней, рядом с Динешем, либо на полу. Какой из вариантов вероятнее?

— Непривычно. Так меня только мама называла, – сознаётся он, глядя под ноги.

Рыхлая, полусухая земля, вздымается пылью над сапогами. Эта пыль стелется и вьётся вокруг, словно бы пытается покрепче ухватиться за движущихся, да только не получается. В свете последних лучей заката она выглядит особенно чарующе и пугающе. Кажется, будто с наступлением тьмы эта пыль обретёт ещё больше силы и сможет поглотить его. Было бы здорово, если бы он смог позабыть все свои тревоги и уснуть вечным сном в её объятиях. Да только сестёр он бросить никак не может. Вот найдёт им безопасное место, тогда и на покой можно. Если в этом мире вообще есть безопасное место.

— И как тебя обычно называют другие?

— Мерэльф, иногда собакой, а иногда... — слова встали поперёк горла комом, он с трудом их проглотил. — Можно я не буду это озвучивать? – тихо-тихо просит он, впиваясь и комкая подол сюртука. И ещё тише добавляет, когда они подходят к палатке: — Пожалуйста?

— Можно, – голос Динеша звучит тяжело и пугающе. Подняв полог, он жестом приказывает Мерэльфу зайти.

— Спасибо! – искренне улыбается он, мельком взглянув на суровое лицо Хатака, тут же шмыгнув внутрь.

Но не сделав и двух шагов, останавливается, запоздало вспоминая, что сейчас они должны ложиться спать. Кровать-то одна! Свет уличных фонарей и костров тут же исчезает, стоит пологу опуститься. Он забыл затушить фонарь, масло закончилось, и теперь внутри палатки темно, как в сундуке без щелей. Замерший мышонком Мерэльф, буквально слышит, как громко бьётся в его груди сердце. За его спиной стоит Динеш, и словно бы его тень сгущает и без того тяжёлую тьму вокруг. Даже дышать становится сложнее. Не в силах открыть рот – словно кто-то удерживает за шею, его утягивает в кошмары. Мерэльф судорожно сглатывает и зажмуривается. Не то, чтобы он боялся темноту, скорее, он боится того, что может за ней скрываться. А ещё больше он боится оставаться в этой тьме совсем один. Измученный, истерзанный, оставленный на забаву, до тех пор пока он не начнёт молить о пощаде, прося делать с ним всё, что захотят. Кричать от боли, как от удовольствия.

«Я не дома. Я не дома. Я не дома» – судорожно повторяет он мысленно, дыша через раз. Воздух такой горячий и тяжёлый. Дышать сложно.

— Чего встал?

Динеш кладёт свою руку ему на плечо, а у Мерэльфа подгибаются колени. Он с трудом удерживается от желания закричать, прикусывая язык и сжимается в плечах, стараясь занимать как можно меньше места. Но он не может не вздрагивать от каждого шороха. Скрип крышки сундука кажется ему скрипом кандалов, а тихий шёпот Динеша, как скребущийся скорпион по песку, подползающий всё ближе и ближе. Ещё миг, и кажется будто он не сможет стоять на ногах. В голове гудит, сердце неистово стучит в груди, причиняя боль, а из тёмных уголков его памяти выплывают монстры.

Страшные, уродливые, но не внешне. Их истинная суть страшнее любого реального монстра. Они жестоки не от природы, а забавы ради. И главный монстр среди них обладает самым жестоким нравом и любовью к поистине ужасным пытками.

— Мерэльф, – зовёт его кто-то, но он не узнаёт этого монстра.

«Мерэльф. Чувствуешь? Скажи мне, что это? Если угадаешь, я сниму повязку. Давай же».

«Мерэльф! Ах, ты грязная сука! Да как ты посмел даже подумать сделать?...»

— Мерэльф!

«Мера [1] – вот тебе имя, ты даже альвом зваться не достоин! Грязная айзинская...»

Страшно. Страшно. Страшно! Мамочка, пожалуйста. Помоги!

— Цунсюань! Открой глаза, – приказывает кто-то, тряхнув за плечи. — Сейчас же открой глаза!

Мерэльф не может не подчиниться. Он открывает глаза, но не видит перед собой ничего, кроме тьмы и ужаса. Чьё-то пугающее, незнакомое лицо, окрашенное жуткими тенями, перекошено в незнакомой ему эмоции. Кто и что будет в этот раз? Что произойдёт? Никогда в жизни, после нахождения во тьме, он не оказывался где-то в хорошем месте. А веки такие тяжёлые. Ему хочется снова их закрыть и не видеть ничего больше никогда!

Страшно.

— Крольчонок, смотри на меня, — зовущий голос кажется встревоженным и напряжённым.

Кто это?

Неожиданно мир завертелся, а он оказывается спиной к свету. Его лица касается горячая рука, мягко оглаживая задеревеневшую от сжатых зубов щеку. Это прикосновение непривычно мягкое, неожиданно нежное. И пальцы шершавые, мозолистые царапают, но не причиняют боли. До потерявшегося в своих кошмарах Мерэльфа наконец доходит, что он не дома. Моргнув пару раз, его взгляд, сфокусировавшись на лице Динеша, наконец видит стоящего перед ним мужчину.

Тёплые карие глаза, чёрные и густые ресницы. Шрам на правой щеке, оказывается, доходит аж до брови и заканчивается на лбу. Ровный нос с едва заметной горбинкой, видимо, от перелома. Его лицо кажется угловато острым, не таким мягким, как у Асада. Но самое чудесное в нём то, каким бы пугающим его лицо не было, оно не принадлежит монстру.

По крайней мере Мерэльф на это надеется.

— П-простите, – опомнившись, Мерэльф опускает глаза, чуть отстранившись от Динеша и едва не запнувшись о сундук. — Извините, я... Я... Со мной так иногда бывает. Я простой... Боюсь темноты, – судорожно оправдывается он, с трудом произнося буквы и путаясь в слова.

Он чувствует во всём теле такую слабость, что он готов упасть прямо сейчас, если хотя бы подумает о расслаблении. Сердце никак не успокоится. Попытка унять его, выровняв дыхание даётся с таким трудом, что ему проще сделать пару кругов вокруг палатки, чтобы объяснить причину своего учащённого дыхания.

А Хатака неотрывно смотрит на него тяжёлым взглядом. Даже не видя его лица, Мерэльф ощущает этот пронизывающий взгляд и не может даже слова произнести. Минута тянется за минутой, и до слуха Мерэльфа касается шум снаружи. Там всё ещё кто-то играет на флейте и пипе, кто-то даже поёт. Вокруг всё ещё так оживлённо, что теперь его паника кажется ему до ужаса нелепой и стыдной. А Динеш просто стоит, держит его рукой за плечо и молчит. Это молчание угнетающе давит на Мерэльфа, но как вырваться из этой тишины он не знает.

— Давай ложиться спать, – неожиданно тихо и спокойно произносит Хатака, не приказывая, но и не оставляя выбора. — Хочешь у стенки или с края? – вдруг спрашивает он, подойдя к кровати, но оставаясь стоять полубоком к Мерэльфу.

— Я... Могу выбрать?

— А спрашиваю я тебя просто так? – хмурится тот.

— С края, пожалуйста! – спохватывается Мерэльф, понимая, что перечить и задаваться глупыми вопросами нелепо.

Тихо угукнув, Динеш быстро убирает с кровати оставленные там листки с чертежами, поправляет скомканное до этого подобие матраса и откидывает чуть в сторону одеяло. До Мерэльфа медленно доходит, что спать они будут в одной кровати. И ему это совершенно не нравится! Но какой у него выбор? Он уже сам согласился. А всё из-за дурацкой панической атаки. Если бы не это, он бы как-нибудь выкрутился и был бы согласен спать даже в углу палатке калачиком и на земле, только бы не с ним в одной кровати. А теперь ему как выкручиваться-то?

Хатака тем временем уже скидывает кафтан, но, вопреки ожиданиям Мерэльфа, на миг выходит из палатки и возвращается с рубашкой, снятой с верёвки. Надев её, он скидывает сапоги, тут же забираясь под одеяло и укладываясь у стены спиной к Мерэльфу.

— Ложи...

— Я... Хочу... Можно я ещё посижу? Я не хочу пока спать. Лучше пока продолжу чертить с...

— Спать, – безапелляционно заявляет Динеш.

И в его интонации слышатся знакомые. Мръяша так же произносит это слово, хотя и с большим нажимом. Вдохнув, Мерэльф мысленно пересиливает себя, медленно снимая сюртук. Чтобы оттянуть время, он аккуратно складывает сначала свою сюртук, положив его на пенёк. Потом кафтан Динеша. И только после тянется к лампе, заметив, что вместо фитиля в ней торит какой-то листок. Он горит, но при этом не сгорает. Такое вообще бывает?

— А... Лампу затушить? – тихо спрашивает он, с любопытством разглядывая фитилёк.

— Там заклинание на листке. Он не сгорит в течение суток. Ложись спать, – спокойным тоном поясняет Динеш, даже не пошевелившись.

— Хорошо, – едва слышно произносит он, оставив лампу в покое.

Ему ужасно любопытно, как выглядит заклинание цзинов. Мама ему рассказывала, что у цзинов есть специальные бумажки, которые могут даже ветер призывать. А вот как это работает она так толком и не объяснила. И борясь с любопытством, он аккуратно присаживается на край кровати, стягивая сапоги. Он немного натёр пальцы и пятки, потому что остался без носков, но пока ему не нужно много и долго ходить, это не критично. Оставив сапоги чуть подальше, он ложится у самого края, стараясь не касаться Динеша. Даже одеяло не рискует тронуть.

— Мышь мелкая, – ругается почему-то Хатака, развернувшись и накрыв Мерэльфа одеялом. — Не сожру я тебя. Мне больше лани нравятся, – ворчит он, пододвигая Мерэльфа ближе к себе.

Спину тут же обдаёт теплом его тела. Динеш снова ворочается, и Мерэльф не знает можно ли ему вообще дышать. Он только после того, как за спиной становится тихо, понимает, что практически не дышал. Но не проходит и часа, как дыхание за спиной становится ровным и тихим, едва слышным. А вместе с тем подавляющая аура, исходящая от Хатака, сходит на нет. Мерэльф облегчённо выдыхает, уткнувшись в подушку носом. Она пахнет так же, как и кафтан, разве что без запаха дыма. И этот аромат не кажется отталкивающим, хотя, по идее, должен быть. Напротив, запах кажется знакомым.

И успокаивающим. Медленно и глубоко вдыхая аромат, ощущая тепло за спиной, Мерэльф нехотя чувствует сонливость. Засыпать страшно. Прошлой ночью он вырубился от боли, а сейчас он не знает, что будет утром. И сестёр рядом нет. Это тревожит. Но совсем немного. Мръяша и Асад не кажутся плохими, впрочем, он уже встречал монстров в облике святых. И потому это чувство покоя, ощущающееся здесь, кажется неестественным и неправильным. Только как бы он не сопротивлялся, сон мягкой рукой утягивает его в свои объятия. И ему остаётся только молиться, чтобы утром не оказаться в аду.

Из глубокой и бездонной ямы сна его будит шевеление кровати и забравшийся под одеяло холод.

— Мм, Цинэр, ещё минутку, – бурчит Мерэльф сквозь сон, потянувшись и схватив за руку...

Не сестру. От ощущения горячей кожи, покрытой довольно жёсткими волосами, сердце едва не пропускает удар. За миг в голове пролетает всё произошедшее за последние два дня, вместе с охватившим его вчерашним ужасом. Рука, касающаяся его лица была такой же температуры.

— Простите! – вскакивает он, не успев толком сориентироваться. — Простите, я сейчас встану, – он спохватывается и едва не путаясь в одеяле, машинально тянется к сапогам.

— Шумный какой с утра, – усмехается Динеш, бросив ему на колени тёплые носки. — Не кипишуй. Рано ещё, – и зевая, он выходит из палатки, оставляя Мерэльфа в растерянном состоянии.

Моргая, Мерэльф недоумённо опускает взгляд на носки и на наполовину натянутый сапог. Носки штопаные, но чистые. Ещё толком не проснувшись, он не понимает, зачем ему их бросили, и только когда опустил взгляд на свою стопу замечает, что ноги у него замёрзли. Да и грубая кожа сапог действительно натёрла ему ноги. От носков лучше, конечно, вряд ли станет. Но по крайней мере ноги мёрзнуть не будут. Чай ещё не лето. Температура ночью может и ниже нуля опуститься.

Вздохнув, решив поблагодарить Динеша за носки, когда он вернётся, Мерэльф быстро одевается. Не зная, действует ли правило тридцати шагов от палатки, он тихонько выбирается наружу, оглядываясь по сторонам. Где-то вдалеке слышен шум лошадей и птиц. Но в остальном над палаточным лагерем царит умиротворяющая тишина. Зато погода была на удивление холодная! Всего за мгновение пробежки до отходника, у Мерэльфа замёрз нос и уши, не удивительно, что снег ещё не сошёл. И на своё счастье он не обнаруживает там Динеша. Потому быстро справившись с нуждой и умывшись в небольшой бадье с водой покрытой тонким слоем льда, Мерэльф возвращается в палатку с удовольствием. Внутри так тепло, что он мгновенно начинает млеть. Но взбодрившись небольшой разминкой и тщетной попыткой собрать растрепавшиеся косы в пучок, он возвращается к своей главной на данный момент задаче – рисовать чертёж дворца. Работы ещё много, и к самому сложному он ещё не приступил.

Черта за чертой, линия за линией и на бумаге появляется карта очередного помещения замка. Мерэльфу нравится заниматься такой кропотливой работой. Тишина и спокойствие, в котором он погружается в свою память о замке, не даёт ему думать о чём-то другом. Правда, когда лампа неожиданно на секунду погасла и тут же загорелась вновь, Мерэльф едва ли не получил сердечный приступ. Лампа стала мерцать и гореть тусклее. Не желая оказываться в темноте в одиночестве, он хватает чернила, перо и бумагу и выскакивает из палатки. Мимо в этот момент проходит цзин, косо глянувший на него с ноткой презрения.

— Шлюха, – сплёвывает тот, проходя мимо.

Проводив его взглядом, Мерэльф глубоко вздыхает. Он и не ожидал, что другие будут воспринимать его как-то иначе. Длинные волосы, изнеженное лицо и руки, не знающие тяжёлой работы, худощавая фигура, и плавные движения заученные ещё во дворце. Его не учили быть принцем, он был куклой. Кукла должна быть красивой, а не сильной или тем более мужественной. Разумеется, он выглядит в их глазах, чьи жизни не ведали праздности даже на один день в году, отвратительным и гадким. Тем более, что он является принцем той страны, что уничтожила их страну.

И всё равно Мерэльфу неприятно слышать такое от незнакомцев. Как бы он не убеждал себя, что это просто слова, какая-то маленькая детская обида всё равно точит его изнутри как червячок.

Смирившись, он устраивается удобнее на бревне возле палатки. Собиравшиеся вчера тучи прошли мимо и сегодня было достаточно светло, пусть и ветрено. И как бы холодно ему не было, стопку листов он зажимает коленом, а на котором пишет – удерживает рукой и рисует. Каждый законченный план здания он прикрепляет к земле камушками, чтобы не улетели. Впрочем, от ветра чернила сохнут быстрее, но и замерзают тоже. Ему приходится держать чернильницу между ног, чтобы чернила не замерзали.

— Завтрак, – из сосредоточения выдёргивает голос Динеша, нависшего над ним и заслонившего солнце.

— Спасибо, хозяин, и за носки тоже, – выпрямившись, Мерэльф не успевает даже бумагу собрать, как Хатака заходит в палатку.

— Иди сюда, – зовёт он спустя мгновение, за которое Мерэльф успевает собрать бумагу.

Немного нехотя он заходит внутрь. Лампа уже перестала мерцать и горит ровно. В палатке всё ещё тепло и стоит ему оказаться внутри, как его голова и руки моментально начинают покалывать. Динеш забирает у него листы и принимается мягко растирать тёплыми руками уши и щёки. Зажмурившись от несколько грубоватых движений, Мерэльф молча терпит, чувствуя, как от этого его лицо начинает согреваться и нагреваться.

— Ешь, – Хатака прерывается так же резко, как начал это делать. — После завтрака идём на охоту.

— И я тоже? – недоумённо интересуется Мерэльф, усаживаясь на пенёк.

— А ты видишь тут кого-то ещё? – фыркает тот, взяв с подноса, стоящего на сундуке, тарелку и тут же принявшись жевать. Или скорее глотать, больно уж быстро у него это получается. — Завтра мы двинемся в пустыню. Нужно сменить место стоянки. И придётся хорошенько запастись провизией.

— Ясно, – Мерэльф, взяв тарелку, с интересом разглядывает содержимое.

Такой суп он видит в первые. Пахнет он весьма вкусно, но кажется слишком жидким. Хотя там плавает столько всего от каких-то зелёных овощей, до лапши. Чем-то похоже на суп, о котором ему рассказывала мама. Но он даже названия не знает.

— Ты был на охоте? — вдруг интересуется Динеш, стукнув чашкой с компотом по подносу.

— Ни разу, – честно признаётся он.

— Лук в руках держал?

— Нет.

— А на лошади верхом ездил?

— Нет, – с каждым ответом Мерэльфу становится всё больше стыдно. И от этого голос его становится хрипловатым.

Альв-аар любит охоту и верховую езду, но Мерэльф даже если сопровождал его, всегда оставался в охотничьем домике и чаще занимался не охотой. Скорее был просто красивым сопровождением, потому что третья жена альв-аара практически не покидает внутренний дворец. И ничего, кроме тупых кинжалов для танцев или одного кинжала для «забав», из оружия он в руках не держал. Как бы ему не хотелось.

— Научишься, – уверенно заявляет Динеш, быстро закончив есть, пока Мерэльф возился. — И, в любом случае, ты идёшь со мной. Какой бы ценной не оказалась бы твоя карта, толку от неё сейчас никакого. Вернёмся к ужину.

— Хорошо! – шустро отзывается Мерэльф, начав быстрее есть.

Научиться стрелять из лука, ездить верхом, охотится – это была его детская мечта! Да любой мальчишка мечтает о таком. И это безапелляционное «научишься» греет сильнее тепла в палатке. Если так он сможет принести пользу ещё и научится такому сложному делу, Мерэльф выложится на полную!

— А после ужина будет баня, – вдруг добавляет Динеш.

От неожиданного заявления, Мерэльф отрывается от еды и на секунду недоумевающе смотрит на Хатака.

— Общая, – добивает он Мерэльфа, усмехаясь так, что приподнимается только один уголок губ

В голове Мерэльфа неожиданно становится пусто. А к лицу приливает жар. Он спешно опускает голову, пытаясь едой заткнуть неожиданно поднявшееся смущение. И тихую мысль «Красивый», описывающую мужчину перед ним.