Альвигейл - город ремесленный. В давние времена он родился как рыбацкая деревушка. Потом появились маленькие лодочные, сетевязные и канатные мастерские. Людям великого князя приглянулась удобная бухта и крутой обрыв береговых скал. На холме появился замок, а внизу - причалы. Город рос, обёртывался стенами, валом, предместьями. Его название на старинном языке означает Бухта Альви. 

Кем был этот Альви - или чем - учёные спорят от сотворения земель до наших дней. Топонимика вообще благодатная тема для писания трактатов, получения разных учёных званий и уважения в научном сообществе. При этом копаться в земле и шляться по забытым Вечным и людьми краям, как археологу, географу и геологу, не надо. Диван, кабинет, архивы - профессорская мантия. Благодать!

Изначальная бухта по-прежнему принимает корабли. И градарские стремительные бриги, и люцианские шхуны с барками. Отличия последних лет - почти на каждом корабле появилась труба паровой машины. Увы, прогресс грязным дымом заволакивает белоснежную пену парусов. Когда-то именно сюда, ко второму причалу, подошёл первый колёсный пароход из Диании. Тогда весь город сбежался смотреть на дымящее чудо. Но годы шли, пароходы - уже винтовые - стали привычны, как снег зимой. 

Техника развивалась, прогресс был неумолим. Влезла в город нитка Рейхсбана, посреди огромного пустыря близ Остки, восточного предместья, раскинуло стальные нити и огромные длинные корпуса депо. Железная дорога пронизала болота, взбиралась на Реминденский хребет. Она подобралась к рудникам, доставка железа намного упростилась и ускорилась. 

Каретник Краувиц основал механический заводик, алхимик Бойча - мыльно-щелочной, инженер Чуб и купец Лойза - керосиновый. Потом появилось "Мобешское Товарищество Морских и Речных Верфей", "Консервы и Прессервы". И прочие, прочие, прочие. Железная дорога подарила городу новую жизнь, но она же убила старый Альвигейл.  За два десятилетия с основания первых мануфактур заводы взяли город в плотное кольцо, закрыв бесчисленными трубами высокую Вдовью Гору. 

Кто бы нашёл в том трёхлиговом лабиринте хотя бы место, где стояла первая литейка и кузница пана Краувица! Кто бы опознал в монструозном цеху две угловые стены маленького особнячка, выкупленного Лойзой у разорившегося помещика. Заводы возвышались над городом бордовой прокопченой горящей в ночи сотнями багровых глаз стеной. Железная дорога рубила стену на две части. Подъездные пути от магистрали разбегались в обе стороны и ветвились бесчётное число раз. 

День и ночь гудели, плескали огнём в небеса, дымили высокими трубами и били паровыми молотами заводы. Визг лесопильного, что мучил обитателей северных окраин ещё не столь давно, потонул в этом торжествующем хоре прогресса. Пересвистывались маневровые паровозы, солидно гудели магистральные. Грохотали колёса сотен вагонов, лязгали сцепки. В порту непрерывно ходили краны. Стлался дым над пароходными трубами. Тарахтели паровые экскаваторы, на строительстве двух каменных молов слева и справа от Старой Бухты. Альвигейл обзавёлся ещё двумя гаванями. На товарной станции не хватало места под вагоны. 

Остку потеснили, снесли ветхие островерхие домишки и построили ещё один сортировочный парк. 

Сам город тоже стремительно преображался, превращаясь из скопища крохотных домиков в современные улицы с высоченными четырёх- и даже шестиэтажными домами. Мостовые, водосточные канавами под тротуаром, рельсы конки. Затем компания "Северное Сияние" построила первую электрическую станцию на жалких остатках северного предместья и город засиял "новым светом". Опасные газовые рожки, телеги, развозившие баллоны, газовая станция - всё это промелькнуло за какие-то пять-шесть лет, уступив место электрическому току. Газовая компания была поглощена "Сиянием" и теперь её газ горел в топках электрической станции. Конку сменил трамвай, раскинувший свои линии по всему городу и вытянувший щупальце на северо-запад через несколько деревень. Южное направление успел перехватить Рейхсбанн.  

Эспланада отринула рыбные склады, обрастала кафе и магазинами. Матросский Язык - серпантин, идущий от южной окраины к порту, - тоже менял облик, обрастая доходными домами, стеклянными витринами, модными лавками. 

Окраины теряли огородики и сады, застраивались и населялись всё плотней и плотней. Прогресс пожирал людей, требовал всё больше и больше жертв. За двадцать лет население выросло в пять с половиной раз, не считая новых предместий, вырастающих на месте некогда отдалённых от города деревень. 

"Сияние" не пощадило и реку Гранку, выстроив близ маленькой Тишты невиданную прежде двадцатисемииардовую плотину, изогнутую, как край чашки. Страшно было читать сколько ушло на эту гениальную инженерную мысль особо прочной, заговорённой лучшими магами от коррозии и излома, стали. По верху плотины проложили дорогу, соединившую два берега, а глухой просёлок превратили в первоклассное прибрежное шоссе, избавив господ и дам, издавна приезжавших на морские купания, от необходимости трястись на колдобинах. Гранка затопила распадки и овраги. Скалы и даже горы, возвышавшиеся посреди её русла, превратились в острова. Острые камни ушли на дно. Выше плотины забегали катера и маленькие пароходики, связавшие затеряные в лесах деревни с цивилизацией. Появился новый вид курорта - лесной, особо популярный у особ с болезнями груди и дыхания. 

Бешеная масса воды низвергалась с плотины, вращая шестнадцать огромных турбин. Новая электрическая станция невиданой мощи осветила добрую половину Мобеша. 

Лошади ещё стучали копытами по мостовым и шоссе, но с каждым годом их становилось всё меньше и меньше. Битюги и рысаки уступали место пару.

По шоссе Мобеша вместо дилижансов и ломовиков двинулись угловатые белые с оранжевой полосой паровые автобусы и грузовики, замелькали разноцветные маленькие авто и огромные зеркальные паровые кареты, моно- и трициклы становились модным увлечением золотой молодёжи. 

Дамы всё больше и больше проявляли интереса к технике, моды стали проще, платья всё меньше и меньше диаметром. Фрак становился всё более визитным костюмом, в моду ворвались короткие пиджаки на браннский манер, узкие брюки, блестящие остроносые ботинки и изящные дамские туфли из плотной кожи. 

Поднялся в воздух первый дирижабль. 

Сошёл со стапелей в Дессау броненосец "Кайзер Фридрих I" с восемью барбетными орудиями в 180 линий¹ каждое и тремя трубами. О восемнадцати паровых котлах и без парусов вообще. Его броневой пояс, судя по газетам, был невидано прочен и неподвластен ни одному снаряду.  

Арганд семилиговыми шагами летел в будущее. 

На биржах трещал телеграф, в конторах пели на разные голоса телефоны, гремели пишущие машинки, стрекотали арифмометры.

Военный и торговый флоты усиленно строили новые величественные корабли.

Горячая вода в богатом доме перестала быть редкостью, а с задних дворов постепенно пропадали дощатые будки уборных.   

Арганд радостно влетел в новый, 1879 год, в котором ему пришлось узнать иную сторону прогресса. Летом сразу с трёх сторон явила свою неприглядную харю война. 

  Север Мобеша и его восточное побережье сильно пострадали от боёв и оккупации. Многие деревни и санатории лежали в руинах, чудо инженерной мысли было взорвано, катера и речные пароходики лежали на отмелях или среди острозубых торжествующих над обмелевшим руслом скал. Шоссе превратилось в средней паршивости дорогу, а некоторые его участки надо было вовсе объезжать по таким тропам, куда раньше и пеший путник не рисковал лезть чтобы в грязи не утонуть. Сгорели лесопильный и мыловареный заводы, взорвался пороховой, завалило развалинами канатного новый сортировочный парк. Пароэлектрическая станция с трудом тащила на себе Альвигейл, вздыхая чудом уцелевшими девятью котлами. Вместо одиннадцати валялись груды железа, потихонечку распиливаемые рабочими. Рыбный порт заглох, из воды то тут, то там торчали тонкие мачты, потопленых проклятым эльмиранте Сабри рыболовецких судёнышек. Новая гавань стояла пустая, разбитая. Краны новейшей конструкции упали либо поперёк пирсов, либо вовсе в воду. Посередине ещё торчал из волн остов крейсера "Мориц" , отважно бросившегося защищать порт. Море играло выцветшим вымпелом на склонённой к берегу мачте. Старый порт работал только днём - сказывалась нехватка докеров. 

Выгоревшее трамвайное депо, временные дощатые сараи чуть в стороне, откуда на линию выходила едва ли десятая часть прежнего парка. Обезлюдевшие улицы, разбитые дома и брошеные кафе. Рыжая, с песком, вода из водопровода. Сбитые фонари. Фанера вместо стёкол в еле живых строениях. Серые, словно выцветшие, редкие прохожие. Таким был 1886 год для Альвигейла и его обывателей. 

Но к 1888му всё решительно переменилось. Возродились кафе, лавки, восстанавливались дома. Забегал чаще трамвай, гуще задымила электрическая станция и некоторые заводы. Порт, правда, пока довольствовался Старой Бухтой, но сейнеры и траулеры начали поднимать. Кого на стапель, кого в переплавку, кого просто в затон - догнивать. 

Город ожил, но ожил так, что лучше бы не оживал. В нём появилась целая когорта людей без малейших признаков порядочности и благородства. Военные подрядчики. 

В основном это были люди с аргандского запада и центрального востока. Кто бежал от суонитов, кто от браннаров. Они очень быстро освоились в прежде патриархальном краю, каким-то образом влезли в военные подряды, хотя сам не имели даже молотка, чтобы изготовить хоть одну пушку. Это были посредники, имевшие неясную протекцию кто в штабах, кто в Департаменте Вооружений. Они бесцеремонно отодвинули промышленников Мобеша от заказчиков. Армия и флот перевооружались, несмотря на плачевное состояние королевства в целом. Откуда брались деньги никто толком не знал. Шептались - выкачаны из гномских банкирских и ундманнских торговых домов. Довольно, мол, недомерки погрели на нас лапы! Пусть спасибо скажут, что выпустили живьём, хотя и без штанов. Да какая разница! Было ваше, стало наше! 

Наглость военных подрядчиков, их манеры, мерзейшая юго-восточная традиция красить губы как у женщин, так и у мужчин вошла сразу в несколько пословиц. Разумеется, далеко не все из переселенцев были такими. Хватало тихих, работящих, добрых людей. Да что там говорить? Девяносто девять из ста такими и были! Но один остманн² портил репутацию сотне камрадов по несчастью. 

В Альвигейле зрело недовольство, готовое взорваться где угодно и как угодно. Откуда ползло раздражение, догадаться было нетрудно. В первую голову посредники нанесли ущерб кошельку и репутации промышленников, вынужденных их терпеть. Во вторую - были недовольны их недавние соседи. Ну и в третью - некоторые господа, чья деятельность требовала тишины, тайны и темноты. И тому имелась весьма веская причина.