На станции Реминден суета - обычное дело. Построенная на природной скальной полке над городком станция не имеет возможности расшириться. Тупики на торце полки, поворотный круг и вовсе перед южной горловиной и платформой. В середине восточной части свесились лотки перегруза, а над ними, по полке вырубленой, проходит уже рудничная дорога. Под перегрузом всегда стоят десяток вагонов - низких мощных гондол. Маневровый паровозик пыхтит во главе сцепа, готовый оттолкать их в тупик и сбегать на соседний путь за новой десяткой. Больше ему просто не сдвинуть - железная руда тяжёлая. Собрали тридцать вагонов, маневровый уматывает в тупик на южном конце и ждёт пока магистральный огромный "Маргон" или даже устаревший, но всё ещё встречающийся "Самсон" солидно подойдёт из тупика на северном конце, фыркнет паром перед заходом под состав задним ходом и лязгнет буферами о головной вагон. Гудок, взвизг боксования, неизбежный при трогании огромной массы и пошёл очередной состав с рудой. 

Маневровый - он, кстати тут необычный, так называемый шестерёночный паровоз, где цилиндры приводятся на вал с шестернями, а уж оттуда на колёса¹ - вытаскивает следующий сцеп уже с пути через один от перегруза и повторяет цикл. А второй маневровый забирает целый порожний состав с одного из так называемых приёмных путей, куда магистральники встают с порожняком, и заталкивает на освобождённый от вагонов путь сразу за перегрузом. Проделать он это может только с выходом на магистраль за горловину и стрелку на поворотный круг, а потому и на подходе к станции, и на ней самой обстановка довольно нервная. Все поезда, поднимающиеся снизу, останавливаются в кривой меж отвесных скал и далее идут только после того, как стоящий там сигнальщик свяжется из своей прилепленой к скале будки по забавному подобию телеграфа с колокольчиками вместо ленты с дежурным по станции. Тук-тук - ключом. "Прибывает грузовой состав". Раздражённое динь-дилинь-динь - "Ждать". Приветливое - динь-динь - "Следовать". Три удара ключом - состав пассажирский. На Реминден ходят всего три пассажирских - утром, днём и вечером. Раньше вообще дневного не было. Они короткие, по шесть вагонов. На равнине почти не останавливаются. Кому надо куда-то не в Альвигейл пересаживаются в Аршале. 

Всего четыре грузовых и один пассажирский может принять Реминден, плюс один можно отогнать на путь за поворотным кругом в узкое тупиковое ущелье, так называемую Трещину. Но ведь ещё надо развернуть прибывший паровоз. Обычно это делают после того, как маневровый закончит перестановку вагонов и до прибытия следующего состава. Паровоз отходит на круг, на станцию запускают ждущий своей очереди поезд, пока пыхтящую махину разворачивают носом на юг, потом круг освобождают, а затем - по обстановке. Нервотрёпки добавляет то, что длина южных тупиков позволяет только отстаивать там паровозы - все маневровые со сцепами перекрывают выходную стрелку. Не рассчитывали, когда строили, на большой поток. Потому и бьют сейчас вниз по горам добавочную выемку для узкоколейки, чтобы сделать второй перегруз примерно на трети высоты хребта неподалёку от деревушки Лешты - там места полно. Пыль, висящая над станцией не добавляет здоровья ни горожанам, ни работникам железной дороги. 

Экстренный загнали к единственной рампе. Из вагонов, подгоняемые окриками младших офицеров и сержантов потянулись люди. Около сотни жандармов, в основном из патрульной службы, и приданная рота 109-го егерского полка. Они-то как раз были местными. 109-й стоял в Реминдене издавна - охранял горную границу. Кроме них с момента освобождения города в Реминдене дислоцировались 402-я и 404-я флаггерроты², а также совершенно новая часть - 771-й отдельный батальон воздушного десанта. 

Пан Тибо держался вместе с группой офицеров из Политического. Они были, в основном, в шинелях, которые у жандармов начали потихоньку заменяться на щёгольские "шофёрские" кожаные куртки до половины бедра. "Авиаторская" кожанка была короче. В "шофёрки" оделись трое - Маутцен, Лаузен и Лодочка. Под шинелями весь Политический был одет в грифоновые жилеты с антимагическими вставками. Пан Тибо поддел свой под пальто. Ну, и наконец, к куртке полагался суконный плащ с пелериной, а к шинели - башлык. Ни того, ни другого у Тибо не было. Он натянул котелок поплотней и обмотал шарфом подбородок - в горах весьма резво гулял ветер. 

Утро было просто пронзительное! Солнце уже встало и заливало расстилавшуюся перед ними горную долину розовым светом. Градусов минус пять по шкале герра Зельция (Тибо предпочитал её), ветер, сносивший рыжие хвосты пыли на север от них. На соседнем пути - сине-белый "Реминденский Экспресс", откуда на небывалое зрелище глазеют пассажиры. Деловитые тонкие свистки и рокот маневровых, мощное буммм и шипение огромной змеи по другую сторону от поезда. Тибо украдкой глянул между вагонами и увидел как по толстенным трубам ссыпается в низкобортные полувагоны коричневая руда. Скала нависала над станцией, как неумолимая судьба. Под самым её краем проехал маленький забавный поезд с вытянутым локомотивом во главе. Машинист сидел верхом, вытянув ноги вперёд, на специальные подставки по бокам. 

- Нелегко тут приходится нынешним шахтёрам. - пропел Маутцен своим альтом. - Штольни ведь строили гномы под свой рост. - Молодой жандарм стоял рядом с паном Тибо и улыбался. 

- Чему вы радуетесь, пан Маутцен? - спросил Тибо.

- Хорошо здесь. - Альфред втянул воздух и поёжился. - Чисто, не дымно. Городок вон какой милый. Долина красивая. - Он поправил ремень карабина. Плащ висел полуспущеный на одно плечо. - Пойдёмте, коллега. Нас оставят с резервом, а вам велено держаться с нами. 

- Я, вообще-то, недурно стреляю. - заметил несколько обиженый пан Тибо.

- Дай Вечный вообще без стрельбы обойдёмся. - рыкнул за спиной Гроубер. - Маги-то на что?

Из головных товарных вагонов медленно выкатывались на рампу четыре приземистых коротких грузовика с тяжёлыми ящиками в кузовах. Меж ними сновали люди в таких же кожанках, но у этих не было карабинов, только револьверы. А ещё левые рукава их курток охватывали белые повязки с изображением змеи вокруг жезла. 

МАПО, треклятая магише полицай. 

Обер-лейтенант перехватил полный отвращения взгляд Тибо.

- Хоть какой-то с них прок. - примирительно сказал Вернер. 

Он знал в чём дело. Эти бесцеремонные люди наверняка навестили увитый вьюнком домик и долго "беседовали" с Эли на предмет "недопустимости чародейских действий без крайней необходимости и не выше шестой градации". Велели подписать бумагу об ознакомлении, обыскали дом на предмет "признаков и предметов чёрной магии". После таких "бесед" иной раз людей инфаркт хватал. Вот и нет больше огоньков на домах Понадморья и не мерцает искорками обвешаное ленточками Зимнее Дерево. Лишь клумбы да кусты у дома слабенько подогреваются мелкой волшбой лесной ведьмы. 

Тибо отвёл глаза. Вокруг царила суета. Патрульные и егеря строились в колонну по два. Уже было известно, что идти придётся около четырёх лиг, к месту, где их ждут дирижабли. До замка графа Реминда около двадцати лиг.

- Мы опережаем фон Мальтбурга часов на пять. - обьяснял егерскому гауптману Залевски. - Нам надо рассредоточиться вокруг особняка и не предпринимать ничего, пока преступники не проявят себя. Необходимо чтобы они чётко обозначили нападение. 

- Мы же ехали очень быстро? - спросил Гроубера Маутцен. - Почему всего пять часов?

- Они выехали около двух ночи, а мы в половину пятого. - пояснил рыжеусый. - У них довольно быстрые автомобили, разве что автобусы будут их задерживать. Это не дальние машины, а пригородные. Лиг шестьдесят в час они делают, но вряд ли больше. По шоссе до Реминдена им надо идти порядка семисот лиг, одиннадцать-двенадцать часов. Пару раз заправятся, конечно, если не взяли запас топлива в свой "мул", но вряд ли. На колонке быстрей и удобней. Мы ехали быстро до Аршаля, где пути после войны уцелели и были ещё и укреплены, а после болот дорогу вообще перекладывали - от неё мало что осталось. В горах железка сильно крутит, вот и потеряли ту фору. 

- И белым надо время чтобы собрать гаситель. - добавил чёрненький маленький Вирен.

- Они его не могли сразу в сборе привезти? - раздражённо спросил кто-то из группы "политиков".

- В сборе он в туннель не влезет. Штука высокая. Это же маультина. А лёжа за габарит вывесится. 

- Нашли на чём аппарат ставить.

- Ша-а-а-агом... марш! - заорал егерский офицер. - Па-а-асторонись!

Они прижались к вагонам. Мимо них двинулась мягко идущая колонна егерей, чуть дрожа маленькими пёрышками на их шляпах с плотно прижатыми к тулье полями. За егерями шёл сводный отряд жандармерии - тоже около роты. Эти ножку дали - дай Вечный! Гремели сапоги, качались высокие султаны на шапках. В голове колонны урчали моторами грузовики, с сидящими на ящиках маповниками. Машины осторожно скатились на гаревую дорожку, окружавшую станцию, шуганули клаксонами в сторону извозчиков, собравшихся в торце привокзальной площади и устремились вниз, к купающемуся в лучах солнца старинному городку. Им-то предстояло добираться до места своим ходом. 

Офицеры политического шли в аръегарде колонны. Повинуясь команде дежурного по станции их эшелон начал осаживаться вагонами вперёд в Трещину. На подходе к станции раздражённо шипел очередной порожний состав. Руды альвигейлским заводам (И не только альвигейлским) требовалось очень много.

При проходе по крутым улочкам городка Реминден у пана Тибо защемило сердце. Именно таким был Альвигейл его юности: немощёная скованная морозами улица, крепкие каменные фехтверковые³ домишки в один-два этажа, вычурные вывески, маленькие окошки в коричневых и белых рамах. Взгляд то и дело натыкался на крошечные, милые сердцу детали: выставленые прямо на дорогу лотки зеленщика, крюки с кусками мяса над входом в лавку - и тут же колода с воткнутым в щель тесаком, где тебе отрубят сколько потребуешь. Собачка с загнутым хвостиком лопает обрезки, а дородный мясник в белом, до пят, фартуке наблюдает за их колонной скрестивши руки на груди. Лицо преисполнено собственного достоинства и ленивого любопытства. Две лошади на поперечной улочке остановились, водовоз наполняет огромным черпаком вёдра хозяек. Фонарей посреди дороги нет, здесь они вывешены на домах, на длинных ажурных крюках. Каждый домовладелец сам зажигает фонарь. Скрип-скрип снег под ногами. Тёплые платки женщин и их длинные юбки в полоску по нижнему краю. Румяная симпатичная девчонка с корзинкой на сгибе руки придирчиво выбирает фрукты, а пожилая лавочница, несмотря на мороз, щедро спрыскивает товар водой - чтобы посвежей смотрелось. О, длинные искрящиеся на солнце рыбины потянулись - тоже на крюках висят, как у мясника. Трактир, из двери вырывается густой, пахнущий жарёхой и пивом пар, выпуская какого-то малого в овечьем кожухе и высоких сапогах. Неторопливый извозчик везёт в коляске чиновника в шинели и меховой шапке с длинным портфелем на коленях.  

Спокойная размеренная жизнь, быстро восстановленная после жуткого нападения и трёх лет оккупации, когда эти люди либо успели уехать, либо прятались по горам и лесам от кордассаров и их вспомогательных войск из волчардов. А кто не успел и не сумел скрыться - память наша вечная да покой! Новая нотка - грузовик с досками. Рабочие разгружают их возле дома. Рам нет, забито фанерой, двери нараспашку. Городок ещё зализывает военные раны, но полон простой немудрящей жизни. Колодец в небольшом закуточке меж домов, рычаг помпы поднят, раструб жёлоба выкован в давние времена в виде раскрывшей клюв птицы. Нижняя часть клюва - крюк, ведро вешать. 

Дымят трубы, стучит топор, ржут лошадки, визжит точило, надрываются петухи, свинью гонят хворостиной в подворотню, худая фрау придерживает полы длинной юбки, дабы не запачкаться в навозе. Тележка с блестящими бидонами. Сам хозяин стоит рядом - в упряжке не лошадь, а две крупные мохнатые короткомордые собаки. Молочник щурится на солнце, радуясь теплым лучикам. Пожилой, грузный, лицо красное, седые усы щёточкой. Снизу ползут в гору два битюга - на санях сложены аккуратные жёлтые полешки. Дровянщик не торопится, он хочет пропустить колонну, не подъезжая к сжатому выступающему домами узкому месту на улице, где был вынужден сойти с дороги молочник. Девица на балконе хитро улыбается. Серое манто, премилая беличья шубка, высокие сапожки. В причёске у неё цветок - новая мода среди дам полусвета. 

Скрип-скрип-хрум-хрум снег под ногами марширующих рот.