Казалось, что добрые вести в тот день были сродни Аркенстону в глубинах горы.

Еще до рассвета небеса затянуло густой дымкой, и теперь слабые солнечные лучи едва пробивались через облака. И без того бедная на яркие краски Пустошь казалась почти серой, будто укрытая слоем тысячелетней пыли. К несчастью, такая погода играла на руку оркам. И все же армия Азога, которая должна была уж подойти к Эребору, отчего-то не спешила показываться. Разведчики молчали, а чистый утренний воздух не доносил ни лязга чужих мечей, ни варжьего лая, ни орочьей вони.

За ночь полурослик сумел как-то ускользнуть из-под негласного надзора лучших воинов Лихолесья. Упрекать, однако, было некого. Митрандир сам увел своего непозволительно ловкого взломщика прочь от эльфов, сам поручил его заботам людей – даже не самому Барду, а его детям. Видимо, не желал, чтобы в ночь перед битвой полурослик с Леголасом вели лишние беседы о судьбе владыки Трандуила.

И вот что из мудрого замысла вышло. Бильбо Бэггинс исчез из руин Дейла какими-то своими тайными тропами, не попавшись по пути ни одному из часовых. Чутье подсказывало, что с полуросликом тоже все было не так просто, однако у Леголаса не нашлось времени должно над тем поразмыслить.

Митрандир же как узнал о пропаже, не просто помрачнел, а как-то почти пугающе вырос и потемнел всей своей фигурой. Он и без того взглядом метал молнии, еще когда вернулся от Эребора: видимо, нынче все шло не по плану мудреца. Уходил он с мечом, Оркристом, а вернулся с пустыми руками – но на этом все. Ничего удивительного, что весь предрассветный совет Митрандир провел в глубоких раздумьях, не спеша делиться новостями. Кажется, не меньше четверти часа он просто неподвижно и безмолвно сидел в стороне от Барда и Леголаса: хорошо хоть в шатре, а не на полуразрушенных ступенях. Раскуренная было трубка давно уже погасла и даже не тлела. Не иначе как не задались переговоры мудрого Гэндальфа Серого и некоронованного еще Короля под Горой.

Впрочем, такую причину не разобрал бы разве что слепец. Бард уже отведал дипломатического такта гномьего короля, в чем сам же Леголасу и признался, пока они спорили о стрелометах. Попытку человека договориться едва ли не наедине – без эльфов – Торин не оценил, равно как и напоминания о живом драконе. Похоже, он и слушать не желал о том, чтобы вместе с кем бы то ни было защищать земли близ Эребора. Единственное, что было высказано Барду хоть сколько-то живым и неравнодушным тоном, так это мысль о гномьих сокровищах.

Мол, там, под сводами Одинокой горы, достаточно небольшого отряда преданных своему королю мужей, чтобы сберечь золото, а помощь людей Торину не нужна.

Поразительно было, насколько Бард надеялся на чужое благоразумие. Казалось бы, даже Митрандир не подобрал верных слов, не сумел победить гномьего упрямства и недоверия, так нет же. Человек все еще верил, что Торин к рассвету одумается. Только что к тому подтолкнет, нахлынувшие воспоминания о славной дружбе Дейла и Эребора?

Безумная надежда.

Бард мало знал о драконьей болезни, оттого и рассчитывал на невозможное. Леголас же немало слышал от отца о недуге короля Трора, потому не строил иллюзий. Торином Дубощитом теперь управляли жадность и любовь к золоту, а не забота о тех, кто нуждался в помощи. По обрывкам рассказов Бильбо и Барда это становилось все яснее, а мрачный Митрандир лишь подтверждал догадки.

И все же Леголас, как и обещал, собирался явиться на рассвете к вратам Эребора, в последний раз предложить гномам помощь. Не мог он нарушить слово, даже зная, чем почти наверняка все закончится. Его вело сердце, котором нынче владели тоска и тревога.

Торин Дубощит, поддавшийся драконьему недугу, мог упираться и лелеять самые темные стороны своей натуры, пусть это и не делало ему чести. Решения гномов, пусть даже и некоронованных королей, – лишь их решения. Но если Леголас, принц Лихолесья, в момент столь страшной опасности позволит связать себя предубеждениям и все зреющему отчаянию, хватит ли ему духа столкнуться с последствиями позже?

В третий раз Лихолесье предлагало помощь. Кто-то наверняка потом скажет, что такие жесты – бессмысленное унижение. Зачем снова и снова протягивать руку тому, кто так яростно отвергает твои благие намерения? Разве можно принести добро против воли?

Речь шла о сотнях, тысячах жизней.

Что ж. За это решение, как и за его последствия, судить будут только Леголаса, сына Трандуила. Никакие советы или обстоятельства не снимут с него вины, если он ошибется. Так разве не разумно хотя бы попытаться? Разве эльфам неведомо, какими упертыми и вздорными созданы гномы?

Как поступили бы другие?

Эйгон Таргариен бы пришел, бесспорно. Однако где он теперь? Что осталось от его искреннего желания помочь, кроме воспоминаний Леголаса, если даже спасенные им от дракона гномы не нашли для него в своих сердцах и капли настоящей скорби? Владыка Трандуил с самого начала ничего бы не стал предлагать: что ему дюжина странников, запершихся внутри горы? Отец предпочел бы оберегать собственные земли, ни на мгновение не забывая об ответственности за свой народ. К чему заведомо впустую тратить силы, подвергать опасности воинов Лихолесья? Леголас понимал, что одурманенный сокровищами Торин отмахнется от любых слов. Пожалуй, немного горько было осознавать, что и отряд делом поддержит своего короля, не согласившись с чужим безумием только в сердце.

Думать о том, какой путь выбрал бы он сам, окажись в подобной ситуации Лихолесье, Леголас не хотел. Размышлять сейчас об отце вовсе не стоило, такой болью в груди отзывалось одно только имя.

Впрочем, и некогда было.

Проблемы в эти дни не появлялись поодиночке. В аккурат посреди утреннего совета разведчики донесли, что войско Даина Железностопа подошло достаточно близко. Митрандир тяжело повел плечами, точно пробудившись ото сна. Думы увели его далеко, но ни на миг не позволили забыть о том, что происходит снаружи. Вытряхнув трубку, Митрандир пристально поглядел на эльфов.

– Рано, – только и произнес он, нахмурив брови, а потом бодро поднялся на ноги, шагая прочь из шатра. Останавливать мага никому и в голову не пришло.

Вот только времена настали совсем уж странные.

Леголас не сомневался, что убедить Даина станет немалой проблемой… Только переговоры с Железностопом, что начал еще Митрандир, встретив гномье войско на марше, шли не в пример лучше, чем с Торином Дубощитом. Даин сам принес недобрые вести, оттого пусть и не лучился миролюбием, но заключению союза – даже с остроухими, как сам выразился, – не слишком-то возражал.

– Торин прислал вести, когда мы уже выдвинулись к Эребору, – неохотно признавался Даин, пока они в в компании Митрандира плелись верхом по дороге от Дейла к Одинокой горе. – Я своими глазами видел, как Смауг дважды пролетел над Железными горами, но не подумал напасть или даже снизиться. Вот только второй раз… Тварь направлялась обратно, на запад. Я не стал ждать. Пришлось оставить часть воинов, чтобы оборонять склоны при случае.

– Дракон не объявлялся, – ровно произнес Леголас.

– Только эта тварь все равно где-то рядом. Мы дважды видели пепелище и обглоданные кости горных козлов, пока шли сюда. Да уж, – неодобрительно хмыкнул Даин и, странно прищурившись, одарил его странным взглядом. – Тут слух прошел, будто Трандуил дракона оседлал. Слухам верить – последнее дело, только и Гэндальф говорит, будто Смауг улетел вместе с твоим папашей. Расскажи-ка, принц, что мне теперь подумать, а? Торин-то так пишет, словно тварь еще в Эреборе остроухому шею свернула…

– Я был в ту ночь в Эсгароте. Дракон спалил орочий отряд и улетел, но своего всадника не тронул. Торин заблуждается, – Леголас и бровью не повел, только чуть крепче сжал поводья.

– Я знать не знаю, что там случилось на самом деле, – невозмутимо продолжил Даин, усмехнувшись своим мыслям. Взгляд его то и дело скользил по укрепленным вратам Эребора. – Мы с Лихолесьем никогда не водили дружбы, но отчего-то же Торин позволил Трандуилу вместе с отрядом войти в чертоги. Значит, было там что-то… Я вот что скажу, остроухий. Ни клочка эльфийских тряпок я на пепелищах не видел. Может, и жив твой папаша, если только до сих пор не навернулся и в самом деле шею не свернул.

– Не сомневайся, владыка Даин, – прохладно ответил Леголас. – Об эльфийской ловкости и силе не зря ходят легенды. Он сумеет совладать с драконом, которого оседлал.

В голове, однако раз за разом вставали непрошенные картины.

Вот Эйгон запутался в полах мантии, шагая по просторным залам Лихолесья. Вот он задремал над летописными хрониками времен Первой Эпохи, проснулся от звука голоса – и, абсолютно неграциозно подскочив, запнулся о ковер и едва не перевернул стол. А вот Эйгон, весь в паутине, сидит в компании порядком удивленного Беорна, ругается на всеобщем, стучит зубами и прижимает к сердцу отрубленную лапу лесной твари.

Кажется, в Вестеросе на драконах крепят особые седла. Здесь же Эйгону пришлось держаться только за чешую и гребни.

Нет. Не стоило о том сейчас думать. Сначала – битва, в которой им нужно победить и, желательно, выжить. Это куда важнее.

– Странные у вас, остроухих, развлечения. Драконов седлать. Чего-то не слышал я, чтобы кто-то такое проворачивал, – насмешливо отозвался Даин, вот только в глазах не было веселья. – Еще бы вовремя вам такое в голову приходило. Например, на сотню-другую лет пораньше.

Неприкрытый намек окончательно отвлек Леголаса от размышлений о сомнительной грации Эйгона Таргариена внутри эльфийского тела, однако этой перепалке не суждено было разгореться.

– Владыка Трандуил – опытный воин, – возвестил Митрандир глубоким, размеренным голосом, и тотчас напомнил о вещах важнее многолетних споров между гномами и эльфами. – Все мы верим, что он вернется. Однако сейчас…

– Да, да. Войско Азога. Я верю, довелось по пути встретить небольшой отряд. Ублюдки… – раздраженно отмахнулся Даин, но не позволил сбить себя с мысли. – Но все равно, шлемы у нас с расчетом на драконье пламя. Не думал, что остроухие сами придут на помощь. Чего это, к слову?

– Владыка не желает враждовать, оттого принял отряд Торина Дубощита как гостей, – ни словом не соврал Леголас.

– Ты уж прости, – с деланной вежливостью протянул Даин, – только я от своего короля сначала хочу это услышать. А ты со своими в Смауга при случае целься получше.

– Надеюсь, у владыки Даина получится воззвать к разуму Торина, – хмуро произнес Митрандир.

– И с драконьим недугом – тоже погодите-ка вы трое мне сказки рассказывать, – перебил того Даин. – Не по зубам этой болезни мой брат, ясно? И чего я с вами плетусь, пока этот мальчишка из людей с Торином разговаривает? Что это… Вы двое! Заболтать меня вздумали? Ну, пошел!

Кабан, что вез гнома, тотчас подчинился и поспешил вперед. Ни Леголас, ни Митрандир и слова не произнесли: к чему кричать в спину.

Неподалеку от врат, в гордом одиночестве стоял Бард Лучник. У самых копыт его лошади лежала стрела, а крепостная стена там, выше ворот, снова ощетинилась оружием.

Впрочем, Одинокая гора нисколько не радовалась любым гостям у порога. Гномы даже своего родича не встретили распахнутыми объятиями, скорее наоборот. Похоже, осторожность и подозрительность тех, кто оставался за стеной, выросла в разы.

Никто не улыбнулся, когда услышал приветственный возглас Даина. Не раздалось одобрительного гудения, когда тот взглядом да показным движением своего молота заставил Барда отойти в сторону.

– Ты пришел с остроухими? – только и спросил кузена Торин, и голос его был холоднее льдов севера.

– Я привел войско. Правда, думал, мы дадим бой дракону, а оно вон как оборачивается, – со смешком вскинул голову Даин, будто бы и не заметив ничего странного. – Азоговы выродки маршируют к Эребору.

Даже зная, что Даин ведет беседу с драконьим безумием, а не со своим родичем, Леголас на мгновение усомнился, что все так плохо. Может, у гнома получится убедить гнома? Разве кто-то из их семьи станет дурить голову родичам и друзьям, тем более лгать о подобном – это после битвы при Азанулбизаре, после бесчисленных потерь того страшного дня? Неужели такой ужасной угрозы и жажды мести не достаточно, чтобы король сумел прогнать наваждение?

Увы. Призрачная надежда вспыхнула – и тотчас погасла.

– Что могут орки против наших неприступных стен? Ты тоже пришел пересказывать мне эту ложь остроухих? – гневно прорычал Торин, ударив кулаком по камням. – Даже ты? Что они тебе пообещали? Это королевские сокровища! Ты никогда не получишь Аркенстон! Или ты не признаешь меня королем, пока в моих руках нет камня?

– Брат, приди в себя, – Даин заставил своего кабана шагнуть вперед. – Корона рода Дурина твоя по праву. Я шел на помощь. Шел сразиться с драконом…

– Дракона больше нет, – гневно перебил его Торин. – И не думай, я не открою ворот, покуда за твоей спиной стоят эльфы.

Даин побагровел, но возразить не успел.

– Смауг жив и опасен, – вмешался в перепалку Бард, шагая вперед. – Он вернется и вновь сожжет эти земли, твой город и мой. Гномов внутри Одинокой горы мало, а войску владыки Даина негде укрыться в Пустоши. Гляди, Торин Дубощит, или золото уже застилает твой взор? Армии людей, гномов и эльфов выстроились не атаковать ворота Эребора, а защищать их.

Леголас вздохнул. Его собственные рассуждения о Смауге, который не Смауг и не опасен, сейчас явно были лишними. Митрандир, как истинный мудрец, тоже не стал вмешиваться в перепалку.

Слишком сложно было назвать это переговорами.

– Тебя обвалившимся потолком приложило? – возмутился Даин, до сих пор стоявший ближе всех к воротам. – Не заставляй меня поверить в эти бредни с драконьей болезнью!

– Ты стоишь там вместе с магом, что скрывал ключ от моего королевства, с эльфийским принцем, в сердце которого пылает ненависть из-за гибели отца, и с человеком, что жаждет лишь выгоды, а не дружбы! – проигнорировал слова Барда Торин, полностью отдаваясь гневу на собственного кузена. – Что мне остается думать?..

Он разом замолчал и, долю мгновения спустя, резко подался вперед, впился пальцам в камни крепостной стены, уставившись… Нет, не на Даина. Чуть дальше, чуть левее. Туда, где Бард молча вскинул руку с зажатым в ней сияющим камнем.

Аркенстон.

Стоявший по левую руку от Леголаса Митрандир прикрыл глаза и сильнее стиснул свой посох, что-то бормоча себе под нос. Леголас же только покачал головой, пытаясь отыскать там, на высот за стеной, кудрявую макушку полурослика.

– Теперь ты меня выслушаешь, Торин Дубощит, Король Под Горой? – с явной горечью вновь заговорил Бард. – Только это привлечет твое внимание?

– Откуда он у тебя? Этого не может быть. Он не настоящий. Аркенстон не покидал Гору! – с яростью спросил тот и перевел взгляд на Даина. – В этом дело? Ты всегда этого желал. Потому не откликнулся на мой призыв! Воры! Лжецы!

Даин резко обернулся, силясь понять, в чем его обвиняют, и резко изменился в лице. Широкая ладонь тотчас опустилась на рукоять молота:

– Откуда у человека сокровище Эребора?

– Оно ваше. Забирайте, если сумеете переубедить своего короля, – без раздумий предложил Бард.

– Эльфы и люди выкрали Аркенстон? – взвился было Даин. – Невозможно. Это какая-то уловка. Эльфийское колдовство!

Митрандир тотчас встал между ним и Леголасом, в успокаивающем жесте выставляя руку. Все, что мог предложить мудрец: слова ли, чары, действия, – с самого начала было обречено на неудачу.

Потому что там, над вратами Эребора, в паре шагов от Торина Дубощита стоял еще один, самый что ни на есть прямой участник событий, и честь не позволяла ему отмолчаться.

Бильбо Бэггинс, похоже, все решил для себя еще вчера. Его голос звучал глухо: должно быть, потому что крохотную фигурку почти до самой макушки загораживали укрепления Горы.

И все же слова полурослика, словно внезапный гром в погожий день, не могли не привлечь внимания:

– Камень настоящий.

– Бильбо! – предостерегающе воскликнул Митрандир, придерживая шляпу, но что толку.

– Я сам отдал его Барду. Чтобы тот хранил его, пока ты… – полурослик вдохнул поглубже и сделал шаг к Торину из-за спин остальных гномов. – Ты изменился. Ты думаешь только о камне, ты подозреваешь каждого в совершенно безумных вещах! Эльфы предлагают гномам помощь. Люди предлагают твоему народу союз. Я говорил с ними, в их словах нет злого умысла! Только ты этого больше не видишь. Золото блестит у тебя в глазах. Все твои речи только о сокро…

Завершить ему не позволили.

– Ты украл его у меня! Как ты посмел! – тотчас взревел Торин, в какие-то мгновения оказываясь рядом с полуросликом. – Я чувствовал, что от тебя будут лишь проблемы, но такого вероломства не ждал. Предатель. Предатели!

Кажется, даже гномы там, над главными воротами, не успели понять, что собирается сотворить их король. Один удар сердца, одно мощное движение – и полурослик с негромким вскриком полетел с высокой стены вниз.

Леголас осознал, что перестал дышать.

Отсюда до врат Эребора было слишком далеко, чтобы даже эльф успел что-то сделать, хотя бы отсрочить неизбежное.

***

Торин не желал и мгновением дольше смотреть на это сборище лжецов.

Он не остановился. Он ничего не услышал: ни гневного возгласа волшебника, ни испуганных криков тех, с кем прошагал весь этот путь от Синих гор до Эребора. Он без раздумий сбросил мелкого предателя с крепостной стены, и раскаяние ни на мгновение не вспыхнуло в его сердце. В груди вообще больше ничего не билось.

В глазах помутнело, стоило только разжать пальцы и рассмотреть получше лица гномов его отряда. Под ребрами поселилась бесконечная пустота, а все былые мечты и стремления отдавали лишь тленом и горечью где-то у самого горла. Рассветное небо над Пустошью Смауга, пусть и затянутое рваной белесой дымкой, из лазурного окрасилось в охристо-коричневый и багряно-оранжевый, а у самого горизонта и вовсе почернело.

Он даже не почувствовал, пытался ли его кто-то остановить тогда, за несколько мгновений до непоправимого, или же теперь. Он не помнил, держали ли его чьи-то руки. Он не замечал, что ободрал ладони не то о ставшие бесконечно острыми выступы крепостной стены, не то о чье-то оружие. Он не знал, сорвалась ли ему вслед с тетивы хоть одна эльфийская стрела.

Торин уходил вглубь горы, оставляя за спиной могильный холод и мертвую тишину. Там, в полной темноте, шумело золото, а самоцветы трещали подобно углям. Мысль о редкой красоты камнях, принадлежавших всему народу Дурина, согревала ровно настолько, чтобы тело перестал бить озноб, а изо рта больше не валил пар, как в самую суровую стужу. Владельцы тех камней давно уже сгинули. Кто-то – здесь, в пламени дракона или под завалами разрушенных переходов, а кто-то – в чужих землях, сражаясь, чтобы вернуть отнятые у гномов лабиринты Мории, или просто защищая друзей и родичей. Но самоцветы, нетронутые и неоскверненные, оставались в безопасности, покуда ворота Эребора держали запечатанными.

Вместе с теплом приходила и мучительная боль. Изматывающая мысль – враг у порога, завистливый и бесчестный, подлый и кровожадный, – заставляла Торина клясться, что ни один чужак более не войдет в его королевство, и никто отсюда не выйдет.

О да. Теперь уже по праву его королевство. Эребор. Разве он не король? Все здесь, от вытесанных в стенах фигур предков и до распоследнего камешка, принадлежит Торину Дубощиту.

Горе тому, кто с этим не согласится.

Горе тем, кто посмел отобрать самое важное из сокровищ, ярчайшее и прекраснейшее. Аркенстон. Один, наглый вор и первейший лжец, уже поплатился. Для других тоже придет свой черед.

Ярость и гнев отступили еще там, наверху, сменившись ледяным бешенством.

Торин злился, что позволил себя обхитрить. Дед не повел бы себя так беспечно, а внук… Как был жалок его внук, и где-то глубоко, многими милями под землей, гора гудела и звенела, называя Торина Дубощита недостойным. Какой позор. Упустил то, что уже было в его руках. О, он был недостаточно прозорлив, доверился – и кому, волшебнику! Всем известно, что маги водят дружбу с эльфами.

Проклятыми эльфами.

Что ж, один такой, в черный час забывший про обещания дружбы и помощи, расплатился с народом Дурина сообственной жизнью. Обезумевший после долгих сотен лет бесполезного существования, Трандуил увел Смауга прочь из Эребора, чтобы больше не вернуться. Торин не сомневался, что лесной владыка ныне был мертв. Вот кто всегда оставался настоящим рабом собственных желаний. Тогда его держало на цепи ожерелье дивной работы, теперь же – древний дракон и жажда власти.

Впрочем, новое заставило остроухого забыть о старом. Ни разу с самой их встречи в Лихолесье Трандуил не заговорил о своих вожделенных камнях. Оказавшись внутри горы, он не вспомнил о тех самых сокровищах, даже не попытался их отыскать: так отчаянно рвался к дракону. Не убоялся, даром, что другие огнедышащие твари немало разукрасили его рожу. Торин даже невольно восхитился, когда прирывавший свою трусость осторожностью Трандуил без раздумий встал между хоббитом и драконом. Впервые в жалком эльфе получилось разглядеть стержень. Металл, а не гнущееся во все стороны, хлесткое и мягкое дерево.

Боль снова полыхнула в груди. Может, показывай почаще Трандуил такую часть себя, отважную и самоотверженную, их народы сумели бы договориться.

Поладить.

Мысль смело новой волной острой и тяжелой ярости.

Не поладят. Лесные эльфы желали возмездия за гибель своего безумного владыки в лапах Смауга. Они пришли отобрать Эребор, а людям уже отдали Аркенстон. Эти не знающие чести лжецы поделили сокровища народа Дурина, осталось только разобраться с последними верными настоящему королю.

Вот. Вот оно! Он прав. Снаружи уже гремят мечи, и даже через неприступные стены горы слышен боевой клич остроухих. Если они войдут в Эребор, они заберут все.

Его золото. Его камни. Его корону.

Никогда, покуда он, Торин Дубощит, жив, этого не будет. Нет ничего важнее этих сокровищ. Ничего дороже Аркенстона. Он вернет свой камень.

Жажда обладать Сокровищем сворачивалась кольцами в сознании, затмевая собой все. Он не различал переходов и арок, не понимал, как долго блуждает по Эребору и насколько далеко зашел.

Куда вообще он направлялся? Если Аркенстон там, снаружи, почему он, Торин Дубощит, забирается все дальше?

Далекое сияние сокровищ тотчас дало ответ, и глухой рев схлестнувшихся армий вторил этому объяснению.

Враги. Враги убивали друг друга. Он должен быть здесь. Король должен защищать самоцветы, что оставались в его руках. Все, что принадлежало его предкам, и что еще не успели присвоить вероломные эльфы и смотревшие им в рот люди.

Золото текло вокруг незримыми волнами, и гудящей волной нашептывало и подсказывало вещи, которых он еще не сумел разглядеть. Конечно, не просто так Трандуилу позволили покинуть дворец одному. Не знающие чести остроухие наверняка устали от безумств бессмертного правителя. Они сами подтолкнули его к гибели – да так, чтобы выставить виноватыми ненавистных гномов. О да, именно так и было. И теперь в глазах всего Средиземья Лихолесье – лишь жертва…

Враги способны на любую подлость. Врагом может оказаться любой, не важно, сколько вы вместе прошагали.

Полурослик, который еще недавно без раздумий бросился защищать его от Азога, присвоил Аркенстон и отдал его эльфам. Полурослик силился скрыть собственное коварство и рассуждал, будто королевский камень сводит Торина с ума.

Ложь. Наглая ложь.

Аркенстон сведет с ума любого недостойного, как однажды затмил разум короля Трора. Камень овладел им, управлял всеми его поступками, погасив даже страх перед драконьим пламенем. Но Торин… Торин – другое дело. У него есть все права. Его воля достаточно сильна.

Полурослик заплатил за предательство жизнью, в том не оставалось сомнений. Никто не может упасть с такой высоты – и остаться невредимым. Может, гном еще выжил бы, но только не полурослик, едва державший клинок.

У Бильбо Бэггинса не было и шанса.

Но кто следующий?

Кили, околдованный остроухой девкой? Фили, посмевший открыто возражать своему дяде и правителю? Балин, за спиной Торина рассуждавший о драконьем недуге? Двалин, в чьих глазах плескалось даже не непонимание, а неодобрение? Старый друг, с которым они плечом к плечу сражались против орков, теперь держал оружие так, точно желал всадить топор в чью-то голову.

Даин?

Даин, который не желал рисковать своими подданными, когда речь шла о планах отвоевать Эребор у Смауга. Даин, что явился по первому же зову, стоило только послать ворона. Возможно, даже куда быстрее, чем ожидал Торин. Будто вышел еще до того, как получил весть от кузена… И Даин привел войско: огромное, хорошо вооруженное. Даин – король в Железных горах, который в самых потаенных глубинах своего сердца мечтает о большем. Теперь каждый желает стать правителем возрожденного Эребора. Что, если Даин…

Может, и не помощь он привел, а наоборот?

Ноги привели Торина в сокровищницу, и теперь подошвы сапогов ступали среди потемневших монет, давно не чищенных украшений, бесчисленных каменьев самых разных оттенков, драконьей чешуи и обломков стены, разрушенной взбешенным Смаугом. Изящное украшение с камнями дивной красоты, что держал при себе еще дед, чтобы подразнить кое-кого, обнаружилось слишком просто. За это ожерелье еще неделю назад эльфы дорого бы заплатили, но теперь оно лишь напоминало о случившемся.

В груди кольнуло.

Трандуил, отвлекший дракона, был мертв. Бильбо, слетевший с огромной высоты куда-то на камни, – тоже. В глазах каждого из отряда, что прошагал с Торином от самых Синих гор, не испугавшись Смауга, не читалось больше безраздельной преданности и верности.

Перстни не иначе как сами собой оказались на его пальцах, а роскошная парчовая мантия опустилась на плечи. Тяжелая корона наконец-то увенчала голову законного наследника.

Торин величественно опустился на каменный трон, что в последние года процветания Эребора велел поставить здесь еще его дед. В сокровищнице царил полумрак, и у самых стен клубились тени, собираясь смутно знакомыми силуэтами. Время более не существовало. Торину казалось, что он одновременно провел на троне не одну эпоху – и только-только положил руки на подлокотник и расправил плечи.

Этого он всегда желал? Венец на челе и несметные сокровища у ног?

– …Король под Горой, – звенел насмешливый голос Трандуила, холодный и мертвый.

– Я не ношу короны моих предков, – вторил ему другой голос.

–... никогда не желал править, – шептал кто-то надломленным голосом Трандуила, и узнать интонации не получалось.

– Смауг вернется! Он был жив, когда улетал от Эсгарота, – гневно гремел Бард Лучник, и слова его эхом отдавались от стен – как тогда, прошлым вечером, когда он вернулся просить отковать черные стрелы.

– …убил Бильбо! Ладно бы эльф, я мог понять. Каждый гном, который скитался по Средиземью, тебя понял бы и не осудил. Но с остроухим безумцем ты держал себя в руках! Даже его ты хотел уберечь, – сокрушенно говорил Двалин где-то совсем рядом. – Торин Дубощит, которого я знаю, не бежал от битвы. И где он теперь? Кто смотрит на нас его глазами, кто подозревает каждого в предательстве? Наши братья проливают кровь там, за стенами, а ты вцепился в эти проклятые эльфийские побрякушки! Я помню Трора и алчное пламя в его глазах. Даже пламя Смауга не вернуло ему разум. Помнишь? Ты сам говорил мне. Золото управляло им. Золото велело спасать сокровища, а не людей. Поступай как знаешь, Торин, только… Я шел в поход не за золотом. Оно – не мой король и не мой друг.

Двалин мало напоминал сотканный из теней силуэт. Пламя в светильниках, что он затеплил от собственного факела, теперь играло среди сокровищ дивными переливами. Золотые блики скользили по татуированной коже. У Двалина не было при себе оружия…

Не было на виду.

Даже Двалин предал его.

– Я твой король, – прорычал Торин, глядя на него исподлобья. Тончайшие цепи, обрамлявшие самоцветы белее света звезд, ощущались прохладной водой, что льется сквозь пальцы.

– Мой король держал в руках меч, а не рядился в камни поярче, – с горечью покачал головой Двалин и, развернувшись, растаял среди других теней Эребора.

Ярость поднялась волной, огнем впилась в сердце и разум. Хотелось подняться, пойти следом и… Убить. Убить предателя. Все они заодно. Неужели Двалин помог полурослику украсть Аркенстон?

Только не Двалин.

Искусное плетение ожерелья очаровывало, связывая крепче выкованной из мифрила цепи. Своим белым сиянием оно пригвождало к месту, подобно тоннам обвалившейся руды. Не получалось даже выпрямить шею, чтобы поднять голову. Плечи опустились, а мантия кого-то из предков вовсе мешала шевельнуться, обращая тело в живую статую.

Свободно он мог смотреть только на камни и золото. Двалин исчез, будто вовсе никогда не входил в залу. Сюда больше не попадало и луча света: вместо него всюду плыло пыльное, мерцающе марево. Невозможно было понять, где плиты пола переходили в колонны и арки: все скрывал грязно-серый туман. Торин силился взглянуть хоть немного выше, туда, где должен был чернеть не разрушенный драконом выход в мрачные и холодные залы Эребора…

И понял, что не видит там ни выдранных из кладки камней, ни неровной дыры, оставленной здоровенным телом чудовища. Там вообще ничего больше не было, только одна сплошная черная стена. Не иначе как с уходом Двалина вход в сокровищницу тоже пропал, замуровывая Торина наедине с золотом.

Только теперь густой туман отступил от стен, обнажая закопченную от драконьего пламени поверхность. Глубокие царапины, оставленные не иначе как когтями твари, взрезали камень от самых сводов до пола. Отметины эти были здесь буквально повсюду, сливаясь и пересекая друг друга.

В голове на секунду прояснилось, стоило разобрать среди рассыпавшейся груды рубинов здоровенный обломок когтя. Только-только вернувшись в сокровищницу, покинутую драконом, Торин не обратил внимания на то, как лежало золото. Ему казалось, что привычные горы разметал Смауг, едва почуял полурослика, едва заметил Трандуила. Этим же они с отрядом объясняли борозды в плитах, служивших полом сокровищницы, однако отметины на стенах наводили на совершенно другие мысли.

Смауг желал выбраться? Но разве два дня назад ему не хватило сил, чтобы собственным телом расширить вход в сокровищницу?

–...в одиночестве, – отголосок болтовни Трандуила, мнившего себя Эйгоном Таргариеном, вновь зазвучал в ушах Торина. – Один, в темноте, за этими толстыми стенами.

– Единственный промах припоминали Гириону, моему предку, до самой смерти – и будут ещё помнить долгие века. А ты, Торин? Твой поход, так он завершился? Эльф сделал за них всю работу, выгнал тварь из их дома, вот что все скажут, – срывался на гнев далекий голос Барда, и густой воздух сокровищницы вдруг отзывался зимней прохладой. – Это ты стерпишь?

– …только теперь здесь безопасно, – хрипел почти забытый голос деда. – Никто не попадет внутрь, никто не выйдет наружу.

Монеты и камни перед глазами подернулись пеленой – и обратились грудой сияющих костей, точно выкрашенных желтой краской и сияющих ярче полуденного солнца. Здесь и там лежали изломанные и обожженные скелеты. Он видел черепа, увенчанные эльфийскими и гномьими коронами. Он мог разобрать потемневшие и проржавевшие мечи, пронзившие еще живые, но иссушенные сердца. Через золотое марево до Торина вновь донеслись звуки битвы, что шла у подножия Одинокой горы. Кто-то приказывал отступать к Дейлу. Но кто? Люди и эльфы? Гномы, которых привел Даин? Или кто-то из его, Торина, отряда, уже ослушался приказа и покинул Эребор?

Золото замерцало, и в сокровищнице стало так светло и жарко, будто весь металл охватило пламенем из кузнечных печей. Ожерелье – то самое, которое желал Трандуил, – все еще холодило руку. Белые камни померкли, измазанные невесть в чем.

В крови.

Их радостное сияние слабело и тускнело, обращалось сероватым мерцанием – как в иной шахте, бывает, светится плесень и мох. Потеки крови темнели на безупречных гранях. Прекрасные, чистейшие в своей структуре камни мутнели, теряя всю свою красоту, превращая великолепное украшение в бесполезную побрякушку, которых повсюду сотни.

Будто вся ценность исчезла вместе с желанием обладать этим ожерельем, что не скрывал Трандуил. Будто именно он наделял обычные камни чем-то еще.

За что там, снаружи, гномы проливали кровь? С кем и за что они сражались? За королевский камень, что теперь вообще оказался в руках людей?

Торин набросил легкую цепь на пальцы и растянул ожерелье в руках, пытаясь разглядеть хоть что-то. Двигаться было неимоверно тяжело. Суставы не гнулись, будто остывшая и затвердевшая заготовка в кузнях. Останься Трандуил жив, и это ожерелье было бы величайшим из даров Лихолесью. Благодарность за то, что эльфийский владыка помог выдворить дракона из гномьего королевства.

Золото вновь недовольно зарычало.

Его дед ничего не отдал бы эльфам. Не позволил бы вручить реликвии их семьи людям, тем более попрошайкам из Эсгарота.

А еще его дед хотел спасать чуть ли не ночные горшки вместо подданных. Его дед рвался к Аркенстону, когда вокруг рушились колонны и своды, пока дыхание дракона плавило камень и убивало воинов. Кричали от ужаса мастера, плакали дети, воины с боевым кличем бросались на врага, не имея даже шанса на победу…

Дед не видел ничего, кроме Аркенстона.

Даже оставаясь на троне, Торин покачнулся. Голова кружилась, а слова Двалина гремели в ушах.

Золото, ставшее королем гномов. Скрюченный старик на троне, придавленный весом короны, мечтавший лишь об одном-единственном камне.

Перед глазами снова поплыло, и теперь в руках Торина было вовсе не ожерелье мертвеца Трандуила, нет. Только то, что занимало теперь все его мечты и думы. Большой сияющий камень, самый прекрасный из всех, что доводилось встречать. Сердце горы. Его свет пульсировал, заливая сокровищницу легким перламутром.

– Мое, – сорвалось с губ Торина само собой. – Моя пре…

Гора до сих пор гремела и гудела под ногами. Он вдруг услышал тоскливый, рокочущий вой – и скрежет когтей о стены. Во мраке, что снова обступил Торина со всех сторон, то и дело падали искры.

Сияние Аркенстона гасло в его руках, и королевский камень, для обработки которого когда-то потребовались необыкновенные инструменты, теперь чернел и рассыпался, подобно комьям высохшей глины.

Тускнели камни белее света звезд, как в день битвы при Азанулбизаре для Торина померкло солнце.

Огромная тень, напоминавшая формой дракона, билась о стены и выла, пытаясь выбраться, но так и не находя выхода. Собственные силы Торина бесновались где-то внутри, отдаваясь в сознании боевым кличем и полным ненависти к самому себе воплем. Корона сползла на лоб, заставляя опустить голову еще ниже. Шлифованный до блеска металл острыми углами до крови впивался в кожу.

Власть – это не корона, а бремя. Так говорил ему эльфийский коронованный пьяница, пока плел сказки о другом мире. Трандуил – или все-таки Эйгон? – не пытался выдать свои слова за великую мудрость: только делился собственной горечью с тем, кто по-настоящему желал вернуть дом своему народу.

Трандуил был мертв. Спас Бильбо Бэггинса от драконьего пламени, вряд ли нарочно, и все же… А сам Бильбо…

Полурослик.

Торин же безжизненно смотрел на собственный доспех и, кажется, впервые за очень долгое время увидел что-то по-настоящему важное.

Волосы.

Между пластинами в его наруче виднелся клок волос.

Слишком коротких, чтобы принадлежать Бомбуру. Слишком рыжих для Балина или Дори. Слишком курчавых для Кили.

Кили. Фили.

Когда в гору вернулись его племянники? Торин не мог воскресить в памяти, как встречал их, пусть и помнил их напуганные взгляды тогда, у крепостных стен, когда…

Когда полурослик полетел через укрепления.

Пережить встречу с драконом и погибнуть.

Золото снова возмущенно загудело, но не добрался до сердца. Невозможный стыд и сожаление охватили сознание Торина.

Камень против жизни друга. Камень можно вернуть, смерть же…

Королевский камень.

Трандуил, который изо всех сил цепляется за гребень Смауга и взмывает в небеса.

Пылающий Эсгарот.

Бард Лучник, с отчаянием в голосе просивший гномов если не впустить за ворота женщин и детей, то хотя бы выковать новые черные стрелы.

Гора тяжело дышала и гудела, но теперь Торин по-настоящему слышал ее недовольство.

Он и правда потерял все самое важное, что было в его руках. Он не помешал гибели одного беззащитного, в гневе убил другого, а остальных и вовсе бросил на растерзание ненавистым оркам. Этим он отплатил за доброту и заботу, за искренние, чистые намерения и благие помыслы?

Орки не были ловушкой от лживых эльфов. Бард не требовал большего, чем то, на что мог рассчитывать как правитель соседнего города. Бильбо вынес камень из Эребора не ради выгоды, а желая спасти обезумевшего друга, вернуть его разум. Отряд, который прошагал за Торином половину Средиземья, не отбирал у своего короля Аркенстон. А Даин…

Даин отважно бился с настоящим врагом, пока драконий недуг превращал Торина Дубощита в жалкую тень, недостойную даже имени, заставлял забыть о чести и долге, убеждал, будто какие-то холодные камни стоят даже не капли, а настоящих рек гномьей крови.

Какой позор.

Сорвать с головы корону оказалось не так уж и сложно.

Сделать первый шаг туда, где вновь виднелся разрушенный выход из сокровищницы – куда сложнее.

***

Возможно, хоббиты и правда были куда крепче, чем казались с виду, или же сама судьба не хотела, чтобы полурослик погиб.

Толкни его Торин слабее – и любой выступ в орнаменте на воротах пробил бы бедняге череп. Окажись удар сильнее, пролети полурослик дюймами дальше – и, свалившись в ров, ударился бы о камни. Может, было в том какое-то везение, а может, Митрандир и правда мог говорить с ветром, только Бильбо единожды уцепился за локоть гигантской фигуры гнома и упал точно в воды рва, который начинался недалеко от самой стены Эребора.

Еще мгновения назад красный от гнева Даин заметно побледнел. Он стоял неподвижно и ошарашенным взглядом смотрел наверх, где за выступами крепостной стены еще можно было разобрать лица племянников Торина. Он даже и не сообразил сразу, что ему швырнул Бард, сорвавшись с места. Леголас поспешил следом, останавливаясь ниже по течению и всматриваясь в воду. То, какие брызг поднял Бильбо, слишком хорошо показывало, какой силы оказался удар. Никто не барахтался на поверхности и не пытался всплыть. Не удивительно, что каждый опасался худшего. Нельзя было терять и мгновения: течение могло унести бессознательное тело слишком далеко.

Со стены же не донеслось ни звука. Ни одной стрелы не полетело вниз: гномы давно опустили оружие, а Торин… Ни широкой спины, облаченной в отороченную мехом мантию, ни угловатого королевского венца отсюда было не разобрать. Да и стал бы молчать безумный гномий король, останься он там, где стоял?

Леголас не сомневался в том, как горько гномьему отряду видеть, насколько безумные обвинения нашептывал Торину драконий недуг. Бард Лучник отдал камень даже не по первому требованию, а почти вышвырнул, как бесполезную побрякушку. Эльфы не устроили торга, не произнесли и слова обвинений, не поспешили ославить Торина на всю Пустошь. Аркенстон теперь сиял в руках Даина, но и тому не было никакого дела до величайшего из гномьих сокровищ.

В воцарившейся тишине слышно было немногое: отчаянный кашель Бильбо Бэггинса и бормотание Митрандира.

От того разобрать слабый, едва различимый гул откуда-то из под земли эльфийскому слуху оказалось проще некуда.

– Что-то не так, – мрачно произнес Леголас, поворачиваясь и всматриваясь в холмы к югу от Эребора.

– Все не так. Даже эльф ведет себя достойнее, чем… – тяжело обронил было Даин, сокрушенно тряхнув головой, но не закончил. Выпустив поводья, без малейшего намека на трепет или даже осторожность он прижимал к доспеху Аркенстон. – Как полурослик, сильно расшибся?

– Живой, – отозвался Бард. – Я отвезу его в Дейл, за ним присмотрят.

– Мои извинения, – сквозь зубы процедил Даин. – Гномы возместят…

– Не нужно. Я не виню его, – сипло откликнулся Бильбо, пытаясь сесть, и продолжил, не переставая кашлять: – Это драконий недуг.

– Проклятье, – покачал головой Даин. – Слышишь, как земля дрожит? Гора недовольна.

Митрандир отвлекся от Бильбо, выпрямился – и будто бы темная туча затмила его лицо.

– Это не гора, – негромко произнес он. – Азог.

Когда над холмами вдали раздался грохот камней, помноженный на рычание червеоборотней, стало только яснее, отчего до сих пор не вернулась часть посланных разведчиков. Часовые же просто не могли разглядеть в толще земли орочьи полчища. Азог провел своих тварей по тоннелям.

Даже отсюда Леголас видел, как среди построенного эльфийского воинства мелькает рыжая макушка Тауриэль.

– Ну вот что, – начал было Митрандир, окинув взглядом сразу троих правителей, но договорить не успел.

– Мы отступаем к Дейлу. Надо укрыть женщин и детей, – первым заговорил Бард.

Леголас мрачно взглянул на двигавшееся вперед воинство Азога. Все думалось, что отец наверняка предложил бы выигрышную стратегию. Что-то во много раз мудрее, чем просто обрушить свои силы на врага, чем отправиться в лобовую атаку. Рассчитывать же на гномов…

– Мои воины шли сюда, чтобы защищать Эребор, – глухо объявил он. – Но Дейл сейчас в большей опасности.

Даин молчал, что-то серьезно обдумывая. Он еще раз поднял голову к крепостной стене, явно пытаясь разглядеть хоть кого-то, но безуспешно. Мрачное, почти похоронное его лицо снова налилось кровью. Ни ответа, ни вестей не прозвучало для армии Железных холмов из чертогов великого короля Трора.

– Ты. Полурослик, сохрани его для короля, – резко развернувшись, Даин без лишних терзаний бросил Аркенстон Бильбо, и тот поймал камень разве что чудом. – Гномы шли драться с драконом. Что нам Азог со своими выродками. Зажмем его двумя армиями… Справишься, эльф?

В сторону врат Эребора Даин больше не смотрел, только молча вернул на лицо тяжелый шлем.