– Только лишь защищаться вечно не получится – это бесполезно.
Ответа не следует.
Тетива лука больно впивается в кожу. Часка не жалеет силы. Её пальцы кровоточат, но это не имеет значения. Она не отступит. Не имеет права.
Пусть руки дрожат от усталости, пусть даже и вовсе не слушаются – если бы потребовалось, Часка готова была бы выгрызть победу зубами. И пусть даже глаза застилает кровавая пелена – зрение ей вовсе ни к чему, потому что она может положиться на остальные свои чувства. Покуда Часка может дышать, она ни за что не проиграет.
Сражаться до самого конца во имя чужой цели. Сгореть дотла не за свою мечту. Это правильно. Это кажется правильным.
Мавуика, как Пиро Архонт, должна понять. Она ведь и сама такая же, хоть и ведёт себя сдержанно. Почему же не сражается в полную силу? Впрочем, неважно.
Свист спущенной тетивы на этот раз кажется особенно громким. Попала! В бок – это очень хорошо.
Но Часка не радуется, напротив как-то скалится, горбится, своим видом напоминая дикого зверя. Осознание чужой боли лишь раззадоривает жажду крови. В её взгляде мало человеческого – гнев отравляет разум, кружит голову и ведёт вперёд. Всё остальное отходит на задний план и в голове набатом звенит лишь одна мысль: убить. Ознаменовать этим свою победу.
Война никогда не была милосердной. В ней нет места для чести. Люди могут мнить себя героями и устраивать яркие фестивали, могут петь оды погибшим товарищам, весело смеясь, но на самом деле они лишь боятся взглянуть в истинное, уродливое лицо войны.
Эту простую, неприятную истину Часке пришлось осознать ещё в детстве. Если хочешь жить – умей сражаться. Используй бесчестные методы, иди на трусость и подлость, используй товарищей, но победи. В конце концов, победителей не судят. И не чествуют. Их боятся.
Двуручный меч рассекает воздух в паре миллиметров от плеча, но Часка успевает увернуться. Лишиться руки было бы очень нехорошо – пришлось бы отказаться от лука.
– Скажи: во имя чего ты решила сражаться?
Голос Мавуики кажется твёрдым, но не жёстким. В нём нет ни капли гнева. Достоинство, с которым может держаться только истинный Архонт. Архонт, которого требуется убить во имя великой цели.
Часка вздрагивает, поворачивая голову и успевая увернуться от почти что сразу следующего за этим вопросом удара.
– Во имя мира. Мира без войн.
По крайней мере, так учил наставник. Он назвал Часку будущим миротворцем, которому суждено вновь принести покой на земли вечной войны – это звучало красиво, но отчего-то ощущалось слишком далёким, нереальным. Часке казалось, будто подобный статус ей совсем не подходит. Она всегда была не более, чем удобным оружием.
Часка вновь натягивает тетиву лука, но не успевает прицелиться – она подпустила свою соперницу слишком близко. Надо выиграть расстояние.
– Это то, чего ты желаешь?
– Да.
С самого детства Часка желала только одного – чтобы бедствие покинуло эти земли, чтобы Натлан, наконец, смог избавиться от клейма региона войны. Но одного только желания было недостаточно. Именно тогда наставник вручил ей в руки лук и стрелы, и Часка впервые почувствовала, что может что-то сделать. Проложить свой путь, даже если он будет устлан кровью всех непокорных.
Для создания нового, прекрасного мира потребуется устранить всех, кто будет противиться. Этот путь будет тяжёлым, – вот, что тогда сказал наставник.
Часка не колебалась ни секунды. Если во имя мира ей придётся превратить своё тело в оружие, то так тому и быть. Если ради миссии ей придётся победить самого Архонта, то она приложит все возможные силы для того, чтобы это сделать. Отступать уже поздно.
Да и некуда. Позади ничего не осталось – наставник не примет её проигрыша.
– Это прекрасное желание.
Мавуика неожиданно тепло улыбается.
– Но убивая во имя своего желания, в конечном счёте тебе станет плевать, чью забирать жизнь.
Всего лишь мгновение и яркая вспышка. Часка не успевает среагировать достаточно быстро, чтобы отразить удар – ноги подкашиваются, и она падает наземь. Кашляет, почти тут же хватаясь за бок… И понимает, что крови нет. Только тупая, ноющая боль. Но к боли она уже давно привыкла. А вот если бы удар пришёлся остриём меча, то Часка бы уже захлёбывалась в крови.
– И ты сама станешь ужасающим оружием войны, не знающим пощады.
Часка лишь что-то неразборчиво рычит сквозь зубы, пытаясь подняться, но Мавуика не даёт ей этого сделать, прижимая к земле и крепко удерживая руки. Сопротивляться бесполезно, но Часка всё равно отчаянно сопротивляется. Она ещё может что-то сделать – может, например, попытаться вцепиться зубами в чужую шею, чтобы перекусить трахею. Должен же быть выход.
Пока Часка не сдастся, она не проиграет. Это последнее, что сказал наставник, прежде чем отправить её на эту битву.
В голове сейчас осталось только одно единственное желание: довести дело до конца. Гнев застилает разум, стук собственного сердца гулом отдаётся в ушах. Часка не слышит, что говорит Мавуика – точнее, не хочет слышать.
Ты сама станешь ужасающим оружием войны.
Стоит выбросить эту фразу из головы, да никак не выходит. Да, Часка – оружие, что должно принести свет в потерявший всякую надежду мир. Может, это неправильно. Убивать никогда не будет правильным, но иного выбора и нет. Только так можно добиться мира – так часто повторял наставник, когда был в хорошем расположении духа для разговора. И Часка кивала, соглашаясь. Да. Это правда.
– Оружие… Да, но иначе никак. Иначе не добиться мира.
Наконец скрипит сквозь зубы Часка, пытаясь дёрнуть руками – безуспешно. У Мавуики слишком крепкая хватка. Со стороны и не скажешь, что в её теле сокрыта настолько большая сила.
– Ты хочешь этого?
– Быть оружием? Нет. Никто этого не хочет.
Такой откровенный разговор кажется крайне неуместным в подобной обстановке, да и Часка не желает его продолжать – на клинках ей говорить гораздо проще. И всё же, былого запала больше нет. Часка уже не скалится, лишь отворачивает голову, не желая смотреть в глаза Мавуики. Жажда крови отпускает её. Странное чувство.
– Тогда ты не обязана им быть.
Глупо. Очень глупо звучит. Мавуика просто не может серьёзно говорить настолько глупые вещи. Но она, напротив, только продолжает:
– Я, как и ты, желаю, чтобы Натлан не знал, что такое война. Сражения неизбежны, но люди должны оставаться людьми несмотря на это – иначе бы они ничем не отличались от бездновских созданий.
Часка мнётся.
– Быть «оружием» всё ещё лучше, чем мнить себя «героем».
– Ты не обязана быть ни тем, ни тем.
Мавуика, наконец, отпускает, но Часка не спешит воспользоваться столь удобной возможностью для нападения. Эта фраза выбивает воздух из груди. Заставляет сердце сжаться.
Часка никогда не рассматривала для себя иных вариантов. С самого детства её судьба была предопределена. Она просто отличное оружие с огромным потенциалом – и это причина, по которой её выбрал наставник. Единственная причина.
– Я ценю твою силу.
– Наставник говорил мне то же самое.
Мавуика качает головой.
– Нет. Я не хочу, чтобы твоя сила в конце концов стала твоей же погибелью. И всё же, поскольку твоё желание настолько сильно, я могу помочь. Как Архонт, я научу тебя всему, что знаю сама.
Часка усмехается.
– Я обязательно попытаюсь убить тебя вновь, ты это знаешь.
– Хорошо, если это будет твоим желанием, то так тому и быть.
Часка поднимается с земли, игнорируя боль в боку и, шатаясь, подходит к Мавуике. Неожиданно даже для самой себя, она тянет Мавуику на себя и целует. В поцелуе Часки нет нежности – она с напором кусает чужие губы, не боясь причинить боль и не давая отстраниться.
В этом поцелуе все её чувства. Клятва.
Пусть даже это и неправильно. К этому уже давно пора привыкнуть – в их мире неправильно абсолютно всё. Но Часка верит, что однажды она вернётся к своему наставнику и преподнесёт ему отрубленную голову Мавуики как символ своей победы. А до тех пор Часка подождёт.