Джослин бежала через весь лагерь, и ветер свистел у нее в ушах, пока где-то позади громыхали пушки, подгоняя ее бежать еще быстрее. Она влетела в лагерь на всех парах, и, не замедляясь, направилась в глубь палаточных рядов. Оживленный еще вчера вечером, сегодня лагерь сиротливо пустовал. Редкие солдаты бежали ей навстречу, спеша присоединиться к воюющим. На их лицах она видела воодушевление, азарт и предвкушение, словно они шли не на смерть, а в парк аттракционов. И почему они все так хотели убивать и быть убитыми?

      Белые пятна палаток сливались практически в одну сплошную линию, ветер трепал их незакреплённые входы.

      Куда же ей бежать?

      Маккиннон перед их отъездом наказал по возвращении найти его или Билла. Джаспер сказал, что надо найти Перси… Боже, а Джаспер ведь сейчас там, в самой гуще, где громыхает артиллерия и раздаются выстрелы! А если с ним что-нибудь случится… А если его… Нет-нет, она ни за что не будет об этом думать. Он обязательно выживет, он вернётся. Ведь тот, другой Джаспер-из-будущего был прямым доказательством того, что у Джаспера-из-прошлого будут потомки. По крайней мере, так Джослин решила для себя этот невероятный парадокс. Другого рационального объяснения у нее просто не было.

      За время их небольшого путешествия она все время тайком приглядывалась к нему, задавалась сотней вопросов. Как могли в двух временах жить настолько похожие друг на друга два человека! Словно близнецы. И почему она ничего не спрашивала во время их бесконечных посиделок в будущем (или ее прошлом — она окончательно запуталась) о его семье или корнях. Ничего не спрашивала! Он столько знал про историю, наверняка, и про своих предков имел не меньше информации. А она только слушала его, раскрыв рот, как дура! Теперь ей оставалось только гадать и надеяться.

      Вдруг Джослин посетила ужасающая мысль, заставившая ее резко остановиться: а что, если она своим появлением здесь изменила все? Как в том фильме про эффект бабочки. И теперь тому Джасперу не суждено будет родиться. Никогда. Она едва не развернулась, чтобы побежать в другом направлении, за всеми солдатами. Она будет искать его, пока не найдет. Потому что он должен жить! Ведь без него не будет Джаспера Хейла и… не будет ее. А она больше всего на свете хотела увидеть капрала Уитлока снова.

      Джослин все стояла и смотрела на поднимавшийся вдали густой белый дым и вслушивалась в нескончаемый грохот, будто бы могла различить в этой какофонии его голос. А потом вздохнула и уже медленнее пошла дальше, оглядываясь и пытаясь сориентироваться. Она добежала почти до медицинских палаток. Пожалуй, сначала она найдет Билла, он наверняка сможет рассказать Маккиннону о ее благополучном возвращении, а потом побежит к Перси и будет ждать с ним Джаспера. Столько, сколько потребуется.

      Да, отличный план. Именно так она и поступит. Джослин огляделась и безошибочно нашла палатку Билла. Но стоило ей двинуться к трепыхавшемуся входу, как сильная рука ухватила ее за плечо, разворачивая.

      — Джо, наконец-то, черт возьми, — на нее хмуро из-под бровей глядел строгий черный взгляд Маккиннона. — Я уж думал, что все, пропали…

      — Я в порядке, — тараторила она, пока капитан отодвигал ткань палатки Билла и подталкивая ее вперёд. — Там целая бригада янки, — указала себе за спину она. — И ещё там генерал, Бенджамин…

      — Батлер? — Маккиннон нахмурился. — Серьезные силы. Билл, осмотри-ка Джо

      — Я не ранена, — возразила Джослин, но позволила врачу внимательно оглядеть ее с ног до головы. — Мне надо найти Перси…

      — Порядок, капитан.

      — Что ещё за Перси?

      — Джаспер сказал…

      — Джаспер? Капрал? Забудь! — Маккиннон покачал головой и снова обратился к медику: — Билл, сворачивайся. Пора уходить. Я отлучусь на неделю. Лейтенант за старшего, он отведет отряд в Ричмонд, я присоединюсь позднее.

      — Но Джаспер… Там… — Джослин неопределенно махнула рукой.

      — Уже вовсю машет саблей и разберётся без тебя.

      — Но мне надо… — она не знала, как ей объяснить требовательно смотревшему на нее Маккиннону и понимающе улыбавшемуся Биллу, что ей необходимо дождаться его, во что бы то ни стало. Она и себе-то не могла это толком объяснить.

      — Тебе надо держаться подальше отсюда, Джо, — вздохнул капитан, так и не дождавшись внятного ответа. — Поедешь со мной.

      — Что? Нет! А как же Джаспер? Я должна…

      — Надеюсь, ты понимаешь, что ты просто обычный мальчик, Джо? — строго посмотрел капитан, пока Билл весело хмыкнул. — Мальчик. Какие дела могут быть у обычного мальчика и капрала из другого отряда? — Джослин молчала, и Джастин подозрительно на нее посмотрел. — Он ведь тоже считает тебя мальчиком? Ведь так, Джо?

      Она машинально покивала, хотя после его слов внутри поднялась настоящая буря. Об этом она совершенно не подумала. Забыла, что вообще-то для всех она вовсе и не Джослин, а обычный мальчишка Джо. И для Джаспера — тоже. Но пока она была с ним, вся ее обманная личина, весь мальчишеский образ посыпался, словно сухой песок, а она даже не заметила, пока Маккиннон не ткнул ее носом.

      Джослин все пыталась понять, вспомнить, в какой момент она расслабилась и позволила себе снова быть собой. И не могла. Возможно, когда выбежала, как ошпаренная из палатки, увидя раздевавшегося Джаспера? Это постыдное воспоминание заставило ее тихо фыркнуть себе под нос. И почему она, выросшая в семье художников, где тема обнаженной натуры никогда не была под запретом, вообще так среагировала… Ничего бы с ней не стало, если бы осталась. Но теперь уже поздно посыпать голову пеплом. И все же, как она упустила тот факт, что весь последний месяц практически срослась с мальчиком Джо, действительно ощущая себя им. А потом пришло понимание — все было очень просто. Она забыла про Джо, потому что Джаспер не смотрел на нее, как на мальчишку. Не обращался с ней, как с мальчишкой. Хотя и словом не выдал, что разгадал ее тайну. Но теперь, вспоминая в подробностях все то недолгое время, проведенное с ним, Джослин поняла, что она просто не могла больше оставаться мальчиком, когда на нее смотрели так проникновенно, как только мужчина может смотреть на женщину. У нее не было шансов сохранить свой обман. Джаспер одним взглядом уничтожил ложного Джо, словно того и не существовало, и вытащил настоящую ее. А она даже не заметила.

      Господи, а что же он про нее подумал? Наверняка решил, что она какая-то ветреная легкомысленная девица, а с поправкой на нынешние нравы, возможно, и того хуже…

      Джослин едва не похолодела от таких мыслей. Какой стыд! Она совсем не хотела, чтобы он так думал о ней. Она должна была все объяснить, рассказать… Но теперь уже поздно. Он отправился на очередное сражение, а она уезжала ещё дальше от него, куда-то в самое сердце Юга.

      Она думала об этом почти весь оставшийся день, за который Маккинон успел увезти ее далеко от Ньюпорта. С каждой милей она была все дальше от боевых действий, дальше от Джаспера. Едва за их спинами постепенно стихли пушки, ее сердце само стало отстукивать канонаду, волнуясь и переживая. Джослин так боялась войны, так ненавидела слышать выстрелы и боевые крики, но сейчас умиротворяющая тишина вокруг была еще хуже. Уж лучше пусть гремит и дымит артиллерия вокруг, дико ржут лошади, но зато она будет знать, что где-то рядом сражался Джаспер.

      И почему она так быстро прикипела к нему? Возможно, это был отпечаток ее чувств к Джасперу-из-будущего, в которого она была уже готова влюбиться, и наверняка влюбилась бы, не попади в прошлое. Хотя открытый и теплый капрал Уитлок, несмотря на пугающее внешнее сходство, мало чем походил на холодного, часто отстраненного Джаспера Хейла. И все же…

      Джослин недовольно поморщилась, пытаясь прогнать образы этих двоих. Неужели у нее не было других проблем! Она снова куда-то уезжала, все дальше и дальше от Харперс Ферри, куда уже и не надеялась когда-нибудь вернуться. Вот, что должно было ее волновать. Как выжить на чертовом Диком Западе и в идеале вернуться домой. Но все равно почти каждую ночь, засыпая под звездами, она смотрела на сверкающего в небе Ориона и думала о Джаспере Уитлоке. В ее сонных мыслях он сливался с Джаспером Хейлом, приобретая его бледность и невозмутимый вид, а потом, наоборот, золотистые глаза окрашивались в теплый ореховый оттенок и заботливо, с улыбкой, смотрели на нее, казалось, сквозь года. Это было так странно, почти магия… Джослин часто засыпала, так и не разобравшись до конца в своих ощущениях и чем-то еще, очень важном, свербевшим на задворках памяти, что она никак не могла вспомнить.

      — Куда мы едем?

      Джослин додумалась задать этот вопрос только на следующий день, когда они въехали в оживленный Ричмонд. Она сначала испугалась, что Маккиннон сейчас, наконец, сбудет ее с рук, и ей снова придется как-то вертеться одной. А у нее это не получится — Джослин была уверена, как никогда. Ее послужной список одиночной жизни включал в себя бандитов, бордель и поджог. И она боялась представить, что ее будет ждать в следующий раз, когда она останется одна.

      Джослин очень боялась и злилась. Особенно на себя. Там, в ее будущем мире, все было так просто. Она месяцами жила без присмотра и не знала никаких проблем. И она даже немного гордилась, что ещё до совершеннолетия могла позаботиться о себе самостоятельно, ей не нужна была ничья опека, даже родительская. Мать, рано покинувшая семью, преподала хороший урок. Сейчас прежнее чувство гордости и превосходства над сверстниками кануло в неизвестность. Джослин ощущала себя маленькой жалкой девочкой, неспособной прожить без проблем и одного дня. Прескверное чувство. Ещё немного, и начнет презирать саму себя.

      Поэтому затаив дыхание и вцепившись мертвой хваткой в куртку Джастина, она с ненавистным страхом ждала, что вот сейчас он высадит ее у порога очередных незнакомцев и уедет, ни разу не оглянувшись. И она снова ничего не сможет сделать.

      — Сейчас заскочу в ведомство по делам и потом отвезу тебя к себе домой. Там тебе будет гораздо безопаснее, — коротко бросил он, пока они лавировали между колясками и бричками, сновавшими туда-сюда по утоптанной главной дороге.

      Джослин во все глаза смотрела на движение, не ожидая, что в этом времени мог быть такой траффик. Возницы без конца понукали лошадей, хлестали звонко кнуты, раздавалась ругань и крики посторониться. И не было никаких регулировщиков, способных упорядочить этот хаос, в который ещё нагло вторгались обычные пешеходы, переходящие улицы где попало. Один такой как раз выскочил прямо перед ними, заставив лошадь недовольно переступать копытами, а Маккиннона — выругаться.

      Они спешились возле двухэтажного здания из белого камня, возле которого постоянно останавливались офицеры, сновали солидно одетые джентльмены с кипами бумаг и озабоченным видом и мельтешили просто одетые чернокожие. Рабы — сразу поняла Джослин, с интересом и шокированной неловкостью наблюдая за ними.

      Джастин оставил ее возле коня, наказав никуда не отлучаться, и она вышагивала вдоль военного ведомства и с любопытством глазела на всех проходящих. Ей ещё не доводилось видеть так близко жизнь города столетней давности. Фредериксберг не считался — его она могла просматривать только через маленькое окошко публичного дома. А здесь прямо перед ее носом проходили дамы, одетые в пышные разноцветные кринолины, и под кружевными зонтиками. И женщины попроще, но все равно наглухо запертые в тугие корсеты и прячущие волосы за соломенными шляпками. Дам часто сопровождали мужчины в цилиндрах, светлых костюмах и начищенных ботинках или сверкающие благородной серой униформой солдаты. А за наряженными леди и джентльменами шли чернокожие парни, нагруженные коробками и свертками, или такие же темные девушки в простых платьях и закрученных на голове тюрбанах, придерживая зонтики своих хозяек, пока те принимали комплименты и приветствия, вели светские беседы прямо на мостовой или поправляли изящные шляпки. Но похоже, невидимых спутников замечала только Джослин. Рабы, словно незаметные тени, неслышно следовали по пятам своих хозяев. И даже потрёпанному и непритязательному мальчишке Джо, который мельтешил возле привязанных лошадей, перепадало больше взглядов, чем им.

      Вот из кого получились бы идеальные шпионы, подумалось Джослин. Незаметные, тихие, не привлекающие вообще никакого внимания, словно предмет мебели. Она даже всерьез решала, не подать ли такую идею Маккиннону. Но он, скорее всего, поднимет ее на смех. И все же Джослин испытывала странные чувства, смотря на рабов: неловкость и интерес, непонимание и смущение, граничащее с иррациональным стыдом. И никак не могла оторвать взглядов от этих странных и непривычных людей, проходящих мимо нее. Она была практически очарована ими, всем в них: от пышных одежд до плавных движений рук. Ей казалось, что ее современники так никогда не двигались, размеренно и неторопливо, с какой-то странноватой грациозностью.

      — Пора, Джо, — прервал ее наблюдения вышедший Маккиннон, державший под мышкой толстую кожаную папку с бумагами. — Поспешим, а то опоздаем.

      Она не успела ничего спросить, как он уже подкинул ее в седло и мигом запрыгнул сам. А через несколько минут быстрой езды и ловких маневров между проезжающими повозками и телегами, нагруженными досками или продуктами, они оказались на просторном железнодорожном вокзале.

      — Мы поедем на поезде? — глаза Джослин расширились от вида огромных паровозов, пыхтящих белым дымом. Вокруг стоял запах угля и горячего металла, перемешиваясь с вонью лошадиного навоза, которым пахло вообще все вокруг в этом времени.

      — Так будет быстрее.

      Маккиннон подвел коня к закрытому деревянному вагону и по сходням завел его внутрь, показав билет дежурному. А затем, придерживая Джослин за плечо, пошел в направлении пассажирских вагонов. Она смогла, наконец, облегченно выдохнуть и отпустить страх снова остаться одной, когда опустилась на мягкое, но продавленное сиденье возле окна. Джастин уселся напротив, передвинув шляпу на лоб, собираясь, видимо, вздремнуть. Но Джослин спать не могла, во все глаза смотря, как с громким шипящим звуком паровоз трогался с места, выпуская еще больше дыма и пара. В вагоне было довольно просторно. Она насчитала еще девятерых пассажиров и две клетки с утками, отчаянно крякавшими при каждом толчке, когда локомотив набирал скорость.

      — Значит, мы едем к тебе? — смогла, наконец, улучить время и спросить Джастина. — Где ты живешь?

      — Недалеко от Накогдочеса. Это в восточном Техасе, — ответил он и впервые за долгое время улыбнулся. — Уверен, тебе там понравится.

      У Джослин засосало под ложечкой. Техас. Самое сердце Юга. Господи, как же далеко она забралась! Так далеко от дома и от Джаспера. И не добраться ни до того, ни до другого. А ведь она почти привыкла жить в небольшом отряде разведчиков и была готова пробыть с ними хоть до конца войны. На большее она никогда и не рассчитывала, где-то в мыслях лелея идею каким-нибудь чудесным образом оказаться в Харперс Ферри и вернуться домой. Джастин хорошо к ней относился с самого начала, а за последний месяц он, Билл и лейтенант стали ей практически старшими братьями, опекавшими и защищавшими ее. И все же она никак не ожидала, что кто-то из них мог приютить ее.

      — Там ты будешь в безопасности. Подальше от боевых действий. На север тебе сейчас не попасть без риска. А когда все закончится, придумаем, что делать дальше, — словно в ответ на ее вопросы, продолжал Маккиннон.

      — Ты тоже останешься дома?

      — Только на несколько дней. У меня всего пара недель отпуска, чтобы отдать документы в Далласе и заодно заглянуть домой.

      — Значит, я останусь одна? — сглотнула Джослин, совершенно не представляя, как будет обитать одна посреди техасской пустоши, наверняка, на каком-нибудь одиноком ранчо. Почему-то Маккиннон представлялся ей именно владельцем ранчо.

      — Не бойся, — усмехнулся он, увидев ее испуг. — Там живет мой дядя. У нас с ним довольно неплохая ферма. Он присмотрит за тобой. Вместе вам будет не так уж и скучно.

      Всю оставшуюся поездку Джослин со страхом и волнением ожидала того, что будет. Она никогда не была на фермах, не знала, что вообще они из себя представляли даже в двадцать первом веке, чего уж было говорить про девятнадцатый. Она боялась, что ее там ждало, и одновременно испытывала облегчение, что Джастин ее не бросил в Ричмонде или еще где-нибудь.

      Они вышли в Далласе следующим днем и, задержавшись только чтобы Маккиннон отдал бумаги в местное ведомство, отправились дальше, еще сильнее углубляясь на Юг. В местной казарме он раздобыл для Джослин списанную гнедую кобылку, и теперь она могла свободно разместиться на собственной лошади. Они ехали до самого вечера, пока багровое, почти гранатовое, солнце не стало клониться к горизонту, окрашивая небо в тысячи оттенков красного, словно кругом разлили кровь. На удивление, вокруг не было ожидаемой пустыни или пустоши, которые она всегда видела на картинках или туристических проспектах. Они проезжали мимо зеленых полей, от которых ярко и терпко пахло цветами, и доносилось мерное гудение шмелей и пчел. Поля переходили в небольшие сосновые леса, в тени которых можно было ненадолго спастись от палящего солнца. Часто на пути встречались речки, которые можно было легко перейти в брод или через небольшие деревянные мосты. И только к вечеру они ступили на более пустынную местность с мелкими кустарниками и сиреневыми колосками люпинов. Джастин остановился, внимательно разглядывая окрестности, и уверенно повернул своего коня прочь с утоптанной дороги на какую-то едва видневшуюся тропинку, петлявшую среди мелких колючих кустов и редких хилых сосенок.

      Через полчаса впереди показались силуэты домов, и Джослин обрадовалась, что они смогут остановиться среди людей. Но чем ближе они подъезжали, тем острее ее накрывало ощущение зловещей пустоты и тишины. Неприятный холодок прошелся по ее телу, когда она увидела вблизи первые здания, выглядевшие крепкими и добротными, отлично подходящими для жилья в любую погоду. Вот только жить тут было некому. Маленькая улица, вдоль которой теснились несколько домов, похожих все как один: деревянные, с широкими крытыми верандами и столбиками печных труб, окруженные нехитрыми оградами и хозяйственными постройками. Раскрытые или выбитые окна зияли темными провалами. Кое-где стояли бесхозные телеги и кибитки, валялись лошадиные упряжи, а один раз Джослин даже увидела большую тяжелую наковальню, неизвестно каким образом вытащенную из кузницы и косо стоявшую прямо посреди дороги. За домами виднелась небольшая деревянная церквушка, на верхушке которой была пристроена колоколенка с маленьким колоколом. Ее двери были распахнуты настежь, а на крыльце валялось поломанное распятие с грубо вырезанным Иисусом, словно кто-то в гневе раскрошил массивный цельный крест.

      Багряное солнце окрашивало все в кровавые и винные тона, а быстро наступавшая уже ночная темнота добавляла мрачные черные оттенки, которые собирались в целые сгустки в тенях углов и закоулков. Иногда Джослин казалось, что они здесь не одни, а что-то движется в темных пятнах, куда уже не доставал свет последних лучей солнца. Но кругом стояла тишина. Не было слышно даже жужжания насекомых или пронзительного чириканья птиц.

      — Что здесь произошло? — тихим шепотом, не решаясь говорить громко, спросила Джослин, когда они остановились возле одного из домов, окна которого были практически целыми.

      — Точно неизвестно, — Джастин подвел лошадей к колодцу, стоявшему посреди импровизированной неровной площади, и набрал воды. Грохот ведра в тишине заброшенного поселения прозвучал пронзительно и заставил Джослин вздрогнуть. Совершенно инстинктивно она начала оглядываться и прислушиваться, уж не привлекли ли они громким звуком постороннее внимание. Но кроме одиночного визга койота вдалеке, не было никаких признаков жизни. На них снова опустилась тишина. — Официально — индейцы. Вако¹.

      Джослин снова опасливо огляделась. В ее воображении тут же нарисовались зловещие фигуры с охапками скальпов в руках и копьями за плечами. Она видела индейцев только в резервации квилетов и пару раз на ярмарках, выряженных в нелепые стереотипные одежды. И совершенно не представляла тех мирных людей в образе кровожадных дикарей, расхищавших целые поселения.

      — Они что, уничтожили всю деревню? Всех людей? — Джослин теперь боялась смотреть в зияющие провалы домов и видневшиеся среди разросшейся травы и буйных желтых и лиловых цветов останки телег, казавшиеся скелетами огромных животных.

      — Вако — довольно мирное племя. Никогда не слышал, чтобы они занимались откровенным разбоем, — он напоил лошадей и распряг, пуская вольно пастись на пустой заросшей улице. — Такое можно еще встретить на границе, за Рио Гранде², но не здесь. К тому же, нападения индейцев заметны сразу. Их ни с чем не спутаешь, — он хмыкнул и на непонимающий взгляд Джослин пояснил: — Кровь и трупы со снятыми скальпами. А здесь не было ничего. Просто в один день все опустело, словно все жители покинули это место, забыв прихватить с собой свое добро.

      — Тогда что же случилось? — она все никак не могла успокоиться, уже погрузившаяся в темно-синюю ночь опустевшая деревня внушала ей первобытный страх. Гораздо легче было бы знать, что всех жителей настигла какая-то болезнь или напали головорезы. Ужасно, но объяснимо. Тайна же скрывала в себе нечто неестественное, зловещее и далекое от понимания человека.

      — Кто знает, — пожал плечами Джастин. — Но точно не индейцы, уж поверь, — он немного помолчал и добавил: — После Мексиканской войны³ мелкие поселения, особенно на юго-западе, стали частенько пустеть. И люди пропадают. Иногда мы находим опрокинутые обозы с товаром или продовольствием, но без людей. Власти грешат на индейцев, да только, я слышал, и они сами так же теряют своих. Несколько кочующих племен даже ушли далеко на север, подальше отсюда. Уж не знаю, что за напасть могла их погнать…

      Джослин ничего не ответила, поежившись от таких слов. Ее взгляд снова обратился к переломанному кресту, словно его разломала рука великана. Она решилась сделать несколько неуверенных шагов в сторону церквушки и, подойдя, смогла разглядеть вырванную с петель дверь и несколько проломов в стенах с торчащими острыми щепами, будто пробитые чьей-то могучей рукой. Тихое шуршание и быстрый стук, донесшийся из церкви, заставил ее вздрогнуть и отступить на пару шагов. Сквозь черный вход не видно было ничего, сплошная непроглядная тьма, которая постепенно начинала рябить и двигаться в слезящихся от напряжения глазах Джослин. Ей все казалось, что там, внутри, кто-то был, затаился и ждал. Вот только чего… На мгновение ей показалось, что часть тени шевельнулась, отслаиваясь от сплошной черноты, но потом снова все стало ровного чернильного оттенка.

      — Джо, — негромкий окрик Джастина снова заставил вздрогнуть, и она, недовольно фыркнув самой себе, взглянула последний раз во тьму и развернулась.

       — Пошли, — он указал кивком на один из домов и поднялся на крыльцо.

      — А здесь не опасно?

      Вдруг тот, кто заставил исчезнуть всех людей, вернется снова. Уже за ними. Она не озвучила этот вопрос вслух, боясь показаться трусихой. Но эта мысль не давала ей покоя. Здесь было нехорошо, ей тут не нравилось. Уж лучше бы они заночевали в открытом поле, чем среди темных силуэтов заброшенных домов и странно разломанных вещей.

      — Я несколько раз тут останавливался. В этом месте уже давно никому нечего искать.

      И все же она видела, как его рука легла на рукоять пистолета, а шаги стали осторожными и медленными. Они вошли в пустой темный дом, в котором добротная мебель была разбросана и перевернута. Повсюду валялся какой-то хлам: обломки, черепки посуды, скомканная одежда и проча утварь. Джастин расстелил одеяла у самого окна, лег, не снимая руки с кольта, и, надвинув шляпу на глаза, через несколько минут задышал глубоко и размеренно. Джослин не могла уснуть, прислушиваясь к шорохам внутри дома и шелесту ветра за открытым окном. Он скрипел открытыми ставнями, и гудел в печных трубах. Порой ей слышались в его завывании голоса, а в шуршании — чьи-то шаги, мягкие и легкие. Тихо заржала лошадь, и Джослин, не выдержав, приподнялась и осторожно выглянула из-под низкого подоконника. Она до рези в глазах всматривалась в ночь, но видела только темные фигуры лошадей, низко опустивших головы. Сладко пахло цветами, буйно разросшимися по безлюдной территории, и этот запах казался ей приторно-сладким, даже противным. И к нему примешивалась сухая пыль и запустение. Теперь она знала, как пахло отсутствие живых людей.

      Она так толком и не заснула, пребывая в полудреме. Просто не могла. В неверном свете луны и звезд ей мерещились темные быстрые тени, мелькавшие среди домов, словно призраки ушедших жителей. И слышался шорох одежды и чьи-то острожные шаги в теплом ночном ветре и колыхании трав и цветов. А если долго всматриваться во тьму, то она могла заметить на короткое мгновение светлый блик, как будто белки чьих-то глаз смотрели прямо на нее. И только ровное дыхание Джастина останавливало ее от позорного побега из зловещей деревни.

      Когда Джослин увидела красно-коралловую тонкую полоску зари, появившуюся на горизонте, то, наконец, смогла выдохнуть после своего ночного бдения. Ночь еще не прошла, но первый холодный свет сумерек разогнал мрачные, неясные тени, а прохладный утренний ветер принес свежесть сосновых лесов, прогоняя навязчивый сладкий аромат цветов.

      Едва рассвело, Маккиннон приказал трогаться в путь. Джослин с опаской и нездоровым интересом оглядывалась на удаляющиеся дома и одинокую колокольню. Они казались мрачными темными пятнами на светлом полотне рассвета. Над деревней кружила стайка птиц, черными точками мелькавших в ясном голубом небе. И все казалось не таким зловещим и угрожающим, как ночью, когда из живых в поселении были только они двое да их лошади. Ни птицы, ни зверя — лишь трава и дикие цветы, колыхавшиеся на ветру.

      Так странно, подумалось ей. Она часто ночевала под открытым небом, и темнота всегда была наполнена звуками дикой природы. Койоты, волки, вороны, мелкие грызуны, летучие мыши — все они выходили за пропитанием в сумерках и порой их завывания и копошение можно было слышать до рассвета. Здесь же царил мертвенный покой, как будто запретная территория, помеченная кем-то ещё, более опасным, что даже вездесущие наглые койоты осмеливались только тявкать где-то вдалеке. Джослин была рада покинуть это странное и тихое место, но всякий раз, как магнитом, оборачивалась назад. Она никак не могла избавиться от ощущения взгляда в спину, будто кто-то там, в тени пустых домов и темноте оконных проемов смотрел на них, провожая в дальний путь. Может, это были призраки живших здесь ещё не так давно людей…

      Чепуха какая! Призраков не существует!

      Джастин услышал ее фырканье и обернулся, вопросительно скосив взгляд. Джослин не собиралась высказывать свои дурацкие мысли, но подумав, всё-таки задала вопрос, на который Маккиннон так и не ответил.

      — А что ты думаешь? Как исчезли все они? — махнула назад рукой. — И почему никто не расследует это?

      — Не знаю, Джо, это произошло лет шесть назад, — после короткого молчания вздохнул он, чуть притормаживая своего коня, чтобы поравняться с ней. — Все следы стерли время и ветер. Я не нашел ничего… Как я и говорил, люди здесь пропадали всегда, со времён первых поселений. В последнее время просто это стало случаться чаще. Здесь, на юге и ещё дальше, к границе, — он кивнул в ту сторону, куда как раз они двигались, — полным-полно всякого дикого отребья всех цветов кожи, уж поверь. Фронтир никогда не был безопасным местом, — он пристально посмотрел на нее. — Никогда не выходи далеко за пределы фермы одна, Джо. Слышишь? Это не твой спокойный и тихий Север. Это Техас. Здесь у каждого есть острые зубы, и любой может перегрызть тебе глотку за жалкую пригоршню монет или просто за одежду.

      Джослин энергично закивала, впечатленная его словами. Хорошо, что он сказал ей об этом только сейчас, иначе ночь была бы ещё более беспокойная.

      — Да не бойся ты так, — со смешком добавил Джастин, заметив ее перепуганный вид. — В городах и на частных территориях вполне безопасно. Как и на больших дорогах. Но стоит выйти в отдаленные пустоши или углубиться на спорные территории — ни один шериф не поручится за тебя.

      Они продолжили свой путь в тишине. Солнце палило все сильнее, и Джослин, изнемогая, сняла свою вязанную шапку, чтобы хоть немного остудить потную и разгоряченную голову. Но ветер с каждым часом становился все теплее и не приносил желанного облегчения. Ее одежда промокла от пота, и вскоре она вынуждена была снять и куртку. Ноги в сапогах горели огнем, а жар от спины лошади подпекал ее бедра.

      Господи, это было просто адское пекло! И ни одного тенечка на мили вокруг. Сплошные поля и луга, да редкие сосенки, сбившиеся в небольшие кучки.

Все, чего она хотела, это раздеться догола и нырнуть в ледяную воду. На худой конец, сошел бы и обычный душ. Но до таких благ было не меньше полувека, и все, что она могла, это по капле цедить теплую воду из фляги. Джослин буквально чувствовала, как высокое солнце сжигает ее кожу и высушивает глаза. Она прикрыла веки, позволяя своей лошади идти за Маккинноном и погрузилась в полудрему. Запахи стали острее на жаре. Вокруг витали ароматы трав с медовыми нотками цветов и лёгкой кислинкой сосновой смолы. Ветер подул прямо в лицо, бросая в нее все эти неповторимые запахи Юга, которые можно было ощущать даже на языке.

      Джослин поморщилась, когда вместе с пряностью цветов и свежестью травы в нос проникло что-то неприятное. Сладковатое и испорченное одновременно. Как будто она проглотила протухший чеснок. Она открыла глаза и поискала источник вони, гадая, что могло смердеть так приторно-гнилостно. Джослин думала, что где-то рядом будет выситься огромная куча гниющих отходов или, возможно, разодранный койот. Эти животные вечно цапались между собой, и на пути их отряда бывало попадались жертвы их междоусобных драк.

      Сначала она не поняла, что увидела. На пологом холме стояла высокая толстая сосна, а вокруг нее росло несколько сосенок поменьше. Вместе они создавали вполне неплохую тень, под которой она с удовольствием бы передохнула. Трава на холме была густой, но невысокой, и казалась шелковистым ковром, на котором было бы так удобно лежать. Вовсю пели птицы и жужжали над цветами пчелы и огромные мохнатые шмели. Ветер раскачивал ветви деревьев, и вместе с ними едва заметно раскачивались два мертвеца, висящих на самой толстой ветке сосны.

      Джослин непроизвольно натянула поводья, и лошадь замедлилась. Она смотрела на болтающихся висельников, которые при каждом маленьком движении распространяли вокруг невыносимую вонь. И хоть они висели довольно далеко, она отчетливо разглядела их темную кожу и потрепанную рабочую одежду, грязную и заскорузлую. На плечо одного из них с громким карканьем опустился ворон и начал копошиться своим острым клювом сначала в ушах, а затем перешел на лицо, с легкостью разрывая мягкую гниющую на солнце плоть. Джослин в отвращении отвернулась, когда он зарылся чуть ли ни на половину своего клюва в глаз мертвеца. К горлу подкатила тошнота от трупного запаха и невозмутимо пирующей птицы.

      — Это всего лишь беглые рабы, пойманные хозяином, — пояснил Джастин, увидев ее ошалелый взгляд и побледневшее лицо. — Нечего смотреть. Поехали.

      — Мы их так и оставим? — с трудом выдавила из себя Джослин. Она не хотела даже близко подходить к висельникам, но в ее мире трупы просто так не болтались на деревьях. Мертвецы находились в положенном им месте. — Разве их не надо похоронить или…

      — Зачем? — удивился Маккиннон, но увидев ее непонимание, все же спокойно объяснил: — Хоть они и мертвы, но все еще являются собственностью своего хозяина. И только ему решать, как с ними поступить.

      Его тон был таким обыденным, словно он говорил о погоде или еще о чем-то незначащем. Маккинон не был шокирован и не осуждал подобный чудовищный произвол. Он лишь мазнул взглядом по мертвецам и как ни в чем ни бывало продолжил свой путь. Будто это были и не люди, а ненужные тряпки, до которых никому не было дела. Даже о лошади, наверное, сокрушались больше.

      Джослин молча последовала за ним, и в ее носу еще долго стоял сладковато-гнилой запах и слышалось карканье довольного ворона.

      Джослин увидела покатую крышу дома, и верхушки печных труб, когда наступили вечерние сумерки, и воздух, наконец, перестал плавиться от жары и рябить в глазах. По узкой дорожке они подошли к деревянной ограде и спешились. Джастин открыл одну створку ворот, пропуская вперед. Ее накрывало необычайное волнение от предстоящего знакомства с хозяином. Маккиннон рассказал очень мало про своего дядю. Лишь то, что ферму они держали вместе, а его жена умерла несколько лет назад от чахотки. Другой он не завел и сейчас жил один, пока его племянник пропадал на войне.

      Джослин с интересом посмотрела на сам дом. Это был симметричный двухэтажный небольшой коттедж из красного кирпича. Добротная и прочная кладка, крутая крыша и простая без каких-либо украшений архитектура напомнила ей суровые шотландские замки. Единственным отличием была широкая деревянная веранда с узорчатыми сводами и отделанными перилами, больше подходящая для французских коттеджей. Было похоже, что строительством руководили два совершенно разных человека, но дом от этого нисколько не потерял. Недалеко виднелись хозяйственные постройки и всякая утварь. Слышалось тихое кудахтанье кур и ворчание собаки. Но что поразило Джослин больше всего — это множество деревьев, окружавших дом. Они теснились вдоль ограды, окружали сараи и конюшню, куда только что завел их лошадей Джастин. Она подошла поближе и увидела пока еще маленькие, но уже приобретавшие свою форму яблоки. Здесь были десятки яблонь, высоких и низких, раскидистых и кривоватых. Огромный яблоневый сад. И вся ферма практически утопала в нем. Наверное, весной тут было поистине прекрасно, когда все вокруг было в белом цвете.

      Вернувшийся Маккиннон тронул ее за плечо, направляя к широкому крыльцу. Она медленно поднялась, стараясь не обращать внимания на дрожь в коленках. Дверь распахнулась, едва они ступили под крышу веранды, и навстречу им вышел высокий черноволосый мужчина, удивленный и обрадованный. Он был чем-то похож на Джастина, такой же крепкий, темноглазый с чертами лица, словно высеченными из камня. Шотландская порода. Их родство было очевидно, но на лице мужчины уже появились заметные следы времени: морщинки вокруг глаз и губ, первая седина на висках и легкая дряблость кожи. На вид ему можно было дать не больше пятидесяти. Но стоило ему улыбнуться, тепло и радушно, как он мигом сбросил с себя десяток лет. Маккиннон так улыбаться не умел, широко и открыто, и Джослин подумала, что характеры у мужчин были абсолютно разными.

      — Джастин! Не ожидал, — мужчина радостно обнял племянника, от души похлопывая того по спине. — Надолго?

      — Несколько дней, — слегка оттаял Джастин. — Шон, я кое-кого привез, — он отступил, раскрывая ее, мнущуюся за его спиной. — Это Джо…

      — Я так и знал, что у тебя где-то есть внебрачный ребенок, — с улыбкой и без единой укоризны покачал головой хозяин, внимательно рассматривая ее. — Вижу, ты славный паренек, Джо.

      — Это не мальчик, дядя, — вздохнул он, и Джослин сняла с головы шапку, под которой была тугая длинная коса. — Джослин Винтер. И она не моя дочь. Иначе мне пришлось бы заделать ее в десять лет. Как ты себе это представляешь?

      — С тобой — легко. Но не будем при девушке. Где наши манеры, — спохватился Шон и сделал шаг к ней. — Шон Маккиннон, — представился он, чуть склонив голову. Джослин тоже робко кивнула, чувствуя себя неловко и в то же время непроизвольно улыбаясь веселому тону хозяина дома. — Неужели, ты, наконец, порадовал старика, приведя в дом невесту?

      Он потер от радости руки, а Джослин совсем растерялась и с тревогой посмотрела на Маккиннона, который уже подталкивал ее в дом. Шон посторонился, и она смогла рассмотреть небольшой коттедж изнутри. Небольшая гостиная, большую часть которой занимали два кресла с клетчатой обивкой, такой же диван и камин. В стороне, у высокого окна располагался обеденный стол, сейчас застеленный плотной белой скатертью. Из гостиной вела крутая лестница на второй этаж, а за ней сквозь приоткрытую дверь виднелись многочисленные книжные полки и часть большого письменного стола. Все было организовано очень компактно, отчего в довольно маленьком пространстве помещалось очень много всего.

      — Может, уже дашь мне все рассказать, — беззлобно проворчал Джастин, отрывая ее от разглядывания обстановки. — И еще не мешало бы поесть. Мы больше суток в седле.

      Шон окрикнул кого-то по имени, и в гостиную из еще одной, совсем неприметной двери, вбежала молодая чернокожая девушка с убранными под светлый чепец волосами и таком же простом светло-бежевом платье. Пока Джастин быстро пересказывал ее историю, без какой-либо утайки, девушка шустро и быстро поставила перед ними тарелки с дымящейся едой и кувшин, из которого тут же наполнила бокалы. Джослин с интересом глотнула полупрозрачную золотистую жидкость, приняв ту за нечто наподобие лимонада. Но это оказался сидр, очень терпкий, густой и крепкий. Она почувствовала приятное головокружение практически сразу, а по телу разлилось приятное тепло.

      — Осторожнее, Джослин, — Шон заметил ее блаженный вид и исчезающую с каждым глотком напряженность. — Наш сидр очень хмельной. Лучший в округе. А может, и на всем юго-востоке.

      Она смогла только кивнуть и снова приложилась к своему бокалу. Сидр был очень вкусным, и она нисколько не сомневалась, что он мог быть лучшим на всем Юге. Кажется, она даже высказала свою мысль вслух, потому что Шон одобрительно рассмеялся.

      — Северянка с южным сердцем, — проговорил он. — Не иначе как сама судьба забросила тебя сюда. Твоя история поразительна, — с грустью покачал головой он. — Иди-ка ты отдохни. Завтра все обсудим, — увидел он ее осоловелый после сидра и сытной еды вид и громко крикнул: — Джози! — к ним снова подбежала знакомая девушка и Шон представил ее. — Это Джозефина. Она устроит тебя.

      Поднимаясь по крутой лестнице бок о бок с молчаливой услужливой Джозефиной, Джослин едва переставляла ноги, только сейчас осознав, насколько устала за эти дни. Так, что готова была лечь даже на пол. В полутемном коридоре второго этажа она насчитала пять дверей, и перед ней открыли вторую слева. Тусклый свет лампы, поставленной на тумбочку, осветил небольшую комнату с крепкой кроватью из темного дуба, заправленную темно-зеленым клетчатым пледом, стол и стул возле окна, пару тумбочек и платяной шкаф, занимавший добрую половину стены. Кровать и шкаф были самыми большими предметами мебели в комнате, занимая почти половину пространства. Под ногами лежал толстый ковер, и Джослин скинула ботинки, ступая по нему босиком, чувствуя приятную мягкость босыми ногами.

      — Вам помочь раздеться, молодая хозяйка? — тихо спросила Джозефина, подходя к ней после того, как быстро сбила подушки и расправила одеяло.

      — Не надо, я сама. И я не хозяйка, — сонно ответила Джослин.

      — Как скажете, хозяйка.

      Дверь тихо затворилась, и она осталась одна. Чуть приоткрыв окно, пуская свежий ночной воздух с примесью пряных трав и цветов, она скинула с себя всю одежду и завалилась в кровать, даже не надев принесенную Джозефиной ночнушку. Последней мыслью в ее голове была восторженное: до чего же прекрасно спать, наконец, на мягкой постели.

      Когда Джослин открыла глаза, то в первое мгновение решила, что снова оказалась дома, так тепло и уютно ей никогда еще не было. Но едва зрение стало более четким, то реальность обрушилась на нее огромной скалой. И все же, сегодняшнее утро было в разы лучше всех пробуждений, что она пережила за последние несколько месяцев. Свесив ноги с кровати и потянувшись, она прошлась к зашторенному окну. Сквозь узкую щелку лиловая утренняя заря освещала верхушки яблонь и пустой двор. За оградой виднелись поля с острыми колосками разноцветных люпинов, а за ними пологий холм, почти весь укрытый тенью от исполинского раскидистого дуба. Ей сразу же захотелось сходить туда и воочию увидеть такого гиганта, которому, наверное, не меньше сотни лет. Джослин захотела сделать это прямо сейчас, она быстро подняла свою одежду с пола, как вдруг в дверь раздался тихий стук, и после ее ответа в комнату вошла Джозефина, словно только и стояла снаружи в ожидании ее пробуждения. Только сейчас Джослин на трезвую голову сообразила, что перед ней, скорее всего, самая настоящая рабыня.

      — Я принесла вам одежду, молодая хозяйка, — подтверждая ее догадки, быстро проговорила девушка, выкладывая на кровать пару цветных платьев и белоснежную охапку нижней одежды.

      — Я тебе не хозяйка. Меня не надо так называть, — как можно вежливее ответила она, внимательно разглядывая Джозефину. Ее слегка коробило от такого обращения, словно это было что-то неправильное.

      Та только послушно опустила голову и выжидающе встала возле кровати. Вздохнув, Джослин подошла и взяла в руки одно из платьев. Простое, без каких-либо изысков, но все равно красивое. На светлой ткани повторялся узор из мелких цветов карминового цвета. Тонкая льняная ткань приятно прикасалась к ее ладоням, а само платье не имело никакого кринолина и множественных подъюбников и было легким и удобным. Идеально для жаркого лета. Второе было почти таким же, различавшимся лишь бледно-голубым цветом и полностью закрытым лифом. Выбрав цветочное платье, она уже собралась его тут же надеть, как Джозефина метнулась к стоявшему на комоде кувшину с тазом и, намочив полотенце, с энтузиазмом принялась ее обтирать. С превеликим трудом Джослин отвоевала себе право сделать это самой и быстро умылась, не собираясь светить голым задом перед кем-либо. На нее снова надели длинную белую сорочку и панталоны с прорезью между ног, отчего она украдкой закатила глаза, так и не привыкнув к такому белью. Джозефина выудила из груды одежды корсет, и ей пришлось снова отбиваться:

      — Ни за что! Я не надену эту адскую штуку. Даже не думай.

      — Но без него нельзя.

      — Кто это сказал? Нет такого закона.

      Если на дурацкие дырявые панталоны она еще была готова согласиться, то корсет, мало того, что был совершенно неудобен, неизменно напоминал ей о роковом дне в борделе, о котором она не хотела вспоминать. Стоило ей посмотреть на него, как в памяти всплывало лицо Пегги и сочувственный взгляд Мэри, протягивающей флакончик мятного масла, который до сих пор она таскала с собой и иногда смазывала зудящие от ветра и солнца щеки и нос. Нет, она никогда не наденет корсет. Это было решено окончательно. Джозефина в итоге сдалась, едва заметно поджав губы от недовольства.

      — Хорошо, молодая хозяйка, — со вздохом говорила она, пока Джослин начинала тихо поскрипывать зубами от такого обращения. — Вы совсем худенькая, не думаю, что отсутствие корсета будет сильно бросаться в глаза. Хотя придется кое-где подогнать.

      — Точно. И я не хозяйка. Можешь звать меня просто Джослин.

      — Хорошо, хозяйка Джослин. А меня все зовут Джози, — с несмелой улыбкой посмотрела на нее девушка. Ей оставалось только подавить порыв простонать в голос от ее упрямства. Зомбировали их тут что ли, со злостью думала Джослин.

      Через несколько минут она уже была полностью одета и разглядывала себя в зеркало, не узнавая девушку в старомодном платье, пока Джозефина пыталась привести в порядок ее спутанные и наверняка грязные волосы.

      — Простите, хозяйка, но будет немного больно, — приговаривала она перед тем, как выдрать очередной клок. — Вечером вы сможете принять ванну и полностью помыться.

      О, да! Она очень хотела принять ванну. После месяца быстрого мытья наспех в холодных ручейках и речках это будет настоящим блаженством. Джослин украдкой нюхнула себя, но, к счастью, запах был вполне терпимым, едва заметным, его больше перебивал лавандовый аромат одежды. И она успокоилась, решив, что сможет дотерпеть до вечера. Полностью готовая, в опрятном красивом платье, свободно спадающем до самых ступней и заплетенными в замысловатый пучок на затылке волосами, она с волнением вышла за дверь.

      Маккиннон уехал через четыре дня. И Джослин с тоской и тревогой провожала его, стоя у конюшни, где он запрягал лошадь. Позади так же угрюмо смотрел на племянника Шон, дымя толстой сигаретой.

      — Когда ты теперь вернешься? — озвучил он вопрос, который хотела задать она сама.

      — Не знаю, дядя. Я даже не знаю, куда нас пошлют. Война — это всегда чертов бардак, — Джастин пожал руку Шону, сжал ее плечо со скупой утешительной улыбкой и вскочил на лошадь.

      — Все говорят, что она скоро и так закончится, — неуверенно протянул Шон, а Джослин могла только тихо безнадежно вздохнуть.

      — Кто так говорит — полный кретин, — невесело усмехнулся Джастин. — Ничего быстро не закончится. И все будет только хуже. Берегите себя.

      Как хотела бы она все рассказать, ее тяготило знание, но Маккиннон ее не поймет — она это точно знала. Он был недоверчивым и очень приземленным человеком, доверяющий только своим глазам и ушам. Джослин до сих пор удивлялась, как он так легко приютил ее. Внезапно она опомнилась и подскочила уже к гарцующей лошади.

      — Джастин, если вдруг… если ты сможешь узнать про капрала Уитлока…

      — И дался тебе этот капрал, — недовольно цокнул он, но после ее тихого «пожалуйста» он впервые понимающе ухмыльнулся и покачал головой. — Попробую. Думаю, мы с Дженкинсом еще пересечемся. Узнаю я про твоего капрала Уитлока.

      Джослин радостно встрепенулась. Это было именно то, что она хотела. Знать, что с Джаспером все в порядке, что он выжил. Встретиться с ним снова она уже не надеялась, но ее хотя бы будет утешать мысль, что он где-то есть на этой земле.

      Она еще долго стояла у ворот, смотря, как вдали клубится пыль от копыт его лошади, а потом пошла в дом вслед за Шоном. Они остались одни. И дни потекли размеренно и неторопливо. Здесь, вдали от всего, казалось, что никакой войны вообще не было. Кругом было тихо и так мирно, и война представлялась полнейшей глупостью.

      Шон оказался добрым, разговорчивым и простодушным человеком, совсем не похожим на строгого собранного племянника. Днем он частенько возился вместе с неграми, которых было целых семь, не считая троих детей, на средних размеров табачном поле неподалеку от дома. Когда Джослин увидела их, худых, высоких и темнокожих, выходящих по утрам в поле или возившихся во дворе, то у нее снова засосало под ложечкой. Но все они не выглядели несчастными, разве что усталыми на исходе дня. А их дети оживляли уединенную ферму своими криками и беготней. И все без исключения, как заведенные, называли ее молодой хозяйкой, или хозяйкой Джослин, и что бы она ни говорила, это было абсолютно бесполезно. Но она старалась исправно здороваться и поправлять их в надежде, что когда-нибудь что-то изменится. Она запомнила все их имена: Джозефина, Луи, Жан-Клод, Филипп, Клодетт, Изабо, Шарль и маленькие Флориан, Август и Анри. Французские имена дала им еще жена Шона, когда была жива. Он часто про нее рассказывал с любовью и теплотой. И теперь Джослин стало понятно, откуда взялась французская веранда в доме и множество книг на французском в библиотеке, в которой ей разрешили проводить свое время, пока Шон возился целыми днями с сидром и с энтузиазмом рассказывал ей о секретах его приготовления, когда она вызывалась помочь.

      Все чаще ее стала посещать мысль, что открытому и разговорчивому Шону просто не хватало компании, и во многом поэтому он с радостью принял ее у себя. Частенько они коротали вечера за беседами или игрой в шахматы. Джослин не умела играть в шахматы, но Шон испытывал такое удовольствие, обучая ее, что она не могла отказать. Его жена умерла, так и не подарив детей. Единственным, кого они воспитали, был Джастин, отец которого погиб в Мексиканскую войну, а мать слегла с обычной простудой и так и не оправилась. И Джослин порой ловила на себе сочувственный взгляд человека, который тоже когда-то потерял почти всех близких и которому теперь не о ком заботиться. Неудивительно, что он захотел позаботиться о ней. Джослин, сначала с настороженностью, а потом с облегчением осознала, что ее присутствие было не в тягость, и, наконец, расслабилась.

      К концу лета, когда август перевалил за середину, она освоилась настолько, что практически во всем помогала Шону. От переписывания учетных книг по вечерам в библиотеке до перемешивания бродящего сидра. Джослин нравилась работа, она помогала не думать о своих проблемах, прошлой жизни, будущем, в котором ее не будет и Джаспере, которого она никогда не увидит. Несколько раз ей казалось, что она видела его: в толпе новобранцев в Накогдочесе, когда однажды Шон отвез ее и Джози посмотреть город, и в небольшом отряде конфедератов, заехавшим на ферму за продовольствием. Но это был лишь обман зрения, не более. И вскоре сердце перестало вздрагивать, когда она видела серую форму и золотые нашивки, или мелькавшую светлую макушку впереди. К ней пришло спокойствие и тянущая пустота. И Джослин со злостью снова погружалась в заботы, помогая всем, чем могла, лишь бы только вытеснить навязчивый образ из головы.

      Ее постоянной спутницей стала Джозефина. Она была единственной домашней рабыней, как принято было тут называть тех, кто не работал в поле. Хотя какого-то строгого порядка, как на больших плантациях, здесь не было, и Джози частенько возилась с остальными, когда требовались лишние руки. Но практически с самого первого дня, она не отходила от Джослин. Она приходила по утрам и с неизменным «доброе утро, молодая хозяйка» принималась расчесывать ей волосы. Она порывалась и помогать мыться, из-за чего Джослин частенько с ней спорила и отбирала мочалку.

      — Слушай, я же не беспомощная, — в самый первый раз, когда только залезла в горячую ванну, раздраженно проговорила она и тут же пожалела, увидев, как девушка опустила виновато голову. — Зачем ты вообще со мной возишься?

      — Я всегда помогала покойной хозяйке. Мастер Шон для этого меня и купил, когда мне было тринадцать. А когда ее не стало, я в основном была на подхвате у Изабо на кухне.

      — Черт, — буркнула под нос Джослин, не представляя, каково это быть проданным в тринадцать. Джозефина была ее ровесницей, старше всего на пару лет, но ничего, кроме сопровождения своей хозяйки, видимо, не знала. — Ладно, ты можешь помыть мне голову, но все остальное я сделаю сама.

      Джози с радостью подскочила, мгновенно запуская руки ей в волосы. Она чувствовала, как ее длинные ловкие пальцы с шероховатыми от работы подушечками намыливали и массировали голову, распутывали непослушные пряди, а потом поливали теплой водой. Ей никогда еще не мыли голову — разве что мама в детстве, но она этого не помнила. И сейчас Джослин испытывала странные незнакомые ощущения от чужих пальцев на своих волосах, вгонявших в полудрему, а пахнущая вербеной вода, которой ее ополаскивали, снова возвращала в реальность. Спустя пару недель благодаря Джози, она перестала себя ощущать мальчишкой окончательно. Ее волосы, отросшие до самой талии, теперь всегда были чистыми, и часто Джослин их вообще не заплетала, наслаждаясь свободой после долгих дней тугой, тянущей перевязки под теплой шапкой. Кожа на лице и руках перестала шелушиться и чесаться, даже после целого дня под палящим солнцем. Джози дала ей маленькую баночку засахаренного меда, которым нужно было тщательно натирать лицо и шею, и еще одну баночку побольше с пчелиным воском, жирным и пахнущим медовой пыльцой. Через несколько дней она с удивлением разглядывала гладкую и уже загорелую кожу. Да, теперь она снова стала почти собой. Мальчишка Джо исчез без следа. Осталась только Джослин.

      В августе дни заканчивались особенно быстро. Вовсю спели яблоки, и все обитатели фермы были брошены на их сбор. Шон был неумолим. Табак не был их основным доходом и мог подождать. А яблоки надлежало собрать, перебрать, отсортировать и тщательно подготовить к приготовлению сидра. Часть, конечно, пойдет на джем, компот и сушку. Но самые отборные и наливные будут очищены, пропущены через пресс, а полученный сок будет отфильтрован и перелит в специальные темные бутыли — бродить и настаиваться.

      Сегодня Джослин вместе со всеми провела день в саду, собирая яблоки и сортируя их по большим корзинам, которые негры во главе с Луи относили к крыльцу. Она не удержалась и съела одно особо спелое с красным боком яблоко, большое и сочное. Когда внезапно и неожиданно наступили сумерки, они собрали едва ли половину всего урожая. А значит, завтра им всем снова предстоит тяжелый день. Джослин слезла с приставленной к большому дереву лестницы и устало потянулась.

      — Мисс Джослин, мисс Джослин, у вас порвалось платье, — вездесущая Джози мгновенно заметила зияющую прореху на поясе. Джослин уже не раздражалась и почти не испытывала неловкости из-за ее обращения. Хозяйкой девушка ее теперь звала не так часто, так что «мисс» был вполне компромиссным вариантом. Джослин почти привыкла. — Я зашью его сегодня.

      — Думаю, я могу попробовать сама, — неуверенно ответила она, чувствуя легкий укол вины, что испортила одежду. Почти весь ее гардероб достался от покойный жены Шона, заботливо перешитый под ее фигуру Джозефиной. У миссис Маккиннон были чудесные, хоть и простые платья, нежных пастельных тонов, с цветочными и растительными узорами, строгие с закрытыми лифами и более свободные с красивыми декольте и короткими рукавами.

      — Не-нет, я сама. Вам ведь еще надо помогать мастеру Шону переписывать те большие книги.

      — Просто скажи, что у меня получается паршиво работать иглой, Джози. Не стоит бояться.

      Девушка смущенно потупилась, доказывая всю правдивость ее слов. Шить Джослин совсем не умела. Только колола себе пальцы и злилась.

      — Зато у вас очень красивый почерк, — попыталась утешить ее, на что она только хмыкнула.

      Негры потянулись нестройной колонной к своим домикам позади коттеджа. Джослин с Джози и Шон шли чуть позади, усталые настолько, что не было сил даже на праздные разговоры. Рабы затянули песню, тягучую и глубокую, местами надрывную, но полную надежды. Они пели про Иисуса и Деву Марию и в каждом куплете радовались новому дню и своей жизни. Их пронзительные голоса, похожие на птичьи перекрикивания, пронзали ночь и тишину.                   Джослин остановилась на крыльце, продолжая слушать их отдалявшееся пение, сливавшееся с наступающей густой темнотой и стрекотом цикад. В груди заворочалось что-то беспокойное, тянущее и волнительное, будто расправила крылья птица, вылупившаяся из яйца, и теперь трепыхалась, желая найти выход и вырваться из груди. Она прижала руку, чтобы унять эту фантомную внутреннюю дрожь, но тщетно. Негритянские песни всегда вызывали у Джослин волнение, но сегодня что-то случилось с ней. Что-то странное, но очень важное. Все внутри нее замерло в ожидании. Но вряд ли в ближайшее время ее могло ждать что-то интереснее сбора яблок.

      Следующее утро началось точно так же, когда они всей фермой снова скрылись в густой листве деревьев, а на земле все множились ящики и корзины с красными плодами. К полудню жара достигла своего пика. Шон говорил, что июль и август здесь были самыми жаркими месяцами. При этом сам он в свободной рубашке и плотных штанах совершенно не выглядел измученным солнцем, а бодро раздавал указания и перемещался из погреба, где хранились временно яблоки в прохладе и темноте, до сада и обратно. К середине дня он окончательно погрузился в свое любимое дело и не выползал из погреба, придирчиво сортируя собранные фрукты, которые все несли и несли негры.

      — Я, пожалуй, схожу освежусь, — выдохнула Джослин, кладя ещё одно яблоко на верхушку таких же отборных фруктов в полной корзине. — Это платье меня скоро окончательно добьет. Жаль, не дождусь эпохи бикини.

      Несмотря на лёгкую льняную ткань, она все равно взмокла от удушающей жары, чувствуя, как под тугим лифом медленно скатываются щекочущие капли пота, а под соломенной шляпой, которая стала частым спутником в жаркие дни, густые волосы окутывали голову духотой.

      — Но на вас даже нет корсета, — едва слышным шепотом возразила Джози, всё ещё молчаливо не одобряя сопротивление Джослин нынешней моде. Она ни разу так и не надела корсет, ограничиваясь тугой шнуровкой и плотной подгонкой одежды.

      — И тогда бы я точно умерла в этой чертовой пустыне.

      — Я могу принести вам воды с колодца, — услужливо предложила девушка.

      — Не нужно, я сама схожу, — тут же отмахнулась Джослин, так и не привыкнув к наличию даже не слуг — рабов, все ещё воспринимая их, как обычных работников.

      Она почти бегом направилась в самую глубь сада, где на заднем дворе стоял глубокий колодец. Джозефина увязалась за ней. Набрав полное ведро ледяной воды и поставив его на скамью, она сняла шляпу и распустила скрученные волосы, позволяя им просохнуть. Ветер приятно обдувал влажные пряди и освежал разгоряченную кожу. А когда она обильно брызнула на лицо водой, то лёгкая прохлада принесла желанное облегчение. Джослин подавила порыв просто окунуть голову в ведро, только снова набрала в ладонь воды и умыла лицо и шею. Верхний край лифа промок от стекающих капель, но она не волновалась о приличиях. Тем более на такой жаре все высохнет очень быстро, не пройдет и получаса. Она смело зачерпнула ещё.

      — Там кто-то приехал, — сообщила Джози, поглядывая на видневшийся отсюда небольшой участок двора. — Кажется, снова военные.

      — Уже третий раз за лето, — недовольно вздохнула Джослин, решив следующую горсть воды выпить, а не вылить на себя. — Если снова попросят сидра, ни в жизнь не поверю, что это на нужды Конфедерации.

      Она тоже присмотрелась на небольшой отряд в серой форме, въехавший во двор и вызвавший шумный переполох среди впечатлительных рабов. Отсюда их было почти не разглядеть, и она махнула рукой, оставив разбираться Шону, который всегда великодушно отдавал то, что требовалось. Лично Джослин вряд ли так охотно расставалась бы с честно нажитым, но этой было не ее дело.

      — Джози, сходи, помоги им найти Шона. Он небось в своем погребе даже не слышит ничего.

      Сама она не хотела туда идти, в толпу любопытных солдат, которые снова будут глазеть на нее и подмигивать. Гораздо проще было быть мальчишкой Джо, когда дело касалось общения с противоположным полом. Джослин не умела вести непринужденно беседы и мило хлопать глазами, пряча лицо за веером. Она однажды в городе видела, как так делали другие девушки, разговаривая с группой молодых людей. Веер был дурацкой ненужной безделушкой, которая нисколько не спасала от жары, и она, едва опробовав его, тут же отложила в самый дальний сундук. А от постоянных улыбок у нее болезненно натягивались лицо и ныли скулы. И почему, когда парни общались с девушками, их шутки и истории становились совсем несмешными и частенько даже примитивными, словно ничего другого она понять была не способна? Ей гораздо больше нравилось слушать подробные и животрепещущие рассказы солдат в отряде Маккиннона и смеяться их острым, а порой слишком откровенным шуткам.

      Лучше она побудет здесь, в тишине и прохладе, пока конфедераты не отчалят обратно, нагрузив себя провиантом. Джослин снова ополоснула уже высохшее лицо, щедро брызнув целой пригоршней воды, и весело скорчила рожу своему дрожащему отражению в ведре. Напевая песню, которую она так часто мурлыкала себе под нос, что ее подхватила даже Джози, она продолжала водить пальцами по воде и наблюдать, как ее лицо рябило и искажалось:

      When I was a little bitty baby

      My mama would rock me in the cradle

      In them old cotton fields back home

      It was down in Louisiana

      Just about a mile from Texarkana

      In them old cotton fields back home⁴

      Она выпрямилась и снова посмотрела в сторону главного двора, на видневшимся небольшом его кусочке уже никого не было видно, но за домом она все ещё отчётливо слышала ржание лошадей и незнакомые голоса. Джослин уже снова хотела склониться над водой, продолжая напевать, когда среди зелени яблонь и ярких красных плодов выступил силуэт. Один из солдат направлялся прямо в ее сторону. Она замолкла и недовольно поджала губы, готовая терпеть пустые банальные комплименты или того хуже — откровенное бахвальство и идиотские ужимки с подмигиваниями и ухмылочками. В последнем случае она не могла гарантировать, что не выльет оставшуюся воду на горе-ухажера.

      Она поднесла ладонь козырьком к глазам и вгляделась в приближающегося солдата. Стандартная серая форма, непокрытая светлая голова, в руках форменное кепи. Ничего необычного, но что-то показалось ей таким знакомым в растрёпанных волосах и легкой уверенной походке. Сердце пропустило удар, и Джослин задержала дыхание, не смея поверить сначала своим ощущениям, зудящим под кожей и отбивающим чечётку в груди и животе, а потом и глазам, когда черты лица стали более различимы.

      Солдат пошел быстрее, сокращая расстояние, и через несколько мгновений, за которые все внутри нее несколько раз перевернулось, уже стоял в паре шагов, внимательно рассматривая ее своими ореховыми глазами, в которых плескалось радостное узнавание.

 Редактировать часть