Мальчик беспомощно тащился за девушкой, через шаг запинаясь то о собственные ноги, то об кочки на земле. Погода ещё стояла хорошая — бабье лето в полной мере радовало жителей города, но по радио передавали, что с конца следующей недели начнутся ливни с грозами. Девушка остановилась на пешеходе и, перед этим несколько раз обернувшись по сторонам, достала из кармана руку. Металлические часики блеснули на солнце. Без пяти восемь. Она покрепче перехватила чехол с гитарой за спиной и быстро зашагала через дорогу на красный свет, перед этим удостоверившись, что ближайшая машина к ним ещё довольно далеко.

      — А мама сказала, сто на класный пелеходить нельзя, — с осуждением глянул на сестру мальчик из-под новенькой кепки.

      — Опоздаем, и на тебя в садике обед не закажут, — тут же ответила ему девушка. Водитель всё же несколько раз бибикнул. — А у меня сегодня нет времени тебе щи относить.

      — Щи не люблю.

      — Да? — без особого интереса спросила девушка, ещё больше ускоряя шаг. Мальчик за ней теперь чуть ли не бежал.

      Брат с сестрой забежали в группу на первом этаже ровно в семь пятьдесят девять. Пожилая воспитательница Инга Бахировна с недовольно поджатыми губами кивнула в сторону круглых часов, которые висели над шкафчиками. Девушка только ответила ей, что они всё-таки успели. Инга Бахировна была низкой, но отнюдь не маленькой женщиной, которая медленно передвигалась в раскачку и наводила на детей самый настоящий ужас. У неё было бледное, чуть пожелтевшее от возраста лицо с кучей морщин тут и там, и короткая толстая шея, на которой болтались крупные красные бусины. Девушке же Инга Бахировна нравилась, а вот вторая воспитательница — женщина средних лет с жёсткими русыми волосами, похожая на старую проститутку, что всё время жеманничает и кокетничает — вызывала в ней только тупое раздражение. А ещё совсем немножко ревности, потому что младший брат души не чаял в этой озабоченной тётке. Инга Бахировна пусть и выглядела недружелюбно и немного отталкивающе, но работу свою знала, и дети после её занятий могли резво читать, даже не по слогам, и складывать простые числа. Таких называют педагогами от Бога. И зачастую они оказываются довольно обозленными на мир.

      Девушка, пока мальчик снимал сандалии на лавочке, достала из шкафчика чешки и шорты. Он уже умел сам одеваться, правильно держать ложку и вилку, умываться и даже научился писать своё имя. Пусть и коряво, но обои в их общей комнате ежедневно пополнялись кривыми, трудно читаемыми буквами: «Данил». Недавно за свои художества он поочерёдно отхватил ото всех членов семьи: от старшего брата Эльдара хиленький подзатыльник, старшая сестра грозно отчитала его, поставила в угол и оставила на несколько дней без мультиков, а мать дала крепкого ремня, да такого, что мальчик ещё несколько дней отказывался с ней разговаривать. В общем-то, он был обычным мальчуганом, который быстро развивался и очень хотел научиться читать. И ещё он хотел себе новый резиновый мяч — прошлый забрали дворовые мальчишки постарше на пару лет.

      Даня принялся стягивать свои уличные шорты и одновременно читать стихотворение, а девушка его внимательно слушала. Этот стих они закончили учить вчера вечером, а начинал мальчик с мамой. Ещё Даня просил маму прийти к нему на утренник в детский сад, чтобы она послушала, как он будет его рассказывать перед своими воспитателями, друзьями и их родителями. Мама с улыбкой покивала головой и собрала в пакет чистую рубашку и брюки для сына. Девушка же в этот момент вытряхивала свою копилку — обыкновенную литровую банку, спрятанную от братьев на полке со своей одеждой в шкафу — и отсчитывала копейки на мороженое.

      — Эльдар заберёт тебя в пять, — сказала девушка, вытирая своим носовым платком сопли под носом у брата. — Не балуйся, хорошо?

      — Мама сегодня плидёт? — Даня поднял карие глаза на сестру.

      — Нет, — и тут же добавила, — но ты же у нас уже большой парень, а? Не маменькин сынок! — девушка с напускной улыбкой принялась щекотать мальчика по животу. Улыбки у него не появилось.

      — Я уже больсой, — серьёзно заявил он, чуть хмуря брови. Он сжал маленькие кулачки.

      — Даня, зарядка начинается, — поправив свои огромные очки, сказала Инга Бахировна, — не заставляй других ребят ждать и не задерживай сестру.

      Мальчик встал с лавочки. Девушка продолжила сидеть перед ним на корточках и быстро сунула в кармашек носовой платок. Даня обнял её за шею — при этом всегда жутко смущался, потому что думал, что так себя ведут только маленькие, — и коротко поцеловал в щёку. На секунду он зацепился пальцами за уголочек красного галстука — девушка всё ещё была пионеркой, но в скором времени планировала вступать в комсомол. Даня про пионерское движение знал только то, что он, как только пойдёт в первый класс, сам станет октябрёнком, но кто они такие и чем занимаются, не представлял. Может, что-то делают в октябре? Ещё Даня знал, что его брат Эльдар пионером не был, из-за чего соседи «СУ-ДА-ЧИ-ЛИ».

      Мальчик с поникшей головой направился в группу. Напоследок девушка тихо шепнула ему: «Данька, пока!» - и подмигнула. В ответ он тоже шепнул ей: «Пока, Ямилька» и подмигнул как умел — сразу двумя глазами, на секунду зажмурившись.

      На улице Ямиля прикрыла глаза из-за яркого утреннего солнца и тут же сорвалась с места. Грязный автобус «ЛиАЗ», раскачиваясь в стороны точно Инга Бахировна, отходил от остановки возле детского сада. Чехол от гитары и портфель за спиной замедляли движение и, если бы не милая седая бабушка на переднем сидении, попросившая водителя подождать, девушка бы не успела на первый урок. Так оставался шанс получить простой недовольный вздох от учительницы русского языка за опоздание, а не отчитывание классной руководительницы за прогул. Ямиля, тяжело дыша, поблагодарила водителя и прошла чуть дальше по салону, нащупывая в кармане мелочь для оплаты проезда. Рано утром автобусы обычно были забиты настолько, что даже стоять негде — сегодня девушке повезло, пусть и свободных мест не оказалось.

      Ями коротко пробежалась взглядом по пассажирам: впереди сидели старики (девушку с самого детства интересовал вопрос — а куда собственно едут в такую рань все эти пожилые люди?) и громко обсуждали недавнее убийство продавщицы в ночном ларьке, дальше располагались женщины и мужчины лет под сорок с бледными уставшими лицами, а в самом конце сидели мальчишки, школьники — младшему было на вид лет четырнадцать, не больше. Ямиля столкнулась с одним из них взглядом — засмотрелась на новенькую красную футболку с надписью: «СССР», — и почти сразу же отвернулась, буквально ощущая, как зашевелился в этот момент воздух. Послышался глумливый свист с задней части автобуса. Девушка опять сделала вид, что ничего не произошло, только встала поближе к выходу.

      Школа ей не сильно нравилась — вид трехэтажного здания, выкрашенного прошлым летом в бледно-розовый цвет, нагонял тоску. Особенно эта тоска ощущалась после лета, целого месяца в пионерском лагере, путёвку в который Ямиля выиграла самостоятельно на конкурсе талантов. Подходя к школе, девушка остановилась, чтобы перепрятать пачку сигарет из кармана олимпийки в носки — Любовь Анатольевна, её классная руководительница, в пятницу провела обыск нескольких личностей из класса. Доброжелателей, которые могли бы рассказать о запретной пачке «Примы», «Космоса», «Явы» или «Стюардесы», было более, чем достаточно.

      К школьным воротам подъехали «Жигули» с одной разбитой фарой и длинной трещиной на лобовом стекле. Из открытых окон звучала песня «Миража» и громкий девчачий смех. Машина остановилась в метре от Ямили. На переднем сидении она различила свою одноклассницу — Оленька, всё ещё громко посмеиваясь, поправляла волосы в хвосте. На месте водителя сидел Илья Фирсов — молодой рослый парень с красивым и холеным, но уже привычно одутловатым лицом. Всем Илья был больше знаком по кличке «Фирма» — он мог достать не только кепку-сеточку, да ещё и за меньшую цену, чем в комиссионке, но и бытовую технику, и даже оригинальные американские джинсы. Дверь машины открылась и оттуда, с улыбкой до ушей, выскочила Оленька. Завидев Ямилю, она усиленно замахала ей рукой, закидывая виниловую сумку с надписью «Аэрофлот» за спину. Илья несколько раз шлёпнул Оленьку по её пятой точке через окно и, громко просигналив, уехал. За ним в воздух поднялась пыль.

      — Ц, какие люди! Как выходные? — улыбнулась Оленька, продолжая поправлять причёску. Тут она вскинула руку и посмотрела время на часиках. — Айда покурим!

      — Отлично. Руссичка орать будет, — мотнула головой Ямиля и чмокнула в губы одноклассницу, приветствуя. — Давай на перемене в тубзике. На третий этаж поднимемся, там никого не будет.

      Вообще-то, курить Ямиле не особо-то и нравилось, а если быть откровенно честными, то она этого и делать не умела. Так, переводила сигареты, не вдыхая дым в лёгкие. Ей нравилось само таинство курения — тайком носить пачку в кармане и прятать её дома, чтобы особо хитрый Эльдарка не нашёл, потом с Оленькой за гаражами искать палочку, чтобы руки не пахли, и стоять, вдыхая горький дым и оглядываясь по сторонам. А если кто увидит — бежать со всех ног, петляя через дворы, кусты и гаражи. И потом приятный бонус от Оленьки — жвачка «Турбо», да ещё одноклассница отдавала свой вкладыш, и Ямиля честно несла его домой Дане. Иногда, когда Ями точно знала, что мама сегодня снова остаётся на ночную смену на работе, она приносила и саму жвачку. Иногда делила её на две половинки кухонным ножом и отдавала часть Дане, а вторую часть Эльдару.

      Девушки направились в сторону школы по небольшой аллейке. Слева стояла маленькая спортивная площадка, где сейчас шёл урок физкультуры у начальной школы. Оленька светилась как утреннее солнце на небе — прямо-таки огненные рыжие волосы казались ещё ярче, а зелёные тени на веках переливались из-за блёсток. Она начала жаловаться на учителя химии, который в субботу заставил её прийти на дополнительные занятия, и на учителя биологии, который задал ей на два параграфа больше, чем другим ребятам из класса. В начале года Оленька заявила, что собирается поступать в мед, поэтому учителя взялись за неё основательно. И конечно же не потому, что её отец, секретарь райкома КПСС, лично попросил позаниматься с его дочерью.

      В класс девушки зашли, тихо извинившись перед учительницей. Та была слишком занята тем, что отчитывала мальчишку — на доске было выписано из учебника несколько корявых предложений с грубейшими ошибками. Ямиля быстро прошмыгнула к своему месту на третьем ряду и поставила чехол с гитарой к стене, а Оленька расположилась рядом. Жвачку, которую девушка жевала ещё в машине, она незаметно прилепила под стул.

      На перемене они так и не дошли до туалета, вместо этого сначала сходили в музыкальный класс, где Ямиля оставила инструмент, а потом направились в столовую. На третьем уроке, на математике, Оленька наклонилась к подружке и зашептала:

      — Ями, — острый локоть девушки угодил куда-то в ребро, — ты в ДК в пятницу пойдешь?

      — Нет, — ответила Ямиля, не отрываясь от списывания примера в тетрадь. Она прикусила кончик ручки, когда увидела вторую часть уравнения, и стала надеяться, что учительница не выдернет её к доске.

      — Почему? — Оленька подвинулась ещё ближе. От её блузки вкусно пахло французскими духами. Ямиля, когда заходила в гости к подружке, однажды побрызгалась ими. Теперь заветный флакончик оставался несбыточной мечтой, где-то рядом с колготками и видиком. — Если скажешь, что снова мать заставляет с мелким сидеть — я тебя покусаю!

      — Ну не с собой же мне его на дискотеку тащить, — безразличным голосом ответила девушка, — да и не хочу я. Устала.

      — Устала она! — недовольно протянула Оленька, комично надувая и без того пухлые губы. — Только понедельник, а она уже устала! Неужели с мелким никто не может посидеть? Пусть с ним Эл останется, или к соседке отведи!

      Ямиля на это закатила глаза. Было бы всё так просто.

      — Отстань, — выдохнула девушка, наблюдая, как учительница ведёт карандашом по списку. — Зачем я тебе на дискаче? Илюхи мало?

      При упоминании Фирмы, уголочек губ Оленьки дёрнулся.

      — Да пацаны в основном друг с другом трутся, — при этих словах призрачная улыбка не пропала. — А их герлы… Ями, ты не можешь меня бросить!

      Манера Оленьки говорить на американский манер немного раздражала Ямилю — проскальзывало в этом что-то «мажорское», как говорил Эльдар.

      — Ями, тебе пора оторвать мелкого от своей юбки! — наигранно-строго и громче сказала девушка. Дёрнула подружку за красный пионерский галстук.

      — Отстань, — вновь повторила Ямиля, — у меня в пятницу репетиция.

      — Чего?! — Оленька принялась возмущаться всерьёз. — Упущенной молодости?!

      Пожилая учительница оторвала взгляд от журнала. Карандашом она постучала по колонке с именами и подтянула к себе учебник. Ямиля еле слышно простонала и невольно скривилась.

      — Так, Наумова, Бунина, что за разговоры? — хмуря накрашенные брови, громко спросила женщина. Несколько одноклассников заинтересованно обернулись на девушек — в их взглядах читалось облегчение. — Всё сделали? К доске! Обе!

      Оленька с лицом великомученика направилась к доске. Ямиля следом, закопошившись рядом с партой, чтобы взять учебник. Она нервно начала ковырять жёсткие подушечки пальцев на левой руке. Предложение Оленьки было заманчивым. Очень заманчивым, чего греха таить. В лагере Ями нравились дискотеки: эти старые шлягеры, мигающая гирлянда, развешанная вдоль всей танцплощадки, робкие объятия мальчишки из отряда, с которым медленно кружишься. Это были хорошие воспоминания, который вызывали у девушки тёплую улыбку. И она хотела бы всё это повторить, может, даже собраться с друзьями после самой дискотеки, как это часто бывало в лагере, и посидеть у кого-нибудь во дворе, громко распевая песни под гитару и хохоча во всё горло. Ямиля нахмурилась и стёрла несколько цифр с доски сухой тряпкой. Может быть в другой раз. Или на следующее лето, если девушка сможет вновь выиграть путевку.

      После уроков девушки разошлись — Оленька скрылась за дверями спортивного зала, где уже собрались волейболистки, а Ямиля спустилась на первый этаж в класс музыки. Молоденькая учительница музыки, и по совместительству организатор мероприятий, вела в их школе занятия по гитаре, пианино и пению. В классе уже сидели двое мальчишек — один старше на год, второй младше на два, — и девочка из начальной школы — она смешно смотрелась с гитарой в руках, которая была больше неё. Ямиля тоже начала учиться играть в её возрасте, когда дедушка на день рождения подарил инструмент.

      Девушка выбежала из школы за пять минут до конца занятия — часы показывали двадцать пять минут шестого, — на ходу извиняясь перед учительницей и обещая, что в среду это не повторится. Но и школьники с кружка, и преподавательница, и даже сама Ямиля знали, что это повторится не только в среду, но и в пятницу, а потом по новой, начиная с понедельника. Бунина была похожа на Белого Кролика, который постоянно смотрит на свои часы и кричит: «Ах, боже мой, боже мой! Как я опаздываю!». Наверное, если бы пятилетняя Ями узнала, что она в семнадцать стала не Алисой, а именно Кроликом, то сильно бы расстроилась. Слёз был бы океан!

      Домой она добиралась пешком. Ямиля редко ездила на автобусах, они ей мало нравились — толкучка, обозлившиеся на весь мир пассажиры, что готовы растерзать друг друга за свободное место, духота и постоянные пробки. Порой после школы её подвозили — иногда за Оленькой приезжал один из старших братьев, который был не против сделать круг и подкинуть Ями до её района. Но за последние полгода это случалось до того редко, что Бунина даже успела забыть лица старших Наумовых. Теперь Оленька ездила с Ильёй, а тот свои услуги таксиста Ямиле не предлагал. «Оно и к лучшему» — думала девушка, стоило ей на горизонте завидеть «Жигули» с голубоглазым водителем. Мысль о том, что её лучшая подруга каждый день катается с человеком, что прячет обручальное кольцо в карман джинсов, по-настоящему пугала. Если о таком ухажёре узнает отец Оленьки, то оттаскает дочь за рыжую копну волос по всей квартире, и даже братья ей не помогут — Ямиля однажды встретила этого серьёзного мужчину, что на всех смотрел сверху вниз, как маленькие живодёры смотрят на попавшего в спичечный коробок майского жука, и не сказать, что эта встреча пришлась ей или ему по душе.

      По дороге она заскочила в продуктовый магазин. На кассе Ями поприветствовала тётю Любу — кассиршу, которая работает здесь ещё с тех времён, когда сама Бунина пешком под стол ходила. Женщина улыбнулась и уже привычно поинтересовалась, как дела у девушки, мамы и братьев. Ямиля ответила, что всё хорошо, спросила, как дела у тёти Любы. Идёт ли её муж на поправку? Нет, не идёт. Поступила ли её дочка в университет? Да, поступила, живёт в общежитии. Обычная болтовня, закончившаяся лишь тогда, когда в магазин вошла красивая молодая парочка студентов, что держались за руки и всё шептались и хихикали. Они рассматривали какие-то продукты на полках, и Ямиля, чувствуя, как пунцовеют щёки, слегка наклонилась к тёте Любе и вполголоса попросила дать ей мороженное и в долг буханку хлеба. Женщина чуть помедлила, но всё же кивнула. Девушка рассыпалась в благодарностях и высыпала в блюдце всю мелочь, что была в кармане. Тётя Люба, протягивая «нарезной», также сказала, что «заходил отец».

      После магазина Ямиля домой заторопилась, даже порой срывалась на бег, но уже через несколько метров замедлялась, ловя косые взгляды прохожих. Сердце беспокойной птицей билось в грудной клетке. Отец Ямили — Эдуард, — не был плохим человеком. Высокий и худой, с грубыми ладонями, на которых постоянно был с десяток содранных мозолей, и минимум два почерневших отбитых ногтя — обычный работяга, который курил самокрутки. Ями порой вспоминала, с каким удовольствием отец скручивал их после тяжёлой смены на заводе — бывало, девочка садилась с ним рядом на кухне и завороженно смотрела, как мужчина, чуть ли не смакуя, насыпал на стол табак, скатывал небольшой валик, а после, словно фокусник, формировал желобок и спустя пару секунд проводил по краешку листочка языком. Оп, и готова одна самокрутка. Один раз, когда Ямиле не было ещё и семи лет, отец дал ей попробовать закурить. Девочка тогда закашлялась, у неё заслезились глаза, и она вся покраснела, став похожей на помидор. Отец засмеялся, Ями, секундой позже, тоже. Ей до сих пор нравился запах махорки и, девушка была уверена, попади ей в руки немного табака и листочек, то она сможет скрутить самокрутку даже с закрытыми глазами.

      Во дворе Бунина сделала небольшой круг, обходя детскую площадку по тропинке под окнами дома. В голове зазвучал звонкий детский голос: «Мама сказала, сто под окнами ходить нельзя!». Женщина пугала страшными историями о том, что плохие люди могут выкинуть с пятого этажа арбуз или телевизор, который обязательно упадёт на голову её детям, не только маленького Даню, но и уже более или менее соображающих Эльдара и Ямилю. Но уж лучше получить арбузом по голове, чем идти мимо площадки, паутинку которой оккупировала группа мальчишек с переломанными ушами. Бунина знала, что таких стоит опасаться точно также, как и мужчин, которые предлагают конфеты или погладить котёнка у них в машине.

      Ямиля зашла в подъезд, который встретил её недружелюбным сквозняком из-за разбитого окна на втором этаже, запахом тушёной капусты, мочи и пота. Адским варевом тянуло с квартиры алкашки Эвелинки, а грязным телом от старого бомжа, что растянулся на лестнице на первый этаж — мужик храпел с приспущенными штанами, из-под которых торчала полоска грязных трусов. Этого алкаша знал весь дом и несильно ласково называл «Кисой». Почему, Ямиля не знала. Она перешагнула Кису и, пропуская ступеньки, быстро зашагала наверх, услышав за спиной ворчание и бубнёж мужчины. Бомж был безобидным, но стоило ему попасться на глаза, как он начинал завывать грустные песни, да так громко, что слышно было даже в квартире Буниных на третьем этаже.

      Девушка зашла в квартиру, прислушиваясь к звукам в глубине комнат. В детстве она также прислушивалась к шаркающим шагам на лестничной клетке и щёлканью замка, а потом, отбросив в сторону пластмассовую куклу «Аленку», опрометью бежала в прихожую. Отец, завидев девочку, кричал что-то вроде «Эгей!» и подхватывал её на руки, отставив на пол пакет с пустой банкой, в которой носил обед на работу. Счастливый вопль в ответ от Ямили, и вот её подкидывают вверх, и она живо представляет, что, если бы не потолок их квартиры, то она бы смогла взлететь выше облаков. А мама из зала ругалась из-за шума: «Эльдара разбудите!». Девчонка летала с такой скоростью, что чувствовала, как воздух давит ей на голову и плечики, но страха никакого не было.

      Так продолжалось до её восьмого дня рождения.

      Ямиля разулась, наступая на пятки кроссовок и шмыгнула на кухню, проходя зал. В комнате стоял привычный сырой туман пивного перегара. Воспользовавшись тем, что она была одна, девушка сморщилась от омерзения и убрала пустую трехлитровую банку и граненый стакан в раковину. Банка дурно пахла разливным пивом, а стакан спиртом.

      Бунина оставила на кухне гитару и портфель и потянулась, недовольно вздрагивая, когда её кости захрустели. Закатала рукава и направилась в зал. Ей вдруг почудилось, что из кухни в гостиную идёт тонкая вонючая полоса перегара и дешёвого «Примовского» табака. В проходе между залом и коридором, девушка столкнулась с Эльдаром и нахмурилась.

      — Что с лицом? — тут же спросила Ямиля, разглядывая разбитую бровь. Невольно её взгляд скользнул за спину мальчика на диван.

      Эльдар ростом пошёл в мать, но вот в остальном был копией отца — такие же глубоко посаженные карие глаза с длинными ресницами и крупный нос. Правда, у папаши он был ещё и искривлён — опять напоминание о бурной молодости. Ещё у Эльдара были такие же кривые зубы, бледная кожа, из-за которой синяки под глазами порой походили на фингалы, острый подбородок и даже форма головы. И волосы — жёсткие тёмно-каштановые, которые торчали в разные стороны. Ямиле они тоже достались.

      — На дверную ручку налетел, — ответил мальчик, натягивая на руки новенькую олимпийку. При виде кофты, девушка недовольно поджала губы, плохо скрывая зависть и жадность — новая вещичка изначально принадлежала ей. «Носим на двоих» — так звучал уговор брата и сестры, но Ями так ни разу олимпийку и не надела. Приходилось довольствоваться своей, на которой заплаток и кривых швов было больше, чем на любой другой одежде в её скудном гардеробе.

      — Как? — Ямиля взяла мальчика за подбородок и несколько раз повертела его лицо.

      Эльдару совсем недавно исполнилось тринадцать лет, и он вступил в самую поганую фазу взросления — переходный возраст.

      — Жопой об косяк, — Эл вырвался из цепких рук сестры и протиснулся между ней и косяком в коридор. — Мелкого я забрал, щи он есть не стал. Мамка сегодня домой придёт?

      — Ты почему Даню голодным оставил? — недовольно протянула Ями. — Мама сегодня в ночную.

      Мальчик начал быстро обуваться, даже не зашнуровывая кроссовки. После посмотрелся в зеркало и несколько раз взлохматил волосы, пытаясь привести их в божеский вид.

      — Мне чё, в него суп насильно заливать, — не отрываясь от собственного отражения, ответил Эльдар. — Я ему хлеба с чаем дал, да и он в садике ел.

      Ямиля подавила вздох, наблюдая за братом. Ей вдруг представилось, что он прислушивается к хлопку двери не для того, чтобы побыстрее свалить на улицу к друзьям, а просто потому, что рад её видеть. Как бывало раньше, когда он маленький хватал её за руку и просился погулять или послушать вместе пластинку. Эльдар ещё несколько секунд поправлял чёлку, а после потянулся к замку.

      — Эл, в школе всё нормально? Мы тебя на перемене в столовой не видели, — спросила Ямиля, когда мальчик открыл дверь. С подъезда потянуло приятным холодом — в квартире стояла невыносимая духота.

      — Нормально, я с пацанами в футбик на площадке играл, — он посмотрел сестре в глаза уже привычно взрослым взглядом. Эл вновь напомнил отца, но не того, что пах махоркой, а того, от которого пахло перегаром и «Примой». — Я пойду? Меня пацаны ждут.

      Это «пацаны» сильно не понравилось Ямиле.

      — Во сколько придёшь?

      — Не знаю, — и, будто сбегая от дальнейшего расспроса, выскочил в подъезд, хлопнув дверью.

      Внутри девушки волной поднялось раздражение. Она вышла следом за братом на лестничную клетку — к тому моменту Эл уже спустился на этаж ниже — в одних носках и, положив руки на перила, грозно выкрикнула:

      — Чтоб домой до десяти вернулся, понял?!

      — Понял! — раздражённо ответил ей Эльдар. Таким же тоном Ямиля просила отстать Оленьку с просьбами пойти с ней в ДК.

      — Поогрызайся мне ещё! — последнее слово должно было остаться за Ямилей. — Вернёшься позже — в подъезде спать будешь!

      Где-то на первом этаже застонал Киса и уже спустя секунду затянул грустную песню о нелёгкой судьбе. Внизу хлопнула подъездная дверь. Девушка пробормотала что-то себе под нос, задумалась даже о том, что её младшему брату необходим ремень, и вернулась в квартиру. В коридоре её уже поджидал Даня.

      — Мама сказала, сто на лестницу без тапок выходить нельзя, — хмуря брови, сказал мальчик, сжимая в руках деревянную машинку «ГАИ». Ямиля закатила глаза и закрыла дверь, провернув ключ в замке до упора.

      — Мама сказала, что ты должен был суп поесть, — строго сказала девушка и подтолкнула брата в сторону кухни. — Или по жопе давно не получал?

      Даня подождал, пока сестра положит на табуретку несколько толстых сборников сказок, и забрался на стульчик. Он не выпускал из рук жёлтую машинку и старательно прятал её за скатертью. Ямиля поставила кастрюльку разогреваться на плиту, быстро собрала остатки грязной посуды со стола, масляную пергаментную бумагу сунула в мусорное ведро. «Данька, позже не хочешь прогуляться, чтобы выкинуть мусор?» — спросила девушка. Даня ответил, что хочет. Ямиля спрятала мороженое в морозилку, а хлеб нарезала и выставила на середину стола.

      Пока щи разогревались, девушка села рядом с братом и кивнула на машинку в его руках.

      — Что случилось?

      Нижняя губа мальчика задрожала.

      — Папа наступил на неё, — Даня положил игрушку на стол, и она почти сразу же развалилась на две части.

      Ямиля взяла крышу машины.

      — Можем её склеить, — крутя деревяшку в руках, сказала девушка. — Смотри, она же осталась целой! — Мальчик после этих слов кивнул. — Папа ещё что-нибудь сломал?

      — Неа, — Даня поднял личико и выдохнул небрежно, — но он сказал, стобы я не ласкидывал свои грё-бан-ные, — мальчик сказал это слово медленно и по слогам. До того чётко, будто он тайком репетировал его также, как и имя «Эльдар», — иглушки по хате.

      — Даня, нельзя так говорить.

      — Хата? — искренне удивился мальчик.

      — Нет, — Бунина провела рукой по лицу, чувствуя, что у неё начинает болеть голова. — «Грёбанные» говорить нельзя, понятно?

      — Почему?

      — Потому что если ты ещё раз скажешь это слово, то я вымою тебе рот с мылом, — поставила точку в споре Ямиля. Девушка отложила часть машинки на стол. — Покушаем и починим.

      — Не надо, — Даня сгрёб игрушку и положил её на колени. — Эль-дар сказал, сто плидёт и сделает.

      — Папа спит?

      — Сидит, — пожал плечами мальчик.

      Ямиля налила суп брату и, удостоверившись, что он покорно сунул первую ложку в рот и взял в руку хлеб, снова пошла в зал. Отец действительно сидел и раскачивался в стороны, что-то напевая. Бунина присела перед ним на корточки и несколько раз встряхнула за предплечье.

      После того как Ямиле исполнилось восемь лет, отношения между ней и Эдуардом испортились. В первый же раз, когда он пришёл домой, и маленькая прихожая заполнилась кислым запахом пивного перегара. С тем же «Эгей!» отец поднял её на руки, подкинул и, запнувшись об ботинок, повалился вместе с девочкой. Ями помнила этот день отдельными отрывками, что-то додумывала со слов родителей, чётким оставался лишь отрывок из больницы, когда врач спрашивал у матери, есть ли у девочки аллергия на какие-нибудь лекарственные препараты. Это всё больше походило на неприятный кошмар, после которого просыпаешься с бешено стучащим сердцем в грудной клетке. Неосознанно Ямиля коснулась кончиком языка переднего зуба и аккуратно провела по острому сколу. Зуб, который только-только вылез после молочного, сломался после того, как девочка упала с двухметровой высоты и ударилась об угол обувной тумбочки. С того дня остался ещё и еле различимый шрам под бровью. С тех пор в воздухе между родителями повисло напряжение, а у Ямили появился неконтролируемый страх перед отцом: она вздрагивала, когда высокая тень опускалась на неё во время каких-нибудь игр; пыталась поскорее уйти из кухни, когда мужчина просто заходил попить воды; перестала приглашать домой Оленьку; начала закрывать дверь спальни на шпингалет. И всё же из всех детей — у Эдуарда их было пятеро, двое от первого брака уже имели свои семьи и жили в других городах, — он любил Ямилю больше всех: Эльдар и Даня с малых лет росли с ощущением того, что от отца надо держаться подальше.

      — Па-а-ап, — девушка начала трясти мужчину сильнее. Он подал признаки жизни и медленно разлепил один глаз. — Пойди приляг.

      Отец пьяно кивнул и опустил голову обратно.

      — Дойти сам сможешь? — Ямиля потянула мужчину наверх, встала с корточек.

      Эдуард что-то невнятно пробормотал и попытался скинуть узкую ладонь. Бунина резко отвернула голову, почувствовав смрад от отца — пахло не только пивом и дешёвым спиртом, но и рвотой.

      — Тебе помочь? — спросила девушка и тут же дёрнула мужчину наверх, закидывая его руку на свои плечи. — Тебе плохо?

      Ямиля рвано выдохнула под весом мужчины и подумала, что вполне могла бы после таких тренировок идти работать грузчиком. Пошатываясь, она двинулась в сторону комнаты родителей. Отец слабо сопротивлялся, что-то бормотал и, кажется, пытался выбраться, но уже спустя пару секунд он практически спал, облокотившись на дочь. По пути он случайно наступил на раскиданную Даней мозаику и чётко выругался на мальчика. Девушка надеялась, что брат за стенкой не услышал громкое: «Мелкий гнойный пидор!».

      Эдуард своих младших сыновей недолюбливал, особенно будучи пьяным. Ямиля вспомнила разбитую бровь Эльдара и подавила у себя желание бросить мужчину на пол. Мать однажды еле слышно пробормотала, что если отец не остановится, то Эльдар «отправит его на тот свет».

      Мужчина мешком свалился поперёк кровати и почти сразу же громко захрапел. Ямиля сглотнула мерзкий ком в горле, накинула на тело покрывало, которым обычно мать застилала постель и открыла форточку в комнате.

      — Ям…ка, — пьяно пробормотал Эдуард. Он случайно рыгнул, и Ямиля испугалась, что его вырвет прямо на кровать, — Ямиль…ка моя…

      Голос стал до тошноты ласковым.

      — Я там… — мужчина снова рыгнул и попытался приподняться на руках. Девушка сразу же уложила его обратно — не хватало ещё, чтобы это пьяное тело сейчас шаталось по квартире. — В куртке посмотри… Только матери ни слова… ладно? В парк с подружками сходи, ладно?..

      — Ладно-ладно, — ответила Ямиля. — Ты только спать ляг.

      Перед тем как выйти, Бунина достала из кармана отцовских брюк сигареты и спички.

      Открывая окно и в зале, она мысленно повторяла себе, что «отец — неплохой человек». С каждым «отец — неплохой человек» внутренний голос становился всё тише, тонул в храпе, еле различимом пении Кисы из подъезда и звонком смехе детворы на детской площадке. Девушка схватила с дивана хрустальную пепельницу, наполненную бычками, и направилась на кухню. Свободной рукой она начала развязывать пионерский галстук, на мгновение показавшийся ошейником, за который большой и невидимый хозяин может потянуть в любой момент. Бычки отправились в мусорку, пепельница в раковину.

      — Нам в садике сказали сделать поделку с лодителями, — сказал Даня, вылавливая из супа картошку. — Из плилодных мате… — мальчик запнулся.

      Ямиля с усталым стоном облокотилась на раковину и опустила голову вниз.

      — Материалов? — спросила девушка после затянувшейся тишины.

      — Да, — кивнул Даня и стукнул ложкой по дну тарелки.

      — Когда нужно принести?

      — До двадцатого числа. Мы же успеем?

      Ямиля покосилась на стену, где висел календарь.

      — Успеем, — двадцатым была пятница. Тогда же стоял и утренник у Дани, к которому он учил стих. — Доедай тогда, и пойдем на улицу — мусор выкинем и желудей наберем для твоей поделки. Или ты хочешь аппликацию из листьев сделать?

      — Неа, давай из жё… же… жевудей!

      Девушка села на соседнюю от Дани табуретку. Мальчик с нетерпением ждал этого момента и почти сразу же принялся рассказывать, как сегодня прошёл его день: как на зарядке его похвалила Инга Бахировна, какую здоровскую башню из песка он построил вместе со своими друзьями, как Виктория Викторовна — «старая шалава» — подумала Ямиля, — сегодня помогла ему нарисовать открытку для мамы на утренник, и как Эльдар принёс ему целую жвачку. Даня собирался уже вскочить с табуретки и побежать в комнату за вкладышем, но Ямиля сказала ему, чтобы он спокойно доедал суп.

***

      Ямиля шла по дороге за руку с Даней. Мальчик не переставал болтать, постоянно трогал козырек кепки и тыкал пальцем в сторону качелей на детской площадке. В голову девушки, мелким червяком, въелась мысль, что он совсем не вписывается в этот серый пейзаж: ямочки на румяных щёчках, светлые волосы, торчащие из-под кепки и отдающие рыжим из-за закатного солнца, ровненький ряд молочных зубов, чистенький свитер и шортики. Его бы поместить на экран телевизора или на плакат с октябрятами… Из Бунина буквально била энергия и жажда жизни, он был смешным и солнечным. Даня сам нёс ведро, и его карманы были забиты желудями. Ямиля же несла в руке букетик из опавших листьев — собрали их просто на всякий случай.

      Ямиля опустилась на лавочку возле подъезда, а Даня, оставив ведро рядом с сестрой, побежал на свободную качель на детской площадке. В кармане нащупала мелочь, что приятным грузом осела внутри самой олимпийки — карман давно порвался, а залатать дыру не было времени. Это были деньги из отцовского кармана — те, что он сказал ей потратить в парке с подружками. Парк давно снесли, старые горки и карусели местная шпана растащила на металлолом, а количеством подружек Бунина никогда не могла похвастаться. Ямиля выгребла всю мелочь и бумажки, оставив мужчине только пять рублей, и сама уже начала готовиться к тому, что, как только мужчина немножко протрезвеет, начнётся ор: «Вы, суки неблагодарные, всё спиздили!».

      Ямиля, в отличие от отца, никогда не орала на него, когда тот воровал из её копилки.

      И даже мать не повысила на него голос, когда тот пошёл закладывать телефон в комиссионку. Ями каждый день косо поглядывала на пузатый телевизор — тот ждал момента, когда его обменяют на пару десятков рублей. И новенький утюг, который по дешёвке помогла достать Оленька через Фирму. И проигрыватель, который дедушка подарил Эльдару на день рождения. И даже холодильник. По пути домой Ямиля и Даня зашли в магазин — вернули долг размером с рубль за буханку хлеба и чекушку.

      Мальчишка начал раскачиваться на качели сильнее, чем обычно разрешала ему сестра. Ямиля останавливать Даню не стала. Учиться стоит на своих ошибках — если не поверил на слово, что раскачиваться «солнышком» нельзя, потому что падать будет очень больно, — Ямиля опять начала водить языком по разбитому зубу, — то это уже твои проблемы, парень! А Ями, как типичная старшая сестра, потом от души высмеет его за это. Как в свое время было с Эльдаром. Зато потом Даня менее охотно будет пытаться протестировать свой вестибулярный аппарат на карусели-тошниловке или пройти тест «на пацана», забравшись на самую верхушку паутинки. Наверное.

      Ямиля тоскливо обвела двор взглядом и остановилась на турниках. Вместо парней, что обычно резво крутились на палках, там выбивала ковёр Зина Ивановна — соседка Буниных. Женщина мерзкая и неприятная, которая имела дурную привычку долбиться в дверь после малейшего шума. Чуть дальше Ями заметила оккупированную бабками беседку. В детстве Ямиля вместе с другими дворовыми ребятами устраивали там магазин, в котором продавали кривые куличики на листьях лопуха, а в качестве денег использовали красивые камушки и дубовые листочки.

      Из квартиры на первом этаже — как раз там, где жила Эвелинка — раздавалось пение хриплого радиоприёмника. Эдуард Хиль исполнял «Трус не играет в хоккей».

      Девушка, воспользовавшись тем, что надоедливые бабки не заняли лавочку, лениво растянулась и выставила ноги вперёд. Носок правой кроссовки вдруг стал очень интересным и занимательным. Ямиля могла бы подняться домой — Даня уже был достаточно взрослым даже для того, чтобы самостоятельно сходить в магазин, так что жалких полчаса он бы спокойно провёл на улице один. Самой девушке не хотелось возвращаться домой. Ями повернула голову так, что закатные лучи солнца падали на лицо.

      Она буквально развалилась на лавке, чуть жмуря глаза и разглядывая перистые — или всё-таки перисто-кучевые? — облака, и тяжёлые мысли медленно отступали. Девушка позволила себе задуматься о смешном конопатом мальчишке из летнего лагеря. Он жил в Ленинграде и обещал писать Ямиле письма. Девушка написала ему уже два раза, а он, пока, только один.

      Где-то вдалеке раздался свист. Приятная расслабленность начала пропадать.

      Из переулка, который обычно Ямиля обходила стороной, а в тёмное время суток старалась не приближаться ближе, чем на добрых три сотни метров, выскочили парни. «Бегуны» — первым делом подумала Ямиля, делая козырёк из руки и рассматривая спортивные костюмы бегущих. Раздался ещё один свист, и девушка несколько раз моргнула.

      Один из парней что-то прокричал — громко, но невнятно, из-за чего бабки в беседке заинтересованно вытянули шеи. Трое из «бегунов» скрылась в арке между домами.

      Ямиля подтянула ноги, почувствовав, как неприятно начинает сводить от страха желудок. Двое — теперь Бунина заметила, что их лица украшали «красивые» кровоподтёки — бежали вдоль дороги, прямо в её сторону.

      «Совсем не бегуны» — с неприятным кислым привкусом во рту подумала девушка, когда парни пробежали мимо неё и кинулись в подъезд. Пока была открыта дверь, из темноты дома раздавалось затяжное пение Кисы.

      Девушка вскочила на ноги, схватила ведро и, озираясь, чуть ли не побежала в сторону детской площадки. К тому моменту, как она добралась до покосившейся песочницы, из переулка выскочили двое мужчин в выглаженный голубых рубашечках.

      — Ну-ну, моя милиция меня бережёт, — буркнула себе под нос Ямиля, наблюдая за растерянными взглядами блюстителей порядка.

      Девушка старалась быстрее добраться до Дани — задерживаться во дворе больше не хотелось. Осталось дождаться, пока из подъезда выйдут «бегуны» и благополучно вернуться в квартиру. Даня неуклюже попытался схватиться ладошкой за металлическую балку, на которой стояла качель, когда к Ямиле подбежал один из милиционеров. Вблизи он выглядел молодо, совсем не мужчина. Скорее парнишка, который только-только отслужил, и его быстренько пристроили в органы, чтобы не отправили в Афган.

      — Стой! — крикнул парень, схватив Ямилю за локоть. Ведро качнулось в воздухе, и девушка вдруг поняла, что забыла букетик из листочков на лавочке. — Куда они побежали?

      Бунина внутренне сжалась. Оленька, пообщавшись с Фирмой, который, из-за особенностей работы по большей части, вдоволь наобщался с милицией, рассказывала такие истории, от которых по рукам бежали мурашки: и как парней избивали в участке, и как девчонок лупили ногами по печени или даже насиловали, и как мелких шкодников, по типу Ямилькиного Эльдара, заставляли вставать на колени и просить прощения, и как старым алкашам запихивали в задницу бутылки… От последнего Бунину корёжило особенно сильно, и примерно на этом моменте она просила Оленьку заткнуться.

      — Кто?

      Ямиля врать не любила. Её взгляд бегло пробежался по лицу парня, случайно скользнул ему за спину — там в подъезде на втором этаже, сквозь разбитое стекло, выглядывали те самые «бегуны», — и девушка сглотнула. Второй милиционер направлялся к беседке.

      — Не прикидывайся, — хватка на руке стала крепче. «Гражданин начальник» — вспомнились Ями слова Фирмы. — Сюда во двор пять пацанов забежало. Куда они ломанулись?

      — А, эти… так туда! — так убедительно, как только могла, выкрикнула Бунина и ткнула пальцем свободной руки в сторону соседнего двора, где стоял «красный городок» — старая щитовая из красного кирпича, которую дворовые мальчишки обустроили под шалаш или базу. Дальше за «красным городком» был «аульский двор», где уже второй год не могли закончить стройку.

      Парень скользнул взглядом по девушке. Пусть и поношенные, но чистые брючки, такая же белая рубашка, поверх накинута олимпийка, которую носил каждый второй в их городе; волосы аккуратно собраны в хвост, нет цветных «хаеров», которые обычно крутят девчонки на дискотеки; в руках самое обычное ведро, да ещё и маленький мальчишка на качелях, что с опаской тянет: «Ямиля?..» — по всем пунктам обычная школьница, пионерка, а, может, и комсомолка.

      Бунина отшатнулась, когда милиционер выпустил её руку. Данька наконец слез с качели, подбежал к сестре и схватился за брючину.

      — В сторону стройки! — продолжала гнуть Ямиля, прижимая к себе мальчика. — Они возле кустов в рассыпную кинулись, но куда — не разоб…

      — Юра! — перебил парень, подзывая своего напарника. Тот как раз собирался спросить у бабок, не видели ли они дворовой шпаны. — Бегом к щиткам!

      Второй «гражданин начальник» тоже оказался парнишкой, правда выглядел чуть покрепче, чем первый. Не прошло и минуты, как они скрылись в стороне, куда тыкала Ямиля.

      Бунина не любила врать, но в таком случае говорить правду — себе дороже.

      Девушка кинула взгляд на дверь подъезда, а после и на окошко между этажами — «бегунов» там не было, но они до сих пор находились в доме.

      — Ями, — Даня дёрнул сестру за руку, — пойдём домой.

      Внутри черепной коробки вновь поднялась головная боль.

      — Покачайся ещё чуть-чуть, ладно? А потом домой пойдем, поделку делать будем.

      Мальчик оттопырил нижнюю губу — верный знак того, что собирался закатить истерику. Но в конце концов отступил и потопал обратно к качелям с таким видом, будто сестра отправила его на гильотину. Из арки, гордо задрав подбородок, вышла женщина. При виде неё бабки в беседке перестали причитать по поводу шпаны и милиции, и тут же кинулись к ней с расспросами — на шее у тётки, будто огромные бусы, висело несколько рулонов туалетной бумаги. Ямиле тоже стало интересно, где это соседка смогла выцепить такой дефицит, но спрашивать не стала.

      Чуть дальше, возле горки, от которой кусками отваливалась синяя краска, мальчишки лет двенадцати-тринадцати втыкали в землю ножик «Титан», резво расчерчивали территорию и также резво ругались, когда кто-то пытался оттяпать себе земли побольше. Хуже всего получалось у пухлого высокого мальчишки: то лезвие наткнётся на камень и отскочит в сторону, то под руку что-то крикнет товарищ. Его друзей, кажется, такое положение вещей забавляло — чем мрачнее становилось лицо толстяка, тем сильнее сверкали в улыбках кривые зубы остальных мальчишек. Посыпались насмешки. Подшучивания и подкалывания были грубыми и несмешными, как и водится у подростков, ещё и в добавок достаточно плоские. Ямиля и сама могла отпустить несколько подобных словечек в сторону одноклассниц вместе с Оленькой, и такие же оскорбления прилетали в её спину. Круг детской ненависти в природе. А через десяток лет Ями, её одноклассницы и эти кривозубые мальчишки будут втолковывать своим детям в головы, что издевательства, шепотки за спиной, оскорбления и вот такие вот плоские шутки — это плохо.

      Даня заинтересованно поглядывал на ножик, что сейчас перешел в руки к смешному лопоухому мальчику. Бац! И лезвие ровненько вошло в землю, будто в масло, что выставили под солнце. С победным кличем он начертил длинную линию.

      И тут Ямиля увидела, как толстяк с кислым выражением лица высыпал в ладонь лопоухого несколько монеток. «Вот тебе и товарищи!» — подумала девушка. Среди мальчишек знакомых лиц не наблюдалось — Эльдар со своими друзьями и одноклассниками обычно бегал на поле, чтобы погонять мяч. Или ползал по «красному городку» — отчего-то детям в его возрасте очень хотелось расшибить себе голову, запнувшись об какую-нибудь балку, или наткнуться на бомжей-педофилов, которые постоянно тусовались на подобных стройках. Ямиля уже несколько раз таскала его за такие прогулки за уши, но Элу как с гуся вода — покивал сестре и опять пошёл шляться по улицам. Мама попросила Ями не переживать на эту тему: «Мальчишки все такие… шалопаи!».

      — Чё, Мойстус, давай в «Дурака»? — сказал лопоухий, пряча мелочь в карман спортивных штанов.

      По выражению лица толстяка, Ямиля поняла, что желания продолжать подобного рода игры у мальчика не было. Наверное, от мамки дома получит…

      — Нету больше… — грустно протянул мальчишка. — Дашь завтра в школе отыграться?

      — Посмотрим, — лопоухий ловко спрятал нож в карман и махнул приятелям.

      Вот она, криминальная шушера, что, насмотревшись на старших товарищей, теперь кошмарила своих ровесников и детишек помладше. Ямиля бы не удивилась, если бы мальчишки сказали, что знакомы с «бегунами». Юные любители азартных игр двинулись на паутинку, а толстяк торопливо засеменил к выходу с площадки. Девушка посмотрела на часики и устало выдохнула. И мысленно попросила гопников в подъезде побыстрее убраться восвояси.

      Бунина подумала, что Оленька бы на её месте не трусила подниматься к себе домой. У Наумовой, порой, инстинкт самосохранения куда-то пропадал. А вот у Ямили, кажется, работал сразу за двоих. Поймав себя на том, что аккуратно косится в сторону подъезда, девушка выпрямила спину и подошла поближе к Дане. В кармане она нащупала отцовский коробок и достала его, тут же начиная крутить и прислушиваться к еле слышному постукиванию спичек об стенки. Вот и ещё одно приятное таинство курения — самые обычные спички. Отец — тот самый, пахнущий махоркой, — научил Ями тушить пальцами маленький огонёк и даже поджигать спичку от ногтя. Ямиля, повинуясь старым воспоминаниям, достала одну из коробка. Чиркнула так, как учил отец. Ничего. Ещё раз. Опять ничего.

      Не прошло и минуты, как, так и незажжённая спичка улетела куда-то на землю.

      Ямиля недовольно поджала губы, но испытывать удачу ещё раз не решилась. Может, она разучилась и колечки пускать? От этой мысли стало в конец грустно. Не стой девушка сейчас в нескольких шагах от младшего брата, то она бы достала отцовскую пачку «Примы» и попробовала пару трюков, которым её учила Оленька. У Ямили выходило скверно, почти всегда закашливалась, а вот у подружки получалось здорово — Наумова каждый день тренировалась с Фирмой.

      Раздался свист — не такой, как от ментовского свистка, а более высокий и пронзительный, обычно сопровождающийся смешками и плевками. Мальчишки на паутинке смотрели то на Ямилю, то на коробок в её руках.

      — Эй! — крикнул лопоухий, когда девушка обратила на них внимание. Бунина решила, что, либо он в их компашки главный, либо самый «борзый». — Огоньку не найдётся?

      И он демонстративно вставил между тонких губ сигарету. В руках у мальчика была новенькая пачка «бычков тротуарных», что стоила восемьдесят копеек. Ямиля своего удивления не показала, но уцепилась за шальную мысль стрельнуть одну сигаретку — завтра выпендриться перед Оленькой. Затея почти сразу показалась глупой — у одноклассницы всегда была пачка «ТЕМПа» или молдавских «Marlboro», рядом с которыми не стояли даже «бычки».

      Ямиля кивнула. Лопоухий быстро спрыгнул с самой верхушки паутинки на землю и подбежал к девушке. Бунина чиркнула спичкой и прикрыла небольшой огонёк руками.

      — Мерси! — прикурив, усмехнулся мальчишка и театрально поклонился. Ямиля заметила, что двух зубов у него не было.

      — На здоровье.

      Лопоухий вальяжно выпустил дым, потом выдохнул несколько колечек. Красовался перед своими друзьями, догадалась Ямиля и улыбнулась. Примерно в таком же возрасте она сама начала курить. С подначивания Оленьки, правда. Та до сих пор пыталась научить её курить «нормально», только у Буниной ни черта не получалось, за что в лагере над ней подшучивал тот конопатый мальчишка. Ямиля засмущалась из-за воспоминаний об очень неловкой «цыганочке».

      Даня наблюдал за сестрой и думал о том, что «СОСЕДИ БУДУТ ГАВКАТЬ», если увидят её со спичками. Так говорила мама, и мальчик представлял, как Зина Ивановна — она один раз больно оттаскала его за ухо, когда Даня попал по её окну резиновым мячиком, — упадёт на колени и начнёт громко тявкать, прям как мелкие собачонки. Потом ему надавал затрещин отец — эта «СТА-РАЯ-Я ДУ-РА» рассказала ему о том, что Даня якобы оставил на её окне огромную трещину, хотя она была там ещё до рождения мальчика. Даня не расстраивался из-за того дня, потому что вечером Ямиля принесла ему целых два вкладыша.

      Бунины вернулись домой только через двадцать минут, когда парни вышли из подъезда.

       «Бегуны» прошли мимо детской площадки и скрылись в темноте переулка. Ямиля знала, что с такими не то что шутить — на глаза лучше не попадаться. Скажи девушка милиционеру, что парни забежали в подъезд, а не скрылись в «красном городке», и ей пришлось бы знатно постараться, чтобы не нарваться на них или их дружков завтра-послезавтра. Подобный контингент привык кучковаться, собираться в стайки, подобно мерзким дворнягам со слипшейся шерстью, что кидаются на первого встречного и лазают по помойкам. И также откликались исключительно на клички: Кот, Князь, Принц, Чера, Труба, Маэстро, Рэмбо… Сотни разных погонял, образованных не то от внешности, не то от каких-то привычек, не то от любимых фильмов — попробуй уж тут разбери! И ещё к таким парням, также, как и к псинам, нельзя было поворачиваться спиной — кинутся, побьют, да ещё и ограбят из-за каких-нибудь жалких двух рублей.

      Киса в подъезде сидя дремал, облокотившись на стену.

      Эльдар заявился домой за полночь. Костяшки мальчика были разбиты в кровь.