5 июля 2005 года.

Почти обычный вторник.

Солнце начинает подниматься над горизонтом, озаряя всех вокруг своим тёплым светом. Раннее летнее утро за окном комнаты Ханагаки будит своими яркими золотыми лучиками, зайчики которых игриво скачут по получившему от жизни лицу.

— Фу.

Кто этих мазайчиков сюда пустил?

Такемичи требуется нечеловеческое усилие, чтобы оторвать тяжёлую голову от подушки и посмотреть на источник света, посмевшего устроить на его лице чёртов зоопарк.

Он забыл зашторить окно.

Такемичи жмурится и сильнее зарывается в простыню зелёного цвета.

В его жизни стало как-то много всего зелёного.

Цвет бьющей по лицу жизни как-никак.

Ханагаки трётся головой о подушку, дёргает ногой в попытке поправить сбившуюся под собой наволочку, но быстро сдаётся в этом неравном бою с самой обычной тканью и назло ей – или себе – сворачивается калачиком, ещё больше устраивая кавардак.

Ему и так удобно.

И было бы всё также сказочно дальше, если бы не грохот, раздавшийся с кухни на первом этаже.

Такемичи ворчит, пытается спрятаться от подозрительного шума под тонкой подушкой, но такая преграда не спасает его сон от реальности происходящего.

Делая глубокий вдох, он приподнимается на локтях, приоткрывает глаза и старается понять, что происходит.

Такемичи в недоумении хмурится и ведёт носом, чувствуя витающий в комнате запах сгоревшей еды, и садится на постели.

— Почему пахнет горелым?

И кто решил спалить его кухню?

Зная, что ему нужно срочно разобраться в этом вопросе, он оставляет зайчиков тусоваться на простынке и с сожалением покидает так и манящую прилечь обратно постель.

Главное не смотреть на неё, а то как потом объяснять родителям, которые сейчас находятся в командировке за границей, куда делось их уютное гнёздышко в Японии.

Но объяснять будет не он, потому что Ханагаки-младший сгорел бы вместе с домом, так что часть проблем с него снимается.

— Ёлки-блять-палки!

Каждый шаг отзывается болью в пояснице и негнущихся ногах. Но он продолжает двигаться на звук вроде упавшей кастрюли, – зачем она кому-то понадобилась – держась за перила, чтобы кубарем не скатиться с лестницы на первый этаж.

Дойдя до кухни, Такемичи видит:

— Пиздец.

Первое, что бросается в глаза – это плачевное состояние ну никак не заслужившей такой горькой участи кухни.

Такое зверство не мог сотворить человек, определённо.

Второе – это чёрный-чёрный дым над пострадавшей сковородкой, которую можно даже не спасать.  На кухонных гарнитурах покоятся овощи, которые должны были отправиться на экзекуцию к Бог знает чему плавающему в подсолнечном масле. Лучше не смотреть на этот мёртвый труп или вообще забыть про то, что у него когда-то была сковорода.

Дальше он смотрит под ноги.

— Какой кошмар!

Не только кухонная утварь оказалась под гнётом подсолнечного масла, но и пол не обошла та же участь. Просыпанная мука, на которой видны крохотные следы ножек и ручек, разбитые яйца и перевёрнутая вверх дном кастрюля.

Крохотные и предположительно человеческие следы ножек и ручек.

Шевелящаяся перевёрнутая вверх дном кастрюля.

События минувшего вечера проносятся перед глазами.

Такемичи тихонько подкрадывается к подозрительной вещице и, положив на неё ладони, резко тянет наверх.

С пола на него смотрит радостный, с подпаленным плащом, весь перепачканный в муке и склизком белке, пусть и несостоявшийся поварёнок, но зато состоявшийся поросёнок.

— О, доброе утро, Таке…

И сразу опускает её на то же место.

— Это точно был не сон.

Плаксивый Герой пыхтит, кричит и стучит кулачками по поверхности кастрюли.

— Я нам питательный завтрак готовлю, а ты со мной вот так значит?! — вопит дух.

Ханагки в возмущениях не отстаёт:

— Ах ты маленький говнюк, — ругается он и снова поднимает посудину, — посмотри, во что ты превратил кухню! Зачем всё в масле и муке извозил?!

— Хотел овощи во фритюре сделать!

— На завтрак? — взвыл Такемичи. — В сковороде?!

— Нет, в кастрюле!

— А что тогда в сковородке плавает?!

— Как что – яичница, попробуй!

Вонючее тонущее в масле безобразие, которое должно было быть яичницей, издаёт предсмертное бульканье.

— …Спасибо, я не голоден.

— Да ты на вид не смотри, — оптимистично произнёс Плаксивый Герой, — ты лучше вкус оцени! Вот как только его прочувствуешь, не оторвёшься!

— Я-то не оторвусь, но вот моя печень – не знаю.

Если Ханагаки съест такой «питательный» завтрак, то одежда Киёмасы и его шестёрок точно будет трепетать перед грозным «Героем-сблёвчиком».

Такемичи берёт на руки уверенного в своей позиции духа и, глядя на него, лишь устало вздыхает, хотя и хочется покапать ему на мозги. Ну как можно ругать того, кто поведением не отличается от нашкодившего ребёнка.

Хоть лопни, хоть тресни, всё равно нужно будет убираться.

Часики тем временем тикают.

— Ты же знаешь, где находится ванная? — дух кивает. — Иди, лети или как ты там перемещаешься и умойся. Знаешь, как воду в раковине включать?

— Конечно знаю, за кого ты меня принимаешь!

За ещё одну головную боль в своём нелёгком существовании.

Но Такемичи лишь красноречиво вздёргивает бровь и молча принимается за дело.

Он без сожаления выкидывает содержимое сковороды в мусорку, сметает в совок просыпанную муку и проходится половой тряпкой по заляпанному полу, не забывая вляпаться в склизкую субстанцию от разбитых яиц под ногами.

Такемичи смотрит на свой пострадавший тапок, на не отмытую сковородку и то, сколько ему ещё предстоит убрать.

Если на секунду представить, что магия в их реалиях существует, то это может оказаться решением всех его проблем.

Поэтому Такемичи становится в типичную махо-сёдзё позу.

— О Великие губка, веник с совочком и половая тряпка, дайте мне сил!

Ничего не происходит.

Ханагаки Такемичи в 26 моральных годиков полностью убедился в несуществование девочек-волшебниц в матросках.

— Ну конечно, – хмыкает он, – только содомия, хардкор и мордобитие, никаких сладко-розовых волшебных девочек.

Но всё же есть капля справедливости в этом доме, ведь маленький теперь-уже-чистюля упёр ручки в боки и с самым независимым видом принимается помогать с уборкой.

— Я чокопайку нашёл, – между делом сообщает Плаксивый Герой и протягивает манящую красную упаковку с золотой надписью «Choco Pie», – будешь?

***

Всё ещё жаркое лето, всё ещё почти обычный вторник.

На лестнице, словно на трибунах Колизея, столпилась разношёрстная толпа в преддверии многообещающего зрелища. Сборище подростков возбуждённо кричит, сквернословит и веселится в ожидании кровопролития. От их воплей уши сворачиваются в трубочку. От насмешливых уничижительных взглядов хулиганов становится некомфортно, сердце начинает биться чаще, по спине бегут мурашки, руки подрагивают от напряжения.

Вот уж точно четвёрка Мизо чувствует себя голыми гладиаторами, которых сейчас отдадут на растерзание зверям. Банда храбрится, но невозможно не заметить, как Ямагиши отступает за спину Ханагаки; Сузуки судорожно сглатывает слюну, хотя, по ощущениям, во рту пустыня Сахара; Ямамото неуверенно потирает всё ещё ноющие места со вчерашней трёпки, и только Сендо, нужно отдать ему должное, как настоящий лидер их шайки-лейки делает нетвёрдый шаг вперёд, пытаясь подбодрить команду.

Такемичи разделил бы волнение друзей, если бы не стоял тут в третий раз.

Вот оно – любимое избиение на ставки.

В нагрудном кармане Ханагаки чувствует шевеление, Плаксивый Герой высовывает свою мордочку из укрытия и голодным волчонком смотрит на курящего Киёмизу.

— Такемичи, чего мы стоим? — негодует дух, бросая горящим праведным гневом взгляд, и дёргает подростка за рубашку. — Давай покажем этому Говномасе, где раки зимуют!

— Ты чего тут забыл, ну-ка, вылезай из кармана! — шикает тихо Такемичи, прикрывая Героя ладонью. — Что, если тебя заметят или, ещё хуже, зашибут в этой мясорубке?

Он не горит желанием отстирывать рубашку от раздавленного трупика.

Но духа его беспокойство не трогает, и вместо того, чтобы быть ниже травы и тише воды, вылетает из кармана.

Такемичи такое самоуправство вообще не нравится.

Что-то уж очень решительно разгоняется Герой, видимо, для серьёзного «разговора» с Масатакой.

Что будет, если этого малыша заметят? А если его, теперь уж наверняка, с этим борцом за справедливость на опыты сдадут?! У него тут душа во всех прямых, кривых, двусмысленных и недвусмысленных смыслах нараспашку! Он ещё и во времени прыгал! В его мозгу точно есть то, где можно поковыряться и что поисследовать!

Ещё не пришло время для таких кардинальных перемен!

Раздаётся негромкий хлопок – Такемичи попытался поймать зелёный огонёк, что норовит довести свои делишки до победного конца.

— Стоять-бояться!

Маленький негодник ловко, словно раздражающий комарик ночью, уворачивается туда-сюда от попыток подростка поймать его, пытаясь тем самым потихоньку выманить своего человека поближе к эпицентру событий.

Но даже на самого проворного комара найдётся свой Ханагаки Такемичи.

Он даже чуть присел, чтобы в прыжке сделать очередной меткий хлопок и, о удача, Герой попадает точно в его руки.

— Такемичи?..

Ханагаки оборачивается на голос почему-то стоящего дальше нужного Аккуна и осознаёт, что он находится в нештатной ситуации, которая чёрному по белому гласит «ты в жопе, мистер Плаксивый Герой». И это ещё самая культурная трактовка.

— Комары сегодня какие-то злющие, пизд-АЙ, — нелепо оправдывается Такемичи, давя лыбу, и активно машет одной рукой, а другую слегка сжимает в кулак, улавливая приглушенное «фу, ладонь потная!», — кусаются – просто трэш!

В голове слышится сердитое:

«Такемичи, быстро отыскал свои яйца и начал действовать! Мы же не будем ждать, когда снова пырнут Дракена, или решения Баджи самовыпилиться ради «благородной цели» по спасению мира-дружбы-жвачки между Казуторой и Майки!»

Руку, которая удерживает духа, внезапно обдаёт жаром, и Такемичи недоумённо разжимает кулак.

Там никого не оказывается.

Он оглядывается, но не находит никаких признаков зелёных потусторонних огоньков.

Над ним угрожающе нависает один из шестёрок Киёмасы, вроде его зовут Рэд.

— …ты чё, ублюдок, оглох?! Сейчас патлатый дерётся, съеби с площадки!

Такемичи не успевает опомниться, как делает хук справа и отправляет Акаиши в нокаут. Он судорожно встряхивает кисть, оторопело глядя на лежащего без сознания Рэда.

Это что, сработал инстинкт самосохранения, который помахал ручкой ещё с первого прыжка?!

Ответ находится сразу, звуча восхищённым голосом:

«Так ему! Такемичи, давай ещё!»

Почему-то слова Плаксивого Героя цепляют, придают уверенности собственным действиям. Это то «шило в заднице», что толкало его к свершению пусть и не самых мужественных, но зато самоотверженных подвигов. Оно заставляло его каждый раз подниматься после очередных падений и выкладываться по полной программе за себя и за своих товарищей.

Пора вновь через кровь, боль и слёзы отстаивать честь «Тосвы» и своих друзей! И чего он так боялся? Подумаешь, чуть раньше начнёт драку!

Такемичи с вызовом уставился на противника.

— Эй, Киёмаса, давай один на один!

Верь в себя, Ханагаки Такемичи!

— Или зассал?

Вперёд, Плаксивый Герой!

Масатака неспешно встаёт со своего королевского места и, шаркая ногами, вальяжно направляется к оборзевшему школьнику.

— Повтори, — если взглядом можно было бы испепелять, Такемичи уже давно был развеян пеплом по ветру, — мне послышалось, или ты что-то не то высрал?

— Уши утром не пробовал почистить, — Ханагаки встаёт в защитную стойку, — может так ты будешь лучше слышать?

Оппонент сплёвывает сигарету.

Первый тяжёлый удар не заставляет себя долго ждать. Такемичи успешно блокирует его, хотя нетренированные руки нещадно ноют. Крики на поле становятся громче. Свист, шум и гам заполоняют импровизированную арену, призыв из одной фразы публики «казни его!» проходится обухом по голове. Прихвостни Киёмизу подбадривают своего главу, пытаясь морально втаптывать героя в какашки.

— Что такое, Ханагаки, слёзки на глазках уже наворачиваются?!

— Не отключись со второго удара, сосунок!

«О, он может в нас не сомневаться, пора им показать нашу силу!»

Такемичи старается блокировать большинство ударов, о которых он помнит из прошлого будущего и пытается одновременно с этим давать сдачи в особо удачные моменты.

Все собравшиеся удивляются стойкости Ханагаки, подростка, который выглядит таким неуклюжим и никчёмным, но так неустанно идущим в бой снова и снова.

Опустим момент, что его лицо принимает привычный облик кровавого месива. Такемичи предпочитает списывать это на свой особый шарм.

За всеми посторонними мыслями Герой пропускает прямой удар от Киёмасы под дых, выбивающий воздух из лёгких.

Вот она – победа Масатаки, уже почти оказавшаяся в кармане. Он снова докажет, кто тут король, а кто раб.

— Ничего не хочешь сказать, гадёныш?

Такемичи поднимается с пыльного асфальта на дрожащих руках и в упор смотрит на Киёмизу, и тот останавливается. Глаза цвета синевы горят вызовом, а в их глубине пылает настоящий пожар.

Разве это взгляд обычного подростка?

— Хочу… Это ещё не всё! — громко произносит Ханагаки, — если хочешь победить, тебе придётся убить меня, Киёмаса!

Бунт.

Это самый настоящий бунт на корабле!

Масатаку не устраивает такое неповиновение. Он без малейшего сожаления сгибает ногу в колене и бьёт ею соперника по лицу.

Четвёрка Мизо опасливо переглядывается. Голос Ацуши, пропитанный беспокойством, даже в таком шуме слышен отчётливо.

— Сдайся, Такемичи! — его умоляющий взгляд жалит прямо в сердце, — ты же так реально сдохнешь, дебил!

Видя, что противник встаёт и не собирается сдаваться, Киёмаса не по-детски злится. Сколько бы он не бил этого хлюпика, тот всё не просит пощады, да ещё и смеет с вызовом смотреть на него. Такого хочется сломать, довести до слёз и кровавых соплей.

— Эй, Говномаса, — вспомнив самое подходящие прозвище, натужно кряхтит Такемичи, — у тебя сейчас вена на лбу лопнет.

Это была последняя капля терпения Масатаки.

— Хочешь сдохнуть, урод?! — угрожающе рычит Киёмаса. — Я тебе это устрою! Тащите биту.

Враз на лестнице становится тихо.

— Киёмаса, разве это честно?! — не выдерживает Ямамото, со страхом наблюдая за тем, как несут холодное оружие.

По толпе проходятся шепотки:

— Тут можно пользоваться оружием?..

— Вроде нет, но раз он просит…

Хватает одного убийственного взгляда, и все присутствующие замолкают, а шестёрки Киёмасы безукоризненно подчиняются приказу и несут обычную деревянную биту.

Почему-то в этот момент Такемичи не видит двух светловолосых макушек среди школьников и растерянно озирается.

Ему не страшно, у него возникает лишь один вопрос на миллион.

— А когда уже придут Майки и Дракен?!

Их просто нет!

Тем временем Масатака не думает останавливаться и грозно надвигается с битой наперевес, видя цель и не видя преград.

Ну что за вид?! Ему только пены изо рта не хватает.

«Такемичи, здесь что-то не так!»

— Да что ты говоришь, мистер очевидность, — шепчет Ханагаки, — а я и не заметил!

«Я не только Майки и Дракена имею в виду! Нам нужно собраться и включить чуйку!»

— Какая нахер «чуйка»?! Я что, на собаку, по-твоему, похож?..

Такемичи крутит головой и всматривается в толпу, всё ещё пытаясь отыскать двух потеряшек. Оглядывается на школьников, на место, где находятся шестёрки и наконец смотрит туда, откуда выглядывают его друзья.

И замирает как вкопанный.

Аккун стоит с мрачным выражением лица, весь напряжённый, как натянутая струна. Он сжимает что-то в руке, но из-за своего положения Такемичи точно не может угадать, что же там такое.

А ещё Ханагки видит огонёк.

У Ацуши тоже есть собственный оранжевый огонёк. Хотя он похож больше на маленькую искру, которая не горит ярко, не искрит сверкающими звёздочками, а дрожит и больше тускнеет. Она кружится вокруг Аккуна, пытаясь отогнать нависшую над ним чёрную мглу.

— Это что за дичь?!

Тьма, не привлекая к себе внимание, пытается поглотить Сендо и отогнать назойливую искорку, которая защищает подростка и обороняется из последних сил.

Под влиянием странного облака Ацуши выступает вперёд, и тогда Такемичи видит поблёскивающее на солнце лезвие ножа-бабочки, направленное на Киёмасу.

— Аккун!

«Такемичи, — пытается растормошить его Герой, — что нам делать?!»

Ханагаки старается собрать мозги в кучу, но получается только кучка. Вид его друга и паникующий в голове голосок никак этому не помогают.

— Быстро дуй к нему, с Киёмасой я сам справлюсь!

Плаксивый Герой слушается и шустрой пулькой летит на помощь к Сендо.

Вместе с тем Масатака нависает над ним и замахивается битой.

Такемичи думает, что ему пора бы пересмотреть все свои планы на будущее.

Ведь жизнь любит посылать его на три весёлые буквы.