Депутаты принялись что-то лепетать про толпу почтальонов перед выходом из здания Думы, про коробки. Теперь уже Димитрий подал голос и приказал посылать за нарядом полиции, чтобы те сперва разобрались с таким безобразием и заодно расчистили путь для всех. Мало ли какая напасть в этих коробках?
Феликс помрачнел ещё больше, и пока не стал ничего говорить. Тем временем, все депутаты стали возвращаться в залу. Где-то через полчаса прибыло несколько дополнительных нарядов полиции, вдобавок к имеющемуся, что задержал почтальонов и сейчас допрашивал их. Но как выяснил Димитрий, они ничего сами толком не знают. «Что получено, то доставлено: получили коробки, коробки и доставили. А что там внутри, так ранна его знает». И все почтальоны из разных пунктов.
Прибывшие наряды вскоре сообщили, что распечатали коробки, и что ничего взрывоопасного в них нет.
– Никаких бомб, господа Ротриеры. Однако и ничего хорошего там тоже нет... – докладывал командир наряда.
– Дайте угадаю, там части тела человека? – перебил того Феликс, сидевший в кресле рядом с выходом из залы. Хотя он вроде как спрашивал, интонация была совершенно не удивлённой.
– Именно так. Всего доставлено пять коробов. Личность мы постараемся установить как можно скорее, но...
– Это Матвей Михайлов, – тихо, но твёрдо сказал Феликс, смотря прямо в глаза командира. – Газетчикам так и скажите. А кто такой и чем занимался: рядовой работник судостроительной верфи. Этого будет достаточно.
Тучный дворянин встал с кресла и подошёл к командиру поближе.
– Кроме конечностей ещё что-либо обнаружено?
– Небольшой свёрток бумаги. Ещё не открывался.
– Давайте его сюда.
Командир кивнул и поспешил удалиться. Через пару минут он вернулся с бумажкой в руках. Феликс открыл свёрток, пробежался глазами по тексту, слегка нахмурился.
– Сурок, значит... – мрачно пробубнил Феликс после небольшой паузы.
– Простите? – неуверенно спросил командир.
– Вы свободны, – бросил ему Феликс.
Тот откланялся и пошёл прочь из залы. А Феликс уже который раз плюхнулся в кресло и стал массировать виски. Димитрий постоял несколько минут над братом и решил нарушить молчание.
– Что дальше?
– Этим вот скажи разъезжаться по домам. Полиция пускай занимается отделениями почтовыми, откуда посыльные прибыли. Мне не важно, как они это сделают, но чтобы к завтрашнему утру нашли и поймали ответственных за это безобразие. Хотя знаешь что? Чтобы сегодня вечером это уже было сделано. И да, отряди полицейских на дополнительную охрану для депутатов наших. А мне нужно с Лейбницем переговорить о сегодняшнем происшествии, так что если хочешь, то можешь присоединиться, а заодно и сообщить ему о нашем внеплановом визите, – Феликс говорил тихо и устало, но чётко, так что мундированный истукан в виде младшего брата всё отлично расслышал.
– Как скажешь, Феликс, я только рад помочь. Однако есть одна проблема... – Димитрий нахмурился пуще прежнего и начал приглаживать коротко стриженные волосы назад.
– Да неужели... Ну и что же там такое? – спросил Феликс с истощённым сарказмом.
– Обер-полицмейстер как раз сегодня отправился в Москву. Боюсь, что поезд уже в пути.
– Тоже мне проблема... Позвони на ближайшую крупную станцию, чтобы остановили поезд. Не прогадай только, чтобы она не была позади поезда ко времени звонка. А если упрямиться начнут, так ты передавай привет от меня, коли им твоего имени будет недостаточно. Ступай же, чем раньше позвонишь, тем быстрее Лейбниц прибудет на аудиенцию.
– Так точно, сэр Ротриер, – негромко отчеканил Димитрий и направился к выходу. Перед дверьми он резко остановился и развернулся. – Господа депутаты! Прошу на выход, всем пора разъезжаться по домам! – теперь звучным баритоном проголосил адмирал, и, наконец, вышел из залы. Феликс лишь едва ухмыльнулся тому вслед.
Когда зала вновь опустела, тучный дворянин в который раз за последний час поднялся на ноги и вразвалочку двинулся к выходу. Уже в коридоре к нему подбежал Святин с шубой и пышной шапкой в руках.
– Только не говори мне, что и тебе всё придётся объяснять... – с досадой протянул дворянин.
– Вы только не волнуйтесь, Феликс Кормакович, мне Димитрий Кормакович уже всё что счёл нужным поручил. Я вас только одену и сразу помчусь остальным заниматься! – лепетал Святослав Святославович, пока, порхая вокруг Феликса, пытался его одеть. Тот не то, чтобы сопротивлялся, скорее неохотно поддавался, и всё же Святину удалось одеть своего господина, так что теперь Святин семенил подле Феликса, хотя тот шёл медленно.
И хотя уже прошло, казалось бы, достаточно времени с тех пор, как Феликс вышел из залы, депутаты ещё не разъехались. Похоже, ещё больше половины дожидались своего экипажа. Он окинул всех толпящихся где попало депутатов и полицейских уставшим презрительным взглядом, но тут же внимание его забрало здание чуть влево вдалеке, по ту сторону реки. Раньше он не придавал особого значения расположению его так близко от Таврического дворца, но теперь, когда «Арсенал» взорван, и от главного его вестибюля остался только остов – теперь Феликс обращал на это обстоятельство внимание. Иронично.
Вверху что-то со свистом врезалось в треугольный фронтон фасада, и осколки стекла посыпались на головы всех стоявших поблизости людей. Феликс стоял ещё под фронтоном, так что наблюдал осыпающиеся осколки со стороны. Вслед за стеклом вниз устремился некий белёсый комок. Пока все оттряхивались от осколков, Феликс подошёл и слегка подрагивающими руками взял этот комок, как оказалось, бумаги.
«Что же, добрый дядька Феликс, видишь меня? Вон там, на крыше твоего ненаглядного Арсенала. Уж не знаю, видишь ли ты меня, но я тебя прекрасно вижу. Так что вот тебе срочнейшая депеша! А посылает её тот, кого ты предал убиению. Не своими руками, конечно, на эту работу ты снарядил целую Длань Господню! Ах, каких славных ангелочков ты послал по мою несуществующую душу. Гавриил, Саткиил, Михаил, Суриил... и конечно же досточтимый Варахиил! Три пальчика обрублено, осталось всего лишь два. Зато какие!
Ты, быть может, действительно мнишь себя помазанником Божиим, как Шмочкин всё лепечет? Это было бы весело! А как тебе посылки? Дух захватывает, правда? Ну да ничего, езжай домой, отдохни после тяжёлого дня. Да поспи хорошенько! Знаешь ведь, что здоровый сон – залог успеха! А ловить меня завтра продолжишь с новыми силами.
Твой любимейший племянник,
Мак Ротриер»
***
Порфирий Игнатьевич приоткрыл глаза. Над ним был незнакомый высокий светлый потолок. Он попытался пошевельнуться, но вместо этого лицо его сморщилось – попытка оказалась пыткой. Вместе с этим он издал сдавленный стон.
Тут рядом с ним откуда ни возьмись очутился Константин Аркадьевич. Лоб его был перебинтован, с правой стороны на коротких русых волосах под марлей виднелось тёмное пятно. Сам он был в больничной пижаме. В подобную был одет Хобутов, когда они пришли на беседу с ним.
– Порфирий Игнатьевич, вы очнулись наконец! – тихо воскликнул Константин. Лицо его выражало облегчение.
– Угу... – промычал Рязанов.
– Вы не волнуйтесь, я сейчас вернусь – доложу только врачам о вашем пробуждении, и мигом здесь буду!
Константин чуть ли не выбежал из палаты. Рязанов, активно морщась, смог медленно приподняться и занять полулежачее-полусидячее положение. Только он победно выдохнул, как в палату вошло три человека – два врача в больничных халатах и Константин. Врачи осмотрели и опросили Рязанова, но на его вопрос о происходящем дали уклончивый ответ.
– Вы не волнуйтесь, Порфирий Игнатьевич. Вы живы, и, судя по всему, и целы. А уж насчёт здоровы или нет, так это время покажет. Но пока что прогноз в целом обнадёживающий. И да, постарайтесь пока без нужды не двигаться.
Врачи ушли, оставив после себя явный шлейф недосказанности.
– Константин, что происходит? – он хотел добавить серьёзности в свой тон, но шёпот всё сжевал.
– Что вы помните последнее? – тот уселся на край кровати Рязанова.
– Последнее... Я был в участке, уселся в кресло у себя в кабинете. И, видать, там же и уснул. Дурной сон был, однако... – Порфирий Игнатьевич всё ещё шептал, но голос уже слегка окреп, особенно после стакана воды, что ранее предложили врачи.
Константин слегка сощурился и поднял бровь. Рязанов продолжил.
– Выходим мы с тобой, значит, из участка, а там ранна какой-то стоит на теле Лившица. Так ладно бы то просто тело было, нет: там уже живого места не осталось, всё разворочено, словно Геннадия Бенедиктовича только что резко придавли чем тяжёлым. Стоит этот ранна, смотрит на нас, скалится; говорить что-то начал, так я со страху арестовывать его пошёл. А он возьми да и бросит что-то на землю, резко так. И всё, дальше как в тумане всё. Теперь вот проснулся.
Константин смотрел на него взглядом участливым, но не удивлённым. Он отвернулся, помолчал с минуту, да повернулся обратно.
– Порфирий Игнатьевич, на наш участок напали. Революционеры напали, – поспешил он добавить вдогонку к вопросительному выражению лица Рязанова. – Прощание с Геннадием Бенедиктовичем проходило так, что гроб его закрыт был, ибо действительно, как вы и сказали, живого места не было на теле. Это уж и не тело было, а так, куски... Все стёкла, что на улицу выходят, повыбило от взрыва, которым, собственно, нас и окатили. Ну, как окатили..., окатил. Один он был.
– Ясное дело один, бомбисты вместе не ходят никогда. Поймали хоть?
– Никак нет, ваше высокоблагородие... – Константин отвернулся подавленно. – Такого не поймаешь, – мрачно добавил он.
– Как это так? – ошарашенно прошептал Рязанов.
– То был Мак Ротриер, только... не он это был. Ну, лицо его, разве что. А остальное...
– Длинные руки, тонкое тело, серая кожа, рога на голове? – перебил Рязанов.
Константин молча кивнул.
– Да уж... видать, и не сон то был вовсе, – после паузы добавил Рязанов. – Ориентировку-то уже составили?
– Нет, Порфирий Игнатьевич, кроме пострадавших других свидетелей нет. Так что, формально и ранны этого нет.
***
Феликс закрыл за собой дверь кабинета. Без троих братьев помещение выглядело малость пустоватым, но сейчас и не до семейных собраний. На столе стоит бутылка скотча, а сам Феликс стоит у окна с бокалом в руке, содержимое которого то и дело отхлёбывает. Пиджак и жилет покоятся на кресле у камина, так что плотно прилегающая к телу белая сорочка подчёркивает выпуклости и складки его торса. Он сделал глоток, поставил бокал на подоконник, развязал галстук и пошёл к креслу у камина. Галстук полетел на жилет, после чего Феликс мясистыми своими пальцами расстегнул две верхние пуговицы сорочки, слегка морщась при этом.
Неторопливо он направился обратно к подоконнику с оставленным там бокалом. Как только он оторвал его от горизонтальной поверхности, откуда-то сзади донёсся какой-то глухой звук. Феликс с несвойственной ему проворностью тут же развернулся и начал рыскать глазами по кабинету. Ничего необычного. Хотя... Дальнее окно слева – оно приоткрыто.
Феликс медленно подошёл к смещённой створке высокого окна. На подоконниках с обеих сторон лежали хлопья снега, хотя сегодня вечером снегопада нет. Что уж говорить про внутренний подоконник. Окно это выходило прямо на рабочий стол Феликса, посему он вернул створку в надлежащее положение и спустя несколько шагов уже стоял у торца стола. Всё было как и обычно, только какой-то комок бумаги забирал на себя внимание. Феликс не оставлял никаких комков прямо поверх других аккуратно сложенных документов. И уж тем более он не стал бы оставлять сегодняшнее послание от племянника вот так беспечно, на самом видном месте.
Феликс взял комок и развернул. То было письмо. Почерк был такой же, как и на дневном послании, однако сама бумага выглядела иначе, да и в целом визуально текст выглядел аккуратнее, в отличие от дневной «записки», которую писали так, будто готовы были разорвать эту бумагу в клочья.
«Здравствуй, дядя. Как поживаешь? Уже открыл очередную бутылку скотча для успокоения нервишек? Не буду спрашивать тебя, как тебе сегодняшнее представление во дворце, не по моей это части. Я ведь здесь по другому поводу.
Должен сказать, что ты выглядишь намного лучше, когда стоишь около окна, смотришь в никуда задумчиво, в томном освещении скудно светящихся ламп. Да к тому же и в одной только рубашке на торсе. Я как увидел тебя таким, так сразу вспомнил тот вечер прошлого августа: ты так же задумчиво стоишь у окна, пьёшь скотч... А я подхожу и наливаю ещё, ведь ты уже осушил бокал до дна. Ты вроде хочешь возразить, но делаешь это только для виду, ибо глаза твои говорят совсем другое...
Помнишь, что последовало дальше? Я вот прекрасно помню. Этот вкус... победы. Жаль только, что поделиться этим триумфом не с кем. Или всё же есть с кем?
Ты сказал, что если я кому проболтаюсь, то шкуру с меня спустишь. И так уж получилось, что никому я ничего не рассказывал, а шкура с меня всё же слезла, пускай и не тобою лично она была содрана. Так что я тут подумываю: «А не вернуть ли мне должок любимому дядечке?»
Я даже не сразу смог приступить к написанию этого письма – загляделся тобою. Ну так что думаешь, Феликс: рассказывать кому о том крайне плодотворно проведённом вечере, или женет?
Целую крепко,
твой мелкий паскудёныш»
Феликс скомкал письмо обратно, подошёл к камину и небрежно бросил комок в огонь. Затем вернулся к подоконнику, на котором всё стоял бокал с недопитым скотчем, осушил его и со всего размаху бросил в дальнюю стену.
***
Главный редактор главной газеты нашёл утром на столе своего кабинета письмо, у которого из опознавательных знаков на конверте был только указан его домашний адрес, и рядом с ним подпись: «от Мака Ротриера». Невысокий мужчина в тёмном костюме тройке нервно сглотнул и открыл конверт. Шокирующие новости о позавчерашней «атаке посылками» Таврического дворца и так заставили изрядно попотеть редакцию, дабы газета по возможности сгладила острые углы таких инфоповодов. Но как бы они все не старались, событие слишком уж вопиющее, тут даже грозные интонации Рафаэля Кормаковича не помогли. Впрочем, тот и сам это понимал.
Редактор достал небольшой лист бумаги.
Раз конечность, два конечность
Хорошо лишь там, где нет нас
Три архангел, дальше – проще.
Ротриеры – приготовьтесь!
На другой стороне листа была ещё строчка: «лучше бы вам напечатать это, Григорий Лаврентьевич».
Мужчина округлил глаза, и тут же взял в руки телефонную трубку. Почти сразу же он был соединён.
– Алло, Рафаэль Кормакович? У меня скверные новости для вас... – заплетающимся языком сказал Григорий Лаврентьевич.
Следующее письмо пришло в тот же день, в обеденное время. Оно было принесено почтальоном. Адрес отправителя был от Рафаэля Ротриера. Он как раз в это время был в кабинете главного редактора, так что округлил глаза не меньше, чем Григорий Лаврентьевич.
«Было б горе, будет лучше»,
Прохрипел дворянин в луже.
Коли Бог послал вам боль,
Значит, сыпьте в рану соль.
Рафаэль кинулся к телефону. Он позвонил домой, но там всё было спокойно. И всё равно решил, что жене его было бы неплохо куда-нибудь уехать на время. После чего сам направился на выход.
А когда он выходил из здания редакции, то завидел ещё одного почтальона, что беспечно шёл ко входной двери. Рафаэль остановился и дождался, пока тот поравняется с ним.
– Небось, письмо главному редактору несёте? – несколько язвительно спросил он.
– Именно так. А вы откуда знаете? – остановился почтальон удивлённо.
– Не важно. Давайте его сюда.
– Прощения просим, но сказано-велено вручить лично в руки Григория Лаврентьевича.
– Перед тобой Рафаэль Ротриер, почтальон, так что не испытывай моё терпение и отдавай письмо! – сказал дворянин раздражённо.
Почтальон едва поёжился, гримаса страха пробежалась по его лицу, и он тут же принялся рыскать в сумке в поисках письма. Уже через несколько секунд Рафаэль выдернул конвверт из рук почтальона, хотя тот и не держал его сильно.
– Прощения просим за ожидание, господин Ротриер. Не серчайте, Бога ради! – начал причитать почтальон. Рафаэль слегка мотнул головой, давая знак, чтобы тот убирался уже отсюда.
В адресе отправителя был указан дом Феликса.
пир на папирусе выглядит вирусно
в призме центризма благого цинизма
с ценой как под сценой обсценность всецело
кренится усидчивость императрицы
После прочтения Рафаэль устремился обратно в здание, прямиком в кабинет главного редактора. Тот уже даже не стал ничего спрашивать, когда такой же невысокий и обычно аккуратный в своей внешности (но не сегодня) мужчина резко распахнул дверь и чуть ли не подлетел к телефону.
– Феликс, у меня для тебя скверные новости!..
Внезапно окно разбивается. Рафаэль и Григорий почти одновременно падают на пол, но когда понимают, что ничего более не произошло, то поднимаются и осматривают кабинет. Из стены, что напротив разбитого окна, торчит что-то. Они подходят ближе и видят, что это арбалетный болт с намотанной на нём бумагой.
Кровавый туман обвивает город,
Залезает в подвалы и окна,
Вырывает сорняк и цветок с корнем,
Разлагает плоть в первородное болото.
Из трубки телефона доносятся разъярённые крики Феликса.
– Ф-Феликс?.. у меня прескверные новости, братец... – весьма мрачным и напуганным тоном говорит Рафаэль.
***
Кормак приехал в резиденцию Феликса тут же, как тот позвонил ему. Благо он был в городе – как раз вернулся в своё городское пристанище после бани, так что Феликс не будет дополнительно зол на него за долгий путь на срочное собрание. Даже так получилось, что Кормак прибыл раньше братьев.
Феликс выглядел весьма напряжённо, и даже неаккуратно, что совсем на него не похоже. Волосы его были несколько взъерошены, а под расстёгнутым пиджаком не было видно жилета – тот покоился на спинке кресла у камина. Да, Кормак явно не был готов к новым эмоциональным потрясениям, после бани-то. Но что поделать, видимо придётся воспользоваться-таки алкоголем, да задержаться в городе ещё на день.
Младший брат стоял у камина вполоборота ко входу, но не сразу посмотрел на Кормака. А когда посмотрел, то будто немного рассердился.
– Ты где был? – спросил он мрачным тоном.
– В бане, – ответил Кормак довольно легко.
– То-то ты такой расслабленный, – теперь в голосе Феликса прослеживались язвительные нотки.
– Что произошло ещё? – обеспокоенно спросил Кормак.
– Что произошло, Кормак, так это то, что твой паскудёныш терроризирует нас! – проорал тот резко, отчего Кормак аж вздрогнул. Сразу после этого в кабинете появились Рафаэль и Димитрий.
– Феликс, не горячись ты так! Мы всех поймаем и накажем, – голос Димитрия был живее обычного, что не к добру. – А Кормак тут ни при чём, не дави на него, ради бога.
– Ни при чём? А чей же это сын тогда?! Чей это сын терроризирует нас – меня, пока его папаша по баням ходит?! Чей сын, я вас спрашиваю?! – хозяин кабинета активно жестикулировал, так что было видно, что в руке у него бокал.
– Феликс, успокойся, прошу... – осторожно сказал Димитрий, после чего коротко глянул на Кормака сочувственно. Рафаэль вообще прятался за спину Кормака, украдкой поглядывая на Феликса.
Разъярённый тучный дворянин размахнулся и кинул бокал в стену. Трое стоявшие у входа братьев зажмурились и прикрыли головы руками, ожидая, что бокал полетит в них. Но тот просто разбился рядом с окном, через которое позавчера в кабинет попало «письмо».
– Я спокоен, – сказал Феликс действительно спокойным голосом, но братья знали, что это не так. Уж кто-кто, а они знали. – Я совершенно спокоен.
Он медленно подошёл к Кормаку и похлопал его по плечу.
– Погорячился малость, братец. Не серчай, – улыбнулся он, и Кормак боязливо скривил улыбку в ответ.
Феликс так же медленно подошёл к столу и уселся в кресло.
– Видите ли, братья дорогие, нам нужно что-то делать с этим... катастрофическим безобразием, не иначе. Я не могу нормально спать из-за этого всего. И, я думаю, вы понимаете, как это всё выглядит для его преосвященства Императора. Итак...
Вдруг на столе его зазвонил телефон. Феликс буквально выдернул трубку, будто она прилипла к подставкам.
– Да?! – крикнул он. Но тут же побледнел и посмотрел на Кормака. – Это тебя, – ошарашенно почти прошептал Феликс.
– Кто? – Кормаку стало не по себе от такого взгляда брата.
– Твой сын, – всё тем же тоном ответил Феликс.
Кормак подошёл, взял протянутую ему трубку и поднёс к уху.
– Здарова, отец, – донеслось оттуда. То был голос Мака, но с призвуком металла.
– Мак?..
– Абсолютно. У меня для вас всех есть новость, но Феликсу сейчас такое сообщать будет чересчур много чести. В общем, слушай: если вы хотите получить Суриила живым и здоровым, то вам нужно поторопиться и добраться до конторы, где он работает. Иначе придётся его по кусочкам собирать.
– Мак, зачем ты это в этом участвуешь? Ты ведь не такой, я знаю! – с надрывом сказал Кормак.
– А я знаю, что ты поганый трус, который не заступился за меня в угоду своему страху, из-за чего твой добродетельный братец сжёг меня руками наёмников-фанатиков. Уж кого ты и знаешь, так это мертвеца из прошлого, а не меня. Тебе не нравится кровожадность? Ну так предъяви свои претензии Феликсу, ублюдок, – голос говорил с насмешливой интонацией. – А теперь передай ему всё вышесказанное, да не задерживайся.
Сигнал тут же прервался. Кормак округлёнными глазами посмотрел на Феликса, после чего пересказал услышанное.
Наряды полиции начали формироваться незамедлительно. Всего четверть часа с момента звонка, и вот уже почти два десятка полицейских двинулись по направлению к «конторе Суриила», а с ними и ещё около десятка военных.
Они подошли к зданию, в котором располагалось искомое. Дверь закрыта, окна не пропускают уличный свет; городовые, что осматривали стёкла, видели только своё отражение. Через минуту дверь была выбита. Внутри никого. Полоса света, пробивающегося сквозь дверной проём, освещала слишком мало пространства, но и её хватило, чтобы явить глазам вторгнувшихся жуткий беспорядок вокруг, какой обычно получается в случае активного противостояния двух или более человек.
Они ступали медленно и тихо: каждый находящийся в тёмной конторе городовой и офицер иже с ними явно были напряжены, что даже слова друг другу никто сказать не вызывался. Кто-то из наружных заглянул в проём и спросил, есть ли что-нибудь. Многие повернулись на звук, если не все, в итоге лишь одарили вопрошающего осуждающими взглядами, да повернулись обратно лицом ко тьме.
Вдруг в глубине послышался шорох. Все замерли; офицер открыл кобуру и положил руку на рукоять пистолета, ещё несколько человек с винтовками зашли внутрь и направили их в темноту.
– Суриил, покажись! Мы пришли за тобой, чтобы спасти, – сказал офицер, но получилось как-то неубедительно.
– Долго ходите, господа! – донёсся из глубины резкий голос с веселящимися интонациями. Во тьме вдруг беззвучно зажглись два оранжевых огонька. – Суриил уже в другое место переезжает!
– Кем бы вы ни были, вы арестованы! Выходите из здания, вы окружены, вам некуда бежать! – теперь уже твёрдо отчеканил офицер, направив пистолет на огоньки.
– Всегда превосходите числом, но никогда не мощью, – голос выдавил зловещую насмешку.
Послышались приближающиеся тяжёлые шаги. Сначала в полосе света показались грязные сапоги с такими же грязными штанинами и длинными полами плаща, после чего явился и голый серый торс под плащом, на груди было тёмное пятно. Этот некто так и остановился, голова его была почти полностью во тьме, падающего на его лицо света не хватало, чтобы хоть сколько-нибудь рассмотреть его. А огоньки, судя по расположению, были на уровне глаз. Тьма вокруг довольно странно сгущалась, будто была нарисована густыми чернилами, так что даже оранжевого света этих глаз не хватало на освещение лица.
– О, а вот и он, кстати! – воскликнул светоглазый и указал чересчур длинной рукой в сторону дверного проёма.
Полицейские обернулись: несколько смазанных фигур промчалось справа налево, после чего почти сразу зазвучали звуки выстрелов – видно, военные начали действовать, завидев странных незнакомцев. Пока те, что были внутри конторы поворачивались это всё посмотреть, тяжёлые шаги светоглазого начали приближаться к ним значительно быстрее, чем когда он просто выходил из тьмы. Городовые только и заметили, как мимо них прошёл некто довольно высокий. Он подошёл к мундированным с винтовками, взял двоих своими длиннющими руками за шеи и без труда выкинул на улицу, после чего проследовал туда же.
Военные на улице ещё не успели перезарядить мушкеты, а выкинутые на улицу из конторы не успели опомниться от такого обращения с собой. В итоге стреляли офицеры из своих пистолетов. В свете дня огоньки глаз терялись, зато на первый план внимания выходило множество чёрных рогов на голове.
Рогатый не шелохнулся. Все пули попали точно в цель, но после попадания тут же отскочили от торса, оставив после себя несколько дыр в коричневом плаще.
– Суриил вон туда пошёл, вообще-то. Чего вы на меня пули тратите? – рогатый показал левой рукой в сторону, куда умчались фигуры. Там группа людей как раз скрылась за поворотом. – Они так уйдут, если вы тут будете отдыхать, – сказал он театрально-поясняющей интонацией.
Все городовые, пара офицеров и ещё пара военных кинулись в указанную сторону. Остальные военные и офицеры остались стоять перед рогатым.
– Вы арестованы! – отчеканил тот же самый офицер, что был и внутри конторы.
– Да, да, я уже слышал эту шутку! – рассмеялся рогатый. От этого смеха мундированные чуть побледнели. Полуденное солнце тут же затянуло странно густыми облаками.
– Ни с места! – прокричал кто-то из военных, когда все они, наконец, перезарядили винтовки и встали в боевую позицию.
Рогатый сделал шаг вперёд. Вновь раздались выстрелы, небольшая дымовая завеса закрыла видимость ненадолго. Но и этого промежутка хватило, чтобы рогатый застал их врасплох своим появлением прямо перед их носами.
А городовые и мундированные ребята начали нагонять убегающих. Казалось, будто те специально медлят. Один из офицеров приказал отрядить конницу на случай, если группа разделится, так что пара городовых отделилась от общего сборища и побежала по направлению в участок. К удивлению полицейских, уже через пару минут они услышали приближающийся цокот копыт.
Группа впереди состояла из пяти человек. Хотя вообще их было шесть, ведь один был привязан к спине самого здорового из пятёрки. Остальные на фоне этого бугая выглядели плюс-минус одинаково. Все были одеты в тёмные плащи, на головах у всех виднелись капюшоны. Лишь на одном был чёрный сюртук заместо плаща. А тот, что был связан на спине, очевидно, был Суриилом; на нём виднелись лишь штаны, туфли и светлая куртка. Здоровяк с пленником на спине бежал в центре группы.
Внезапно тот, что был в сюртуке, резко развернулся и выстрелил из рогатки в одного из военных. Мундированный с криком упал на дорогу, хватаясь за ногу. Двое городых отстали от общей группы, дабы помочь пострадавшему. А похитители ускорились. Но тут и конница подоспела. Группа разделилась: «сюртук» вместе со здоровяком юркнули налево, между домами; трое «плащей» поступили аналогично, но направо. Большая часть полицейских направилась налево.
Конница довольно быстро нагоняла этих двоих, но те виляли между зданий, так что их всё не удавалось поймать. А небо всё больше темнело, будто начиналось затмение. Вдруг напарники разделились. Нагоняющие не сразу поняли, что здоровяк бежит один, без пленника.
«Сюртук» тащил пленника за собой, по дороге, за ноги. Он заметно сбавил в скорости, так что малая часть конницы и городовые поднажали. Тот забежал в тупик. Пленник был усажен спиной к стене, а сам бегун стоял, нагнувшись, и тяжело дышал, уперев руки в колени. Преследователи окружили его, военные направили на него винтовки.
– Вы окружены! Сдавайся сам и передавай Суриила!
«Сюртук» тут же выпрямился и несколько секунд созерцал стоявших перед собой мундированных ребят. Лицо его было полностью закрыто: рот и нос покрывала тёмная ткань, на глазах закрепились круглые сварочные очки.
Небо совсем потемнело, лишь снег на земле давал какой-то слабый свет. Здания вокруг казались давно заброшенными, чтобы было довольно странно для близлежащих к центру города районов. «Сюртук» встал в стойку, явно сигнализируя, что вновь готов бежать. И побежал. Трое военных выстрелили по нему, но тот едва заметно изогнулся, так что пули пролетели мимо. Он стремительно промчался мимо четырёх коней, перед этим растолкав городовых, что стояли перед ними. Конница развернулась и побежала за ним. Они быстро догнали его, но тот резко развернулся и вдруг исчез. А один из всадников почувствовал, как его конь по чему-то пробежал явно неровному. Полицаи остановились, развернулись и увидели, что на земле позади них распластано человеческое месиво в светлой куртке.