После двенадцатичасового сна и обильного питья Джеймс полностью приходит в себя. Это хорошая новость.

Плохая новость состоит в том, что он уже третий день не выходит из своей комнаты в квартире-убежище — по крайней мере так, чтобы Земо мог с ним пересечься. Сэм носит Джеймсу еду и много беседует с ним, но, судя по всему, это не особенно помогает.

Земо несколько раз заводит речь о возвращении в тюрьму, несмотря на незаконченную миссию, и о необходимости отдать Джеймса под присмотр врачей (конкретно психотерапевтов), но Сэм только отмахивается, говоря ему не нести чушь. Земо не понимает такого отношения к произошедшему — Сэм всегда производил на него впечатление человека, осведомлённого в вопросах этики и весьма эмпатичного. Но даже возможность отселения Земо в отдельную квартиру Сэм отказывается обсуждать.

К концу третьего дня приходят новости от химиков Щ.И.Т.а, которым Сэм передал образцы веществ и документы, найденные в лаборатории — в том числе из злополучной комнаты с табличкой, — вместе с пробиркой крови Джеймса. Загадочный порошок оказывается неудачной попыткой создать высокоэффективную сыворотку правды, вероятно, из пыльцы каких-то инопланетных растений — ни одного совпадения с земной флорой обнаружено не было. Это многое объясняет, но никак не помогает в вопросе затворничества Джеймса.

Всё это время Земо не находит себе места. Чем бы он ни пытался себя занять, мысли его возвращаются к одному и тому же, так что сосредоточиться становится практически невозможно. Земо хочет увидеть Джеймса и убедиться, что хотя бы физически он действительно в порядке — результаты первичных анализов показали, что его состояние в норме, — но перспектива узнать, как сильно на его душевное здоровье повлияло то, что случилось, страшит неимоверно. Но что Земо может изменить? Никакие извинения тут не помогут, никакие оправдания. Сделанного не воротишь.

Когда Земо доходит до того, что начинает продумывать, как именно нарушить условия своего временного освобождения, чтобы максимально быстро оказаться на тюремной койке, Сэму приходит срочный запрос о помощи как Капитану Америке. На панический взгляд Земо он говорит лишь: «Вы разберётесь», — и вскоре уходит, прихватив щит.

Чтобы принести хоть какую-то пользу, Земо принимается готовить на двоих. Джеймс по-прежнему не показывается, так что дважды в день Земо оставляет поднос с едой на стуле перед дверью в его комнату и коротко стучит, после чего сразу уходит к себе. Раздаётся короткий скрип, затем тяжёлый вздох, тихий стук металлических пальцев о дерево и ещё один скрип - Джеймс забрал поднос. Земо тянет подглядеть, но каждый раз он напоминает себе, что нагляделся уже достаточно и нужно довольствоваться знанием, что у Джеймса сохраняется здоровый аппетит.

Один раз он слышит, что Джеймс не забирает поднос, а подходит к его комнате и молча стоит — тени от его ног виднеются в зазор между дверью и полом. Земо смотрит на эти тени, затаив дыхание. Сейчас Джеймс войдёт и выскажет ему в лицо всё, что он сам уже успел себе многократно сказать. Но проходит минута, другая, тени исчезают и дверь в комнату Джеймса закрывается.

Проходит ещё два дня. Сэм отзванивается, чтобы дать знать, что он в порядке и убедиться, что у них ничего не изменилось. В который раз Земо задумывается о его странном поведении, но единственный вывод, который напрашивается, — состояние Джеймса не настолько плохо, чтобы Сэм мог всерьёз переживать. Хотелось бы верить, но звучит слишком фантастично, чтобы быть правдой. Ни Земо, ни Сэм не могут представить, что испытывал Джеймс под влиянием инопланетной пыльцы и что он чувствует теперь.

Не могут представить... Взгляд Земо падает на контейнер с остатками собранных в лаборатории материалов.

***

Первое изменение, которое Земо отмечает, — становится очень жарко. Ему хочется раздеться, но для начала он ограничивается тем, что разувается и снимает носки. Пол приятно холодит подошвы стоп. Вообще, у пола, оказывается, очень приятная текстура. Земо некоторое время топчется на месте, довольно похмыкивая, пока не начинает ощущать сильную жажду, которая ведёт его на кухню. На кухне в свою очередь положена восхитительная прохладная плитка. С секунду Земо даже рассматривает возможность улечься на неё до тех пор, пока не эффект не сойдёт на нет. Потом он вспоминает, что собирался пить.

Вода из-под крана кажется Земо вкуснейшим напитком в мире. Первый стакан он выпивает почти залпом, второй — уже не спеша, как выдержанный виски. Жажда Джеймса теперь ему полностью понятна.

Джеймс...

Образы, которые все эти дни Земо старательно от себя гнал, мгновенно заполняют его сознание, словно кто-то открыл невидимый шлюз. Джеймс прижимает его к стене, Джеймс трётся об него, Джеймс целует его, Джеймс кусает его за шею, Джеймс стонет его имя, Джеймс, Джеймс, Джеймс.

Вожделение, подобного которому он не испытывал, наверное, с первых курсов университета, просыпается в нём, рычит в нём, алчет в нём. Земо усаживает себя на стул, чувствуя, как колотится сердце, а жар в теле усиливается.

Он должен найти Джеймса. Найти и коснуться его. Коснуться его и прижаться. Прижаться и дышать им. Дышать.

Земо делает несколько глубоких вдохов и шлёпает себя по щеке. Стоит налить себе побольше воды и тоже запереться в комнате. Каких-нибудь пару-тройку часов — и останется только отоспаться для полного возвращения в норму.

Он поправляет член, от резкой эрекции придавленный бельём в неудобном положении, — и стискивает зубы, чтобы не застонать в голос. Возможно, он мог бы... пока Джеймс у себя...

Джеймс, Джеймс, Джеймс, Джеймс, Джеймс. Он должен найти Джеймса.

Проклетство*! Земо суёт ладонь ребром в рот и кусает, чтобы снова ненадолго прийти в себя. Вода, нужно набрать воды. Он подставляет стакан под струю, старательно вдыхая и выдыхая через нос. Стакан немного подрагивает — подрагивает его рука.

— Земо, в чём дело?.. Ты позвал меня несколько раз.

Земо неотрывно смотрит на грани стакана, словно от этого зависит вся его жизнь.

— У тебя вода из стакана выливается.

Возможно, если он не будет реагировать, Джеймс просто уйдёт.

Но Джеймс не уходит. Вода переливается через края и стекает по дрожащим пальцам Земо, вторая его рука вцепилась в столешницу.

— Земо?..

Джеймс нашёл его сам. Должно быть, это было неизбежно.

Земо ставит стакан в раковину. Выключает воду. Вытирает руку полотенцем. Оборачивается. И забывает, что собирался сказать.

Джеймс стоит посреди кухни, прекрасный, как древнегреческий бог. Земо чувствует, как вся его сущность тянется к нему — прикоснуться, познать, дать поглотить себя без остатка. Он делает шаг, другой и падает на колени.

— Ты... — слова с трудом идут на ум. — Ты... — Он протягивает руку, но не смеет пока дотронуться даже до штанины.

— Да что с тобой такое? — Джеймс хмурится — за окном, должно быть, собираются тучи — и ведёт носом. — Что ты натворил?

— Я хотел... Я хотел понять, что с тобой было тогда, — говорит Земо. Взгляд его соскальзывает с лица Джеймса на его промежность.

— Господи боже, Земо, ты с ума сошёл? Это же инопланетная дрянь!

— Я думал... — Земо жмурится, чтобы собраться с мыслями. Это помогает, хоть и ненадолго. — Думал, что это поможет. Ты не выходил из комнаты из-за меня.

— Не из-за... — Джеймс сердито трёт глаза и ругается себе под нос на русском. — Встань.

Земо бы предпочёл и дальше смотреть на него снизу вверх, но отказать он не может.

— Не злись на меня. — Нельзя допускать, чтобы Джеймс сердился ещё больше. — Ты слишком красивый, чтобы злиться. — Это правда.

— ...Серьёзно, вот такие комплименты ты генерируешь сейчас? — Джеймс смотрит на него уже со смесью удивления и веселья.

— Ты сказал, что я приятно пахну.

— Ты всегда приятно пахнешь, — бормочет Джеймс, потирая шею. Земо чувствует, что вот-вот одуреет от желания. — Пойдём.

Джеймс куда-то ведёт его, но путь проходит как в тумане, потому что всё, на чём Земо может сосредоточиться, — это ладонь Джеймса на его спине. Чужие пальцы кажутся ему клеймом, которое прожжёт ткань и оставит на коже незаживающий след.

Внезапно они исчезают, а перед глазами Земо оказывается потолок его комнаты. Он лежит на кровати. Сбоку слышится звук опускаемого на тумбочку стакана. Джеймс привёл его сюда и уложил, а теперь принёс воду. Джеймс, Джеймс, Джеймс, Джей...

— Я здесь.

На лоб ложится влажная ткань — холодный компресс. Земо хватается за ладонь поверх него, как за спасательный круг. Кровь стучит у него в ушах, а конечности опять начинают мелко подрагивать.

— Ты мне нужен.

— Не драматизируй так. Тебе просто надо подрочить, и всё пройдёт, как страшный сон.

Воображение рисует сцену из лабораторного коридора, но меняет его и Джеймса местами: он стоит, привалившись спиной к стене, со спущенными брюками и блестящим от слюны и предсемени членом в руке, а напротив него Джеймс шепчет всевозможные непристойности. Прекрасная, невозможная картина, и Земо испускает стон больше от фрустрации, нежели от возбуждения.

Металлические пальцы осторожно поправляют компресс, возвращая Земо в реальность, и его мозг наконец обрабатывает остальную часть сказанного Джеймсом.

— Так для тебя это был страшный сон?

Джеймс теряется от вопроса, и Земо пользуется его замешательством, чтобы сдвинуть ладонь со лба себе на щёку и с блаженным вздохом трётся об нее.

— Не страшный, — наконец говорит Джеймс. — Но многое я помню очень смутно. Это... неприятно. — Земо снова едва может сосредоточиться на его словах, сейчас вибраниумная рука занимает всё его внимание. Как бы так извернуться, чтобы легко можно было достать ею до паха? Или лучше до груди? Сложно определиться: всё его тело жаждет чужих касаний. Пока он раздумывает над тем, чтобы взять один из чёрно-золотых пальцев в рот, Джеймс продолжает: — А то, что помню, не особо радует. Весь здравый смысл улетучился, стоило выйти из кабинета.

После этих слов некая мысль, которая никак не могла пробиться через слои похоти в сознании Земо, внезапно всплывает на поверхность (вероятно, благодаря компрессу). Почему он оказался в таком положении. Зачем он это сделал.

— Прости меня, — произносит Земо, потому что он-то хорошо помнит — кроме поцелуев и стонов, и соприкосновения тел, было ещё кое-что, — я должен был... воспротивиться. Я подвёл тебя.

— У тебя там мозги совсем вскипели? Если я что-то и помню чётко, так это то, что ты сопротивлялся.

— Недостаточно... — выдыхает Земо, вцепляясь в руку крепче, потому что Джеймс пытается её убрать. — Я не смог... не смог противиться соблазну.

Джеймс оставляет руку на месте, но замолкает. Земо заставляет себя посмотреть на него. Но взгляд его направлен куда-то вдаль, сквозь Земо.

— Ты не в себе, — произносит Джеймс глухо.

Земо мог бы напомнить ему, что именно Сэм рассказал им про назначение этой субстанции. Мог бы через яркий пример доказать, что действительно не способен в этом состоянии врать — хоть и звучит временами как идиот. Но всё это слишком сложно и долго, да и компресс уже не настолько охлаждает лоб.

— То, что сейчас я готов душу продать, чтобы поселиться у тебя между бёдер, не значит, что вчера я бы от этого отказался.

Он гладит напоследок металлические пальцы и ослабляет хватку, позволяя Джеймсу убрать руку. От движения компресс съезжает на глаза. В повисшей тишине Земо слышит только собственное неровное дыхание. Джеймс уйдёт, и он останется один на один со своей проблемой. Как и предполагалось изначально. Не предполагалось только признание собственного лицемерия.

Два металлических пальца почти невесомо касаются его губ — и все прочие мысли мгновенно уходят на дальний план. Земо касается холодных подушечек кончиком языка — вибраниум по вкусу не похож ни на какой другой металл, которому довелось побывать у него во рту так или иначе. Пальцы остаются на месте, так что Земо смелеет и облизывает ближние фаланги, чувствуя стыки их пластинок и мечтая, чтобы текстура вибраниума отпечаталась у него на коже. Приподняв голову, он обхватывает их губами и принимается посасывать, водя языком по нижней стороне. Пальцы то и дело выскальзывают изо рта, и Земо тянется за ними всё дальше и выше, пока не приходится опереться на локти. А в следующее мгновение пальцы исчезают вместе с закрывавшей ему обзор тканью — но возмутиться он не успевает, потому что Джеймс берёт его за подбородок и целует.

Поцелуй одновременно похож и не похож на тот, который они разделили у стены лабораторного коридора. Губы Джеймса всё такие же мягкие и требовательные, щетина такая же колючая. Но хватка на подбородке куда более деликатная, и в стонах Земо куда больше энтузиазма, чем тогда. Джеймс нависает над ним, выставив вперёд свободную руку. Его футболка пахнет дешёвым стиральным порошком, но Земо готов дышать только им до конца жизни, если Джеймс продолжит касаться его.

— Ляг на меня, — выдыхает Земо, как только тот отстраняется, чтобы дать им обоим отдышаться.

Джеймс озадаченно моргает, но подчиняется. С минуту Земо позволяет себе просто насладиться тяжестью его тела — ощущение великолепное, как ему и представлялось. Для идеала не хватает лишь одного. Земо хочет было вытянуть руки над головой, чтобы их можно было прижать к подушке, но Джеймс снова целует его, и они сами собой взлетают к его лицу.

Жар, до того мешавший думать и даже двигаться, словно ослабевает, словно превращается в энергию. Земо чудится, что внутри у него вечный двигатель, вот только машина он, к сожалению, исключительно однозадачная. Он гладит Джеймса по щекам, а когда тот немного сдвигается и проезжается бедром ему по члену, скрытому под слоями одежды, снова стонет, на этот раз в голос и совершенно бесстыже. Наконец-то, наконец-то, наконец-то. Он влюблён в это бедро, готов посвящать ему сонеты и песни.

Джеймс смеётся — это очень приятный звук.

— Я тоже болтал без умолку тогда? — спрашивает он, приподнимаясь на локтях, чтобы было удобнее тереться.

— Я не помню... — честно говорит Земо, потому что чем дальше, тем меньше он способен сформулировать хоть одну связную мысль, не то что вспоминать детали произошедшего несколько дней назад. — Я слишком... ах... был занят...

— Занят мной. — Джеймс кусает его за шею и начинает интенсивнее двигать бёдрами, отчего Земо на мгновение забывает, как дышать. — Да?

— Да... нет... я не помню, не знаю. — Земо не представляет, о чём они только что говорили. Он готов сказать что угодно, лишь бы Джеймс не останавливался. Он надеется, что среди его ответов есть правильный.

Джеймс поднимается с кровати, и Земо паникует: он сказал что-то не то, он всё испортил, он...

— Я никуда не ухожу.

Резкими движениями Джеймс начинает стягивать джинсы — Земо сразу успокаивается и садится, чтобы дотянуться до его члена, освобождённого из плена нижнего белья. Но прежде чем он успевает припасть к горячей плоти губами, Джеймс толкает его обратно на подушку.

— Ценю твой энтузиазм, но оставим это на следующий раз, — поясняет он, расстёгивая домашние брюки Земо и также стаскивая их вместе с бельём. Затем он опускается обратно и обхватывает оба их члена правой рукой.

— У меня есть... — Земо не глядя хлопает рукой по прикроватной тумбе и тут же спрашивает себя, стоит ли отвлекаться на такие пустяки, как смазка, когда и так хорошо. Но Джеймс довольно быстро вытаскивает её из ящичка, зубами отвинчивает крышку и вскоре продолжает начатое.

Кажется, Джеймс говорит ему что-то ещё, но мозг Земо этого уже не фиксирует. Всё, что сейчас есть в мире, это член Джеймса поверх его, рука Джеймса и зубы Джеймса на его шее. Есть только запах пота и стирального порошка. Есть только звук дыхания Джеймса.

Земо растворяется в этих ощущениях, в невыносимом удовольствии, во вновь охватившем его жаре. Он не слышит себя, не знает, чем заняты его руки, он хочет, чтобы это не кончалось никогда.

Пальцы Джеймса между их животами скользят всё быстрее, и Земо чувствует, что дрожит, что становится тяжело дышать, что ещё немного, и он...

Он открывает глаза. Всё его тело как будто придавлено к кровати мешком с цементом. Нет сил даже приподнять голову. Земо устало моргает. Потом открывает рот и понимает, что в горле пересохло и он не может выдавить из себя ни звука. Глаза его закрываются, и он проваливается в сон.

Когда он просыпается в следующий раз, рядом с кроватью сидит Джеймс. Земо не успевает даже попытаться что-нибудь сказать, Джеймс приподнимает ему голову, и подносит стакан с водой к губам. Земо жадно пьёт.

— Не спеши, — комментирует Джеймс. — Не хватало ещё подавиться. Сэм сказал, чтобы я за тобой присмотрел, потому что он собирается прикончить нас обоих.

Земо слабо улыбается и продолжает пить. Вода в стакане заканчивается, и Джеймс убирает его, но рука на затылке Земо остаётся. Вибраниум слегка охлаждает тяжёлую голову. Земо сглатывает, вспоминая его вкус. Вспомнить что-либо, помимо этого, уже сложнее: все события последних дней как будто обёрнуты в плёнку, из-за которой изредка пробивается звук или картинка. Причину этого состояния, однако, он помнит чётко.

— Сколько я проспал?

— Почти сутки, — отвечает Джеймс после короткой паузы.

Земо удивлённо выдыхает.

— Полагаю, я должен попросить...

— Нет, хватит извиняться, — прерывает его Джеймс. Он опускает голову Земо обратно на подушку. — Щ.И.Т. сообщил, что передаст все данные по лаборатории в М.Е.Ч. и что мы с тобой на карантине, пока они не доисследуют эту пыльцу.

— Оу? — только и может выдавить из себя Земо, чувствуя нарастающую нервозность. Сэма, скорее всего, тоже поместят в карантин и не позволят вернуться сюда какое-то время. Значит, они будут заперты тут вдвоём на неопределённый срок...

Тишину прорезает звук урчащего желудка. Джеймс со смешком поднимается со стула.

— Посмотрю, что можно приготовить из того, что есть.

— Джеймс, — окликает его Земо. Тот оборачивается в дверях. — У меня не было возможности спросить раньше... Как ты?

Прежде чем ответить, Джеймс открывает рот, закрывает его, приподнимает брови, смотрит себе под ноги, потом — с улыбкой — куда-то в стену.

— Сейчас — намного лучше. Я... кое-что вспомнил.

Живот скручивает и на этот раз не от голода. Земо ждёт продолжения.

— Я и до того знал, что язык у тебя подвешен, но тогда... — Джеймс посылает ему почти смущённый взгляд. Почти — потому что губы его растянуты в лукавой улыбке. — Я думаю, я не прочь послушать что-нибудь ещё.

И выходит из комнаты.