Debes, ergo potes [Должен, значит, можешь].
Это не работало. Как бы он ни старался.
Долг стал занесенным ярмом: не сомкнувшись на шее обязанностью тянуть повозку, он заставлял задыхаться от собственных бессилия и глупости – ведь Бакалавр понимал, что его переиграли.
С Кларой... такого ощущения не было.
Нет, разумеется, он не доверял ей – но понимал, что она такая же игрушка в руках Властей, как и он. Их объединяло это знание; сильнее, чем несколько дней назад объединял общий враг.
Впрочем... как оказалось, в сущности это было одним и тем же.
Nemo sapiens, nisi patiens [Никто не мудр, если не терпелив] – уж чего-чего, а времени мудрствовать у них теперь было в избытке. Испортив Властям игру, Бакалавр также понимал, несмотря на уязвляющее разочарование – они не всесильны. Они, по крайней мере, на время, потеряли интерес.
Ему это на руку, Hominis est errare, insipientis perseverare [Человеку свойственно ошибаться, глупцу – упорствовать] – в непокорной груди теплилась надежда, что если третьей вспышке быть, он будет к этому готов.
И он... будет не один. У них с Гаруспиком и... Кларой все же получилось прийти к какому-никакому, а хрупкому миру. Хотя над взаимопониманием им всем еще придется поработать.
Три столпа города... Membra sumus corporis magni [Мы – члены большого тела (мы – вместе)].
Бакалавр смутно помнит, как ступил в Многогранник впервые. Поднимался ли он снизу вверх по картонной копии лестницы в небо, чтобы остаться разочарованным, или же напротив, спускался вниз, пока не понял, что идти дальше некуда?
О, дети сновали вокруг – погруженные в свои видения, заставляя сомневаться в остатках ускользающего измученного песчанкой разума. Но они видели – что-то – и они были в безопасности здесь во время вспышки; это было достаточным доказательством того, что Многогранник обладал необычным свойством и как минимум часть молвы о нем была правдой.
И как же ему, язвительному основателю танатики, хотелось на мгновение стать ребенком, чтобы увидеть...
Они поднялись (или спустились?) на средний пролет. Даниил не сомневался и в том, что Са... Чудотворница, как ее теперь звали, также обладает силой.
Не сомневался во время чумы (разве что в ее природе), убедился еще раз вчера, когда она заставила исчезнуть остатки крыс и заодно каким-то образом... а впрочем, неважно.
Небольшая дырка на змеином плаще говорила сама за себя. Цена за научное (и самую малость – человеческое) любопытство.
– Мне нужно будет коснуться тебя, – напоминает она. Как тактично с ее стороны назвать это прикосновением.
– Я помню, – коротко бурчит он за неимением лучшего ответа.
Что ему откроется? Мечты из детства? Реализация грез, терзающих его сейчас? Но какой она будет, если сейчас он как раз и хочет узнать, что же такого показывает гений Стаматиных детям, что сам создатель топит себя в твирине? Что дети, попав сюда единожды, совершенно не хотят уходить?
Клара помогает ему встать у расчерченного двумя непропорциональными отрезками края. Бакалавр чувствует ее присутствие, понимает, что она ждет, когда он будет готов.
Нет, ему нелегко будет расслабиться, но это то, чего он хотел, настаивает разум. Знания. Конца неизвестности.
Нервно дергающееся сердце, уже единожды признавшее свою слабость, на очередное мгновение замирает. Конец – это новое начало.
Бакалавр делает глубокий вдох, позволяя воздуху (есть ли тут воздух?) наполнить разбухшие ватой внутренности.
– Обнимай, – твердо говорит он, сжимая челюсть, и смотрит прямо перед собой.
Хрупкие ладони смыкаются поперек его солнечного сплетения без капли смятения, а к спине прижимается мягкая грудь. Он решил бы, что для нее это сродни исследованиям – для него, только откуда-то знает, что это не так. Страсть – одного свойства; ощущения – другого.
– Закрой глаза, – повелевает она, и Даниил подчиняется, отчего-то внезапно не находя в себе желания анализировать дальше.
Тело наливается трепетом, присутствием чего-то свыше, и он сглатывает, вглядываясь в темноту собственных век.
– Обнимай, – звучит мягко, отдаваясь легким чувством потери тепла позади себя – но отчетливым знанием того, что Самозванка, о да, Самозванка стоит сейчас перед ним, проворачивая очередной трюк.
Сердце пропускает удар.
Даниил подчиняется. С закрытыми глазами переступить через себя легче – это будто не его желание, решение, и ощущение ее, человеческого тепла, вовсе не... располагает. Не подтверждает зарождающиеся чувства и опасения.
Мягкие пальцы проходятся по его лбу и щекам – это знак.
Даниил открывает глаза и видит.