Смущение.

Эймон отчётливо понимает, что вид другого человека почти без одежды должен вызывать смущение. Глядя на Натана, педантично развешивающего свои рубашку и жилет, он ощущает лишь странно тревожное копошение в груди.

— Как ты?

Глупый вопрос, заданный, чтобы не было так тихо. Снаружи гаркают моряки и бушуют волны о борт, но Эймону кажется, что тишина сейчас проломит ему череп.

Не оборачиваясь, Натан нервно смеётся. На спине и плечах у него — белые крупицы морской соли по крупным шрамам, как от ожогов.

— Если честно, я думал, что не умею плавать, но, видимо, ошибся. Скажу так — неожиданно приятная ошибка.

Нестерпимо хочется стряхнуть эту соль, как ненужное напоминание. Эймон понимает, что не стоит этого делать, но проводит ладонью по холодному плечу. На пальцах остаётся немного песка и соли.

Кажется, время на несколько секунд остановилось. Эймон почти покадрово видит, как со светлых прядей скатывается капля морской воды и исчезает где-то вдоль позвоночника, как замирает каждая мышца в теле Натана и как собственные пальцы касаются чужих мокрых волос, приоткрывая шею.

Вот теперь Эймон ощущает, что Натан почти обнажён, а у него горит от смущения лицо. И он совершает самую большую ошибку в своей жизни — осторожно целует рубцы шрамов на плече. Солёно.

Натан молчит, и Эймон считает долгие секунды. Одна. Две. Три. Ловит чужой выдох. Такой, как перед прыжком в тёмную воду, полную чудовищ.

— Эймон.

Глаза встречают сомнения. Мягкое касание холодной ладони к щеке не помогает от странного головокружения, вызванного звуком его голоса, но Эймон не хочет, чтобы оно прекращалось, он мягко касается пальцами его ладони, и отвратительная глупость слетает с губ прежде, чем он успевает вернуть себе здравый рассудок:

— Ты позволишь мне поцеловать тебя?..

Мягкая улыбка выбивает из груди весь воздух. Натан не выглядит смущённым вопросом, не выглядит и удивлённым, он будто бы ждал этого, и у Эймона всё внутри сжимается. Это неправильно. Его не привлекают мужчины. Даже если Натан кажется ему приятным человеком, даже если об этом никто не узнает, Эймон станет позором для своей семьи. Эймон уже позор своей семьи, не способный уберечь самых близких.

— Да.

Эймон ни за что не признает, что напуган своей же просьбой. Он взрослый человек, совершивший ошибку, он не может развернуться и выйти, сделать вид, будто бы ничего не было. Собственное сердце колотится с такой силой, что может сломать ему рёбра.

— Волнуешься?

Холодные пальцы Натана касаются его ладони, а лицо становится близко-близко. Тёплое — в отличие от рук — дыхание почти обжигает ему губы, и Эймон закрывает глаза, ощущая тот самый прыжок в тёмную воду. Он взрослый человек, способный нести ответственность за свои слова и поступки.

Поцелуй Натана сильно отдаёт солью, и Эймон замирает на секунду с ощущением жжения на обкусанных губах. Неправильно это. Волнение ощущается инородным предметом в груди. Омерзительно.

Целовать Натана не неприятно. Мягко и солёно, но не неприятно. Эймон чувствует, как ледяными иглами ему простреливает позвоночник, и строгий голос говорит об ответственности и порядочности. Неправильно.

Он выходит из каюты раньше, чем Натан находит слова. Нельзя так, но Эймон чувствует, как тошнота подкатывает к горлу. У него нет морской болезни, но когда матрос спрашивает, он лжёт. Потому что он позор своей семьи, достойный жалостливого взгляда от незнакомого парнишки.

До Монийской империи плыть ещё неделю.