Вернись…

Прошу, вернись ко мне Изуку…

Без тебя я…

Мидория Изуку!

Всё трещало, трещало, трещало по швам, когда он задыхался, волосы рвал, спотыкаясь, падая вновь и вновь. Кацуки без остановки бежал вперед. Всё ломалось, крушилось, как поезд, а в душе пустота, тишиной обросла. Дома за домами мелькали, прохожие дико вдогонку кричали, но Бакуго мчался…

В голове всё визжало, и он чувствовал, как с визгом взрывались его запотевшие руки. Запах гари и опаленных волос заполнил легкие, оставляя липкий осадок, скапливающийся на стенках, мешающий дышать… Он не мог дышать… Одежда душила, сдавливала в мертвой хватке, и Бакуго ощущал это. Чужое, холодное прикосновение к своему затылку и едкий шепот на задворках сознания, проклинающий его. Кацуки взвыл, падая на колени, а взгляд обезумевший устремился вдаль… На мрачное, скучное небо и на безлюдный перекресток, где рыжий кот ехидно дергал усами, уставившись ему прямо в глаза. Бакуго задрожал, поднимаясь, игнорируя кошачий такой человечный взгляд, пронзающий его сердце, и побежал. В место его тлеющей надежды. В квартиру Мидории Изуку, к единственному человеку, который просто не мог забыть его…

— Тетушка Инко! Откройте, черт возьми, блять! — запыхался Бакуго, сдирая кожу с ладоней, чувствуя взрывы, оставляющие копоть. Запах гари…сладкий и горький. Запах отчаяния, смешанный с кровью. Кацуки плакал, но упрямо вытирал влагу, хмурясь. Он не мог, но Бакуго так устал. Так устал быть без Изуку. Так невыносимо болезненно. Так тоскливо, безнадёжно. — Блять! Блять! Тетушка Инко! — закричал Кацуки, стуча кулаками по двери квартиры. Так громко и нетерпеливо. Его не было. Изуку не было ни в академии, ни в общежитии. Его комната, наполненная лишь пылью, была пуста, словно там никто никогда не жил. Так будто Мидория Изуку не существовал.

Бакуго сходил с ума.

— Кацу-кун? — взволнованно позвала Инко, открыв дверь. Бакуго споткнулся, цепляясь за свои ноги и падая. У него не было сил. Кацуки так устал. Глаза жгло, а горло першило и кололо от криков. Он еще никогда так не кричал, не таким образом. — Ты в порядке? Что случилось? — на грани слез спросила Мидория Инко, упав на колени перед Бакуго. Да… Изуку и Инко всегда были похожими. Такими плаксами… Изуку… Почему видеть слезы тетушки Инко так болезненно? Кацуки чувствовал, что он что-то у нее украл. Изуку. Он украл у нее сына. Украл своим эгоизмом и лицемерием.

«Что-то случилось, Каччан?»

«Твои друзья волновались и я подумал…»

Мидория Изуку! Мидория Изу…

— Где, где Де… Изуку? — тихо, с дрожащим голосом Кацуки вцепился в руки женщины, чувствуя тошноту. Ему захотелось рвать, когда лицо Мидории Инко скривилось в гримасе. Бакуго дернулся, будто получил пощечину, видя, как глаза женщины опустели, а губы дернулись в кривой линии, возвращаясь к выражению беспокойства. Снова слезливое выражение лица, снова касаясь своими руками его лица, умоляя лишь глазами сказать, что он в порядке. — Изуку, где он?

— Кацу-кун? Ты в порядке? Что случилось? — Бакуго побелел, чувствуя онемение. Слезы застыли на глазах в неверие, когда остатки от его сердца упали им прямо в ноги.

— Ваш сын, Изу…

— Кацу-кун? Ты в порядке? Что случилось?

— Ваш сын…

— Кацу-кун?

Бакуго закричал, хватаясь за голову, чувствуя запах гари и слыша обеспокоенные крики женщины. Кацуки рыдал, крича, срывая голос, совсем не заботясь, что его услышат соседи. Ведь всё это фальшивка. Всё это лишь ложь, выдуманная, чтобы его проучить. Ведь мир не мог существовать.

Потому что их должно быть двоя.

Бакуго один.

Без него.

Без Мидории Изуку.

рия…ку… Мидория Изуку!

— Тетушка, у вас когда-нибудь были дети? — устало и безжизненно спросил Кацуки, посмотрев в ее испуганные глаза. Бакуго прижался к теплым объятиям Инко, которая мягко покачивала их из стороны в сторону, убаюкивая. Женщина промычала, беспокойно щурясь, но мягко продолжая напевать успокаивающие слова. Они молчали, думая о своем, вглядываясь в выражения лиц друг друга. Кацуки сонливо склонил голову, потупив взгляд, переводя дыхание. — Тетушка?

— Кацу-кун сегодня такой странный, — заметила Инко, прикрывая глаза и поглаживая колючие волосы Бакуго, — я всегда мечтала о ребенке, но у меня его никогда не было. Мы с мужем так много раз пытались, но, похоже, нам не суждено стать родителями, как Мицу-чан. Ей так повезло, у нее вырос такой замечательный сын, Кацу-кун, — ласково произнесла Мидория, касаясь своими пухленькими ручками заплаканного лица Кацуки. Бакуго сморщился, закусив губу. Его глаза болели. Вина обжигала сетчатку, выжигая в ней крики агонии, — сегодня что-то произошло? Мне нужно позвонить Мицу-чан?

— Нет… Нет… Я в порядке, благодаря Тетушке мне лучше, — торопливо произнес Бакуго, поднимаясь на ноги и бросая последний виноватый взгляд на женщину. Кацуки побежал вниз, как можно дальше от дома, — я не такой хороший, тетушка, — прошептал Бакуго в никуда.

— Кацу-кун? Кацуки, подожди!

Потому что вашего сына здесь нет из-за меня.

Всё было, как в тумане. Его желудок сводило спазмами, едкая горечь сочилась из его рта рвотой. Руки дрожали, а ноги сводило судорогой. Всё его тело стало комком нервов. Ему казалось, что он вот-вот лопнет от ужаса. В ушах звенело, а в глазах стояла пелена и обезображенное лицо мужчины. Кацуки уже ничего не понимал. Бакуго дергался, сжимая руками землю, в голове была мешанина или же просто банка червей, копошащихся в ожидании смерти, вслед за другой дохлой живностью в его теле.

Бакуго был здесь так долго. Дни смешались воедино, как жалкая тухлая рыба на дне аквариума. Всё, что он когда-либо знал здесь, было ничем. Люди, которыми он дорожил, были мертвы, а Изуку не существовало вовсе. Каждая попытка приводила лишь к одному. Никто не знал Мидорию Изуку. Стоило ему начать проявлять настойчивость, как мир словно смеялся над ним, повторяя одно и то же. Это было похоже на испорченную пластинку, которая зацикливается на одном и том же куплете, не доходя до самых важных слов.

Бакуго сходил с ума.

— Детектив Цукаучи, да я же говорю вам! Мидория Изуку! Преемник Всемогущего! — разочарованно, в отчаянии умолял Бакуго. Жалко, пытаясь достучаться, в который раз повторяя одно и тоже, но лицо мужчины было пустым. Оно искажалось каждый раз, когда он произносил имя Деку, умолял поверить, что всё не так. Всемогущий не мог быть мертв, как и Айзава-сенсей, четырехглазый, лягушка. Детектив не менялся, больше похожий на куклу со своим сценарием. Даже его причуда, словно сговорившись, кричала, что он лгал. Ложь, такая большая и соленая. Кацуки упал, хватаясь за штанину мужчины, когда его глаза были похожи на черную бездну. Пустота этих глаз пожирала, а ледяной голос резал без наркоза.

— О каком преемнике ты говоришь? — страшно спросил Цукаучи Наомаса, приближаясь к Кацуки. Бакуго взорвался, отталкивая руку мужчины, как делал это сотни раз, и сорвался, побежал так далеко, как только мог. Всё было таким реальным, но таким же сюрреалистичным.

Всё было неправильно. Так чертовски не правильно, блять.

Как сильно бы Бакуго ни кричал, никто так и не откликнулся.

Здесь был только Бакуго, это не было Кацуки.

Потому что здесь не было Мидории Изуку.

Потому что здесь были мертвы те, кто должен жить.

И он был здесь, потому что эгоист.

Мидория Изуку! Мидория! Изуку!

Изуку!

Прошу… Вернись.

И он сорвался с места, спотыкаясь и мечтая лишь об одном… Увидеть, что ошибся.

Вернись… Прошу, вернись ко мне Изуку…

Без тебя я…

Задыхаюсь.

И Бакуго остановился, поднимая взгляд вдаль на хмурое, скучное небо, снова на безлюдный перекресток. Кацуки задрожал, вглядываясь в пустоту, вслушиваясь в тишину, где в ответ лишь задумчивый взгляд рыжего одичавшего кота. Бакуго зарыдал, громко и безнадежно, дрожа, падая на колени, содрогаясь. Он чувствовал запах гари и слышал кошачий вой, а за спиной пустота… Это жизнь без него.

— Изуку…

— Прошу, вернись ко мне, Изуку! — в сердцах прокричал Кацуки, зажмурив глаза. В последний раз… — Мидория Изуку!

И мир изменился.

— Каччан?! Эй, Каччан, тебе плохо? Ты внезапно упал! — взволнованно закричал Изуку, испуганно уставившись на подрагивающие плечи Кацуки. Мидория двинулся, потянувшись руками к Бакуго, но Кацуки испуганно вздрогнул, уставившись в столь знакомые, желанные и живые глаза.

— Каччан… — плаксиво позвал его Мидория, взвизгнув, когда Кацуки кинулся на него. Его голос сорвался, став лишь жалким хрипом, когда он повторял это имя.

Изуку. Изуку. Изуку.

Мидория Изуку.

Он был здесь.

И Бакуго уставился вдаль, и там не было мрачного, скучного неба, и безлюдного перекрестка тоже не было.

Потому что они были здесь.

— Больше никогда не уходи, Изуку, — умолял Кацуки, обнимая Мидорию крепко и нежно, так, словно самое ценное в мире, потому что так и было.

— Каччан, о чем ты… Разве я куда-то уходил? — непонимающе спросил Изуку, покраснев до самых кончиков ушей, не зная, куда себя деть. Мидория Изуку чувствовал, как сильно бьется его сердце, так же сильно, как Бакуго прижался, уткнувшись заплаканным лицом ему в плечо. — Ты такой странный сегодня, Каччан. Ты точно в порядке?

— Нет… Я не в порядке, чертовски не в порядке… Поэтому не уходи, Изуку, — влажно рассмеялся Кацуки, всхлипнув. Изуку вздохнул, обнимая в ответ, не до конца понимая, что произошло.

— Каччан… Мне тяжело.

— Не уходи!

И мир изменился, так, словно вернул что-то важное.

Бакуго был счастлив.

Потому что Бакуго без Мидории Изуку — не Кацуки.

Рыжий кот ласково прильнул к их ногам, тоже радостный.

И не был он вовсе одичавшим.

Без него — пустота, с ним — бесконечность,

Мир без него представлялся не вечным,

Я кричал целый вечер,

Но пустота погасила лишь свечи.

Свечи потухли,

Мир вокруг рухнул,

Я бегал по кругу,

Звал тебя всюду.

Но вокруг пустота, Этот мир без тебя.