Звёздная осень–спасения нет

–Ты сам понимаешь, что за херню ты сморозил?

Мари стояла возле стола Стенли, помешивая кофе. Взгляд у неё был настолько уставший, даже заёбанный, будто прямо сейчас она готова упасть в ноги и молить, чтобы это всё прекратилось.

Стенли обычно говорит на работе только с ней и Таймом, имя, к слову, они выбрали сами, потому что это был человек загадка–появлялся на работе внезапно, исчезал также, даже руководство на это смотрело сквозь пальцы, работал вроде в срок и всегда-всегда спрашивал время, даже если сам знал.

—Почему херня то?,–Стенли дуется, складывает руки на груди, хмурит брови и сдувает прядь волос.

–А потому что, так и есть,–Мариэлла кивает сама себе и ставит стаканчик кофе на стол,— Ты вообще видишь как смотрит он на тебя и ты на него? Мне иногда страшно, что вы друг друга задушите своей нежнятиной бесконечной.

Стенли цокает и совсем немного щеки покрываются легчайшим налётом смущения–да, они работают вместе, да, вокруг всегда были и есть люди, да, плывёт и воет Стенли с него бессовестно и основательно. Он прячется за кружкой кофе и пытается верить, что Мари не прокляла его где-то со своими картами таро, она вообще-то и сказала с самого начала, что Нар к нему относится крайне и очень хорошо. Даже слишком.

–Стенли, ну ты серьёзно про это вообще? Вы живёте вместе–Нар человек принципов. При чем железных максимально, без права на чужое мнение. Ты думаешь он бы не высказал тебе всё хреновое и не погнал бы тебя ссаными тряпками, если бы его не устраивал, даже не знаю, ты весь и полностью?

Мари занимает в жизни Стенли долю адекватности, хоть кто-то менее бешеный должен быть в дружбе на долю рассудительнее и выпавшей из несправедливого мира, являясь лучшей девочкой среди выпавших. Такие люди случаются с тобой раз и навсегда.

–Я просто, ну–Я? Блять, Мари, я на первом свидании убежал к собаке, потому что она выглядела грустно и её нужно было погладить! А про знание жестового языка! Он же не мог его выучить для меня одного? Не мог же...

Мариэлла в открытую ржёт с его мыслительных процессов–она правда хотела бы переубедить друга, своего родного, что он не какая-то серая мышь, а Стенли! Сам факт имени должен заставить восхищенно вздыхать и Мариэлла не терпит другого мнения, а если так не считает сам Стенли, то можно и разочек в голову дать.

–Ой, иди в задницу.

Обед подходил к концу–а неуверенность Стенли в завтрашнем дне только появляется на горизонте, скрываясь за смешками и хихиканьем.

Жизнь пестрит красками и её хочется жить, в чем Стенли не всегда уверен. Иногда от красок тянет выблевать свой мозг и никогда больше не думать, не чувствовать, не жить–слишком много звуков, картинок, мыслей, людей, всего. Именно в такие дни, Стенли неистово ненавидит тот факт, что он работает–всё вокруг душит и сжимает рёбра, невозможно, кошмарно. Тиканье часов обычно успокаивает, но сейчас хочется схватить и вырвать все механизмы, каждую детальку стоптать в пыль.

Он весь день пытается ретироваться от всех: закрывается в кабинете; меньше, чем обычно, использует голос; почти шипит на звук обращения к нему. Больше всего не хотелось бы прятаться в подсобке от Нара, но даже его сейчас было бы много. Стенли понимает, что оставил рабочее место, Нара и всех-всех не предупредив, но ещё хотя бы пять минут нахождения в офисе и он бы задохнулся, его бы сжало стальными тисками тревоги.

Стенли пытается вжаться в себя, глубоко дышать, сжимает и разжимает руки–на автопилоте, без единой мысли в голове про это. Закусывать губы не помогает от накатывающих рек из глаз, больно царапается ком в горле и совсем-совсем не хочется дышать.

Мыслей или нет или их настолько много, что ухватиться хотя бы за одну невозможно и может быть, стоило бы позвать Нара, чтобы поймал Стенли в тёплые руки, вернул в офис, в настоящее.

Как же он уже заебал Нара со своими выпадами, да? Наверное, к лучшему, что Нар не видит как Стенли смывает очередной волоной ненависти к миру, к себе, к людям, к мыслям–он не может объяснить какого это–быть задушеным под прессом возбудителей в этом мире и не найти путь наружу из душащего сознания. Дверь в подсобку тихо скрипит и Стенли молниеносно поднимает взгляд и видит встревоженные глаза, испуганное лицо и стыд накрывает плотным одеялом, но прямо сейчас Стенли лучше задохнется под ним, чем посмотрит в глаза, чем скажет, что больше не выносит, что больше не может–он справится сам, никто не обязан выносить его самого и его штормы.

–Стенли?

Стенли не хочет слышать–нежные, любимые, сладкие нотки волнения, нежность в отзвонах колоколов в голове. Если он услышит волнение за него— больше сдерживаться не выйдет и его не выдержат, не поймут, не примут, забудут, оставят. Мышцы сводит фантомной болью, глаза не хотят видеть.

–Стенли, пожалуйста.

Рядом со Стенли садится Нар и Стенли не хочет этого. Пожалуйста, встань, ты же будешь весь в пыли, а нам ещё работать, ты такой красивый, я порчу тебя каждой секундой. Из Стенли взрывом бомбы хлынули все раны, а так не хочется чтобы полоснуло виной, но она всегда рядом.

Нар с трудом набирает воздух в грудь–что-то внутри с каждым разом трещит и вопит о спасении. Он остаётся рядом.

–Собираешься?

–Нет.

–Чего это?

–Я позорник и место мне на грядке укропа.

Выходить в свет это самое трудное испытание–Стенли бешеный и не вписывается в него, он лишний и неподходящий ко всему движению. Доказательство, что он недостоин Нара. Он понятия не имеет, почему с ним всё ещё неизменным рядом, почему не оставят на разрушенном маяке в ураган—Стенли не стоит этого, он не заслужил, чтобы быть.

–Место тебе, дорогой мой, выйти из этой комнаты и пойти со мной на небольшую лекцию. Ну ты же мой редактор! Как я без тебя?

Точно, он нужен Нару просто потому что выполняет работу, просто потому что справляется с ней, просто потому что есть, видимо, небольшой кон привязанности.

Стенли пытается не показать на лице какие мысли проносились со скоростью света в голове, закусывает щеку и всеми силами натягивает на себя ленивый вид–он устал, он больше не может, он не справляется с собой, но это не должно мешать другим.

–Я люблю людей.

–Конечно, "верю",—Нар закатывает глаза, скрещивает руки на груди и прижимается к дверному косяку.

–Я никогда не вру.

–Определённо, естественно.

–Я не хочу идти.

–Да чтоб тебя метеоритом прихлопнуло.

Стенли хихикает совсем тихо, а в глазах стоит муть, как будто вылилось за края болото. Ведро мурлычет рядом и смотрит за ними двумя, готовясь вот-вот сделать очередную кошачью глупость, но остаётся на месте.

Нар как-то затихает и смотрит с такой тоской, что озноб бьёт с кулака куда-то в грудь.

–И всё таки, Стенли, ты правда просто не хочешь? Да?

–Да. Я сегодня не в ресурсе.

Как же очаровательно Нар перебирает волосы в своём коротком хвостике, как же сильно Стенли теперь связан с ним неотрывно. Виноградными лозами охватывает тревога и Стенли не хочет остаться в чужой памяти обрывком воспоминаний.

Метро пустое и прямо сейчас оно только для них двоих, катит свои вагоны и стучит по рельсам, отбивает замечательный ритм в голову. Нар поехал бы на машине, но метро как-то выглядело соблазнительно, шептало зазывающие мантры, а ещё можно бессовестно брать Стенли за руку и отсчитывать пульс, удостоверение для себя, что родной и дорогой человек–не сказка, не вымысел свихнувшегося мозга, который устал писать и исписался, решился выдумать такого звёздного мальчика.

Тусклый свет, сейчас бы баловаться и дурить, но они и без тусколого света всегда балованные дураки.

–Сейчас бы пива.

–Ты испортил сейчас весь момент.

–Какой?

–Душевный.

–Я искренне считаю, что пиво–вполне душевно.

–Тогда иди и лобызайся с ним, а ко мне не надо лезть. Не хочется со мной делить атмосферу и дыхание, и не надо.

Стенли прижимается ближе, кладёт голову на плечо и чувствует под щекой мягкий кардиган, жёлтый, как цыплёнок. Поцелуй приходится на щёку, на лоб, на подбородок–так хочется сейчас сгореть. Боковым зрением видно, как покрываются щёки красным и так хорошо, что вагон для них двоих и Стенли забирает этот момент себе, целиком, полностью, сохраняет в папке "самое важное" где-то в сердце.

–Ну чего ты.

–Ничего. Если не хочешь со мной душеные моменты обсуждать, так и скажи. Я приму твоё наплевательское отношение к моим светлым мыслям и разойдёмся с хлопушками.

–Нар,–тянет последнюю букву и почти чувствует, как чужое тело покрывается мурашками.

Нар копошится в телефоне и пытается унять бешеный стук сердца и как же вовремя кидают видео в общий чат. В видео–Тайм, не смотря на рабочий стол, разбирает документацию, параллельно пишет отчёт и всё это почти с закрытыми глазами, а где-то на фоне включенно видео о "Тарковском".

–Он в ударе или его ударило?

–Меня бы так ударило.

–Ты и так ударенный электрическим зарядом. Вечно где-то влезаешь и не понятно–из какого шкафа ты вывалишься на этот раз.

–Из любого, который поближе к тебе. А ты про хлопушки серьёзно? Я хочу.

–Ты опять всё испортил. Поздравляю, Стенли, ты–балбес.

Время остановилось, следующая станция их и надо бы взять себя в руки, но руки берутся за родной образ, выжженный на обратной стороне век.

Они нашлись друг у друга, просто один ещё не принял.

Город шалит вечером, но с приближающейся осенью тухнет, затихает, проваливается в дрёму и пускает по спине мурашки от тоскливо-холодного ветра. Любить этот город так нельзя, но Нар любит, до беспамятства. Сентябрь не щадит никого, но они вдвоём почему-то неразлучным и сжигающим "вместе".

Нар никогда не одобрял курение, особенно, если оно направлено на Стенли, но если спросить Стенли: "Как вы относитесь к курению?", он со стопроцентной вероятностью ответит "Отношусь".

Как бы Нар не шипел на стремление Стенли убить себя раком лёгких, или-что-там-ещё-может-быть, но переступая через свои принципы, видит как же профиль Стена хорошо ложится на фоне пасмурно-настроенного города и отвести взгляд невозможно, не хочется, не получается, нельзя.

Смотрит, затаивши дыхание, как Стенли своими длинными пальцами, отточенным движением охватывает сигарету, подносит зажигалку и делает затяжку–всё в искусстве порчи лёгких, эстетике выдоха дыма, который развееет ветер, как мысли Нара.

–Мари сказала, что я безответственный увалень.

Голос отдаёт хрипотцой и у Нара мурашки, хочется выть и уткнуться в плечо Клэрис, до конца дня рассказывать как же он облажася с этим мальчиком (за такую кличку он, где-то в мыслях, даёт себе подзатыльник–это взрослый человек, разница в возрасте не показатель, Нар сам ведёт себя как в начале подросткового бешенства).

Приходится вернутся в мир и хлопать глазами–не то чтобы он отрицает позицию Мариэллы, но так может говорить только он, потому что живёт с этим человеком и трудно не заметить динозавра в комнате.

–А она? Вы вместе обычно опаздываете после обеда, потому что вдвоём забываете про работу. Вообще. С концами.

–Ну она права в принципе. Я халатный долбоёб, реально ж не вывожу обычные жизненные штуки. Мне слегка прекрасные хлопья дай и я скажу, что это отличные макароны.

–Во-первых–"слегка пресные", во-вторых–забудь, наконец-то, про своё мнение в вопросе "жизненных штук". Ты и не обязан выносить всё то, что удаётся у других. Это нормально? Почему бы не снизить планку к самому себе?

Стенли выдыхает дым и кивает чему-то у себя в голове–Нар надеется, что он не согласовал план побега в лучший из миров прямо сейчас, а правда принял его слова к бедовой головушке. Как же сильно я тебя люблю, бешеный–насколько же глубоко я в этом болоте.

Осень заламывает пальцы, поглядывает на них искоса и почти ехидно шепчет–именно для вас двоих я останусь подольше, именно вы двое, каким-то образом, каждый раз выживаете со мной.

–Стенли.

Дождь лил всю ночь, а Стенли топит только сейчас. Интонации полностью пропитаны подозрением на его тревожное хлопковое одеяло и, кажется, что наступает момент осознания с каким человеком Нар решил связать себя, отказаться, аккуратно оставить Стенли на этой улице, чтобы мир тёк сквозь решето карих глаз, тихими шагами удалиться из жизни. Стенли ждёт этого момента со смирением и ужасом–я знаю, точно знаю всё это, но если есть ещё хоть шанс получить тебя, пожалуйста, останься.

–Какая это сигарета за вечер? А ещё я хочу этого твоего кофе и я вижу кафе впереди.

Сердце на секунду оставляет свою работу, чтобы начать в следующий миг бешеной яростью колотиться в груди–не сегодня значит. Пожалуйста, давай никогда.

–Третья? Вроде. Я не помню. Не знаю. Почему кофе? Ты же его отрицаешь всеми фибрами души.

–Ну, холодно. А ещё, прости Господи, хочу попробовать эту твою дрянь вызывающую привыкание.

–Может и сигаретку стрельнуть хочешь? Во мне собралась вся дрянь мира.

–Фу, ужас,– Нар кривится и фыркает, будто дым пустили прямо по его лёгким,–Я ещё не настолько отчаялся. Попробую и жди грозной, тоскливой, кошмарной писанины, ясно?

Стенли хохочет и в голове, почему-то, уже появляются буквами тексты Нара, удрученные, пропахшие сигаретами Стенли–красиво.

–Я брошу. Обязательно брошу.

–Курить или нас?

И Стенли замирает в мгновение, потому что он бы никогда, ни за что–всё, что у него когда либо было и будет прямо сейчас морщит нос на запах сигареты.

Не сегодня и не сейчас, но когда время придёт–от Стенли ничего не останется, его устанут любить.

Вокруг зажигаются фары машин, хотя ещё рано, ещё не нужно, зачем так рано, потушите пожалуйста и я продолжу этот вечер на выдохе.

Утро было каким-то подозрительным–хотелось дышать, а не задыхаться, солнце за окном не давило и не выжигало глаза. Стенли ненавидел утра, но сегодня что-то щёлкнуло и силы жить, в принципе, затрещали электрическими искрами в груди.

–Доброе утро! Сегодня–солнце на завтрак!–шторы раскрываются впуская солнечный свет и Нар щурится в недовольствии, чтобы в следующий момент приподняться на руках и чувствовать глубочайший шок.

Рука трогает лоб, приподнимая кудрявую чёлку, раздаётся цоканье и в итоге губы прижимаются ко лбу, чтобы через несколько секунд отстранится.

–Температуры нет. Как сильно и где ты двинулся головой, Родной?

Стенли закатывает глаза и чёлка спадает ниже, чем могла бы быть.

–Понятно, мы больше не будем делать позитивно-настроенные завтраки. Только поминки в честь рабочего дня, я понял.

Нар фыркает и тянется к очкам, картинка мира через них желтит, а так хорошо видеть в чётких очертаниях родное смазливое лицо–жуть.

–Я надеюсь твой моторчик на сегодня не заглохнет раньше времени. Пошли есть твой творческий порыв, прости Господи.

–На всякий случай–я купил хлопья. За подгоревшие края не отвечаю.

Стенли ощущает катастрофу в собственном сознании, взрывы фанфар и огонь в груди–его гладят по голове и хвалят яичницу. Зачем-то в венах пульсируют биты, зачем-то в голове проходят током свои шажки нейроны, зачем-то в глазах двоится и мешает жить, зачем-то хочется избить самого себя, зачем-то в моей жизни появился прекрасный ты, зачем-то спасаясь в тебе и с тобой–всё можно пережить.

В Стенли вся любовь и ненависть к миру.

Осень жестока в этом году, топит дождями и бесит слишком жаркими днями. Только накинутая ветровка сдувается сухим и жарким ветром. Ночь душит пасмурным небом и не даёт взглянуть на пролетающую комету, а так хотелось бы зацепиться за её хвост и сгореть в уголь. Но почему-то спасают горячие губы, спасают надёжные, родные руки, спасает искрящий на свету янтарный взгляд. Променять это на что угодно в мире–сравни греху.

–Нет, ну ты серьёзно сейчас?

Даже по телефонному звонку Стенли чувствует гнетущие слова, который скрываются в интонациях–"иди нахер".

–Серьёзнее некуда.

–Да почему?! Пол офиса будет там, ну Стенли. Просто дома сидеть это не прикольно вообще,–Мариэлла хныкает и Стенли почти видит как она играется со своим маленьким брелочком на телефоне с каким-то анимешным персонажем, вроде, волейболист с черно-белой причёской.

–Мне плохо, мне похуй и у Нара выходной.

–Скорее снег в Африке пойдёт, чем ты прекратишь быть сопливым влюблёнышем.

–Уже пошёл.

–Кто?

–Снег

–Серьёзно?! Только ж осень.

–Нет. В Африке, не у нас.

–Боже, ладно. Ужас какой, вы несёте с собой хаос в мир. Сидите там вдвоём, чтоб вам счастье было! Бесите кошмарно. Обнимаю тебя, до встречи!

Стенли со вздохом убирает телефон в сторону и искренне не понимает: почему остался дома, почему считает, что присутствие Нара дома означает совместное время? Может, Нар хотел бы побыть наедине с собой, в конце концов он писатель и в последнее время от него немного ускользает мысль и желание писать–Стенли переживает за него больше, чем за всё происходящее вокруг него, в нём.

Стенли слышит как открывается входная дверь и хочется, бесконечно, без границ визжать и наброситься с вихрем поцелуев и Стенли не собирается себе в этом отказывать.

Стенли налетает самым лучшим торнадо, кружит по комнате и всё время чмокает в любую часть лица, куда достанет, под визги Нара.

–Ты бешеный! Что ты творишь?!

Стенли падает с Наром на диван и выглядит счастливо. Пока позволяют это делать–он будет. Пока разрешают оставаться рядышком в любом состоянии, даже когда пьяный Нар плачет над их кошечкой, потому что она красивая, хорошая и наша.

Свист колёс проезжающих за окном машин, музыкальный канал по телевизору, звонкое гавканье собачки где-то в парке рядом–всё затихает и Стенли так замечательно уплывать от всего мира. Он держит в своих руках самого прекрасного и замечательного и больше Стенли желать нечего.

Вечер был на их стороне, не шумел, готовил к ласковой субботе, погружал в лентяйство с ног до головы.

Голова Стенли упала на плечо Нара случайно, но осталась там, без единой попытки убраться оттуда.

–А ты знаешь, что Мари–наша фанатка?

Нар в недоумении поднимает брови и отрывается от листания интернетовских сплетен.

–У меня их много, но чтобы Мариэлла? Я польщён.

–Я ей визжал про тебя, когда ты только к нам пришёл.

–Ого.

–Ежедневно расписывал как мы взглядами пересеклись и у меня что-то кольнуло в груди. А она радостно визжала за нас двоих и называла "счастливыми лохами".

–Чего.

–А ещё я почти орал ей в трубку, когда ты записочку оставил на столе в первый раз.

Стенли помнил точно и без пропуска даже единого фрагмента воспоминаний: он заходит в свой кабинет и видит огромную корзину роз. Дыхание спирает, где-то в груди щёлкает и щёки заливает красным. Мариэлла, стоящая рядом, как-то подозрительно молчит и медленно переводит взгляд от букета к Стенли. Часы тихо тикают, кто-то печатает, где-то работает кофейник, а внутри тикает бомба замедленного действия–ещё чуть-чуть и Стенли разорвёт от всего мира вокруг, от конкретного и очаровательного человека.

–А теперь, только попробуй спросить: какие у него намерения?–Мариэлла указывает всей рукой на розы и поворачивается к Стенли лицом, с искрой в глазах настоящего бешенства,– Серьёзные, Стен! Охренеть какие серьёзные!

Стенли тогда где-то пропал, между реальностью и мечтой–ужасно раздражающий, с повышенным ЭГО, не видящий чужого мнения, прекрасный-замечательный-чудесный человек дарит букеты. Никогда он не начнёт с ним личное общение–только в пределах работы. Уже через три месяца в привычку вошёл совместный обед, совместные выходные и просмотр фильмов, совместные прогулки-воспоминания-работы-тексты-будильники-завтраки.

–А мне стоит говорить, что Клэрис терпела примерно тоже самое от меня?

Ого. Стенли утоп в шоке и где-то в груди опять колет и брыкается, щемит сердце и опять хочется сорваться и написать кучу сообщений Мариэлле большими буковками. Ведро мчится сквозь комнаты найдя спрятанный Стенли фантик–он попозже опять его спрячет, больно красивый и хорошо шуршащий.

–Что? Давай, не делай вид, будто это ты один тут расплылся в лужу бессовестных чувств. Я тебя начал обожать с первых переглядок–в тебе какая-то колючесть была. Всем ходил улыбался, а я не понимал: почему все тебя за милого работника принимают? Скрылся за наивностью и ждал пока тебя раскроет, да?

Или накроет, да.

–Ну вообще, я занимал и титул главного героя всех бед в офисе. Если что. Но в принципе прав ты, да. Никто не догадывался, что я вечерами Мари рассказываю кто и где не прав и почему нужно именно этому человеку сходить нахуй.

–Я вот даже не удивлён. Ты–самая настоящая крыска нашего офиса, фу, обожаю тебя жуть.

Стенли готов прослезиться ради этого. Такой душевной речи он ещё не слышал ни от кого и, скорее всего, больше не услышит нигде.

–Зачем ты такой хороший свалился на мою голову?

–Потому что заслужил. Даже большего.

Стенли хохочет и не верит. Нет. Нару положен светлый, сияющий человечек, который не задумывается, просыпаясь, как заснуть обратно и желательно навсегда, который не хочет поближе к рельсам и навстречу к летящим вагонам, который не хочет со скоростью летящего локомотива врезаться головой с высотки дома в асфальт внизу. Нару нужен кто угодно, кроме Стенли.

–Нар, я ещё даже процента от полученного не выслужил. Даже крупицы. Не надо тут мне надежды подавать, на то что я заслуживаю тебя.

–Хватит? Ты правда думаешь, что ты не заслуживаешь всего этого? Думаешь я не заметил всё, что у тебя забушевало в голове? Стенли, мы вместе. Мы можем и мы мощные. И я с тобой. Пожалуйста, останься и ты со мной.

Шум кричащего тока в проводах, стук сердца в ушах отдаёт болью по всему телу. Его так хорошо читают, по выдохам, по нечаянно брошенной гласной, по взгляду в небо. Стенли, со всего этого, колется где-то под рёбрами и не верится, что выучили его с ног до головы по нужде, по собственной прихоти, по любви.

Стенли чувствует как пробежала рябь по водной глади и вот-вот наступит шторм, а так не хочется топить в нём Нара, себя не жалко, Стенли давно утопленник.

–Я в тебе уверен. В тебе и в твоих глазах, которые честные до невозможного, как у самого ласкового щенка, честно,–руку Стенли подносят к губам и целуют так, если бы он был самым сокровенным в этом мире,–Ты же прекрасный, замечательный и любимый, а что важно–мой.

Слышится треск стекла, трещины ползут стремительно приближаясь к голове и совсем скоро разобьёт в дребезги всего Стенли, но, зачем-то, тёплые руки склеивают все трещинки и дают забавные пластыри прозапас.

Всхип вырывается молнией среди летнего чистого неба, громко отдающий в ушах. Нар мог бы голосом своим ласкать звезды на небе, но зачем-то ласкает Стенли.

–Ты знаешь, что тут твой дом? Что тут есть я, который принимает тебя всего полностью?

В голове проносится такая же фраза Мариэллы и хочется усмехнулся, но улыбка была бы только над самим собой–опять до других дошло сразу, а он пытался догнать, бежать и стирать ноги в кровь. Впервые он уверен, что этот человек–его вечный дом.

–Честно–знаешь?

–Честно–страшно.

–Почему это?

–Ты меня читаешь слишком точно. Я даже слова не сказал про своих чудовищ в голове.

–Сплошное чудовище–это ты сам. Стенли, ну ты серьёзно? Я собираюсь обидеться, но нет, не буду. Мы живём уже сколько вместе? У нас общая кошка! Балбес. Родной. Родной-балбес любимый.

Про Нара хочется самому писать огромные работы, строчить стихи, показать ему наконец-то наброски с его портретом–потому что он весь и полностью расцветает с ним.

–Я тебя люблю, Нар. Тебе надоело, наверное, каждый раз мне очевидные вещи напоминать. И сам я надоел. Тебе, если нужно, можно меня и послать, я даже не обижусь. Или в своей работе написать как меня, якобы, давит пресс.

–Сейчас я тебя задавлю нахрен. Глупости городить тут надумал. Тебе говорили, что тебе рот открывать при адекватных людях запрещено? Ты же в вечный экзенстенциальный кризис их опустишь.

–Нет, мне только Мари сказал, что я херню несу.

–Охотно верю, если ты что-то подобное ей решил разъяснить.

–Вообще-то да.

–Оправдываю Мариэллу со стопроцентной вероятностью.

Стенли наигранно фыркает, вытирает слезы и хотелось бы дальше разогнать всю эту феерию, но накатывает шторм–от Стенли не уходят, хотя он не заслужил такого прелестного человека рядом. Стенли не оставляют на тротуаре в вечернем холодном городе, хотя надо бы. Стенли не оставляют выдыхать дым из лёгких одному на балконе и разглядывать как красиво зажигается город, хотя он заслужил одиночества в этом городе. В глазах предательски режет и скрыться не получается, поэтому Стенли прячется в Наре.

И шторм смывает разрушенный маяк, смывает все песчаные замки–горячие руки прижимают близко-близко и горячий шёпот звучит самой прекрасной музыкой в ушах. Стрела Купидона впилась и не вытащить её, да и не хочется–Стенли целует будто за окном конец конца, хотя там просто приближается октябрь, от него не отстраняются и льнут ближе, чтобы вместе, чтобы неделимым, чтобы сросшимся.

Маленький конец света на фоне ничего не подозревающей Вселенной и кометы пытаются разбить голову.

Как будто это было с самого начала–про них двоих, про их вместе, про их навсегда. Во вторник начался октябрь и прогноз погоды не обещает выжить всем в этот месяц, но Стенли уверен, что они смогут вернуться из вечной осени.