Город принимал Стенли со всем радушием, любя и лелея. Вокруг были его братья и сестры, поддерживали и готовые поймать в свои тёплые руки. Но город был чужим, или сам Стенли был чужим для этого города.

Нару положен светлый, сияющий человечек, который не задумывается, просыпаясь, как заснуть обратно и желательно навсегда, который не хочет поближе к рельсам и навстречу к летящим вагонам, который не хочет со скоростью летящего локомотива врезаться головой с высотки дома в асфальт внизу. Нару нужен кто угодно, кроме Стенли.

Осень обещает затопить дождями и перекрыть кислород.

Они давно смирились с Причтей, давно приняли всё, что на них уронит невыносимой тяжестью сюжет, им давно стало до жути нормально тут. Но, когда мысли, отчаянные, тоскливые, всё-таки доползают до макушки и крепко впиваются–скрыться не выходит.

Как два взрослых и состоятельных человека, решение съехаться они приняли возле кулера в коридоре–краснея ушами и отводя искрящие глаза. Решение было уже с ожиданиями утреннего совместного опоздания, ядерного на сарказм вечера и уставшую тёплую ночь–мечта и сказка, а не жизнь.

Стенли обожал спать. Раньше ему этого не давали сделать бесконечные перезапуски, но сейчас он готов спать днями. Первое время, когда страна грёз наконец стала доступной, Стенли просто засыпал самым глубоким сном. Никаких снов он не видел и считал, что это просто побочка Притчи.

Но недавно начался новый период: день открытых дверей в его разуме.

Тусклые лампы офисных коридоров отсвечивают и слепят, бросают траурные тени от блеклых рабочих столов на угрюмые жёлтые стены, мерцают не заметной морзянкой с воплями отчаяния–офис душит сам себя и не может принять двух разгельдяев, которые в свои года, почему-то, не потерялись в этих мерцаниях и дурашливые искры до сих пор летают между взглядами, до сих пор с желанием дышать и делить дыхание на двоих.

Каждый день, в течение двух месяцев, на столе Стенли появлялся новый букет, каждый раз ещё более великолепный и, что важно, дорогой. И каждый раз Стенли приходилось пить успокоительное и заставлять себя перестать крутить в голове денежный счётчик.

Мысль небольшого сада жила в голове Рассказчика давно и с каждым десятым перезапуском пускала свои корни всё глубже. В конце концов, у него есть Зона Памяти, по большей части, их общей памяти и небольшой сад явно стал бы изящным дополнением.

Отношение к Рассказчику, в голове Стенли, менялось постепенно–он сам не заметил в какой момент стал ждать их встреч, разговоров, просто прохождение истории. Рассказчик изменился и Стенли не знает, изменился ли он только в его собственной голове или правда стал более чутким.

Стенли в ожидании конца мозгового штурма постукивает по подлокотнику дивана пальцами, думает как предотвратить очередной сюжетный поворот со всякими эпилогами и кнопками пропуска–ему до жути надоела Притча собой, но как ему донести до янтарных глаз что не надоедает их общее и неделимое?