У него спирает дыхание, в комнате душно до отвращения, а тени роются по кровати и телу, и Модди в них видеться дым, как тогда, как в тот день. Сердце заходится в тревожном ритме, он ищет почти рефлекторно знакомые очертания, и не находит – и знает, что не нашёл бы. Пугод в соседней комнате или на подоконнике, так далеко, как позволяет дрянная импульсивная связь и от этого почти так же плохо, как от фантомного ощущения крови на руках.

Модди все свои сожаления может описать одним простым, но в то же время до ужаса сложным словом: Пугод. Но это было бы грубо, потому что Пугод здесь не при чём, а подобная расстановка предложения ставит его на место плохого человека.

Но Пугод не плохой человек. Пугод делал плохие вещи, но они ни в какой сравнение не идут с тем, что делал Модди.

Это Модди первым подошёл познакомится почти двадцать лет назад. Это Модди звал, притягивал, раскурочивал свёрток социальной неадаптивности, знакомил Пугода с другими и вписывал в их первые приключения. Это Модди устроил тот пожар, и это у Модди было оружие.

У Модди, в отличии от Пугода, был выбор.

У Пугода были забитые дымом лёгкие, подкашивающие от недостатка кислорода ноги, у Пугода была надежда и радость в глазах, когда он увидел в горящем здание знакомое лицо и был уверен, что ему помогут.

Но ему не помогли.

А потом скорая не успела – Модди не хватает воздуха – если бы она только успела, если бы только – Модди впивается ногтями в руку, пытаясь выбраться из порочного круговорота мыслей – Пугод бы потом справился, Пугод сильный – Модди размазывает между пальцами кровь.

Проблема в том, что Модди жаль.

Модди не было жаль Неркина, не было жаль Евгеху, не было жаль, когда он видел объявления о пропаже, не было жаль, когда на тв семьи погибших плакали о своих близких. Модди думал, что он просто не умеет жалеть – о содеянном и о людях –, но потом случился Пугод.

Пугод не пытался его отговорить – не успел просто, Пугода не объявили пропавшим без вести, о Пугоде не плакали по телеку, у Пугода на похоронах было два человека, два венка и две свечки и ничего больше.

И Пугод бы справился со своей смертью быстро – Пугод сильный. Это Модди не справился.

У Модди есть ворох ошибок, сожалений, а ещё руны на груди выведенные дрожащей от страха и неопытности рукой. У Модди есть приоткрытая задворка изнанки, а ещё ёбанный плащ из душ убитых им простых невинных людей. У Модди есть голос, язык, а ещё миллионы и миллионы не высказанных слов.

У Модди есть Пугод.

И «прости» за это он не может сказать уже пять лет.

Пугод даже в посмертии на своём месте. Выстраивает архитектуры из теней, выигрывает в шахматы и шашки, с завидной регулярностью шутит по поводу и без. Пугод справился – он же сильный, но Модди знает, что это всё одно большое «смирился». Потому что Пугод так умеет – он смирился с матерью, со способностью, с буллингом, с рисками, с Модди и со смертью.

Для Пугода важнее всего была независимость. Поэтому он много трудился, лишь бы сбежать в город, поэтому он не позволял себе брать в долг, поэтому после универа он работал столько, сколько вообще мог, поэтому с опаской относился к добрым предложениям, поэтому не приемлел сожительства.

Пугод говорил, что бесплатный сыр только в мышеловке, и что за всё в этой жизни надо платить, даже если висит табличка «бесплатно».

Пугод скажет, что бесплатный сыр только в мышеловке, и что за всё в этой жизни и смерти надо платить – даже за дружбу.

У Модди есть Пугод.

И «извини» за это он не может сказать уже пять лет.

Пугод даже в посмертии на своём месте. Или, вернее сказать – он сделал это место своим, ибо ему как-то не оставили выбора. Когда-то давно он рассказывал, что смерть это прогулка до Плутона, а оттуда до солнца, потому что так писали в трактатах его сектантской религии. Модди думает, что Пугод бы себе это устроил, а потом обошёл бы каждую маленькую и большую звёздочку в этой и соседних вселенных, потому что это же Пугод. Он же справится, он же сильный. Но рунная вязь решила по другому – Модди решил по другому.

Для Пугода важнее всего была независимость. Он говорил, что в ней сила, что в ней правда, но потом он умер (был убит). Быть живым (мёртвым) шариком – не располагает к независимости. Пугод редко читает, потому что это требует просить Модди переворачивать страницу, а все функции в электронных версиях либо слишком быстрые, либо слишком медленные. Пугод смотрит откровенную хуйню на Ютубе, потому что через два часа авто переключение заводит его в ёбанные дебри, но ему настолько нечего делать, что он очевидно познаёт дзен в этом хаусе. Пугод смирился. А Модди, замечая всё больше и больше деталей чувствует себя только хуже.

Пугод говорил, что его главный страх – недееспособность. Невозможность сделать для себя что-то, быть зависимым от чужих действий, снова остаться под чьей-то властью.

Пугод скажет, что его главный страх – недееспособность. И больше ничего не скажет, потому что страхи, к сожалению, могут сбываться.

У Модди есть Пугод.

И Модди говорит «мне жаль» за это впервые за пять лет.

Пугод только отмахивается. Пугод справился. Он же сильный.