Пылающий человек

— Феномен Пруста, — говорит Иззи, рассматривая в окне знакомые очертания гор.

— Что, прости? — рассеянно спрашивает Френчи, стараясь не отвлекаться от дороги. Вокруг слишком много автомобилей, и большая часть из них такие же дома на колёсах, как тот, за рулём которого он сидит.

— Феномен, который заключается в том, как запах мгновенно пробуждает воспоминания. Преимущественно хорошие, — отвечает Иззи.

Пахнет пылью, нагретым металлом и благовониями. Безумный, в общем-то, коктейль. Но он без промедления переносит Иззи в прошлое. Надёжнее любой машины времени. Когда-то он не пропускал ни одного фестиваля. Брал отпуск в конце августа, пересекал одиннадцать штатов, чтобы провести неделю в лучшем городе Земли.

— Мы были участниками пятнадцать лет подряд, — говорит он. — Здесь я был счастлив.

— Эмм, ты уверен, что нам следовало приезжать? — в голосе Френчи сквозит плохо спрятанное беспокойство.

— Конечно, иначе я бы за это не взялся, — ворчит Иззи. — Я не настолько мазохист.

Френчи хмыкает и подъезжает к КПП. Ворота в город уже открыты, и привычной пробки на въезде нет.

Иззи ещё не очень освоился с протезом и ступеньками, поэтому спуск даётся ему не так легко, как хотелось бы.

Он показывает волонтёрам пропуск, билеты и связывается с распорядителем кемпа. Смеётся, глядя на то, как Френчи купают в пыли.

— Это обряд посвящения, — говорит он. — Теперь ты официальный житель Блэк-Рок-Сити.

— Добро пожаловать домой! — вторят ему весёлые люди и показывают дорогу в кемп.

Всё вокруг словно в тумане, и Иззи сразу закрывает лицо платком. В дни заселения всегда так. Потом пыль уляжется, и если не будет ветра, видимость улучшится. А пока все неудобства нивелируются этим щемящим волшебным чувством. Он и правда дома.

На плайе высится фантасмагорический лес гигантских деревьев. Их тени змеятся в песчаной дымке, словно живые. Нестерпимо блестящие на солнце геометрические фигуры выглядят как окаменевшее кружево. Под серебряной парной скульптурой мужчины и женщины фотографируются парочки. За всем этим теряются в пыли очертания Храма и самого Пылающего Человека — главных сооружений фестиваля.

От плайи лучами расходятся кемпы. Ряды палаток, шатров, временных строений и, конечно же, автофургонов. Иззи не стал заморачиваться с костюмированным лагерем, найдя тот, что предлагал в качестве темы музыку. Там уже соорудили площадку для диджея, но сейчас на ней выступало трио с электроскрипками. Френчи тут же навострил уши. Хорошо, значит Иззи не ошибся с выбором.

До вечера они обустраивают свой пятачок земли. Френчи прикручивает на крышу панели солнечных батарей. Иззи, заручившись помощью соседей, ставит шатёр из светоотражающей ткани, в нём тут же появляются кресла-мешки и чьи-то раскладные шезлонги. Шустрые девчонки с кислотными афрокосичками развешивают под куполом звёздочки-гирлянды и приносят украшения из обкатанных водой стекляшек, которые бросают во все стороны разноцветные блики. Иззи нравится эта атмосфера добрососедства и сотрудничества. Ноль претензий, ноль осуждения. Все вокруг одна большая и очень дружная семья. Теперь Френчи станет частью этой семьи, и Иззи очень рад.

Они убирают подальше цивильную одежду и переодеваются в немыслимые тряпки. Иззи не изменяет многолетней привычке и выбирает чёрное. Облегчённый вариант — из натуральных тканей. Он уже не может щеголять в коже под безжалостным солнцем Невады. Не хотелось бы поймать перегрев в тот момент, когда начал новую жизнь. Френчи облачается в роскошный, украшенный вышивкой жилет и становится похожим на Джимми Хендрикса. Он закрывает лицо шарфом цвета молодой листвы, который так красиво контрастирует с его кожей, что Иззи сложно отвести взгляд. Для ночной прохлады у Френчи припасено кожаное пальто, похожее на старинный камзол. Нас спине его красуется свирепая кошка из перламутровых пуговиц и пайеток, которые будут переливаться на свету.

Для перемещения по городу они привезли с собой велосипед Френчи и новый электросамокат. Иззи скептически относился к этой идее, но Джим и Арчи приволокли чёртов агрегат и не отставали, пока Иззи его не освоил. Конечно, для проформы он возмущался, шипел и плевался обидными словами. К счастью, никто его не слушал. Мальчишка Сприггс вообще заявил, что если Иззи стесняется, то они всей толпой готовы пересесть на такие самокаты. Иззи представил, как это будет выглядеть, и сдался. Действительно, расстояния в Блэк-Рок-Сити большие, столько ходить он не сможет. А протез пока мешает сесть в седло велосипеда. Всему своё время.

Кто придумал нацепить на самокат чёрный силуэт единорога, Иззи не знал. Возможно, это было порождение коллективного разума. Но выглядело эпично, особенно в сочетании с его костюмом.

Когда солнце начало отбрасывать длинные тени, Иззи нанёс на лицо золотые блёстки, как его учил Малютка Джон, и вставил в петличку рубашки бутафорский цветок бугенвиллеи. Он предпочёл бы живое растение, но у того не было шансов в сухом воздухе пустыни. Френчи украсил свою шевелюру такими же розовыми лепестками и стал похож на ожившую клумбу. Иззи не сдержался и аккуратно поцеловал его щеку. Что ж, они выглядят достаточно безумно, чтобы присоединиться к ночному веселью на плайе.

Солнце опускается за горизонт огромным расплавленным диском. Его последние лучи вспыхивают то тут, то там, отражаясь в причудливых одеяниях и украшениях. Дымка окрашивается в розовый цвет, который постепенно густеет и как-то в один миг линяет в чернильно-фиолетовый.

Во тьме пустыня оживает, вспыхивает, переливается всевозможными красками. Повсюду огни: маленькие похожи на светлячков; те, что побольше, напоминают рождественские свечи; а огромные выхватывают из темноты инсталляции и сложные конструкции арт-объектов. Сверкающий додекаэдр (табличка гласит, что это Храм Бесконечности), подсвеченный изнутри, блестит, как настоящий бриллиант. Френчи тянет Иззи внутрь, где реальность дробится, как в призме калейдоскопа. Вокруг целуются парочки, и это кажется самым правильным применением пространства. Любовь должна быть бесконечной.

Они проходят по панелям Последнего Океана — инсталляции, посвящённой проблемам загрязнения морей. Под ногами плиты меняют цвет из синего в зелёный. Френчи проводит кончиками пальцев по застывшему пиритовому кружеву Точки зрения и кажется совершенно зачарованным. Диодные нити, вшитые в его одежду, мерцают, придавая облику совершенно неземную лёгкость. Иззи тоже щедро подсвечен. Помимо того, что это действительно красиво, это ещё и техника безопасности — в пустыне слишком темно и людно. Нужно быть видимым, чтобы тебя не затоптали.

Они колесят в толпе, машут арт-карам, обмениваются улыбками. Безумный автомобиль в виде осьминога, шевелящего щупальцами и выпускающего в небо столбы пламени, заставляет Иззи рассмеяться. Он делает фото, чтобы позже переслать его Эду. Тот в восторге от головоногих.

Устав от круговерти лиц и тел, они уходят к границе города. Оттуда всё происходящее кажется ещё более нереальным, особенно когда поднявшийся ветер уносит звуки в другую сторону. За хлипким ограждением укрытый ночью простор. Там наверняка бегают койоты, ошеломлённые нашествием людей. Иззи кажется, что он даже видит в отдалении их фосфоресцирующие глаза.

Со стоном он опускается на землю. Она всё ещё отдаёт тепло, накопленное за день. Френчи опускается рядом.

— Как твоя нога? — спрашивает он.

— Терпимо, — отвечает Иззи. Он всё ещё учится принимать заботу в свой адрес.

Вдали от радужной подсветки чуть лучше видно небо. Сквозь дымку проглядывают редкие звёзды. Иззи знает, что их больше и что если остаться здесь после окончания фестиваля, то ночью над ним раскинется млечный путь.

Они возвращаются в лагерь на рассвете, когда шум стихает. Пожалуй, это самое безмятежное время. Отчаянные тусовщики расползаются по палаткам, фургонам, и слышно, как дышит пустыня. Солнце ещё ласковое, а освещение идеальное. Поэтому у инсталляций бродят люди с профессиональными камерами, стараясь поймать лучшие кадры.

Они пробираются в свой фургон, пошатываясь от усталости. Волосы стали белыми от песка, словно на каждого опрокинули по ведру пудры.

— Не трать силы, — смеётся Иззи, глядя на то, как Френчи трясёт головой, создавая вокруг настоящее облако. — Как только ты выйдешь на улицу, пыль вернётся. Её можно только смыть, да и то лучше не здесь.

— Отлично, всегда было интересно, как я буду смотреться блондином, — отвечает тот, оставив попытки.

Они умываются, экономя воду, а после пьют холодное пиво и болтают о пустяках. Когда солнце поднимается выше, Иззи закрывает окна плотными шторами и предлагает поспать. Буквально через несколько минут он слышит мерное дыхание Френчи.

Сам Иззи не смыкает глаз. Он позволяет себе провалиться в воспоминания.

***

Это была десятая поездка, юбилейная. Эдвард купил билеты, как только те появились в свободной продаже. Обычно этим занимался сам Иззи, но в этот раз Эд успел первым. Это было непривычно. Маленькое отступление от их ежегодного ритуала. Впрочем, если бы Эдвард не взял инициативу на себя, они рисковали остаться ни с чем. В тот год желающих оказалось слишком много.

Дальше всё шло как положено. Они одолжили у Клыка дом на колёсах, клятвенно заверив, что вычистят его от пыли, прежде чем возвращать. Потратили пару дней, чтобы добраться до Невады, закупились несусветным количеством воды и отправились в пустыню, где из песка уже возрождался их город.

Это то, ради чего Иззи жил весь оставшийся год. Не просто отпуск, не просто поездка. Что-то вне времени и пространства. Ритуал, дающий ему силы. Потому что только тогда он был счастлив.

Едва ступив на потрескавшуюся почву, бывшую раньше дном большого озера, едва подставив лицо раскалённому сухому ветру, Эдвард менялся. Словно сбрасывал с себя панцирь и становился совершенно новым человеком. Тем, кто открыто смеялся, творил глупости и был открыт миру. Иззи завораживала эта метаморфоза. Он следовал за Эдом, подхваченный его кипучей энергией.

В тот год темой фестиваля объявили обряды перехода. Из одной жизни в другую. Иззи не придавал этому значения и лишь спустя долгое время понял, что именно тогда, на пике его счастья, всё развернулось в обратную сторону. Переход произошёл, когда его никто не ждал.

Но тогда всё казалось чудесным. Он заплетал волосы Эда в толстые косы, чтобы в них меньше забивалась пыль, и украшал его бороду цветными лентами. Темой их кемпа были пираты, и Эдвард выглядел умопомрачительно в своём кожаном костюме. Правда, после прогулок он жаловался на «ёбаную жару» и лежал в кондиционированной прохладе фургона голышом.

Тогда они пожелали обойти все арт-объекты и принять участие хотя бы в половине развлечений. Каждый вечер встречали с новыми людьми. Зависали, играя в «Инфернальный рок» (огромный экран, контроллер в виде гитары и огненные вспышки в награду за каждую верно сыгранную ноту). Из них получилась бы неплохая рок-группа, если судить по сорванным овациям. Почувствовали себя обитателями рифов, пройдя под щупальцами интерактивных медуз, которые парили в воздухе, словно в толще воды. Заглянули во все двери в бесконечном разноцветном лабиринте, символизирующем необходимость выбора, который ты делаешь каждую минуту своей жизни.

Эдвард, естественно, затащил Иззи в семнадцатифутовый автомат с жевательной резинкой, слоган которого гласил: «Жуй мои яйца». Всё его пространство было заполнено воздушными шарами самых вырвиглазных расцветок. На входе раздавали жвачку со всевозможными вкусами, а внутри звучала музыка и танцевали люди. Всё это возвращало ко временам школьных дискотек и вызывало в памяти клип на песню «Playground Love».

Иззи искренне восхищался Хароном — трёхмерным стробоскопическим зоотропом, создававшим иллюзию движения скелета, управлявшего челном на Стиксе.

От обилия впечатлений сносило крышу, но самым безумным явлением был, конечно же, Эдвард.

Они никогда не говорили об этом, но только в Блэк-Рок-Сити их отношения переходили на иной уровень. Оставаясь в обычной жизни друзьями и коллегами, на фестивале они становились парой. У Иззи появлялся самый раскованный, самый красивый, самый необыкновенный любовник, о котором он только мог мечтать. Одну неделю в году у него было столько секса, сколько не перепадало в остальные триста пятьдесят восемь дней.

Эдвард никого не стеснялся и тискал Иззи, где придётся. Затаскивал под Купол Оргий и выжимал досуха, не интересуясь окружающими. Им предлагали поразвлечься вместе, но Иззи чувствовал, как внимание Эда сосредоточено только на нём. Несомненно, это очень льстило и неизбежно порождало в душе смутные надежды. Но чем дальше их фургон удалялся от пустыни, тем плотнее каждый натягивал свой панцирь. И после Дня Труда они встречались на работе обычными коллегами, не вспоминая, что между ними происходило.

Это было странно, это совершенно точно не было чем-то здоровым, но Иззи очень долго существовал в таком ритме. Ему даже начало казаться, что это нормально, что те, кто утверждает, будто бывает по-другому, нагло врут.

Чем ярче проявлялась эйфория, тем больнее прилетал откат. Иззи пил, рыдал в подушку, но на следующий день всегда выглядел безукоризненно собранным и работоспособным. Как он позволил загнать себя в эту ловушку? Он не знал ответа.

Но всё это было после. А пока он наслаждался любовью, которая обрушилась на него с неистовством тайфуна. Иззи отдавался Эдварду весь, без остатка. Ходил, расцвеченный следами поцелуев.

В тот год они встретили Энн и Мэри. Иззи знал их по цивильной жизни. Подружки Джека Рэкхема — типа, которого Иззи предпочёл бы не знать. Но увы. Джек оставался важным человеком из прошлого Эдварда, поэтому приходилось мириться с его эпизодическим присутствием. Девушки, правда, заявили, что бросили этого придурка и решили остаться вдвоём. За такое разумное решение Иззи угостил их выпивкой.

Вчетвером они дурачились в кабинке для фотографирования, а после Мэри сняла Иззи с Эдом на старый полароид. Кадр получился совершенно неприличным, но Иззи положил карточку в бумажник и после не расставался с ней ни на день.

Ближе к субботе девушки предложили прогуляться до Храма — второго по значимости объекта города.

— Здесь можно сделать ручкой прошлому, — пояснила Энн, подмигивая.

Внутри каждой из шести башен Храма было тихо и уютно. На алтарях и стенах сотни, тысячи фотографий, рисунков, записок. Кто-то просит о чём-то важном, кто-то прощается, кто-то признаётся. Всё разнообразие чувств и мыслей. Иззи с Эдом долго рассматривали послания, а после целовались на алтаре любви. Возможно, всё закончилось бы сексом, если бы их не прервали. Растрёпанные и возбуждённые, они покинули это место и отправились на поиски подруг.

Мэри как раз закончила крепить фотографию Рэкхема на одну из стен Башни Прощания.

— Подожди, он ведь не умер? — растерянно спросил Иззи, указывая на многочисленные портреты ушедших людей и домашних любимцев.

— Нет, — ответила Мэри. — Но это совершенно необязательное условие, чтобы с кем-то проститься.

— Понимаешь, — проворковала Энн. — Джек, конечно, мудак, но он не самый последний ублюдок на планете. В какой-то момент нам было хорошо вместе. Просто пришло время двигаться дальше.

— Да, мы оставляем Джека позади и не держим на него зла, — кивнула Мэри.

Воскресным утром, когда кульминация фестиваля осталась позади и вспыхнул сам Храм, Иззи стоял рядом с Эдом и смотрел, как огонь поглощает изящные башни и арки, как снопы искр летят в небо, и подумал, что это действительно хороший способ отпустить прошлое.

Когда от исполинского костра остались тлеющие угли, они с Эдвардом занялись любовью. Не тем ураганным сексом в стиле фестивальной версии Эда, нет. Это было нежно, трепетно и очень интимно. Иззи едва сдерживал подступившие слёзы, поддаваясь ласкам, кусал губы, чтобы не сказать то, о чём пожалеет.

Эта близость сохранилась в дороге, когда Иззи привёл фургон к ближайшему озеру. Они с удовольствием окунулись в чистую прохладную воду и не вылезали так долго, как могли, словно пытаясь компенсировать себе потерянную в пустыне влагу. Иззи расплетал косы Эдварда и выполаскивал песок из волос, наслаждаясь ощущением шёлкового водопада, струящегося сквозь пальцы.

Уже дома, отдав Клыку вычищенный до блеска фургон, пройдя в спальню и бросив на кровать тяжёлые сумки с вещами, Иззи понял, что сказка закончилась. Он смотрел на себя в зеркало — немного обгоревшего, всклокоченного — и видел, как исчезает блеск в его глазах.

А дальше потянулись рабочие будни. Всё те же, что и раньше. Где Эд начальник, а Иззи верная правая рука. Где каждый день новые задачи, клиенты и встречи. По вечерам стаканчик пива с коллегами и сериал с ноутбука. Где нет места сумасбродству, только почему-то уж очень болит где-то за грудиной. Возможно, это разбитое сердце. Или раненая душа.

***

Четыре дня пролетают в одно мгновение. Они колесят по кемпам и выполняют квесты, если требуется. У Иззи уже целая коллекция безделушек, которые он планирует привезти домой в качестве сувениров: яркая бандана с апельсинами для Джим, они носили ему фрукты в больницу и долго говорили о пользе цитрусовых; ожерелье из акульих зубов, конечно, Клыку, он любит такие штуки; распечатанную на 3D-принтере змею из подвижных сегментов, для Арчи; брелок-лингам для Люциуса... Он собрал почти полный набор, осталось найти самые важные подарки — для Эдварда и Стида.

Ярко-красный бархат привлёк его внимание в кемпе театралов. Невероятно пафосный, помпезный, шитый золотом камзол. Укороченный спереди, с длинными фалдами сзади. Роскошный, нелепый, просто идеально подходящий такому же чуднОму и нескладному Боннету. Иззи отчётливо представляет, как загорятся глаза Стида, поэтому подходит и спрашивает, что невероятного нужно сделать, чтобы получить в дар эту гротескную одежду.

Оказалось, всё не так страшно. Театралы напоминают зрителям о традициях шекспировского театра, гримируя желающих, как исполнителей женских ролей, и просят показать какой-нибудь номер. Иззи облачают в длинное кремовое усыпанное пайетками платье, накидывают поверх прозрачный пеньюар и накручивают на шею несколько ниток жемчуга. Он пудрит лицо, красит губы и ставит мушку на щеке, как учил его Крошка Джон. Парик завершает образ, и из зеркала на Иззи смотрит драг-икона. Он делает несколько селфи и выходит на подмостки.

Иззи ещё не пел перед такой толпой зрителей. Он немного волнуется, но после рассуждает, что всё это не хуже, чем ночной клуб. Только публика менее требовательная, ведь ей не пришлось за это платить.

Он исполняет «La Vie en Rose» под аккомпанемент гитары Френчи, а потом ещё раз — на бис. Под аплодисменты Иззи вручают камзол и пытаются отдать всю одежду, что была на нём. Он отказывается, но забирает бусы — для Крошки Джона.

Вечером он отправляет Эду свою фотографию «в образе» и видео выступления, которое Френчи попросил кого-то сделать на его телефон.

Через некоторое время раздается мелодия видеозвонка, и он принимает вызов.

— Из, ты чертовски крут! — кричит Эдвард и показывает большой палец.

— Спасибо, я знаю, — скромно отвечает Иззи и смеётся в ответ. — Это всё за подарок для Боннета.

— Что? Подарок для меня? — раздаётся удивлённый возглас, и на экране возникают взлохмаченные золотистые кудри. — И что там?

— Этого я тебе не скажу, — усмехается Иззи, глядя на то, как лицо Стида вытягивается в недовольной гримасе. — Мучайся неизвестностью до моего возвращения, как все остальные.

— Никаких поблажек, да?

     —  Совершенно.

— А мне подарок будет? — спрашивает Эд и делает совершенно щенячьи глаза. Что ж, Иззи никогда не умел ему отказывать.

— Конечно, будет, — ласково отвечает он. — Мы тут для всех стараемся.

Они обмениваются новостями, перекидываются шутками. Стид присылает Иззи файл с приглашением на свадьбу и рекламным проспектом. Пару месяцев назад они с Эдом просили Иззи быть шафером. Пока подготовка этого события держится в тайне, но для него сделано исключение. Эдварду важно, чтобы Иззи одобрил идею бракосочетания на розовом песке пляжей острова Барбуда. Стиду нужно, чтобы Иззи обязательно утвердил все его дизайнерские идеи. Он смотрит на них сквозь экран телефона и чувствует, как тепло наполняет каждую клеточку его тела.

С той же улыбкой Иззи заканчивает разговор и выходит из фургона в лиловые сумерки.

В оставшийся день они пытаются объять необъятное. Увидеть всё то, что откладывали, или до чего ещё не добрались. Иззи уже успел обгореть на солнце, несмотря на то, что ни на день не забывает о солнцезащитном креме. Волосы Френчи вновь набрали песка и похожи на корону колючего чертополоха.

Поднимается песчаная буря, и все вокруг закутаны в платки как бедуины. Иззи радуется, что сохранил свою коллекцию очков, включая закрытые со всех сторон гоглы. Они с Френчи сейчас напоминают персонажей Безумного Макса.

В тот момент, когда Иззи уже отчаялся, он находит подарок для Эдварда. Это серебряный кафф со спрутом, и за него приходится танцевать. Это непросто сделать с одной ногой и протезом, под который пытается попасть песок. Но Иззи старается. Это меньшее, что он может сделать для Эдварда.

Он никак не может простить себе ту ошибку, после которой Эд ушёл в депрессивно-суицидальное пике. И если бы Стид не вернулся, всё закончилось бы совсем паршиво. Эдвард давно простил Иззи, но он сам всё никак не может простить себя.

Однажды Стид запер их вдвоём в кабинете своего нелепого пряничного дома и сказал, что не выпустит, пока они не поговорят. Это была длинная ночь, полная горечи, слёз и сожалений. Но после... После они приняли решение жить дальше.

Иззи моргает, когда кафф оказывается в его ладони. Крошечный осьминог прихотливо изгибает изящные щупальца. Да, он прекрасно будет гармонировать с образом Эдварда. А ещё напоминать об Иззи везде, где бы тот ни был.

К вечеру он успевает добраться до Храма. В этом году у постройки острые грани, словно тот, кто возводил его, увлекается оригами. Иззи обходит лучи-башни, и ищет свой. В Башне Прощания все поверхности пестрят бумажными листками, приходится долго искать свободный уголок.

Иззи достаёт из кармана полароидный снимок. Он выглядит изрядно потрёпанным. Иззи уже несколько раз подклеивал края скотчем. На фотографии он разрывает поцелуй с Эдом. Отчётливо видна ниточка слюны, что тянется между их языками. Абсолютно непотребная картина.

— Я не прощаюсь с тобой, Эдди, — говорит он и проводит пальцем по глянцевой поверхности. — Я прощаюсь с той болью, которую мы друг другу принесли. И я разрешаю себе быть счастливым.

Он прикрепляет карточку к стене и выходит не оглядываясь.

Близится кульминация фестиваля. Народ стягивается к центру плайи. Умудрённый опытом Иззи затаскивает Френчи на тот из арт-каров, что кажется повыше. Нет смысла приближаться к огню, да и большое, как известно, видится на расстоянии.

— Я думал, Храм тоже сжигают, — удивляется Френчи, глядя на занимающуюся фигуру Человека.

— Это другая церемония, — отвечает Иззи. — У неё более камерный, ритуальный характер.

Он морщится, пытаясь удобнее пристроить ногу. С протезом висеть на переполненном автомобиле не очень удобно.

— Мы можем уйти, когда захочешь, — предлагает Френчи.

— Нет, мы обещали Крошке Джону видео с самым большим костром в этой части Штатов.

— Точно!

Френчи лезет в карман за телефоном и начинает увлечённо снимать клубы пламени, которые в разгар песчаной бури выглядят совершенно инфернально. Иззи не смотрит на огонь, любуясь своим спутником. Подёрнутый пылью, он похож на маффин, присыпанный сахарной пудрой. Иззи усмехается своему внезапному кулинарному сравнению.

Пылающая конструкция рушится, поднимая столб искр, закручивающийся вверх, подобно торнадо.

— Давай сбежим, — шепчет Иззи, прижимаясь губами к уху Френчи.

— Давай, — хитро улыбается тот и помогает Иззи спуститься на землю.

Они разыскивают свой транспорт и едут к фургону. В кемпе безлюдно, и шатёр тоже никем не занят.

Иззи отбрасывает прочь остатки сомнений и тянется к Френчи. Они целуются, сталкиваясь носами и смеются. Повсюду пыль, но это уже никого не смущает. За эти дни она стала неотъемлемой частью их существования.

Он мысленно возносит благодарность людям, постелившим на землю мягкие ковры. На шезлонге вдвоём не разместиться, а вот опираться спиной о бесформенные кресла вполне удобно. Френчи подкладывает под ногу Иззи цветастую диванную подушку, прежде чем оседлать его бёдра. Он такой горячий и красивый, что у Иззи перехватывает дыхание. Он вытаскивает из шевелюры Френчи выгоревшие за неделю лепестки искусственной бугенвиллеи и аккуратно откладывает их в сторону. Тугие кудри мягко пружинят под пальцами. Иззи определённо нравится это ощущение.

— Знаешь, чьи плакаты висели над моей кроватью в колледже? — спрашивает он.

— Расскажи, — шепчет Френчи и продолжает расстёгивать на нём рубашку.

— Джимми Хендрикс, Ленни Кравиц и Слэш, — отвечает Иззи.

— Хммм, в этом прослеживается какая-то закономерность, — улыбка Френчи становится шире. — Они все отличные музыканты.

— Несомненно, — Иззи путается в его волосах, но не может заставить себя отнять руки.

— Младшие братья расстреливали пластмассовыми пульками любой постер на моей стене, — Френчи рассеянно водит кончиками пальцев по его груди, словно случайно цепляя ногтями соски. — Поэтому над моей кроватью было пусто, чтобы не доставлять этим чертям слишком много радости.

Иззи усмехается и пытается представить себе юного Френчи. Наверное, он был нескладным худощавым подростком, который слишком быстро вытянулся.

— Покажешь своё фото из выпускного альбома? — спрашивает он прежде, чем успевает подумать.

— Если ты уверен, что вынесешь это зрелище, — фыркает тот.

Френчи не называет Иззи извращенцем, и от этого теплеет в груди.

— Могу в ответ продемонстрировать свою фотографию, — предлагает он и с удовлетворением отмечает, как загораются тёмные глаза напротив.

— Готов поспорить, что ты был красавчиком, — Френчи сбрасывает с его плеч рубашку и восхищённо присвистывает. — Я думал, что твоя грудь верх совершенства, но, чёрт возьми, какие бицепсы!

— Я был ботаником из католической школы, — бормочет Иззи, млея от того, как горячие ладони скользят по его коже.

— Не верю, — Френчи выдыхает эти слова прямо в его ухо, вызывая нервную дрожь.

Довольный произведённым эффектом, он спускается ниже и увлечённо покрывает поцелуями грудь Иззи. Эти прикосновения мягкие и влажные. Они заставляют Иззи вздрагивать, как от щекотки. Он прикрывает глаза и отдаётся неспешным ласкам.

Пыльная буря снаружи разгулялась не на шутку. Слышно, как ветер свистит в лабиринте фургонов и перебирает стеклянные украшения над входом шатра. Иззи думает, что может не заметить приближающиеся шаги. Впрочем, это его не беспокоит. Если ты ни разу не наткнулся на трахающуюся парочку, считай, не ездил на фестиваль.

Когда с тихим звуком расстёгивается молния, Иззи понимает, что уже давно возбуждён. Взволнованный захватившими его ощущениями, он даже не обращал внимания на собственный ноющий член. Френчи соскальзывает ниже, а Иззи чувствует его горячее дыхание на своей головке. Возможно, дело в том, что он давно не заводил интрижек, не говоря уже о полноценных отношениях, но яркость впечатлений заставляет Иззи негромко вскрикнуть. Он слышит довольное хмыкание и возвращает свои руки на движущуюся голову Френчи.

Иззи кусает губы, чтобы отвлечься, но шёлковое тепло, окутывающее его, не оставляет шансов на сдержанность. Его стоны вторят мелодичному звону «музыки ветра». Он честно пытается сдержать подступающий оргазм, переключая внимание на любую попадающуюся взгляду мелочь. Вот у звёздчатой гирлянды садится батарейка, и она мерцает, как умирающее пламя свечи; вот поспешно сброшенный Френчи зелёный шарф — на бахроме распустилась нитка и торчит невпопад; вот кто-то забыл свою чашку с нарисованной капибарой в сомбреро. На какое-то время это помогает, но тут Френчи тихонько тянет его за мошонку, и глаза Иззи закатываются.

— Ч-чёрт, — выдыхает он. — Я сейчас...

Френчи что-то мычит и наклоняется ещё ниже, принимая Иззи полностью. Это действие не оставляет ему шансов. Иззи стонет, непроизвольно дёргая волосы Френчи. Удовольствие обрушивается на него, как знаменитые волны у пристани Санта-Круз.

Он восстанавливает дыхание, открывает глаза и ловит совершенно сумасшедший взгляд Френчи. Иззи тянет его к себе и слизывает свой собственный вкус с удивительно мягких губ. Он касается его лба своим и произносит игриво:

— Я хотел бы вернуть любезность.

Он подталкивает Френчи, пока тот не перемещается на его грудь. Поёрзав, Иззи устраивается удобнее и расстёгивает пуговицы джинсов. Пальцы не слушаются, и возня с застёжкой получается чуть более продолжительной, чем он ожидал. Его рот непроизвольно наполняется слюной при виде члена, покачивающегося прямо перед его носом.

— Чёрт, — говорит Иззи. — И ты прятал такое сокровище?

Сверху раздаётся нервный смешок и, возможно, начало какой-то фразы. Но слова незамедлительно растворяются в судорожном вздохе.

Иззи точно знает, что хорош в этом. Не то чтобы ему однажды вручили ленточку победителя в конкурсе сосания членов, но на качество минетов ещё никто не жаловался. Ему определённо нравится сам процесс и это чувство власти над удовольствием партнёра.

Сейчас он старается, как никогда, пытаясь выразить всю свою благодарность Френчи: за поддержку, за дружелюбие, за любовь и заботу.

Ток крови в ушах не мешает ему наслаждаться симфонией звуков: ругательства витиевато переплетаются со стонами, шумными вздохами и невнятными мольбами. Почувствовав приближение кульминации, он расслабляет горло и мурлычет, пуская по члену вибрацию.

У Френчи подкашиваются колени. Наверное, он бы упал, если бы не опирался о кресло. Иззи не выпускает его изо рта, пока не затихают последние отголоски оргазма. Френчи отстраняется, издавая звук, похожий на всхлип. Он оседает на ковёр, как есть — растрёпанный, в расстёгнутой одежде. Оплетает Иззи длинными руками и шумно сопит куда-то в ключицу.

— Блядь, — говорит он, отдышавшись. — Католическая школа, говоришь?

От улыбки у Иззи болит лицо. За неделю мимические мышцы несколько перетрудились. Отсмеявшись, он произносит самым официальным тоном, на который способен:

— Это был пробный образец. Для доступа к полному пакету услуг вам следует оформить подписку.

Френчи хихикает:

— Тогда прошу оформить на год с возможностью продления до бесконечности.

Сквозь свист ветра доносятся голоса возвращающихся в лагерь людей. Френчи приводит себя в порядок и снова сворачивается клубком у Иззи под боком, как большой кот. Где-то на востоке начинает заниматься заря.

***

Утро застаёт их в том же шатре. Распорядитель кемпа осторожно интересуется, нужен ли им душ и завтрак. Френчи отправляется принимать водные процедуры, а Иззи остаётся наводить порядок.

Одно из правил Блэк-Рок-Сити — не оставлять следов. Даже воду нельзя проливать, не говоря уже о мусоре. Поэтому, сворачивая тент и раздавая обратно владельцам кресла и шезлонги, Иззи придирчиво осматривает каждую пядь земли в поисках бутылочных крышек, потерянных пайеток и прочей мелочи. Его «улов» составляют три чайные ложки, порванная цепочка, носки (это старая традиция — обнаруживать носки, разбирая лагерь, причём хозяин никогда не отзывается) и трусы. Последняя находка заставляет его на мгновение задуматься и вспомнить подробности прошлой ночи. После он недрогнувшей рукой отправляет бельё в мусорный мешок.

Вся округа приходит в движение. Кто-то стремится уехать первым, кто-то планирует дать себе время на отдых перед дорогой. Поднимается шум и суета.

Прибегает одна из девушек-соседок, благодарит за найденную цепочку и протягивает полароидный снимок. Иззи вздрагивает, но фотографию берёт. Вопреки совершенно иррациональному ожиданию, он видит себя и Френчи. В безумных нарядах, подсвеченных огоньками гирлянд. Это действительно удачный кадр — они улыбаются друг другу и выглядят настоящей парочкой.

— Спасибо, — говорит он. — Я чувствую себя новым человеком.

— В этом весь смысл, правда? — подмигивает девушка и убегает на зов подруги.

Иззи успевает отдохнуть. Ночь, проведённая в протезе, даёт о себе знать. Вернувшийся Френчи разминает его ногу, привычными движениями наносит мазь.

Иззи вспоминает, как не хотел когда-то принимать его помощь. Да что там, он вообще ничьей помощи не желал. Кричал, ругался, топорщился иглами как ёж.

— Сколько же у тебя терпения, — задумчиво произносит он. — Возишься с таким невыносимым человеком.

— Пффф, — привычно отфыркивается Френчи. — Это ты себя считаешь невыносимым, хотя лично знаком с Люциусом?

Он откладывает в сторону мазь и пристраивается рядом с Иззи, положив голову к нему на здоровое колено.

— Когда-то я думал, что ты порядочный говнюк, — говорит Френчи. — А сейчас я знаю, что ты умный, честный, порядочный и охуенно сексуальный. Мне нравится быть рядом.

Иззи хочет что-то на это ответить, но слова разбегаются, а горло перехватывает странный спазм. Он просто перебирает пальцами спирали кудрей на голове Френчи и чувствует, как в уголке глаза скапливаются ненужные слёзы.

На закате, когда небо становится печально-розовым, Храм предают огню.

По мере того как пламя разгорается, а потом гаснет, в душе Иззи растёт совершенно новое чувство. Ощущение внутренней свободы возрождается, словно феникс из пепла. Болезненное прошлое улетает, уносимое ветром.

— Ты как, в порядке? — Френчи сжимает пальцы на его плече.

— Да, — хрипло отвечает Иззи. — Просто чуть больнее, чем я предполагал.

Он чувствует, как тёплые руки заключают его в объятия. И это чертовски приятно.

Чуть позже они уже стоят в очереди на выезд. Иззи успел принять душ и переодеться в привычные джинсы и футболку. Он задаёт в навигаторе параметры ближайшего озера, чтобы завершить отъезд приятным аккордом.

— Мы выезжаем, — сообщает он Эдварду по видеосвязи. — Я напишу тебе вечером.

— Хорошей дороги, — говорит Эд. — Как впечатления?

— Грандиозно! — кричит Френчи. — Я сверстаю фильм, и никто не уйдёт от просмотра.

— Пытки запрещены Женевской конвенцией, — доносится из динамика голос Стида.

— Но ты же устраиваешь нам вечера артхаусных фильмов? — парирует Френчи.

Иззи смеётся. Он не вмешивается в перепалку, переглядываясь с ухмыляющимся Эдом.

— Ты выглядишь счастливым, — говорит Эдвард.

— Я и чувствую себя соответственно, — отвечает Иззи.

— Рад это слышать. Люблю тебя, Из.

— И я тебя, Эдди.

Он нажимает красную кнопку отбоя и тянется к губам Френчи. Тот с энтузиазмом отвечает на прикосновение.

— Ты правда рад, что здесь я, а не Эдвард? — спрашивает Френчи, отдышавшись.

— Правда, — твёрдо отвечает Иззи. — С ним сейчас Боннет, который как Лалапалуза, Марди Гра и Бёрнинг Мен в одном человеке. Он уравновешивает Эдварда так, как я никогда не мог. А меня уравновешиваешь ты.

Френчи кладёт руку на его колено и тихонько сжимает пальцы:

— А как всё будет, когда мы вернёмся домой?

— Пожалуй, я начну с того, что принесу тебе завтрак в постель, — обещает Иззи.

— Отличное начало, — хмыкает Френчи.

Иззи улыбается и смотрит на дорогу, на которой рисует длинные тени солнце первого дня его новой жизни.