Риф из последних сил цеплялась за деревце и поджимала ноги, не давая волчарам укусить себя за бочок. А те всё прыгали и рявкали, когтями скреблись о сухой ствол. Их была дюжина. Дюжина хищников с разинутыми пастями стала кругом, не давая путей к отступлению. 

— Да что вы привязались? Во мне даже мяса кот наплакал! — поднывала Риф, пытаясь за свисающими вниз косами разглядеть, не раздавили ли зверюги балалайку.

Заплутала она здесь, когда дорога превратилась в тропку, да разделилась на три. Тогда и лес вдруг стал дремучей, и солнце быстрее двинулось к горизонту, рдея и прячась за Тавлеёй. А вот выбери Риф другой поворот, и ночевала бы уже в Чирике. 

— Помоги-и-те… — не умея сдержать подступающих слёз, она взгромоздилась на широкую ветку в надежде, что кто-нибудь её услышит. Пусть лесник, пусть простой путник или такой же заблудившийся дурак. 

Среди сухих листьев у подножия деревца валялась балалайка. Огромная трещина на грифе и порванные струны заставляли Риф еще отчаяннее выть. 

— Дистора, если ты меня слышишь, сейчас самое время помочь! Ну что тебе стоит за мгновение всех их поусыплять, например? Только не убивай, если придешь. Ни меня, ни их, — она снова оглядела волчар. — Хотя того, что балалайку поломал, можно и проучить. Дистора! А я тебе сыграть могу. Или спеть. Или всё вместе. 

Отчаянный зов утонул в лае. В сей безмолвной ночи не оставалось сомнений: никто не придет. Облизав смоченные слезами губы, Риф обняла дерево и закрыла глаза. В черноте закрытых век пустились в пляс разноцветные образы. И среди них внимание привлек один — силуэт зажженной свечи. 

Глухой кусочек леса накрыло яркой вспышкой. Раздался волчий вопль, за ним — рычание зверя куда крупнее. От страха Риф даже подпрыгнула и едва не свалилась вниз. 

На волков надвигалось нечто размером с дом. В воздухе виднелись очертания хвоста, горящей красным огнём гривы и кошачьей морды. То был лев. Даже не лев, а львище. 

Самый крупный из волчар попытался рыкнуть на неведомое чудище, и остальные за ним повторили. Однако в следующий миг все они, ошпаренные пламенем с когтистых лап, бросились прочь. Только скулёж до Риф и донёсся.

Тем временем львиный силуэт, едва сбежали волки, тоже рассеялся, позволяя разглядеть стоящего на том месте мужчину. У него в руках был амулет с красным топазом, а на лице — выражение недоумения. 

— Спа… Спасибо тебе, добрый человек! — Риф сразу же размазала по лицу и слёзы, и сопли, и припустилась вниз, не замечая, как рвется одежда, цепляясь за сучья. Она сразу же принялась искать балалайку. — Мне тебе заплатить нечем, но могу составить компанию. Только найду мою подружку… Во! — она нашарила на земле гриф, совсем отвалившийся от корпуса. — Елий пень… — и снова захныкала. 

Мужчина подошёл ближе и оглядел Риф со всех сторон: вроде цела, рыдает над бренчалкой, одежда её явно стоит меньше золотой монеты. Он не сдержался в возмущении: 

— Ты зачем имя Торы всуе поминаешь? Не боишься, что прогневаешь? А ну хватит плакать. Балалайка не кости, можно новую купить. 

Риф в ответ ему промямлила:

— А кто запретит поминать? Если б То-о-ора разозлился, он бы так и сказал. 

Мужчина нахмурился и попробовал ещё раз: 

— Так зачем звать, если он всё равно не приходит? Самой надо справляться с неприятностями. И вообще, как ты умудрилась здесь оказаться? — он огляделся так, будто сам не знал, где находится. 

Риф сняла с плеч небольшой рюкзак и уложила в него и гриф, и расцарапанный корпус. Пытаясь успокоиться, чтобы хотя бы своему спасителю не досаждать всхлипами, она ответила:

— Пускай он не приходит, но удачу мне явно посылает. Как сейчас. Если б мне не повезло докричаться до тебя, кто знает, что бы со мной стало. Ты только еще до дороги меня доведи, дядь. Пожалуйста, — она подёргала за рукав его коричневой мантии. 

Мужчина вздохнул и на мгновение закрыл глаза. А в следующий миг зашагал в сторону, откуда пришёл, и бросил: 

— Что с тобой поделать… Не отставай, плакса.