Когда Лаванда открыла глаза, окружающий мир показался ей нечетким и расплывчатым. Все, что она могла разглядеть, — это голову с растрепанными каштановыми волосами и большие темные глаза, которые казались ей смутно знакомыми. Она моргнула, пытаясь понять, кто это. Ее мама? Мерлин, как же ей хотелось, чтобы это была ее мама, чтобы она принесла ей суп, обняла и сказала, что все наладится.

У нее ужасно болела голова. Она снова моргнула, и внезапно все обрело четкость.

Это была Гермиона, сидящая рядом с её кроватью с обеспокоенным выражением лица. Лаванда сразу, без особых причин, почувствовала прилив страха и адреналина, желание убежать от нее. Но почему? Лаванда судорожно думала, почему она боится Гермиону? Она выглядела точно так же, как и всегда. Уставшей. Грустной. Недокормленной. Как будто на ней висел какой-то огромный груз, который никто, кроме нее, не мог поднять.

— Лав? — неуверенно спросила старшая девушка. — Ты в порядке? Вот, у меня есть немного воды.

Ощущения начали исчезать. Она не боялась Гермионы, она любила Гермиону. Гермиона была такой храброй, что вышла замуж за Снейпа, и возглавила ОД. Лаванда медленно выпила воду, и прохладная жидкость смыла ее инстинктивный страх.

— Ты упала, — сказала Гермиона с нервным смешком. — Ты помнишь, что произошло?

Лаванда потрогала пульсирующую голову, нащупав шишку размером с гусиное яйцо.

— Совсем ничего, — ответила она хриплым голосом. — Это были Кэрроу?

Гермиона помрачнела при упоминании их надзирателей учителей.

— Нет, — она похлопала Лаванду по руке. — Это было просто падение, вот и все. Спускаясь, ты споткнулась о ступеньку, но мадам Помфри говорит, что с тобой все будет в порядке.

— Я искала тебя, — медленно вспомнила Лаванда.

— Ты нашла меня, — ответила Гермиона, и ее смех прозвучал высоко и звонко, как будто она была напугана. — Мы вместе шли в библиотеку, и ты умудрилась как-то упасть на лестнице.

Лаванда ничего этого не помнила.

— Похоже на меня, — согласилась, подумав, блондинка, а потом покачала головой. — Ну, я рада, что ты была там. В следующий раз, когда я упаду с лестницы, тебя может не оказаться рядом.

Девушки погрузились в легкую дружескую беседу, но Лаванда не могла отделаться от ощущения, что Гермиона испытывает какое-то облегчение. Как будто то, что она чего-то не помнит, — радует Грейнджер, а не тревожит. Как будто какое-то гигантское существо приблизилось к поверхности воды, но ускользнуло, не успев стать больше чем тенью.

◄••❀••►

С Гермионой было что-то не так. Северус понял это сразу, как только переступил порог их покоев. Она смотрела на огонь, прижав колени к груди — одно это уже было значительным улучшением по сравнению с завершением ее последнего плана, когда Притчард был ослеплен и отправлен домой. Никакой неконтролируемой рвоты. Никаких рыданий. Ее глаза были сухими.

Крэбб был в гораздо лучшей форме, его ожоги залечила здоровая порция пасты от ожогов. Однако он превратился в болтливого дурачка, не способного связно рассказать обо всем случившемся. Самое главное, он не назвал Гермиону нападавшей. На этот раз она завязала ему глаза.

Хорошо. Она училась.

Он снял верхнюю одежду и повесил ее у двери, задержавшись там на мгновение. С такого расстояния Гермиона была похожа на статую. Такая неподвижная. Она едва дышала.

Она не могла продолжать в том же духе. Какой бы сильной она ни была, и как бы глубоко ни жаждала мести, причинение боли другим разрушало ее душу. Северус по своему опыту знал, что каждое тело имеет свою цену, а каждая смерть — свою. Каждый фунт плоти всегда облагался налогом. Всегда.

Гермиона смотрела на него остекленевшими глазами. Ее волосы были откинуты с лица.

— Ударь меня, — ее голос дрогнул.

Северус замер.

— Нет.

Несмотря на то, что она смотрела на него, ему казалось, что она ничего не видит перед собой.

— Я хочу, чтобы ты ударил меня. Пожалуйста.

Он насмешливо хмыкнул.

— Не будь смешной.

Возможно, именно в этот момент, когда Северус вернулся к роли язвительного профессора, которую исполнял всякий раз, когда покидал эти комнаты, он сам был смешон. Возможно, ее гордость была настолько велика, что даже легкое сопротивление или принижение воспринималось ей как высшее предательство.

Но, скорее всего, подумал Северус, наблюдая за тем, как ее палочка взмывает в воздух, Гермиона просто хотела сражаться.

Струя янтарного света вырвалась из ее палочки и с шипением ударилась о дверь, и Северус тут же, инстинктивно, выхватил свою палочку. Она послала в него еще одно заклинание, на этот раз синее, проклятие вырвалось сквозь ее стиснутые зубы.

— УДАРЬ МЕНЯ! — закричала Гермиона. — ДИФФИНДО!

Он заблокировал расщепляющее заклятие, перенаправив его в стену, где оно прошло прямо сквозь каменную кладку.

— Не будь глупой, — резко сказал он и наложил бессловесное заклинание щита. Слабо мерцающий желтый пузырь окружил его, и Гермиона зарычав, безмолвно бросила в него еще одно проклятие.

— Я хочу, — прошипела она, оскалив зубы, — чтобы ты ударил меня.

— Нет! — прорычал он.

Тогда она усмехнулась ему, выпятив вперед подбородок.

— Гребаный трус!

Снейп был талантливым дуэлянтом. Он участвовал во многих волшебных дуэлях, как официальных, так и неофициальных, и в большинстве случаев на кону стояла его жизнь. Его судьба зависела от подобных дуэлей — и все же он никогда не участвовал в дуэлях, подобных этой, полных ярости, страха и тоски, когда человек напротив был так открыто ранен и скорбел. Он никогда не дрался на дуэли с кем-то, кого ему было бы неудобно убить. Глядя на свою жену, переполненную болью и дрожащую от гнева, он заколебался. Всего на мгновение.

И она набросилась на него.

— Экспеллиармус… — она обезоружила его.

Гермиона едва поймала его палочку, когда та пролетая по воздуху, почти выскользнула у нее из рук, но как только древко оказалось у нее, она отбросила его в сторону, тяжело дыша. Палочка бесполезно стукнулась о каменный пол.

Магия исчезла. Она бросилась на него, с руками, волосами и дикими, отчаянными глазами. Северус поймал ее за запястья, когда она подлетела к нему, и легко прижал к себе, не давая ей возможности сопротивляться. Слова вылетали из ее рта в приступе бессвязной ярости.

— Я хочу, чтобы ты ударил меня! Ударь меня, ты, гребаный трус! Ты, гребаный трус, ударь меня! Я хочу, чтобы ты ударил меня!

Ей удалось вырвать одну руку из его хватки, и она замахнувшись ударила Северуса по лицу. Его голова откинулась в сторону, а на скуле, куда попала ее ладонь, сразу же появилось яркое пятно.

Они оба замерли. Казалось, время остановилось.

Наступило долгое молчание.

Северус дотронулся до того места, куда она его ударила, и почувствовал жар. Глаза Гермионы были полны слез и потрясения, и она была абсолютно неподвижна, ожидая, что он ударит ее в ответ.

Безумие, бушевавшее в ней, еще никогда не было так близко к поверхности. Северусу стало интересно, так ли она выглядела, мучая Притчарда: красное лицо, спутанные волосы, вздувшаяся вена на шее. Одним внезапным, плавным движением он сильно вывернул ей руку, заломив ее за спину, как будто Гермиона была непокорным солдатом. Кость в ее плече хрустнула.

— На колени, — приказал Северус, и голос его был ледяным.

Ощутимое облегчение нахлынуло на нее, и Гермиона тяжело опустилась коленями на холодный пол. Он отпустил ее руку, и она, защищаясь, прижала ее к груди. Ее сильно трясло, ее плечи подергивались, но она не плакала. Пока нет. Он обошел ее кругом раз, другой, а затем присев перед ней на корточки, оказался на уровне ее лица.

— Я не собираюсь тебя бить, — сказал он мягким, но опасным голосом. Она посмотрела на него, но, прежде чем смогла подобрать слова, он резко схватил ее за лицо, сжимая челюсти так, что они приоткрылись. — Я не собираюсь, — повторил он, стиснув зубы, но голос его оставался тихим, — я не собираюсь тебя бить.

— Пожалуйста, — прошептала она, и слезы наконец полились по ее щекам на его руку, — пожалуйста, Северус, пожалуйста.

Он отпустил ее лицо, и Гермиона отпрянула от мужа, сжавшись в комок.

— Расскажи мне, что случилось, — попросил Северус, но в его голосе слышался неприкрытый гнев. Он не отступал.

Она шмыгнула носом. Поерзала на коленях. Вытерла рот.

— Я была неаккуратна, — сказала она срывающимся голосом, — я была г-глупа. С Крэббом все кончено. Но Лаванда нашла меня. Она смотрела на меня как… — Гермиона замолчала, борясь с собой.

— Дыши, — резко приказал Северус, и она отчаянно попыталась подчиниться.

— Мне пришлось стереть ей память, — с трудом выговорила Гермиона. — Я не могла… Нет. Она смотрела на меня так, как будто я… как будто она боялась. Я привела ее в Больничное крыло, и когда она очнулась…

В глубине его сознания зазвучал голос матери, отдаваясь, как и всегда, вечным эхом: «Что ты сделал, Севви? Что ты сделал?»

В тот момент ему нужно было прикоснуться к ней, он знал это. Ему нужно было, чтобы Гермиона знала, что он не причинит ей вреда. Северус неуверенно положил руку жене на макушку, ощущая своей ладонью тепло и мягкость ее кудрей. Она прижалась к нему, как кошка, и, все еще дрожа, закрыла глаза.

— Что со мной случилось, Северус? — прошептала она. Ее ладони легли плашмя на пол, и она впилась ногтями в камень, царапая, как будто могла схватить его пригоршнями. — Я ничего не почувствовала, когда причиняла боль Крэббу, ничего, совсем ничего, но когда Лаванда посмотрела на меня, это было как…

— Спокойно, — выдохнул он, и она заплакала по-настоящему.

— Это было т-так как будто я была г-грязью, — икнула Гермиона, — к-как будто я м-монстр.

Мы оба чудовища, — подумал Северус, но промолчал, — прекрасные, ужасные монстры, с клыками и когтями. Монстры, которые кусаются и царапаются, чтобы остаться в живых, чтобы не подпускать к себе других.

Он легонько погладил свою юную жену по волосам, следуя изящному изгибу ее черепа, а затем притянул к себе. Гермиона прильнула к нему, зарывшись лицом в его грудь, и громкие прерывистые рыдания сотрясли все ее тело.

Это действие почему-то показалось ему более интимным, чем все остальное, что они разделили до сих пор. Он был в ее сознании, в ее теле, их обнаженная плоть прижималась друг к другу; и все же этот момент, когда они оба сидели на полу, полностью одетые, странным образом казался ему более откровенным. Северус не мог вспомнить, когда в последний раз обнимал кого-то плачущего, если такое вообще случалось — Гермиона прижималась к нему, держась за его худощавое тело, как за спасательный круг. Как будто он был единственной скалой в бушующем потоке.

Северус понятия не имел, сколько времени прошло, когда ее рыдания замедлились и она постепенно смогла держать голову над водой. Мертвая хватка, которой она вцепилась в его мантию, постепенно ослабла.

— Я порчу твою одежду, — хрипло сказала Гермиона.

Смешная женщина, — автоматически подумал он, но оставил эту мысль при себе.

— Мой наряд — наименьшая из моих забот, — проворчал он.

Она отстранилась и потерла глаза.

— Прости, что я тебя ударила.

Северус застыл на месте. В последний раз его так били, когда он был очень молод. Это мгновенно вызвало поток ужасных воспоминаний о пьяном отце и истеричной матери — оба морально гнили сами и гноили окружающих их людей, вымещая свои болезни на несчастном, достойном сожаления ребенке. Пощечина вряд ли была худшим из того, что он пережил от рук других, но Северус никогда не забудет мгновенный страх, который испытал в тот момент, страх, который он так старался подавить. Страх наказанного, уязвимого ребенка, не понимающего, за что именно его обижает тот, кого он любит.

— Твои попытки спровоцировать меня день ото дня становятся все более неуклюжими, — сухо сказал он, вместо того, чтобы сказать: «ударить меня так еще раз, и ты пожалеешь», но Гермиона, казалось, поняла это инстинктивно. Похоже, они провели слишком много времени копаясь в мыслях друг у друга.

— Ты должен ударить меня в ответ. Пусть все будет по-честному, — Гермиона оттолкнулась от него, словно внезапно осознав всю близость их положения, и так и рухнула на пол, заливаясь слезами.

Северус скривил губы.

— Я устал повторять, — прорычал он, — я не буду тебя бить.

— А я хочу, чтобы ты меня ударил, — ее глаза покраснели, а ресницы слиплись от слез. — Пожалуйста.

Он изучал ее, что-то прикидывая.

— Почему?

У нее не было ответа.

— Я не собираюсь бить тебя за то, что ты напала на ученика или предала забвению подругу, — тихо сказал ей Северус. — Ты можешь применить к Притчарду, Крэббу и Забини любое наказание, которое посчитаешь нужным. Мы подробно обсудили твой план. Я не вижу причин наказывать тебя за то, что ты следуешь ему.

Казалось, она не могла встретиться с ним взглядом.

— А должен бы.

Северус фыркнул.

— Мы на войне, Гермиона. Я пытал, меня пытали, я убивал, я лгал, крал, обманывал и делал все необходимое, чтобы обеспечить победу правильной стороне, и я буду продолжать это делать. Искать наказания за эти необходимые действия — бесполезное упражнение в жалости к себе.

Я заслужил гораздо большего, чем пощечина, — подумал Северус. Даже помимо того, что он делал во время обеих волшебных войн, он не сделал мир лучше или светлее. Он был задирой, злобным и ненавистным человеком, которого подпитывало чувство, которое он испытывал, когда другие его боялись. Этой дешевой, временной власти было достаточно, чтобы держать его в вертикальном положении, достаточно, чтобы обуглить его сердце и не дать ему смягчиться. Любое правосудие привело бы его в Азкабан на всю оставшуюся жизнь или к поцелую. Все, что осталось от его души, будет принадлежать дементорам (если он каким-то чудом доживет до конца этой гребаной войны) — это все, что он знал.

Но до тех пор он принадлежит ей. Своей жене.

Она странно смотрела на него, почти улыбаясь.

— Ты назвал меня Гермионой.

Северус издал возмущенный звук, который можно было бы охарактеризовать как ворчание.

— Я уже называл тебя Гермионой.

— Нет, не называл, — тут же возразила Гермиона.

— Сам факт того, что ты ухватилась за самую незначительную деталь…

— Она не незначительная, — парировала Гермиона. Она повторила, на этот раз мягче: «Это не незначительно».

Они долго лежали вместе на полу, прислушиваясь к тихому дыханию замка вокруг них. Он погладил ее по волосам, и она снова уткнулась носом ему в грудь, усталая и наказанная.

Гермиона, повторил он в своей голове так громко, что она, должно быть, услышала это даже без легилименции. Он лежал, чувствуя биение ее сердца рядом со своим.

Гермиона, Гермиона, Гермиона.

◄••❀••►

Успехи в исследованиях были действительно единственным, чем Гермиона хоть немного гордилась в те дни. Она проводила почти все свое время в библиотеке под укоризненным взглядом мадам Пинс, отлынивая от выполнения домашнего задания и оставляя его неопрятными стопками в своей комнате. К их чести, ее профессора никогда не интересовались; даже надутый хвастун Слизнорт, грустно посмотрел на нее в коридоре, но не спросил, почему она не сдала задания по зельеварению. Он послушно продолжал оценивать их на отлично. То же самое делали и все остальные.

Другие студенты, казалось, не были заинтересованы в совместной учебе, и уж точно не были заинтересованы в разговорах с ней. За исключением ее сплоченного ОД, остальная часть Хогвартса, казалось, решила притвориться, что ее не существует.

Возможно, это был их способ помочь, — размышляла Гермиона, снимая с полки еще одну толстую книгу, но, скорее всего, они пытались избежать неловкости.

Не смотрите на уродку. Может быть, она кусается.

Было утомительно каждый день заново расставлять все книги по полкам, но ее заметки накапливались. Используя исторические данные и книги по волшебным палочкам, ссылаясь на приложения и сноски, Гермиона просматривала данные в поисках историй о бузинной палочке. Было бы намного проще, если бы она была знакома с волшебными легендами, но ей нравилось думать, что исследования с точки зрения магглов позволяют ей увидеть вещи, которые волшебники могут упустить из виду.

Например, мимолетная ироническая сноска о работе мастера по изготовлению волшебных палочек по имени Майк Грегорович.

Внизу триста сорок второй страницы книги «Мир палочек: Том IX» был небольшой ехидный комментарий на тему идеально повторяющихся палочек: «Каждая палочка уникальна, даже настолько, что две палочки из одного и того же дерева и с одной и той же сердцевиной будут вести себя непредсказуемо по-разному. Ведь нет двух одинаковых животных, как нет двух одинаковых ветвей на одном дереве, а значит, и палочки не будут абсолютно одинаковыми. Попытки идеально воспроизвести идентичные палочки закончились неудачей. (См.: Грегорович.)»

Она последовала за сноской чисто случайно. Прислушавшись к своим инстинктам. К тем, которые никогда не приносили ей вреда. Гермиона всегда знала, что, когда дело касается исследований, лучше всего следовать за своей интуицией.

Грегорович якобы владел непобедимой волшебной палочкой и провел большую часть своей жизни, пытаясь воспроизвести ее магию. Каждый раз попытки заканчивались неудачей, по крайней мере, если верить Угнауту и его обширной истории палочек и их пользователей. В другое время Гермиона могла бы быть очарована количеством магии, вложенной в эти инструменты, но она была полностью сосредоточена на поиске легендарного дара смерти, что даже исследования не приносили ей удовлетворения.

Гермиона собрала все свои записи, засунула их в свою и без того переполненную сумку и начала методично расставлять книги по полкам. Это было ее ежедневной рутиной. Исчерпывающей. Медитативной. Неизбежной.

Вечером она упомянула о своей усталости Джинни, сидя на ее кровати.

— Чего бы я только не отдала за то, чтобы вернуть мой хроноворот — посетовала она, потирая костяшками пальцев воспаленные глаза. — В сутках не хватает времени.

— Забавно, — сухо сказала Джинни, — а я-то думала, что дни тянутся слишком долго.

Гермиона лукаво улыбнулась младшей девочке.

— Тебе ведь есть чем занять свое время, не так ли? В комнате можно делать все, что угодно, она…

— Вроде того, — перебила ее Джинни, махнув рукой. — В последнее время она прокладывает туннель в Хогсмид.

Гермиона остановилась.

— Что?

Джинни указала на стену, которая в данный момент была пустым каменным пространством, украшенным большими красно-золотыми гобеленами.

— Она соединяется с задней комнатой «Кабаньей головы». Иногда по ночам. Однажды я ходила туда, но…

— Джинни, ты не можешь покидать замок, — заявила Гермиона пронзительным голосом, — этот туннель может впустить самых разных людей, если Кэрроу когда-нибудь узнают…

— А еще он может выпустить меня, — возразила Джинни, но без всякого пыла. — Мне скучно, Гермиона. Я не могу проводить исследования по крестражам, застряв здесь. По крайней мере, в Хогсмиде я могу увидеть людей. Добыть еду. Узнать, что происходит в мире.

Это заставило Гермиону задуматься, и она опять резко закрыла рот.

— О чем говорит «Пророк»? — спросила она через мгновение. — Что происходит в мире? — Гермиона понятия об этом не имела. Она уже несколько недель не заглядывала в газету.

— Гарри видели то тут, то там, — ответила Джинни, теребя свой плед. — Рон с ним. Луна тоже. Драко Малфой пропал, они думают, что Гарри убил его.

В горле Гермионы сформировался комок, и она с трудом его сглотнула, чтобы разжать челюсти.

— Мне трудно в это поверить, — сказала она, но в голосе ее не было полной убежденности.

Джинни отвела взгляд.

— Да. Мне тоже.

В голосе Уизли тоже не было убежденности.

Образ Гарри, Рона и Полумны, образовавших, маловероятную прежде, триаду в самые мрачные и отчаянные дни войны, вселил в Гермиону крупицу надежды, которой она не испытывала уже очень давно. Возможно, они находят крестражи без её помощи. Возможно, они сотрудничают с Орденом, расставляют ловушки, в которые мог бы попасться Волан-де-Морт, а потом однажды она получит сову с сообщением, что всё закончилось, что все это было ошибкой, что Визенгамот отменил закон о браках, что Волан-де-Морт мёртв, а Гарри — герой.

Безумие этой фантазии заставило Гермиону усмехнуться. Невероятно и невозможно, как сказал бы Рон.

— Если есть безопасный выход из замка, воспользуйся им, — услышала Гермиона свой голос. Слова повисли в воздухе еще до того, как она их полностью осознала. — Здесь скоро станет очень опасно, Джинни. Тебе было бы лучше дома.

— Я знаю, — Джинни и вернулась к ковырянию своего пледа. — Возможно, я так и сделаю.

— Просто дай мне знать, — сказала Гермиона, пытаясь придать своему голосу немного бравады. — Таким образом, мы сможем использовать Выручай-комнату как настоящий штаб, а не казарму.

Джинни улыбнулась, но улыбка не коснулось ее глаз.

— Я дам тебе знать.

◄••❀••►

К всеобщему сожалению, Джинни не покинула Хогвартс через туннель к Хогсмиду. Однако в течение нескольких следующих дней она отправила сову Ремусу Люпину и своему старшему брату Биллу Уизли. Аберфорт, сварливый владелец «Кабаньей головы», позволил ей использовать свою птицу, но только потому, что за каждой совой, прилетающей и улетающей из Хогвартса, следили Кэрроу.

Письма были короткими, поверхностно зашифрованными сообщениями о состоянии Хогвартса, но подковерные игры были не в духе Уизли. Она, как и ее братья и родители, всегда выражала свои чувства прямо и без оговорок.

После войны Гермиона перечитывала черновики этих писем, сравнивая их между собой, когда перебирала вещи Джинни. Между ее письмом к Ремусу и письмом к Биллу было не так уж много различий, за двумя исключениями. Письмо Биллу она подписала словами «Передай маме и папе всю свою любовь», а к письму Ремусу она добавила поспешный постскриптум: «P.S. С Гермионой что-то не так».

◄••❀••►

Они вернулись к неловкому хождению на цыпочках вокруг друг друга, меняя расписания и никогда не оставаясь подолгу в одной комнате. Гермиона проводила все свое время за исследованиями и конспектированием, вплоть до того, что не раз засыпала на диване, используя книгу в качестве подушки.

Северус же максимум времени проводил вдали от дома. У него было гораздо больше свободы, и ему было куда пойти — у Гермионы же поводок был очень коротким. Она не выходила за пределы замка с тех пор, как начались каникулы, и это была короткая прогулка под присмотром Северуса до квиддичного поля и обратно. Если он не хотел ее видеть, ему и не нужно было. Гермиона восприняла его отсутствие как явный отказ и лечила свое раненое сердце книгами, успокаивая нарастающую тревогу воспоминаниями об их неистовых, напряженных встречах.

Между ними витало что-то недосказанное, и для двух людей, гордившихся своим остроумием, не вступать в элементарный разговор было неловко и неуклюже. Гермиона всё ещё стыдилась и смущалась своего изнурительного срыва, а Северус всё больше расстраивался из-за неспособности держаться от подальше от собственной жены.

Он не был человеком блуждающих мыслей или взгляда. Он не грезил наяву и не фантазировал. Даже его мысли были в точном, безупречном порядке — это была привычка, вбитая в него так глубоко, что с таким же успехом могла бы сойти за врожденную.

И все же.

И все же его мысли словно под воздействием силы тяжести постоянно возвращались к ней. Он находил утешение в мысли, что вернется в их общие покои, вернется домой — к жене, свернувшейся калачиком на диване. Что-то внутри него бушевало всякий раз, когда он ловил себя на том, что пялится на то, как Гермиона прикусывает нижнюю губу.

Северус иногда задавался вопросом, не был ли он проклят в очень юном возрасте влюбляться настолько всепоглощающе и безраздельно, что все остальные препятствия кажутся ему мелкими и незначительными. Что-то в нем было сломано, что-то, что позволяло ему любить так сильно, что это чувство затмевало все остальные взаимные и невзаимные чувства.

Северус Снейп — человек, который любит слишком сильно, но не теми способами и не тех людей.

Требовалось все больше и больше времени, чтобы загнать мысли о Гермионе поглубже в его сознание. И, возможно, она занимала такое большое место в его подсознании, потому что каждый раз, когда он подавлял ее, она все больше врастала в него. И тем сильнее они переплетались.

Северус вздохнул, стирая последние остатки воспоминаний о ней в своем сознании, затем натянул на лицо холодную маску и вошел в Малфой-мэнор. Даже до войны это было мрачное и официальное место, мавзолей гротескных трофеев и тёмной магии, теперь же, когда Волан-де-Морт поселился здесь почти на постоянной основе, мэнор приобрел ауру гниющего, пульсирующего сердца.

Воздух в гостиной был холодным и влажным. Во всем чувствовалась сырость и холод. Эта атмосфера была присуща только одной силе на земле, и никакой другой.

— Северус, — сказал Темный Лорд с теплотой в голосе. — Как мило с твоей стороны присоединиться к нам.

— Милорд, — ответил Северус и поклонился. Он бросил взгляд на Амикуса Кэрроу, который был занят беседой с Яксли. Беллатрикс расположилась рядом с Темным Лордом, примостившись у его ног с выражением полного обожания на лице. Толстоватый, исполняющий обязанности министра магии, сидел в углу с расстегнутой рубашкой и бокалом огненного виски в руке.

— Как продвигается охота за Гарри Поттером? — Спросил Волан-де-Морт, прищурив красные глаза.

Каждый Пожиратель Смерти обладал базовой способностью улавливать настроение Темного Лорда и в соответствии с этим корректировать свое поведение, но никто не мог делать это так эффективно, как Северус. Остальных раздражало, как легко красноречивому шпиону удавалось манипулировать темпераментом Волан-де-Морта, успокаивать его приступы ярости и вытаскивать его из депрессивного состояния. Сегодня вечером Лорд пребывал в на редкость приподнятом настроении, что случалось только при приближении беды. Северус заметил это и повиновался, следуя за лидером в опасном и смертоносном вальсе.

— Всесторонне и тщательно, милорд. Мы с Долоховым идем по многообещающему следу в Лондоне. Я сожалею, что мои обязанности в Хогвартсе отнимают у меня так много времени, я бы предпочел посвятить свои силы тому, чтобы найти мальчишку и привести его к вам.

— Так и есть, — произнес Темный Лорд сипло и знающе. Улыбка изогнула края его тонкого, безгубого рта. — Амикус считает, что твое внимание может быть… разделено.

Северус не смотрел в сторону старшего из близнецов Кэрроу, но чувствовал, что взгляды присутствующих обращены к нему. Небольшое отвлечение.

— Если я и отвлекаюсь, то только потому, что Кэрроу неустанно работают над тем, чтобы усложнить мою работу, — сухо ответил Северус. От него ожидали подобных резких замечаний. — С тех пор как их поставили во главе Хогвартса, их аппетит к садизму возрос, и студенты стали непокорными и недоверчивыми. Если надавить на них слишком сильно, они могут и вовсе взбунтоваться. Вы знаете это лучше, чем кто-либо другой, милорд.

Нагини скользнула по ноге Северуса. Он не пошевелил ни единым мускулом. Гигантская змея плавно скользнула к своему хозяину, высунув язык, пробуя на вкус влажный воздух.

— Я не ставил Кэрроу во главе Хогвартса, — язвительно заявил Волан-де-Морт, — я поставил тебя во главе Хогвартса.

Северус не стал спорить.

— Да, милорд.

Волан-де-Морт изучал его, его злобные красные глаза сузились.

— Амикус, — позвал он, не повышая голоса.

Кэрроу вытянулся по стойке смирно, игнорируя Яксли и выдавая тот факт, что он молча подслушивал, притворяясь, что занят разговором.

— Милорд, — обратился он с преувеличенным поклоном.

— Северус считает, что вы слишком строги к студентам Хогвартса, — прошипел Волан-де-Морт. — Почему он так думает?

— Снейп стал мягче с тех пор, как женился, милорд, — тут же выпалил Амикус. — С тех пор, как эта маленькая грязнокровка вцепилась в него когтями, ему невыносимо видеть, как страдают ученики.

Северус подавил смешок, решив вместо этого наклонить голову и раздраженно выдохнуть. Темный Лорд, как и рассчитывал директор Хогвартса, ничего не упустил из вида и издал пустой, прерывистый звук, который можно описать как хихиканье, дребезжащее в пустой груди.

— Северусу? Невыносимо смотреть на страдания? — повторил Волан-де-Морт. — Воистину, эта девушка, должно быть, обладает невообразимой силой.

В зале раздался смех, покровительственный и жестокий, заставший Амикуса покраснеть.

— Возможно, мне следует проверить, не подвергся ли Северус невольному Империусу, — продолжил Волан-де-Морт, и Пожиратели Смерти рассмеялись громче, послушно, как свора собак, пускающих слюни из-за объедков. Лорд поднял палочку. — Фините Инкантатем, — произнес он сухим шепотом, и шутка достигла апогея.

Северус не смеялся. Остальные могли покорно выть, готовые потакать любому безумию, которое задумал Темный Лорд, но он не стал бы этого делать. Эти маленькие моменты бунта, эти маленькие следы того, что Северус Снейп, в конце концов, оставался самостоятельным человеком всегда выбивали Волан-де-Морта из колеи. Эти моменты недоверия всегда приводили к тому, что Темный Лорд укреплял свою веру в то, что Северус умен и предан, а не похож на крикливых дураков, которые унижались, чтобы прикоснуться к подолу его мантии.

Волан-де-Морт поднял палец, и в комнате воцарилась тишина. Яксли смеялся слишком громко и прервал смех неловким кашлем.

— Давайте посмотрим, действительно ли Северус потерял аппетит, — сказал Темный Лорд, почти напевая. — Северус?

Мастер зелий достал свою палочку.

— Милорд.

— Можешь начинать.

Северус повернулся к Амикусу, подняв палочку.

— Он защищает ее! — в отчаянии крикнул Амикус, его лицо блестело от резко выступившего пота. — Магловская сука! Он влюблен в нее!

Северус замер. Сердце непроизвольно рванулось к горлу, но он успел успокоиться и восстановить свою защиту. Мысли о жене всплыли в его голове, низкие и темные, и он отбросил их.

Но Темный Лорд ничего не упустил, даже малейшего трепета ресниц, крошечного расширения темных зрачков Северуса.

— Неужели? — произнес Волан-де-Морт мягким голосом.

Взгляд, которым Северус наградил Темного Лорда, был настолько полон ярости, что даже Волан-де-Морт не смог найти изъяна.

— Никогда.

— Боже мой, Северус, — сказал Волан-де-Морт задумчиво и насмешливо. — Защищать жизнь грязнокровки-предательницы — это как-то… знакомо.

Его на редкость прекрасное настроение поднималось все выше и выше. Если Темный Лорд и получал какое-то удовольствие, так это от наблюдения за тем, как его последователи бросают друг друга на растерзание волкам, чтобы спастись самим.

— Амикус пытается спасти свою никчемную шкуру, — прошипел Северус. — Я был слишком снисходителен к нему, и он считает, что замок принадлежит ему. Он пытался ухаживать за… — его пленницей? Его женой? — девушкой, и поскольку я ему в этом отказал, он думает, что я питаю к ней какую-то привязанность.

— Ложь! — воскликнул Амикус.

— Тишина, — отчеканил Северус, тихо кипя от злости, и взмахнул палочкой.

Волан-де-Морт, который до этого слегка наклонился вперед, поглощенный происходящим, теперь опустился в свое глубокое кресло. Его настроение изменилось, подобно ветру, и он внезапно стал незаинтересованным.

— Время твоего руководства Хогвартсом скоро подойдет к концу, — сказал Волан-де-Морт, поглаживая Нагини, которая ласково обвилась вокруг его руки. — Прекратите свои мелкие склоки. Я разочарован, Северус, ты стал таким самодовольным.

Северус снова поклонился.

— Мои извинения.

— Эта девчонка нужна только для того, чтобы выманить Поттера, — продолжил Волан-де-Морт. — Пришло время ей выполнить свое предназначение.

Осторожно, — подумал Северус, и без малейшего колебания в интонации или тоне сказал: «Так и есть, милорд».

Темный Лорд, казалось, был удовлетворен этим ответом.

— Приведи ее сюда. Завтра. Предупреди Орден, что она не предоставила тебе полезной информации, и поэтому я допрошу ее лично.

По комнате, словно от стаи гиен, пронеслось хихиканье. Глаза Пожирателей заблестели в темноте. Его разум метался, пытаясь придумать весомый предлог, чтобы дать ему больше времени, боже, ему нужно было больше времени.

— Как вам угодно, милорд, но я должен напомнить вам, что наша зацепка в Лондоне…

— Гоняться за призраками бессмысленно, — отрезал Волан-де-Морт. — Если мальчишка Поттер поверит, что его маленькая подружка в опасности, он сам придет к нам.

— У нас есть только одна девчонка, — заметил Северус. — Все должно быть на месте, если это наш план. Мы не можем рисковать тем, что он снова сбежит.

Это был неуклюжий ход, и как только слова слетели с его губ, Северус вздрогнул. Он приготовился к неизбежному Круцио.

Боль ошеломила его, с силой отбросив назад, и он вскрикнул от тревоги и боли. Проклятие быстро закончилось, оставив его бездыханным и тошнотворным, заметно дрожащим от ярости. Шакалы вокруг него сгрудились вместе, боясь оказаться следующими и радуясь, что это не они. Слабым эхом до него донесся улюлюкающий, невнятный смех.

— Ты смеешь читать мне лекцию о его риске побега? — спросил Волан-де-Морт, кипя от злости. — Когда единственная причина, по которой Поттер выжил, — это твоя некомпетентность?

Смех прекратился.

Северус откинул с глаз прядь волос и на мгновение остановил на Темном Лорде взгляд, который можно было описать только как убийственный.

Это была твоя некомпетентность, — безрассудно кричала его собственная гордость, — снова и снова ребенок побеждал тебя. Снова и снова тебя обводили вокруг пальца мальчик-подросток и его идиоты-друзья. Неудачник. Жалкий. Никчемный. Слабак.

Если бы Волан-де-Морт преодолел его ментальные барьеры в этот момент то, обнаружил бы мерзкую, кипящую массу ненависти, которая медленно бурлила на протяжении долгих двадцати лет. Ненависть, которая только сгущалась, кипя на медленном огне ярости.

А потом этот миг прошел, и на его лицо вернулось спокойное, боязливое, почтительное выражение. Прошло такое короткое время, что никто, кроме Волан-де-Морта, этого не заметил, и даже для Лорда перемена была настолько внезапной, что ее вряд ли можно было себе представить.

— Я сожалею, милорд, — прохрипел Северус.

Волан-де-Морт поднялся с кресла и подошел к нему.

— О, Северус, иногда мне кажется, что ты уже перерос свою полезность.

Умоляй, — сказал себе Северус, — ты должен. От этого зависела его жизнь. Умоляй, или он убьет тебя прямо сейчас. И все же он не мог заставить себя сделать это, не мог найти слов, не мог смириться.

Грустные карие глаза Гермионы, добрые и непреклонные, вплыли в его сознание.

— Нет, милорд, пожалуйста. Я лишь хочу найти мальчишку, чтобы порадовать вас, принести вам славу. Я так долго охотился за ним, что забыл обо всем остальном. Прошу вас, милорд, дайте мне время, и я приведу к вам девушку — Поттер придет за ней, как вы и сказали.

Снова тошнота.

Темный Лорд присел на корточки, чтобы оказаться со своим слугой на уровне глаз. Нагини, наполовину обвившись вокруг его плеча, ткнулась носом Северусу в щеку. Ее язык высунулся, чтобы понюхать его кожу, а затем она зашипела, обнажив клыки, с которых капал яд.

— Завтра, — приказал Волан-де-Морт. — Приведи девушку.

◄••❀••►

Гермиону мучил зуд, и с каждым днем он становился все более невыносимым. Это делало ее особенно дотошным исследователем, так что ее способность совершать быстрые логические скачки, следуя за доказательствами, как по камешкам через пруд, только обострилась. Она очень отчетливо помнила, как это произошло впервые — она была на втором курсе, когда по своей прихоти пошла в библиотеку, чтобы изучить информацию по «наследнику Слизерина», и совершила быстрый, казалось бы, иррациональный логический скачок. Конечно, это озарение снизошло на нее слишком поздно, чтобы спасти Гарри, но с тех пор Гермиона все больше и больше убеждалась в том, что, имея базовые знания, она может понять почти все.

Подобные скачки были хоть немного возможны благодаря ее скудному таланту к прорицанию — отрасли магии, которую она считала абсолютно бесполезной и не предпринимала никаких усилий, чтобы в ней практиковаться. Она просто рассматривала прорицания как догадки. Теории, нуждающиеся в проверке. Научная теория на практике: гипотеза, проверка, перепроверка, оценка, теория. Просто начало идеи. Зуд.

И сейчас жужжащий, грызущий зуд в глубине черепа подсказывал ей, что она нашла старшую палочку.

Теория была основана практически ни на чем. Просто случайная мысль о том, что за последние сто лет истории волшебства произошел поразительный рост числа темных волшебников, злых людей, намеревающихся захватить мир. Сначала Гриндевальд, а затем Волан-де-Морт.

Эта мысль, туманно отброшенная в сторону во время ее исследования, с визгом вернулась на передний план ее сознания, когда она смотрела на биографию Геллерта Гриндельвальда.

Он жил в то же время, что и Грегорович. Фактически, оба они были живы до сих пор, хотя местонахождение Грегоровича было неизвестно. А еще у Гриндельвальда якобы была палочка невообразимой силы, хотя сколько в ней было от палочки, а сколько — от волшебника, остается только догадываться.

Но вот он, этот зуд.

У Грегоровича была палочка, которую он пытался воспроизвести, но не смог. Потом палочка пропала. У Гриндельвальда была непобедимая палочка, которую он потерял на дуэли.

Победителем той дуэли стал Альбус Дамблдор, еще один человек, известный своим невероятным магическим талантом. Какого калибра была эта палочка? Какого калибра должен был быть владеющий ею волшебник?

И если бы в мире существовал хоть один волшебник, который обладал бы такой палочкой и никому об этом не упомянул, разве это не был бы Дамблдор? Разве это не был бы он?

И если бы у него была смертоносная, непобедимая палочка, разве он не спрятал бы доказательства ее существования в книге детских сказок?

Гермиона захлопнула книгу достаточно громко, чтобы заслужить «Тсс!» от мадам Пинс, и выбежала из библиотеки.

◄••❀••►

Когда она открыла дверь в маленькое убежище, которое делила со своим мужем, ее встретила ужасно знакомая сцена.

Он сидел на диване, освещенный светом камина, с бокалом в руке. Пустое выражение его лица было до странности похоже на тот вечер в школе, когда он спас десятки волшебных палочек и бережно сохранил их, чтобы после воссоединить со своими владельцами. Тогда ее внимание привлекло простое движение, с которым он опрокинул свой бокал, но теперь Северус только взбалтывал янтарную жидкость. Он не был красивым мужчиной, и все же в эти моменты Гермиона не могла не думать о том, насколько он привлекателен. Насколько уязвим. Почти красив.

Но сцена была настолько знакомой, что ей пришлось перепроверить и убедиться, что его не окружают похищенные палочки, что Северус чудом не избежал разоблачения, пытаясь обеспечить крошечные победы для людей, которые никогда не узнают об этом.

Но волшебных палочек не было. Был только Северус со своим напитком, несчастно сидящий на диване.

— Привет, — сказала она, закрывая за собой дверь и тщательно ее защищая.

Северус не сделал ни единого движения в ее сторону, не подвинулся на диване, чтобы освободить ей место, и ей пришлось сесть в кресло по диагонали от него. Гермиона позволила себе опуститься в него с тяжелым стуком, словно этот звук мог вывести ее мужа из задумчивости.

Он сделал глоток, его лицо было каменным и бесстрастным, и он по-прежнему ничего не говорил.

— Кажется, я нашла ее, — сказала Гермиона, преувеличивая, просто пытаясь добиться хоть какой-то ответной реакции. — По крайней мере, я так думаю. В Германии есть мастер по изготовлению волшебных палочек…

— Темный Лорд просит о встрече с тобой, — оборвал ее Северус.

У Гермионы свело живот.

— Просит? — переспросила она. Ее губы были белыми как бумага.

Он бросил на нее взгляд.

— Требует.

Ее разум, великая и прекрасная машина, которая никогда не останавливалась ни на мгновение, остановился. Встреча с Темным Лордом. Она. Гермиона Грейнджер. Перед Волан-де-Мортом.

— Он ищет информацию о Гарри? — ее голос прозвучал звонко и неестественно даже для ее собственных ушей. Всегда ли ее голос звучал так? Или ее слух исказился от пронзительного звона, который внезапно раздался вокруг нее?

Северус фыркнул и допил свой напиток.

— Не совсем.

Мозг Гермионы снова заработал, словно реактивный двигатель. Вместе с этим пришла новая волна ужаса, и она почувствовала, как ее щеки заалели, а кровь отхлынула от лица.

— Он выманивает Гарри, — ее дыхание участилось. — Значит, я — его последняя попытка?

Он не смотрел на нее.

— Похоже на то.

Она принялась расхаживать по комнате, испытывая беспокойство и тревогу.

— Итак, ну и что? Я просто иду в Малфой-Мэнор или куда там еще, и я… Я предстаю перед Темным Лордом, а он что? Мучает меня? — Она провела рукой по волосам, убирая спутанные локоны с лица.

— Конечно, — сказал Северус.

— Убивает меня? — ответила Гермиона.

— Весьма вероятно, — Северус сделал еще один большой глоток.

Она грозно посмотрела на своего мужа.

— Ты кажешься ужасно спокойным.

— Это было неизбежно, — сказал он, и в голосе его прозвучала пустота.

Осознание окатило ее, как холодная вода, пробирая до костей.

Он знал. Конечно, он знал — он — ближайший помощник Волан-де-Морта, практически его правая рука; как он мог не знать? Как давно он знает?

Всегда ли он знал? Неужели он сделал все это, позволил мне сделать все это, зная, что в конце концов это не будет иметь никакого значения? Волан-де-Морт победит, я умру, и…

Их отчаянные, неистовые встречи промелькнули в ее сознании, все они, как заикающийся стереоскоп, щелкали в ее мозгу. Как он смотрел на неё с благоговейным трепетом, как прикасался к ней так невесомо, нежно, осторожно. Как будто она была хрупкой.

Как будто она была временной.

— Сколько у меня времени? — спросила она. На ее губах было что-то соленое, когда она облизнула их, и только тогда она поняла, что плачет.

Именно тогда Северус посмотрел на нее потухшими глазами. Как будто он уже оплакивал ее смерть и ненавидел себя за это.

— День. Возможно, два. Нужно еще кое-что подготовить.

Значение: я должен еще сообщить Гарри, где ты будешь, и в какой опасности окажешься.

Гермиона никак не могла знать, где Гарри, но Волан-де-Морт, должно быть, думал, что их дружба выльется в какую-то переписку. Непостоянный, вспыльчивый, верный Рон перевернул бы небо и землю, чтобы спасти ее, это все, что она знала. Если бы парни узнали, что Гермиона в беде, настоящей беде, в реальной беде, они бы пришли за ней.

Она всегда это знала.

— Хорошо, — у нее перехватило горло, — хорошо, давай… Давай сделаем это, давай составим план, давай сделаем что—нибудь…

— Плана нет, — оборвал ее Северус, и его голос был почти нежным.

— Всегда есть план, — проворчала она в ответ, — всегда есть что-то, на что я могу отвлечься или…

Он нежно взял ее за запястье. Неожиданное прикосновение. Очень осторожно он притянул ее ближе, пока она не прижалась к нему, почти рухнув, чувствуя слабость в коленях. Она не плакала, но дрожала, и он крепко обнял ее. С любовью. Как будто всегда хотел, но боялся попросить. Она прижалась головой к его подбородку и позволила ему гладить себя по волосам, свернувшись калачиком рядом с ним и дрожа.

— Я не хочу умирать, — сказала она наконец.

Северус допил свой напиток и ничего не ответил.

Миссис Гермиона Грейнджер и мистер Северус Снейп долго сидели, прижавшись друг к другу, перед камином, не шевелясь. Дышали. Думали. Гермиона обдумала тысячу планов и отвергла их все сразу. Чем дольше она продолжала, тем ошеломляюще невозможными становились их попытки, связанные с хроноворотами, оборотным зельем и все более безумными зельями или заклинаниями; ни одно из них не сработало бы. У них было так мало времени.

Они провели это время, как всегда делают обреченные влюбленные, вместе.

◄••❀••►

Она мечтала.

Она мечтала об их совместной жизни.

Где-нибудь в коттедже, где полно книг и горячий чайник на маленькой плите. Кошка. Сад. Северус хотел бы сад ингредиентов для зелий, а она упрямо сажала бы там помидоры и базилик. Он отпускал бы ехидные, пренебрежительные комментарии о бесполезности картофеля, но покорно избавлял бы огород от вредителей и гномов, собирая только лучшие продукты для их совместного ужина. Они вместе пили бы чай. Они читали бы вместе. В редких случаях они смеялись бы вместе.

У каждого из них был бы свой уголок — у него это был бы кабинет, место, где можно было бы закрыть дверь, когда общение становилось невыносимым. У нее — место у окна или солнечный чердак с паутиной, где она могла бы мечтать и смотреть в окно, погрузившись в раздумья. У них была бы большая красивая кровать с пуховыми подушками и мягким одеялом. И повсюду были бы книги.

Они были бы счастливы. Это была бы прекрасная жизнь. Если бы только они узнали друг друга при других обстоятельствах — если бы их насильно не поженили во время войны. Если бы он не был Северусом Снейпом, Мастером зелий, Пожирателем Смерти, членом Ордена, шпионом. Если бы только она не была Гермионой Грейнджер, мозгом Золотого трио, магглорожденной, доказавшей, что все чистокровные ошибались. Этого уже не вернуть, никаких нежных сцен домашнего спокойствия, когда корни их отношений были пропитаны этим ядом.

И всё же она мечтала.

После войны она лежала в постели, считала удары своего сердца и прислушивалась к собственному дыханию. Она скрупулёзно пыталась упорядочить события предыдущих двадцати четырёх часов, сложить их все вместе, как кусочки головоломки, но, как бы она ни старалась, ей никогда не удавалось выстроить их должным образом. Её воспоминания были нечеткими и вводящими в заблуждение, а некоторые из них и вовсе отсутствовали.

В конце концов, она использовала Омут памяти, пытаясь разобраться в смутных воспоминаниях своего мозга, но даже это не помогло. Гермиона никогда бы не призналась в этом самой себе, но это было потому, что в глубине души она не хотела вспоминать.

Если бы она вспомнила все это, полностью и по-настоящему, то вспомнила бы, что она — и только она — виновна в смерти Джинни Уизли.