***

Он смотрит вперёд. Голова его приподнята, он то ли игнорирует сумеречный город, то ли вовсе не замечает его. Эйджи уверен, что изумрудная гладь его взора сейчас обращена именно на вечернее небо — туда, где нет низменных человеческих слабостей: ненависти, зависти и похоти. Через огромное панорамное окно видно, как закатная дымка неравномерно опускается на город, всё отчётливее выделяя звёзды, кажущиеся всесильными богами на фоне мелких человеческих многоэтажек и высоток. Эйджи видит юношу у окна во всей красе: могучего, грациозного и прекрасного. Стоит он прямо, не сутулясь, его мощные, но нежные руки скрещены на груди, ограждая его от всего вокруг, а локоны, подобные золотому руну, аккуратно обрамляют по-аристократически бледное лицо, спадая тонкой чёлкой на глаза. О, а сколько всего таит в себе этот чарующий взгляд! Будто хищник, глядит он на ночной небосвод, завороженный. И всю правду о нём знают, наверное, лишь эти самые звёзды…

Доселе не было человека, который так же сильно впечатлил бы Эйджи, как Эш; как и не было другого поражающего воображение города, кроме Нью-Йорка. Оба они столь же опасны, сколь и манящи. Эйджи понял это с самого начала, когда Эш фактически доверил ему самое ценное — свой пистолет. И с тех самых пор у Эйджи есть ещё одна причина жить. Что-то, во что можно вложить свою нерастраченную любовь. Наверное, Ибэ рассчитывал совсем не на это, когда сажал его в самолёт до Нью-Йорка, но Эйджи ни о чём не жалеет, даже если все вокруг сочтут эту привязанность чистым безумием. Стойкость, с которой Эш смотрит не только в небо, но и на будущее, восхищает и завораживает Эйджи. И никогда он не усомнится в этой стойкости; если понадобится, то он будет доверять Эшу свою жизнь снова и снова, как это было в самую первую их встречу. Может, Эйджи и не знает, сколько всего выносит на своих исполинских плечах этот дикий зверь, но отлично считывает и горечь по близким, и тревогу за будущее в его глазах. И это не может не расстраивать его. Он не может отвести глаз от Эша. Не сейчас, когда тот ходит по лезвию ножа…

— Всё в порядке? — спрашивает Эш, даже не оборачиваясь, и Эйджи невольно вздрагивает.

— А… нет, — запинается он. — Я тут это… чай принёс, ты же просил, — Эйджи подходит и передаёт ему чашку.

— Спасибо, — говорит Эш, а Эйджи будто пытается увернуться от его прожигающего взгляда.

Они усаживаются и молча пьют чай, а Эйджи то и дело исподлобья поглядывает на Эша, пока тот не видит. Ну, или, по крайней мере, делает вид, что не видит… Эйджи думает. Как так вышло, что такой талантливый молодой человек уже вынужден выгрызать себе право на жизнь среди криминальных банд и могущественных мафиози? Уготован ли ему счастливый конец после всех тех потерь, что он вынес? Не обуза ли сам он, Эйджи, для такого сильного и прекрасного человека, как Эш? Страх всё сильнее заполоняет разум Эйджи. Но Эш нарушает неловкую тишину первым:

— Так что тебя тревожит? Ты о чём-то волнуешься, — он даже не уточняет, а утверждает.

— Я? Да нет, — отпирается Эйджи, ёрзая на диване. — Ты просто так смотрел в окно, вот я и задумался…

— Обо мне что ли? — ухмыляется Эш, нехило смущая этим Эйджи.

— Что? Нет, просто я… — мямлит он, заливаясь багрянцем.

— Я смотрел на Венеру, — прерывает его Эш. — Её обычно можно увидеть только на закате и на рассвете, — добавляет он. — Видишь, там? — он указывает пальцем на закатное небо, и Эйджи замечает точку на небе — неприступную и недосягаемую.

А Эш продолжает:

— Древние люди не обладали теми же знаниями, что и мы, поэтому называли её утренней и вечерней звездой, — поясняет он. — Люблю наблюдать за ней.

— Почему? — интересуется Эйджи. — Ты выглядешь очень сосредоточенным.

— Звезда Венера вроде бы и далеко, но она так же противоречива, как и этот чёртов город, — рассказывает Эш, всё ещё смотря на Венеру. — Древние вавилоняне связывали её с богиней Иштар. Она покровительствует войне, но в то же время и любви, — он переводит глаза на Эйджи. Тот сам смотрит на него как завороженный.

— Меня восхищает твой кругозор, — только и выдавливает из себя он. — Где только научился всему этому?

И тут Эш опускает голову, будто бы холодея, и Эйджи понимает, что невольно всколыхнул его тяжкое прошлое.

Дальше они словно забывают об этом диалоге и обсуждают… что-то бытовое, Эйджи уже и не помнит. В его голове всё ещё вертятся те самые тяжёлые вопросы, которые приходят в голову, когда он глядит на Эша. Иногда он наблюдает, как тот расслабляется в его, Эйджи, присутствии, что ещё больше пугает. Кто знает, какие последствия могут быть у таких вольностей… Эйджи, может, и догадывается об их причине, но не хочет думать об этом. Разум пытается абстрагироваться от того, что он контролировать не в силах.

Укладываются спать они одновременно, перекинувшись парой обычных слов и, кажется, усиленно делая вид, что ничего не происходит. Но Эйджи не может просто взять и отложить все раздумья на завтра. Уже полуночное небо, в котором даже звёзды неразличимы, словно нависает над ними, взвинченному разуму Эйджи мерещится, что оно силится забрать у него самое дорогое — Эша. Он вертится целыми часами, неспособный уснуть; ему думается, что стоит только сомкнуть глаза, как непременно случится нечто.

И, словно потакая его волнениям, Небеса сполна воздают это нечто.

Эйджи отчётливо слышит, как на соседней кровати ворочается Эш. Он задерживает дыхание, закутавшись в одеяло. Он боится. Боится сделать хуже, нарушить и без того хрупкий душевный баланс родного человека. Эш что-то бормочет сквозь сон, и голос его звучит до ужаса отчаянно. Эйджи так и тянет обнять его, утешить; но разум твердит, что Эш, будучи во сто крат сильнее и умнее, не нуждается в таком тормозе, как он; точно так, как грациозный гепард не нуждается в помощи несуразного кролика, чтобы выжить.

— Эйджи… — шорохи затихают, а сам Эш, кажется, усаживается на постели, шепча только его имя.

Эйджи не может оставаться в стороне.

Он скидывает одеяло и устремляется к Эшу. В ночной тьме не видно ни зги, Эйджи различает лишь его едва вздрагивающую фигуру. Она будто бы безразлична вообще ко всему вокруг. Эйджи замечает: светлые волосы под гнётом ночи кажутся пожухлой соломой, а изумрудные глаза будто потускнели и потеряли весь свойственный им блеск; Эш смотрит словно в никуда. У Эйджи сжимается сердце, когда он видит Эша таким — перепуганным и просто окаменелым. Он осторожно усаживается рядом на край кровати.

Едва Эйджи протягивает свои руки к Эшу, как тот тут же бросается в его объятия. Они вдвоём валятся на кровать, а Эйджи волнительно прижимает Эша ближе. Он не знает, как должен вести себя сейчас, но вдруг чувствует на своём плече… слёзы? Эш плачет?..

Паника захлёстывает его с головой. На него давит не столько тяжесть чужого — чужого ли? — тела, сколько собственные мысли. Неужели это всё из-за него, Эйджи? Ведь именно он тормозит Эша, именно из-за него погиб Шортер, и кто знает, сколько ещё горя он принесёт ему… Но сейчас Эш, этот сильный и страшный зверь, прижимается к нему, будто хватается за последнюю ниточку, а Эйджи… Он не знает, как вообще можно описать происходящее, но лишь заслышав тихий плач Эша, отгоняет прочь все страхи и кладёт свои руки ему на спину, утешая.

Они вдвоём лежат на кровати Эша. Эйджи чувствует, как Эш сжимает его футболку, и слышит такие горькие и проникновенные всхлипы, что сам хочет расплакаться.

— Спасибо… за всё, — сквозь слёзы шепчет Эш, и Эйджи робеет окончательно.

Мир резко сжимается до размеров двух крошечных фигурок в одной постели. Весь шум поглощает волнение. И ночной город, и небо — всё предстаёт таким пустым и безучастным в сравнении с тёплым телом поблизости. Неужели Эш среди всех людей благодарит именно его? Неужели, именно он сейчас нужен ему? Что ж, если так, то Эйджи бросит все свои страхи ради Эша.

— Всё хорошо, Эш, — шепчет Эйджи максимально успокаивающим тоном, на какой он вообще способен. — Я рядом.

Он ощущает, как хватка Эша ослабевает. Больше он не кажется таким тяжёлым, а скорее походит на тёплую и приятную массу. Будто бы Эш уже вовсе и не страшный дикий гепард, а ласковый домашний кот. И Эйджи уже больше не может врать самому себе. Ему хочется податься на это тепло; хочется окутать его своей заботой и лаской. Но не из чувства долга. Его просто влечёт к Эшу. Раньше это как-то пугало, но сейчас Эйджи будто перешёл все границы. И они кажутся ему уже столь несущественными, что все боязни отступают сами собой. Раз уж Эш так доверился ему, то он будет рядом, даже если это рискованно. Эйджи просто хочет быть рядом после всего, что было.

— Мне очень жаль, что ты пережил столько горя, — начинает Эйджи. — И я не знаю, каково это — страдать каждый день с самого детства, а потом ещё и потерять единственных близких, — он нежно зарывается ладонью в золотистые локоны, едва затрагиваемые лунным светом. — Но я знаю одно: ни Дженнифер, ни Скип, ни Шортер не хотели бы, чтобы ты отчаивался. И… — он глядит на небосклон, который будто проясняется с каждым его словом. — Я бы тоже не хотел. Я вообще больше всего хотел бы, чтобы ты был счастлив.

Эйджи может сказать куда больше, но из них двоих в словах не нуждается никто. Эш лишь приподнимает голову, а Эйджи вытирает горькие слёзы с его щёк. Смотреть Эйджи в глаза он будто бы боится, но к нему самому уже возвращается былая искра. Он снова крепко обнимает Эйджи, и его касания ощущаются такими неповторимыми в своей мягкости и невинности!

— Прости, что выслушиваешь всё это, — устало бормочет он.

— Всё хорошо. Я всегда с тобой, — Эйджи улыбается и нежно поглаживает спину Эша.

Эйджи чётко ощущает очертания его крепкого тела, тёплые руки и мягкие волосы. Кажется, будто ещё немного, и Эш замурлычет, как довольный кот. А сам Эйджи наконец-то чувствует себя спокойно. Кто бы знал, что обниматься так приятно… Они постепенно погружаются в лёгкую дрёму, но вдруг уже полусонный Эш шепчет Эйджи на ухо:

— Эйджи, я…

— Т-с-с, — он аккуратно натягивает на них обоих одеяло. — Я тоже, — и он легонько целует светлый затылок.

И сразу так радостно становится на душе! Отступают те тревоги, что мучали Эйджи всё это время. Остаётся лишь восхищение, теплота и забота. Светает. Мегаполис постепенно заполоняют машины, где-то включается свет в окнах. И всё сильнее и сильнее стирается грань между землёй и небом. В конце концов, что такое небесный свод, если не большое зеркало земли? Звёзды — как люди. Они рождаются, умирают, бороздят бесконечный космос и, наконец, сталкиваются друг с другом. А ещё они, как и люди, способны куда на большее, чем может показаться на первый взгляд. Эйджи снова смотрит в окно. На уже светающем небосводе он замечает лучезарный и чарующий всполох — утреннюю звезду. И светило это отчаянно похоже на того, кто прямо сейчас мирно дремлет в его руках. Может, так и выглядит счастье. Эйджи вдруг думает, что на данный момент этого вполне достаточно, пусть он и не может почти ничего. Но он может находиться рядом. А дальше — будь что будет!

Спокойно улыбаясь, Эйджи глядит на такую разную и противоречивую Венеру и видит в ней уже не далёкую божественную ипостась, а светлый образ родного человека. Он просит её лишь об одном: пускай Эш будет счастлив.