Маленькая комнатка для допроса уже начала вызывать приступы клаустрофобии. Особенно из-за двух полицейских, которые занимают слишком много пространства. Они еще и шуток не понимают, серьезно, Кавински тут уже дышать нечем. Душнилы.

Как бы быстро он не бежал тогда, у него не было шанса против шестерых полицаев. Чего уж там, они и вдвоем бы схватили его рано или поздно, но вшестером, окружив, его повязали за считанные минуты. Заломили руки, посадили в тачку и довольные повезли на свою точку спавна таких же добросовестных служителей народу. Еще и правое плечо ему умудрились вывернуть в процессе, и хуй вставишь сустав на место с закованными в наручники руками за спиной. Да и спина болит после клевого сальто из грузовика. Сидеть на твердом стуле — уже своего рода пытка. Вот тебе и адреналиновый кайф, черт его дери.

Отвлечься от боли помогает этот прекрасный, невероятно продуктивный диалог с полицейским. Кавински, правда, за час ничего им так и не сказал, но они упорно не сдаются. Все спрашивают, где он был, что делал. Кавински, конечно, ничего не знает, был на природе и потерял свой телефон где-то там. Наверное, украли и сломали, вот незадача! Никто ему не верит. Кавински не то чтобы пытался быть убедительным. Он буквально стал соучастником разноса блокпоста, не самое миролюбимое действие после освежающего отдыха на природе. Полицейский обходит стол и встает слева от Кавински. Тот поднимает голову и смотрит прямо в глаза полицейскому в полной экипировке: шлем, бронежилет, перчатки. От кого он так защищается? От закованного Кавински? Смех и только!

Вот Кавински и смеется, полицейский же повторяет вопрос и Кавински повторяет ответ.

— И снова говорю тебе, что уходил от цивилизации потрогать траву, что и вам, ребята, советую. Такие молодые и такие напряженные, тц-тц, — с наигранным сожалением в голосе негодует Кавински.

Это выводит полицейского из себя. Он достает из кобуры на поясе что-то подозрительно смахивающего на пистолет. Кавински даже глазом не моргнул, насмешливо пялится дальше, не убьют его, все таки еще может быть полезным. Обычный блеф.

— Ну, давай, пристрели меня, малыш, и вот тогда я точно все тебе расскажу, — он смеется, но смех быстро сменяется болезненным стоном. Он дергает ногой и со всей силы врезается коленом в стол.

Кавински даже не сразу понял, что произошло. Запахло паленным. На какой-то момент он даже потерялся в пространстве.

Плечо дергает, жжет.

Полицейский грубо хватает его за щеки и заставляет посмотреть на себя снова. Кавински из-за пелены перед глазами даже не знал, что смотрел куда-то не туда. Потихоньку мозг встает на место вместо с осознанием, что по нему только что прошелся не хилый электроудар. Сердцебиение стало настолько сильным, будто до удара током, оно никогда не билось вовсе, а лишь жалко пародировала биение.

— Вспомнил что-нибудь новое?

— Мужики, я вам уже все сказал.

Пока он выпадает из реальности от боли и шока, Кавински впадает в воспоминания. Когда-то и он сам вел допросы. Пытал кого-то, угрожал. Не то чтобы это первый раз, когда Кавински пиздят, просто это первый раз, когда он погряз в самоанализ. Это все чертов Калеб виноват, ему палец в рот не клади, да дай в себе покапаться, да и в других заодно. Вот и Кавински заразил своими соплями, гребанный Калеб! Кавински находит себя уложившим голову на стол. Медленно он ее поднимает, чувствуя как слюна и слезы стекают по его подбородку. Измазал стол в своих соплях, вау. Ему снова задают вопрос. Он снова не говорит ничего полезного. Он снова ударяется лбом об стол, но эта боль, по сравнению с обжигающим током, даже не чувствуется. Физически он каждой клеточкой тела чувствует, как напрягся, как его колошматит и как он издает какие-то странные звуки, что совсем не по-мужски с его стороны. Во время удара, мысленно в голове нет места для слов, их просто выбивает, остаются одни картинки. Такие яркие и с каждым новым ударом цвета становятся кислотнее. Много красного и зеленого. Может, он уже давно все выболтал или, скорее, выкрикнул, потому что горло саднит вполне ощутимо. Правда, в таком случае не понятно, почему еще ничего не закончилось. Что происходит вообще? Для чего он молчит? О чем молчит? Кавински снова дергается, выгибается, так, будто пытается пропихнуть легкие через ребра. Лишь бы было чем дышать. Одним глазом в полусознании он смотрит на второго полицейского у двери. Наблюдает. Может, у него хуй стоит на садисткие игры, иначе нахуя он вообще тут стоит?

Удары прекратились и Кавински снова наклоняется вперед и ударяется лбом об стол. Смотрит ниже и облегченно вздыхает. Ну, хоть не обоссался, он и так уже много своих жидкостей оставил в этой комнате.

Допрос еще идет? Потому что у Кавински так пищит в ушах, что он уже ничего не слышит. А еще пахнет жаренным так, что захотелось жрать и даже понимание того, что это запах его собственной жаренной плоти не перебивает аппетит. Сейчас бы Калеба под руку, да в тот ресторанчик, куда однажды удалось затащить нелюдимого щенка.

Его пытатели полные идиоты: нихрена не умеют нормально пытать. Довели его до такого состояния нестояния, что Кавински только и может, что слушать только себя и отвечать только себе. Хорошо, что ему удалось выбросить коммуникатор до того, как его поймали и раз его пытают, значит его так и не нашли и вся важная информация не досталась третьим лицам.

У Кавински пересохло во рту и безумно хочется пить. Мышцы на плече судорожно сокращаются, не переставая болят. Болит из-за того, что дергается и дергается, из-за того, что болит, повезло, что били не по вывихнутому.

Спекся, конкретно перегорел, почти в отрубе бошкой на столе, хотя поза неудобнейшая: нагружает поясницу и руки, зато голова почти не кружится. Он чувствует, как его трясут за плечо, кусает губу от боли, но голову не поднимает.

Куртку жалко, спалили гады, такую же он уже вряд ли где-то найдет.

Приготовившись морально к тому, что это еще не конец, Кавински сжал зубы. Уже не понятно, что страшнее: выдать всю информацию или то, что это покажется им мало и пытка все равно продолжится. Его подымают за загривок, грубо дергают волосы, повторяют вопрос и Кавински уже готов все рассказать, и кто, и где, и когда, и сколько раз, лишь бы отпустили уже. Позорище. Дверь открывается и его тут же отпускают. Кавински с полуоткрытыми глазами смотрит, как полицейские выбегают за дверь, а вместо них остается одна самая значимая фигура во всей Алотерре. Никогда он еще не был так рад увидеть Войда.

— Добрый день, Кавински.

Войд садится напротив, мозг Кавински все еще плывет, но передышка идет на пользу и шестеренки в голове начинают потихоньку крутиться.

— Привет, как дела? — Кавински давит улыбку, что смотрелось безумной на контрасте с хриплым голосом и красными глазами, — ты прервал веселую электровечеринку.

— Могу продолжить самолично, если она еще не надоела тебе, — он кладет на стол свой электрошокер и тело Кавински рефлекторно дергается, что его самого уже смешило.

— Признаюсь, она была скучной, а не веселой, поэтому, я даже рад, что ты пришел лично меня навестить. С каких пор ты играешь роль хорошего, а не плохого копа? — несмотря ни на что, Кавински продолжает давить из себя слова. Войда сложнее терпеть, когда он молчит.

— Я столько пытался вызвать тебя в штаб наблюдателей, но ты все никак не мог ответить на все мои сообщения, — как всегда медленно говорит Войд, четко проговаривая каждое слово, — где же твой коммуникатор, Кавински?

— Потерялся, представляешь? Ноль идей, где он может быть, а я как раз заметил, когда грелся на травке, да и забил. Кому нужен коммуникатор, когда в самом разгаре отдых на природе?

Войд складывает руки в замок и тяжело вздыхает. Кавински замечает у него темные круги под глазами, кажется, ему тоже пришлось не сладко за эти дни.

— Я доверял тебе, Кавински, ты был лучшим из наблюдателей, — зачем-то говорит Войд, —почти как Калебу доверял, а вы вдвоем взяли и устроили диверсию, и ради чего?

В ответ молчание, не совсем понятно, чего вообще добивается Войд, вываливая речь о доверии.

— Столько сил вложил в вас, а вы мне так отплатили? — даже обвинения у Войда неторопливые. Тот же самый низкий голос, ни на один децибел не превышающий обычную громкость, — неужели, так претит мысль о том, чтобы жить как порядочные граждане Алотерры? Кризис среднего возраста, Кавински? А Калеба тоже ты в это впутал?

— Ну не знаю, — резко отвечает Кавински, желая защитить свою гордость, никакого кризиса у него нет! - возможно Калеба впутало твое воспитание пытками, но я не могу рассуждать о правильности разных подходов к детям, я же никогда не был родителем, откуда мне знать, — каждое слово кричало о том, какой это сарказм, но Войд принимает это близко к сердцу.

Войд крепче сжал руки, взгляд его потемнел, а брови опустились, сейчас он больше похож на хищную птицу, которая вот-вот схватит бедного котенка с земли и схавает.

— Вот и не смей мне говорить, что я сделал не правильно. Вы запудрили мозги моему Калебу — лучшему сотруднику, которого теперь нигде не сыщешь, хоть весь город переверни вверх дном, — Кавински еле сдержался от того, чтобы не закатить глаза на слове «моему», почему этот разговор вообще существует?

Кавински дергается, когда Войд подымает руку. Подумал уже, что допрос с пристрастиями продолжится, тем более, после того как Кавински, кажется, задел его гордость, но Войд лишь достал что-то из кармана.

Коммуникатор Кавински оказывается прямо перед ним на столе. Непонимающе он моргает. Раз нашли, какого черта они продолжают его тут держать? Там в переписках можно накопать тонну информации и без его участия.

— Пригласи Калеба домой.

— Чего сам не пригласишь?

— Что не понятного в приказе?

Видимо, это какой-то вид морального давления, но Кавински не хочет в этом разбираться, ему, по большей части, вообще похуй. К тому же, электрошокер на столе способен давить на него даже когда он лежит без дела и это моральное давление действует на Кавински куда эффективнее. Когда Кавински соглашается, за неимением другого варианта, Войд на время снимает с него наручники, чтобы закрепить их спереди. Кавински быстро находит нужный контакт и пишет. По частой сети, как всегда. Как и всегда добавляет смайлик, потому что это бесит Калеба, ничего подозрительного. И когда он протягивает свой коммуникатор Войду, тот все равно остается сидеть на месте.

Чтобы молчание не затянулось, Кавински продолжает говорить, так хоть время быстро пролетит, а скрывать ему уже, кажется, и нечего.

— Можно воды?

— Нет, — быстро отвечает ему Войд, даже на секунду не допустив в своей голове иной ответ.

— Можно покурить? — не унимается Кавински и Войд встает с места и уходит за дверь.

Не теряя времени зря, Кавински подымается со стула. Упирается локтями в стол и наклоняется вперед, ища правильный угол. Плечо, наконец, щелкает, вставая на место, и вместе с этим почти вся боль исчезает и жить становится куда проще. Он вытирает лицо рукавом куртки, прокручивает прошлые события в голове и с этим сразу накатывает приступ дереализации, настолько он не может поверить, что с ним только что произошло. Будто это не он был, а кто-то другой. Кто-то другой за него терпел, мазал сопли по столу и просил пощады, а вот его здесь никогда и не было. Войд возвращается, ставит перед ним пепельницу с пачкой сигарет и зажигалкой, что отобрали у Кавински при обыске. Вот бы он еще и очки принес.

— Да ты золотой человек, Войд, спасибо, — отклонившись на спинку стула, пройдя через все неудобства, Кавински делает свою первую за несколько дней затяжку.

Кавински докуривает молча, смотря в никуда, кидает бычок в пепельницу и тянется к следующей сигарете, но отдергивается, когда Войд резко встает и направляет на него пистолет. На этот раз точно пистолет, точно настоящий, с такими же настоящими патронами о определенно смертоноснее электрической пукалки.

— I-600-SWt, Кавински, — Медленно диктует Войд и название его номера вслух заставляет пульс Кавински подскочить, — вы обвиняетесь в... - пока Войд не вынес приговор, Кавински подымает руки и прерывает его.

Пиздец, теперь это он тянет время, чтобы его не пристрелили, жизнь такая цикличная сука.

— У меня есть последнее желание, — Войд щурится.

— Последним желанием были сигареты.

— Я же не знал, что сразу после этого ты мне мозги вынесешь, — оправдывается Кавински, его голова настолько пустая, что любой тревожник мог бы позавидовать, — хочу нормальное желание, как у всех.

Войд долго думает. За это время Кавински успел поверить во все внеземные силы, которым он мог бы помолиться. Пистолет, наконец, возвращается в кобуру. Кавински еле сдерживает облегченный вздох и диктует свое последнее желание.

Если его действительно сегодня убьют, в любом случае, он больше ничего не хочет, кроме этого. Какой же идиот.

— Привези ко мне Калеба, сам знаешь, что мы с ним лучшие подружки, теперь даже срать вместе ходим. Нужно поболтать о всяком и попрощаться.

Войд снова зависает и у Кавински нервно дергается глаз (или это остаточное от тока?), в конце концов его мрачное лицо сменяется абсолютным безразличием, какое он и носит каждый день. Кавински нервно сглатывает. О, Свет, он отлично понимал, почему Калеб так его боится и до этого дня, ему не нужно было это напоминание!

Умирать сегодня, почему-то, не хочется.

Да, ладно, всем понятно, почему именно, умирать больше хочется.

— Я вот все понять не могу, — говорит Войд, — ваша эта подружба испортила тебя или Калеба?

— Это я тут плохой мальчик, а не он. Когда приведут сам увидишь: он с тобой и блох выводит и как хороший песик даже сам поводок на своей шее затягивает.

Резко Войд разворачивается и широкими шагами покидает комнату. Хрен поймешь этого мужика пожилого: он вообще шуток не понимает.

Кавински закуривает, задумчиво смотря на электрошокер, что забыл на столе Войд. Какая тупость — рука даже в мыслях не может к нему потянуться.

Самое нормальное сообщение от Кавински на самой ненормальной линии.

«Мужик, хочу сначала с тобой поговорить, прежде чем идти к друзьям, го у меня дома :?»

Им, так-то, действительно есть, о чем поговорить, все логично, кроме одного. Сообщение пришло на коммуникатор, что возместил ему Войд. Они там пару раз, конечно, обменивались сообщениями, но только потому что Калеб забывался и брал в руки не то устройство. Две настроенные линии на два коммуникатора — это дорого, но они могут себе это позволить. Вот только, Винс никогда не писал на этот адрес первым. Ни разу. Поймали, кажись, засранца.

— Калеб, — Кейт сжала его плечо, — что-то случилось? — ее недавно восторженное от рассказов лицо сменилось растерянностью.

— Нет, — по привычке врет Калеб, и тут же кусает губу и исправляется, — кажется, Винса повязали.

— Кавински? — удивляется Радан, — ахренеть, Кавински в наручниках? Я должен это увидеть, — Кейт грубо толкает его локтем.

— Это не смешно, Радан! — Радан, шипя, потирает свой бок и смотрит в сторону.

— Да, блин, конечно же не смешно, — он возвращает свой взгляд, на этот раз полным уверенности, — придем, разнесем там все, вернем Кавински, делов-то!

У Кейт дернулась рука, чтобы дать самой себе по лбу ладонью, Калеб объяснил нюансы заместо нее.

— Мы ничего не можем сделать против вооруженных людей в бронежелетах.

— Ничего не делать я тоже не собираюсь, он, все таки, мой друг, — Радан складывает руки на груди, собираясь до последнего настаивать на своем, — если придется, я пойду один его спасать.

Работать в одиночку никому не позволят, но Радан прав оставлять все как есть нельзя. Райя могла бы помочь им что-то придумать, но Дейв вместе с ней куда-то пропали совсем недавно, почти сразу после рассказа Калеба о находках в скрытой лаборатории.

Сдаваться в руки Войда Калеб тоже не горит желанием, очевидно, ему там только по шапке надают, а он уже, признаться честно, совсем отвык от такого и возвращаться к старому не хочется. Может, он мог бы надавать по шапке первым? Войд наверняка хочет вернуть его в родное гнездышко, может, получится обменять себя на Винса? Но, что потом?

А, плевать, что-нибудь придумает на месте.

Калеб разворачивается к выходу из канализации, но Кейт хватает его за руку, останавливая. О, точно он и забыл, что они не под вторым куполом, не в штабе. Благодаря тому, что Дейв и Райя сумели пробраться в офис наблюдателей и все там перевернуть, Кейт может свободно гулять в Альт-сити.

Извилины в его голове зашевелились и он тут же выдает план, что только-только успел родиться в его голове. Всем вместе у них точно получится, всяко лучше, чем если Калеб пойдет туда один. Калеб придумывает план на ходу и Кейт и Радан его слушают.

У дома Кавински его уже ждет полицейская машина, на которой Калеба и везут в главный полицейский участок. Без капризов он вылез из машины и пошел к главному входу, где его уже поджидают. Сколько лет с этим психом не живи, все равно он останется непредсказуемым. Калеб искренне ждал длинной поучительной речи, но Войд лишь снисходительно зыркнул на него и, схватив за плечо, потянул за собой дальше куда-то по коридору. Сжал слишком сильно, определенно в бешенстве от всего происходящего, хотя по лицу и не скажешь, но, все таки странно, что он молчит и даже не арестовал Калеба. Вокруг гробовая тишина, хоть что-то остается неизменным, сотрудники даже перешептываться боятся.

Войд останавливается напротив одностороннего окна в комнате соседней допросной. Отсюда Калеб может видеть как Винс уселся на полу у стены, вытянул ноги наклонил голову в бок, прикрыл глаза, будто спит. Калеб бы тоже хотел вытянуть ноги после той самой прогулки, конечности все еще пульсируют от усталости.

Калеб молча смотрит, не понимая, что к чему, пока Войд не отпускает его руку.

— Его последнее желание — увидеться с тобой. Выполнение предсмертного желание выполняется с твоего согласия, — сообщает ему Войд, не отрывая взгляда от Винса в соседней комнате.

Калеб не смеет отказываться от такого, ни секунду не задумываясь влетает в допросную. Винс открывает глаза, промаргивается, зевает. Кажется, правда спал. Пытается поднять руки, чтобы потянуться, но на пол пути передумывает и опускает их обратно. Калеб медленно подходит, по привычке прячет руки за спиной, ощущая на себе контролирующий взгляд за односторонним стеклом. Когда он подходит ближе Винс ему слабо улыбается и жестом предлагает сесть рядышком, но Калеб махом головы отказывается. Остается на месте, осматривает и анализирует состояние Кавински.

— Выглядишь помято, — первым говорит Винс, откашливается, — как дела, подружка?

Непонятливо Калеб поднимает одну бровь.

— Какая я тебе подружка?

— Мы с Войдом просто обсуждали, какие ты и я хорошие подружки, теперь это слово ко мне прицепилось.

Калеб мельком косится в сторону зеркала, потом сдается и садится напротив Винса, на пол. Рядом с Винсом полная пепельница и пустая пачка, Винс проследил за взглядом Калеба и его внезапно осенило, что Калеб, как бы, тоже курит, потому Винс оживляется.

— Будь добр, поделись пачкой.

Калеб снова бросает взгляд в сторону зеркала, но, все таки, достает почти полную пачку сигарет из кармана плаща. Раньше он не носил сигареты с собой, тщательно прятал, но с тех пор как он практически поселился в квартире Винса в этом больше нет нужды. Да и в офисе он почти не появляется, избегая работу даже без объяснения причин. Даже запах табака перестал прятать. Совсем, в итоге, расслабился. Почему-то сейчас, даже находясь неподалеку от Войда, но и рядом с Винсом, он не может волноваться о такой мелочи. Такая отстраненность от Войда дала ему настоящий рост, только вернувшись назад, Калеб это по-настоящему понял.

Серьезно? Столько тайников с выпивкой и сигаретами, стыд за пластинки, даже если Войд и слова не сказал против них, столько стыда было просто за любой малейший интерес к чему угодно, даже к самому безобидному. Стыд за какие-то не правильные шаги, стыд за эмоции, стыд за взгляды, стыд за его выбор друзей. Стыд за желание увидеть сестру. Как Калеб вообще мог жить в этом годами? Даже если Кавински и говорил что-то против его музыки, это никогда не было настоящее жестокое осуждение, Винс никогда не говорил ему заняться чем-то более полезным, вместо этого он знакомил его с альтернативой которая просто нравилась ему самому. Это больше выглядело как желание поделиться чем-то в ответ, у Винса просто свои методы.

Войд его не знакомил ни с чем, он просто обрывал его зародыши интереса на корню.

Калеб такой слепой иногда.

— Эй? Я правда очень хочу покурить, — Винс обрывает поток мыслей в голове Калеба и тот, копошась, все же достает пачку.

У Винса подрагивают руки, когда он забирает любимый вишневый корсар и торопливо закуривает. После пары затяжек он выглядит куда расслабленней.

— Какие планы на выходные?

— Эм, — Калеб теряется, не ожидая таких будничных вопросов, — никаких? — неуверенно отвечает, чем вызывает хриплый смех у Винса.

— Ты теряешь молодость свою, Калеб, тебе бы, как мне, на природу, гулять, да траву трогать, нюхать свежий воздух, сечешь?

— Ты че, ебнул... кхм, — Калеб осекается и задает вопрос более профессионально, — о чем ты говоришь?

Кавински забавляет это исправление, смеется громче, должно быть, реально ебнулся. Он бросает бычок в пепельницу, пополняя горку дотлевших сигарет, и тут же закуривает следующую.

— Слушай деда, пока он еще жив, Калеб, я хуйни не посоветую, слушай внимательно, понял? Так вот, пока молодой тебе нужно много девчонок, бухла и себя. Вот именно себя, чтобы ты сам был доволен, понимаешь? — ничерта он не понимает, совсем запутавшись, это точно был корсар, а не чего похуже?

— Поехавший, позвать врача?

— Я когда Радана и Кейт убивал, они такие сильные были. И вместе. Я думаю, что будь рядом со мной хоть вся толпа моих друзей, мне было бы все равно страшно.

— Что ты несешь?

— Я позвал тебя, потому что с тобой не страшно, достаточно ясно изъяснился?

— Кавински, ты что, уже к смерти приготовился?

— Да блять, я тут уже часов пять торчу, к чему я только не приготовился, кажется, даже ебало свой мамки вспомнил, — Винс раздраженно бросает бычок в сторону пепельницы и промахивается, — слушай, сними с меня наручники или найди ножницы, на меня одежда давит, я задыхаюсь, типа, я тут как птица в воде, или рыба на суше, или червь в луже, — Калеб закатывает глаза и выходит за ножницами. Недостаток кислорода, должно быть, убил последние клетки мозга Винса.

Не успела дверь позади него закрыться, как ему протянул ножницы кто-то из сотрудников. Все таки, их прослушивают и сторожат.

Калеб отрезает рукава куртки, снимает ее остатки, и только сейчас может более-менее рассмотреть электрометки на плече Винса. Количество ударов посчитать невозможно, это превратилось в один большой ожог, выглядит ужасающе. Края водолазки мало того, что обуглились так еще и прилипли к ране и стали заживать вместе с ней. Рассмотреть в такой перспективе сложно, но даже с такого ракурса выглядит как что-то, что будет больно отрывать. Калеб отрезает рукав с этой стороны под осуждающий взгляд Винса, который не совсем понимает мотивов, а потом резко срывает. Винс не ожидая этого с размаху бьется ногой об пол и затылком об стену, с громким обзыванием Калеба мудаком. Калеб просто рад, что это плечо, а не голова, последствия могли быть куда хуже. Винс просит поторопиться и сделать то, что просили и Калеб делает, пытается не прикасаться металлом к голой коже, аккуратно режет водолазку вдоль грудной клетки. Только в такой близи Калеб заметил, как часто и поверхностно дышит Винс, будто одежда душит его по-настоящему.

Это Калеб должен был сесть за руль, а не Винс. Это Калеб должен был попасться, а не Винс.

— Наконец-то, больше нет ощущения, что я никак не могу ни задохнуться, наконец, ни нормально дышать, — Винс делает глубокий вдох и закашливается, все таки, выкурил он не мало. Он бросает взгляд на то, что было когда-то его любимой курткой и огорченно вздыхает, — я ведь больше не найду такую же. Хорошо, хоть водолазок у меня хоть жопой жуй. Я в ней хорош?

Не потратив ни секунды на размышления, Калеб утвердительно кивает и Винс улыбается так, будто ему ничего больше и не нужно для полного счастья.

Откуда-то сверху послышался взрыв, даже стены затрещали, сразу после этого последовал топот. Улыбка Винса спадает, теперь он выглядит более чем серьезным. Со всей уверенностью, что Войд тоже побежал на звук выстрелов, он тихо спрашивает.

— Так, вы правда пришли меня спасти?

Как будто это не очевидно.

— У меня нет ключей, за тобой придут, сиди не высовывайся.

— Вот бы и ты не уходил.

Ощутив, как кольнуло сердце, Калеб несильно по-дружески сжал неповрежденное плечо Кавински. Послышалась череда выстрелов и Калеб поднялся на ноги. В последний раз взглянув на Винса, он скрылся за дверью.

Стыд за решения, даже верные, стыд за попытки в самодеятельность, стыд за бездействие, стыд за неопрятный внешний вид, стыд за мешки под глазами, стыд за существование, стыд за стыд.

Стыд за сожженную куртку.

В ожидании спасения Кавински смотрел в потолок, мучая глаза ярким светом лампочек. Реально думал, что умрет сегодня, наговорил Калебу всякого странного, что за отстой? Так-то это полная правда, но вываливать ее на Калеба вот так... странно. Кавински не совсем хорош в словах любви, то что он сказал ранее — уже слишком для него. Слава Свету, Калеб, скорее всего, даже не осознает, что это на самом деле было.

— Кавински! — в допросную влетает полицейский, Кавински заранее приготовившись защищаться, хотя бы морально, встречает его, скорчив рожу отвращения, — ха-ха! Испугался, а? — он снимает шлем и Кавински расслабляется, встретив знакомое лицо, — что с твоей одеждой?

— Радан, испугал пиздец, — Радан крутит связку ключей вокруг пальца и счастью Кавински нет предела, — ништяк, снимай скорее.

Кавински разминает кисти в блаженстве, когда ему протягивают пистолет. Он сначала отказывается его брать, но Радан рассказал про чудо-творение в виде замены обычных патрон на усыпляющие, только тогда Винс согласился взять оружие в руки. Даже после всего, мстительных мыслей нет, убивать он все так же никого не хочет. Они выходят в коридор, как раз когда подбегает Кейт, тоже одетая в форму полицейского. Дальше по плану только топать в штаб, пока Войд шляется непонятно где путь по сути открыт. Стрелять усыпляющими намного проще, чем настоящими, но даже те понадобились лишь у самого выхода. Когда они выходят из здания Кавински останавливается.

— А где Калеб?

— Так это, — отвечает Радан, — он дал ключи, сказал, что будет отвлекать всех, пока мы тебя выводим, потом догонит, — Кавински пятится назад.

— Бегите в штаб, я без этого придурка отсюда не уйду, — под крики товарищей, Кавински бежит обратно в здание.

Калеб сам надыбал ключи от его наручников, просто, видимо, не хотел освобождать его тогда. Эти двое тут не для того, чтобы спасти Кавински, а для того, чтобы они отвлекали остальных, а Калеб решил и Винса вытащить и увидел шанс с Войдом поквитаться. Это все, конечно, он умно придумал, но пошел Калеб нахрен с его планами, которыми он даже не удосужился рассказать остальным.

Взрыв вызвал пожар, это стало понятно только сейчас, когда дымом стало попахивать на первом этаже. На лифте даже со всей его глупостью Калеб бы не поехал, поэтому Винс бежит к лестнице, где дымом воняет уже куда сильнее. Решив, что Калеба это вряд ли остановило, Винс подымается по лестнице, как можно быстрее. Когда он найдет этого Калеба, точно даст ему леща, нельзя заставлять раненного деда подыматься на верхние этажи, когда тут даже дышать толком нечем. Вниз спускается группа полицейских, перепрыгивая через ступеньку, не обращая на него никакого внимания, занятые спасением собственных жизней. А Винс решительно идет дальше.

Он хватает Калеба за рукав, когда перед глазами уже плыло от такой концентрации угарного газа. Он оборачивается, на его лице повязана какая-то тряпка, закрывающая нос и рот, но даже по его глазам видно всю степень удивления от встречи. Винс улыбается и сжимает рукав крепче.

— Нашел, — констатирует он факт, а потом тянет Калеба вниз, — пошли отсюда уже.

Калеб не пытается вырвать руку, но и не идет с ним.

— Войд наверняка бежит спасать свои драгоценные данные на компьютере. Облачное хранилище ведь больше не работает. Это мой шанс, Винс.

— Ему, наверное, даже дышать не надо, а ты там задохнешься нахуй, — Винс тянет сильнее, — я без тебя не уйду и вся твоя операция будет зря, потому что я тут задохнусь вместе с тобой, понял? — Калеб щурит глаза, Винс показательно закашливается.

— Ты манипулируешь.

— Разоблачил, а теперь, подыграй и поддайся, пожалуйста.

Калеб сначала делает нерешительный шаг на ступеньку вниз, задумывается с новой силой, не может принять решение. А потом что-то грохает и черный дым опускается ниже, к ним, и только тогда Калеб решается выйти, наконец, оттуда. Они выбегают на свежий воздух. Вокруг здания столпились полицейские, которые просто стояли и смотрели, как горит крыша, а окна на последних этажах разнесло и оттуда тоже валит черный дым. Никто не понимал, что теперь делать. Самый легкий побег из полицейского участка для Винса, ведь полицейские даже не смотрят в его сторону, хороня свою карьеру вместе со зданием. Они садятся в полицейскую машину и спокойно уезжают.

Винс смотрит в окно. Пустые улицы удивили его еще утром, но в центре города не просто пустота, а полнейший хаос. Во многих магазинах выбиты окна, что-то горит, перевернутые машины. По улицам будто прошелся ураган.

— Стоп, вы двое тут как живыми ходите? — Радан усмехается ему в стекло заднего вида.

— А Дейви офис наблюдателей разнес вам, импланты в бошках больше не работают!

— Чего? — Винс так громко удивился, что на мгновение Радан потерял управление и их занесло в сторону. Кавински возвращается к окну, а потом снова громко удивляется, — я что, теперь бедный?

— Ты можешь получить наручные часы, если хочешь, раздают бумажки вместо электронных, — говорит Кейт с первого сидения, — только зачем они нужны, когда капитализм не работает?

— Как мне комуналку платить?

— А кому ты собираешься платить? Люди забили на работу, они магазины обворовывают.

— Нас всего три дня не было, а вы уже город разнесли, — Винс прижимается виском к плечу Калеба и тихо предлагает ему то, о чем он мечтал с самого возвращения под купол, — хочу напиться, пойдем домой.

— Тебя нужно врачу показать, поэтому мы идем в штаб.

— Я буду в порядке, когда просто напьюсь.

— Не сомневаюсь, Винс, но сначала убедимся, что твоя рука не отвалится.

Приходится согласится, тем более, что рука все еще ужасно болит и неприятно немееют пальцы, хотя бы просто перевязать ее было бы замечательно — даже соприкосновения с воздухом заставляет Винса морщиться от жжения. Он может и дома накинуть бинт, но если Калеб так хочет, так и быть, посетит их врача. Радан бросает машину у обочины и они идут в штаб, где собралось очень много людей. Очередь выросла в десятки раз с прошлого его посещения, но их пропустили вперед, под прикрытием нужды в срочной медицинской помощи. В штабе специально под лечебницу переделали одну из комнат, потому найти медика было не сложно. Оставив Калеба ждать в коридоре, Винс ждал, когда врач перестанет жужжать ему над ухом о несправедливости системы и домотает уже этот сраный бинт. Винс уже начал раздражаться, когда доктор дал ему таблетки и приказал не употреблять алкоголь с антибиотиками. Винс как можно скорее проглотил их, не запивая, и выбежал за дверь.

Они молчали, пока шли до дома. Не успел Калеб закрыть за собой дверь, как Винс уже подошел к холодильнику, налил водку в стопку и выпил, не закусывая. Он снял разрезанную водолазку и со всей силы бросил ее в сторону мусорки. Хочет найти в шкафу футболку, но стоило только открыть ящик, как его просто взбесила мысль о том, что ему приходится искать замену. Он со всей силы пинает ящик. Тот закрывается и открывается снова. Боясь, что следующим шагом будет просто выкинуть тумбочку из окна, Винс возвращается к столу ни с чем. Выпивает еще, громко стучит стопкой о стол, а потом поворачивается к Калебу, который остался стоять у двери, боясь подойти к Винсу. Таким он видит его впервые, поэтому Калеб даже не уверен, что ему вообще можно тут находится.

— Чего встал как не родной? Тебе налить? — Калеб отказывается и от выпивки, и проходить дальше, а Винс коротко смеется, — я не злюсь на тебя или типа того, просто день сложный.

Это немного успокаивает Калеба и он подходит ближе. Он бросает свой потрепанный любимый плащ к водолазке Винса. Из какой-то солидарности или типа того. Винс любил свою одежду, которая выделяла в толпе, а теперь ее нет. Это может показаться такой мелочью, ведь всегда можно найти новые шмотки, новые очки, просто у Винса создалось ощущение, что в той допросной он оставил все, что у него когда-либо вообще было: куртка, коммуникатор, часы, гордость и ощущение реальности.

— Хочешь я свараганю чего-нибудь пожувать? — предлагает Калеб и Винс охотно соглашается.

Это не ресторан, который уже не вернуть, но это еда приготовленная руками Калеба, будто бы, так даже лучше. После всего Кавински даже сильнее начал ценить дом. Не будь у него Калеба, останься он один, он бы напился с рандомными людьми в своей мастерской и наверняка бы сделал что-нибудь, о чем-нибудь пожалел после. За месяцы, что они, по сути, живут вместе, Калеб уже успел выучить предпочтения Винса в еде, поэтому даже спрашивать не пришлось. Учитывая, что он активно напивается, много он не съест, хватит и мяса. Не сдержавшись, Калеб выпил вместе с ним, во-первых, ради компании, во-вторых, он и сам не понимает, что вообще в итоге сейчас чувствует. День — пиздец, если быть совсем откровенными.

Когда выпивка кончилась, они переместились на диван. Винс лег головой на бедра Калеба и мычал какие-то песни, ведь даже в таком состоянии он просто не способен молчать. Столько мыслей, но ни за одну не удавалось схватиться. Он так и не оделся, но Калебу слишком неловко смотреть на его торс, даже если Винс никак не реагирует, но он успел заметить несколько старых шрамов. В любом случае, Калеба не так интересно пялиться на тело, куда интереснее узнать, о чем тот так упорно думает.

— Винс? — тихо зовет Калеб и тот переводит взгляд на него, замолкая, — ты хочешь поговорить? — Калеб еле ощутимо гладит бинт на плече Винса, намекая, но тот отмахивается.

— Никогда, — Винс хватает руку, что гладила его и кладет себе на лоб, она казалась прохладной, — мне хватает того, что я пьян и с тобой, — Калеб не может сдержать улыбки и комментария.

— Как банально.

Винс подымает голову, смотрит в глаза, от чего Калеб начинает нервничать. Он приближается ближе. А потом спрашивает, потому что ударов по лицу он сейчас точно не выдержит.

— Можно, поцелую?

Калеб сначала теряется, потому что он определенно не ожидал повторения прошлого недоразумения, а потом решительно кивает, от чего Винс будто возвращается из другой реальности и счастливо улыбается. А потом тянется еще ближе.

Калеб такой слепой иногда.

— Я еще в допросной хотел это сделать, — шепчет Винс, — а потом в машине, — лбы сталкиваются, — я ебать как пьян, — он смеется, прикрывая глаза.

— Почему?

— Не воспринимай всерьез мои пьяные глупости.

Он на самом деле чего-то не замечает здесь, верно?