За четыре года до, спустя месяц после первой совместной ночи

— Ривай, тебе чаю или чего покрепче?

Ладонь только и успевает накрыть стакан, прежде чем Ханджи, качнув в руке бутылкой вина, успевает потянуться к нему и плеснуть.

— Брось, Ханджи. Он сроду не пьёт.

Закариас машет рукой, подмигивая Риваю. Что ещё за защита, будто он сам отказать ей не может. Сдаваясь чаще всего, конечно, толком и не получается противостоять этому бьющему в лицо всплесками энергии просящему голосу. Но уж точно не нуждается сейчас в заступничестве Закариаса, который только лыбится довольно, тонкая линия усов над губой в ломаную линию складывается.

— Знаю. Но сегодня же особенный вечер.

Ранняя осень ещё греет теплом по ночам. В ветер можно кутаться, даже в распахнутой куртке не холодно. Ривай незаметно расставляет руки и думает, что чуть позже, когда все выпьют по паре стаканов, расстегнёт верхние пуговицы на рубашке.

И чего он здесь забыл. Ханджи, Закариас, да девчонка эта светленькая из его отряда. И Ривай. Компания, что надо. Он бы непременно отказался, если бы только вечер внезапно не выдался совсем свободным — надо же, ни единого висящего отчёта.

Впрочем можно ли отказать Ханджи, когда она при всех за плечо увела его к колонне и, заговорщицки подмигивая, позвала после отбоя на северную башню.

— Караула сегодня там не будет.

Как ребёнок, замысливший шалость, хохотнула и убежала, не дав никакой конкретики.

В груди поджалось что-то тревожно-предвкушающе — спрашивается, с чего решила вообще, что любит сюрпризы и загадки. А всё одно верную тактику выбрала, не устоял от любопытства, тоже как ребёнок малый. 

Странно было бы развернуться, только поднявшись на смотровую площадку и увидев Закариаса. Им служить вместе до самой смерти. С Ривая за один вечер не убудет.

Закариас непререкаемо отбирает бутылку у Ханджи и сам разливает вино по трём стаканам. Ривай цедит чай, вполне сносный, хоть жестяной чайник сперва и не вызывает доверия.

— За вечер.

Они все звенят стаканами, отпивая следом каждый своё. И, может быть, это всё действительно имеет какой-то смысл. Хотя бы для Ривая. Или для Ханджи.

Потому что она, перекидываясь свежими байками с Закариасом, неизменно всё поворачивается к Риваю. Пытливо рассматривает его лицо, с жадностью считывая каждую реакцию на ту или иную шутку. Будто и впрямь волнуется, как ему тут с ними. Иногда придвигается, рукой тянется, словно по плечу хлопнуть хочет. Осекается стыдливо-торопливо, глаза прячет со смешком невпопад, но таким заразительным, что Ривай губы-щёки изнутри кусает, сдерживаясь.

— Нанаба, куда обгоняешь. С Гергером больше не поставлю в дежурство.

Закариас грозит светленькой девушке пальцем. А, так Нанаба.

Она только закатывает глаза:

— Есть замедлиться, командир.

Ханджи фыркает в свой стакан, демонстративно допивая залпом:

— Отставить, сегодня я командир. Мик, давай ещё.

Что он здесь забыл?

Ривай снова и снова задаёт себе этот вопрос, когда Закариас и Ханджи вспоминают кадетское:

— Но это ещё повезло, что инструктор был не Шадис.

Когда подтрунивают над Нанабой:

— А кто при каждой встрече с титанами говорит, что нам всем конец?

Когда Ханджи, разыгравшись, толкает Закариаса так, что тот чуть не слетает с площадки:

— Ох, и задам я тебе!

Ривай ловит чужие разговоры, распластывает пальцы по всей поверхности уже остывшего стакана и замечает, что улыбается. То ли совсем изъел щёки изнутри — уже в язвах и нет смысла больше пытаться остановить как украденную у чего-то несбыточного улыбку. То ли Ханджи, распалившись вечером, вином и друзьями, снова знакомо поводит бровями, и глаза светятся ярче солнца, даром, что ночь уже.

То ли есть что-то в общении этих троих такое, заражающее. Придурью ли, опьянением ли. Влияние Ханджи? Вина?

Ханджи порывается горланить песни с крыши башни, и Закариас отвешивает ей лёгкий подзатыльник:

— Весь корпус спит, дура.

Нанаба стонет, закрывая лицо ладонью:

— Вы спятили.

Ривай выдаёт сам:

— Пустите её и сюда сбегутся все титаны на этот вой.

Ханджи мигом отзывается, как шею только не сворачивает:

— О, и это я помешана на титанах?

— Помешана.

Закариас икает от смеха, тыкая кулаком в Ривая. Руку ему сломать, что ли, лениво думает Ривай, даже плечом не поведя на этот жест.

— Слышал бы ты, как Ханджи поёт. Знаешь, заходим однажды у Сины в трактир…

— Закариас!

Если бы голосом можно было убивать, Закариаса бы точно сейчас разорвало на ошмётки — Ривай даже сперва инстинктивно отодвигается, чтобы не забрызгало. Ханджи рычит, надвигаясь.

Нанаба, спохватившись, пытается остановить её:

— Ханджи, прибьёшь лучшего бойца Разведкорпуса — и Эрвин с тебя голову снимет.

— А?

Ханджи и правда останавливается в шаге от шеи Закариаса, непонятливо смотрит на Нанабу, сдувая с лица растрепавшиеся волосы.

— Лучшего бойца? Так Ривай тут при чём?

Ривай ёрзает на месте и на всякий случай проверяет ножи. Все сейчас поворачиваются на него с немым вопросом.

— Эй, что несёшь? Я здесь при чём?

Закариас прокашливается. Втягивает носом воздух.

— Пахнет поединком. Рука дамы достанется лучшему.

— Вот ещё, каким поединком.

Пока Ривай хмыкает, Нанаба скрещивает руки на груди.

— Какой-какой дамы?

И уже Ханджи оскорблённо наседает на неё:

— Скажешь, за мою руку не могут сразиться лучшие бойцы?

— Дорогая, я всё-таки вхожу в твой список лучших бойцов?

Закариас, забыв о поединке, по очереди лобызает руки и Ханджи, и Нанабы, пока они обе шутливо дуются.

Так и продолжается — надуманные препирательства, байки, вечер.

Ривай не учился в кадетском, имеет только представление. Служит в Разведкорпусе в разы меньше всех троих. И не сражался с ними буквально плечом к плечу.

Но чаще и чаще уголки губ поднимаются в улыбке. Меж бровей перестаёт тянуть от вечной складки. И на удивление почти на все темы теперь ему находится что сказать.

Закариас одобрительно крякает на его реплики, Нанаба смеётся, а Ханджи… Смотрит с благодарностью, будто вот-вот на шею кинется. За что? Что пришёл? Не набил морду Закариасу? Запомнил имя Нанабы?

Ривай замечает спустя час, что они и не пьют почти. Первый стакан только выпили махом, а сейчас налит всего третий, даром что поодаль блестят ещё бутылки. Прикладываются раз в десять минут для короткого глотка, и снова забывают о стаканах.

Потрясающе. Значит, всё-таки помешательство, и оно заразно. Да и сам Ривай не пьёт же вино, а грудь всё равно нет-нет да почешет от распирающего, щекочущего тепла. Кончики пальцев покалывает, и воздуха как будто слишком много на этой башне. Так вот она какая, жизнь эта без забот, будто притвориться на одну ночь можно, что ни титанов, ни стен нет, и что перевязи УПМ не стягивают до сих пор торс.

Веселье заканчивается как по щелчку, когда Ханджи заваливается прямо на камни возле Ривая. Нанаба тоже сонно моргает, что-то пытается сказать, сквозь зевок, но прикладывается рядом с ней.

— И так вот всегда.

Закариас ласково качает головой, снимая с себя куртку и укрывая Нанабу. Вздохнув, Ривай тоже накрывает Ханджи, подсовывая рукава куртки ей под поясницу. Спину застудить ещё не хватало, ночью, на камни, точно спятила.

— Разбудим их, да по комнатам?

— Не выйдет. До них сейчас не добудишься. Только если тащить, но обругают — уши свернутся. Дай им вздремнуть минут тридцать. А там они либо ещё полночи просидят, либо сами дойдут.

Ривай с сомнением оглядывается на стаканы — нет, всё ещё третий, даже не допит. И с чего их так.

Заметив это, Закариас с коротким смешком выдаёт:

— Свежий воздух, недосып. Да и часто ли получается так собраться и поговорить. То мы в экспедиции, то Ханджи.

— Ясно.

Может, в этом был гениальный план Ханджи. Свести их с Закариасом пусть не на замкнутом, но тоже в достаточно тесном пространстве. И вовремя самоустраниться. А Ривай эту гениальность даже оспорить не может. Поразительно, но вкус грязи из лужи, который помнил на протяжении почти года, вымывается изо рта обычным чаем в сентябрьский вечер.

— Что, дуешься ещё?

Закариас снова тычет его в плечо, и в этот раз Ривай просто сбрасывает руку, без желания её сломать.

— Сам же понимаешь, это был приказ.

— Не слышал, чтобы Эрвин давал приказ ткнуть меня в лужу.

Закариас хмыкает, но Ривай действительно и сам всё понимает, как будто не так бы поступил. Вообще ногой бы прижал сверху скорее, чтобы руки не вымарать.

— Забыли. Как получилось, так получилось. Теперь я в Разведкорпусе.

— Теперь ты в Разведкорпусе.

Закариас отзывается эхом и медленно качает головой.

— Надо же, отправляясь в Подземный город за тройкой бандитов знал ли я, что ты в итоге останешься с нами.

И безобразно кривляясь, копирует манеру Ханджи:

— И будешь лу-учшим бойцом Разведкорпуса.

— Что, надо было всё-таки утопить меня в той луже?

— Для твоего росточка глубины бы хватило, пожалуй.

И Ривай сам не осознает, что руку тянет к Мику. Кулаком пихает его в плечо. И уже во весь рот улыбается.

Особенный вечер. Так сказала Ханджи?

Они с Миком с полчаса ещё стоят у зубца стены. Ривай в какой-то момент всё-таки наливает себе немного вина, паршивого, конечно, но греет получше давно остывшего чая.

— …титаны сожрали пятерых, думал, уже и я сдохну.

— …приём несложный, так только кажется. Главное запястья не напрягать.

Допивая вино прямо из горла бутылки, Мик вдруг вспоминает:

— Кстати, тебе отряд из ветеранов выделили же?

— Да. Эрвин разрешил самому отобрать.

— Ох и ругались командиры, что ты получил их ребят.

Ривай пожимает плечами — что ему их ругань, если действовал строго по приказу. И без того отобрал лучших из лучших, меньше, чем вообще полагалось.

— Не мои проблемы, что они не реализовали потенциал бойцов.

— Могу посчитать это комплимент, раз моих ребят не тронул?

— Не обольщайся. Мне нужны были не те качества, по которым собран отряд наблюдения.

Не обидевшись, Мик потирает усы:

— И то верно. Так кого взял?

— Шульц, Бозард, Джин.

— Не маловато?

— Посмотрим, чего будем стоить вчетвером на следующей экспедиции.

Мик задумывается, так и продолжая потирать усы. И выставляет указательный палец вверх, сообразив что-то.

— Точно. Тебе девчонка нужна.

— Чего?

Ривай чуть не попёрхивается воздухом, краем глаза проверяя, как там спится на камнях Ханджи. Судя по всему, также удобно, как сидя на стуле за столом в его комнате. Смогут ли они с Миком добудиться их?

— В отряде нужна девчонка, говорю. И соперничество живое между парнями, и дисциплина, и острый ум.

— Нанабу соперничества ради брал, получается?

— Э!

Мик грозит пальцем, усмехаясь:

— Короче возьми, не пожалеешь. Потом поймёшь. Да и люди лишними никогда не бывают в отряде.

— Учту. Спасибо. Что, будить их? Холодает.

Что будить Ханджи — что не будить, Риваю ли не знать. Отбрыкивается, в куртку закутывается, лягнуть пытается. А всё без толку, дрыхнет непоколебимо, тащить её до комнаты теперь на спине что ли.

Добудившись до Нанабы, Мик легко подталкивает Ривая:

— Дай-ка.

И, наклонившись на колени, почти ласково шепчет Ханджи на ухо:

— Дорогая, чую, пахнет титаном.

Ханджи подрывается, сна ни в одном глазу. Мик только и посмеивается самодовольно.

— Каждый раз срабатывает.

Еле успевает увернуться от шлепка Ханджи:

— Так что, продолжаем? Или по комнатам.

Отдышавшись и протерев очки, Ханджи косится на Ривая, будто его решения спрашивает. Разглядев что-то в его лице и, видимо оценив короткую дистанцию между ним и Миком, облегчённо выдыхает.

— Да по комнатам уже. Спасибо за вечер, ребята. О, Ривай. Снова поделился курткой?

Ханджи и не возвращает её, так и спускается по винтовой лестнице с накинутой курткой Ривая поверх своей. Попрощавшись с Миком и Нанабой — отряд наблюдения живём в другом крыле — они идут по еле освещённым факелами коридорам.

Ханджи говорит, как хорошо прошёл вечер. Как здорово, что они с Миком нашли общий язык — она знала. Что надо почаще вот так собираться, в Разведкорпусе полно отличных ребят.

Ривай только и кивает — словесного подтверждения, судя по скорости монолога, она вовсе не ждёт. И что тут ещё скажешь, кроме кивка. Вечер и впрямь получился неплохим, хоть и начался не так, как ожидал Ривай. А чего он вообще ожидал, когда Ханджи позвала на башню?..

— Так что, Ривай…

Ханджи внезапно кладёт руку ему на плечо, пододвигается тесно, будто хочет что-то сказать на ухо. Он морщится, отворачиваясь — пряча дёрнувшуюся скулу от этой близости.

— От тебя вином разит. Что, получше не могли взять?

— Кто бы нам дал отгул до Сины и суточные. Видел цены на вино?

— Догадываюсь.

Когда они оказываются у сворота к коридору до комнаты Ривая, Ханджи останавливается у лестницы.

— Ты?..

Ривай чуть было не спрашивает: «Ты сегодня у себя?», но вовремя прикусывает язык. Впрочем Ханджи, как и всегда, понимает без слов.

— Сам же сказал, вином пахну. Чего тебе дышать этим.

— И верно.

Снова пауза. Ривай смотрит мимо плеча Ханджи куда-то в стену, надо бы попрощаться, да пойти к себе в комнату. Пусть и на ночь нет совершенно никаких дел. Ей бы точно поскорее лечь спать — даже после трёх стаканов паршивого вина надо выспаться, завтра же будет жаловаться на головную боль.

Она снова пытливо выискивает что-то в его лице — надежда и нежелание засыпать в одиночестве — кусает губы, мнётся, что-то сказать хочет. Не наговорилась сегодня, что ли.

— Ладно, Ривай.

Пока он ищет в себе слова, с которыми можно уже развернуться и уйти, Ханджи рубит это недолгое молчание между ними.

— Спасибо, что пришёл. Отлично провели время, а?

— Неплохо. А что за повод-то был?

— Да так.

Безмятежно машет рукой и уже, склонив голову, делает шаг на ступень, когда Ривай до конца осознаёт, почему всё никак не мог попрощаться.

— Пошли уже, четырёхглазая. Чай пить.

И не оборачиваясь, идёт в сторону своей комнаты, слыша, как Ханджи, видимо, сперва ошалев от этого неприкрытого приглашения, впервые озвученного, вприпрыжку догоняет его.

Ривай не может попрощаться, потому что не хочет. Потому что почти за месяц привык едва не каждую ночь разговаривать с Ханджи. Слушать первым оценщиком все её даже самые безумные разработки. Разливать чай по двум кружкам. Смотреть как она разгорается, шикать то и дело «ночь, люди спят, чего разоралась». Глаза жмурить от того, как лицо её светлым совсем становится, взгляд сияет теми самыми искрами и по ушам тёплой негой проходится непрерывающийся на выдохи голос. Ривай в такие моменты кончики пальцев всегда потирает между собой — обычно холодные будто согреваются даже.

Пить чай. Надо же, как интересно можно зашифровать «пойдём спать ко мне».

Пить чай — только предлог, поэтому Ханджи не оценивает то, что Ривай заваривает купленный в Митре чай. Скорее всего, даже не различает.

По крайней мере, никак не показывает, что удивлена новым вкусом, причмокивая над кружкой.

— Слушай, а расскажи, как ты завариваешь чай. Вижу же, что не так, как другие. Какая-то своя наука?

Ривай покорно рассказывает, пока Ханджи, конечно же, конспектирует все его слова, повторяя обрывки инструкций.

— Так, нагреть воду и…

— Нет же, чайник, потом листья, потом воду. Дай.

Не церемонясь, Ривай вырывает листок, чтобы проверить правильность. И чем слушает только.

— Что тут?.. Это…

— Подробная инструкция по завариванию чая от капитана Ривая, конечно же.

Ханджи невинно хлопает глазами, пока Ривай, не в силах даже проморгаться, смотрит на этот ужас. Можно ли ослепнуть от листка бумаги? 

— Ты ко всему относишься так несерьёзно? Что с твоим почерком?

— Не ко всему, но ты вряд ли захочешь сейчас проверить.

Подмигивает, оскалив зубы. Ривай и знать не хочет, к чему она может относиться серьёзно. Не на титанов же тут намекает после трёх стаканов вина. Хотя, кто знает, что у Ханджи в голове.

— Почерк как почерк. Вот ещё, время на каждую буковку тратить.

— И как Эрвин тебя ещё не понизил до кухарки за такие отчёты.

— А их Моблит за меня пишет. Личные помощники очень удобно, рекомендую.

— Спасибо. Я предпочитаю сам запоминать, когда мне надо поесть или спать.

Ханджи жмёт плечами, мол, предложила, его дело. И складывает листок вчетверо. Ни капли не задумываясь, оттягивает ворот рубашки и запускает его внутрь, прямо к груди.

Ривай хватается за кружку, обжигается — всё равно в лицо словно кипятком плеснули, даже и не замечает, что пальцам тоже горячо.

— Чтобы не потерять.

Ханджи откровенно посмеивается над ним, пояснив своё действие. Всё ей смешки, опять развлекается как от скуки, будто клинком щекочет рёбра наживо, безошибочно тычет куда надо.

Они сидят ещё с час. Сегодня Ханджи не брызжет идеями и планами — успокаивается быстро. Рассказывает плавно о своей жизни в доме купца, у которого служила мать, будто детство только с той поры и началось. С обидой лишь изредка вскользь: «хотя по отцу скучали очень», «нам его не хватало», «иногда мясо ели, вот бы отцу тоже попробовать индейку».

Ривай запоминает и что в комнатах господских детей всегда были свежие цветы, пахло просто чудесно.

Книг немеренно — Ханджи читала ночами при свечах, наверное, поэтому зрение и испортила.

А когда приходили гости — играла инструментальная музыка, столы ломились от еды, у них с матерью и другими слугами потом на утро был просто шикарный завтрак.

— Ну, размечталась. Скажешь, тоже хотела бы жить так?

— Рива-ай.

Ханджи качает головой, скашивая уголок губ:

— Куда мне, в платье, с этим этикетом, как томная дама. Это была красивая детская сказка.

Финал сказки Ривай слышал ранее. В пятнадцать лет Кадетское училище, не самая лучшая успеваемость, физическая подготовка вовсе с трудом давалась.

— Потому и пришлось учиться побеждать не силой, помнишь, как с тобой тогда?

И вот Ханджи тут. Майор Разведкорпуса, командир научно-исследовательского отряда, правая рука Эрвина.

Ханджи тут, сидит до сих пор в его куртке, в его комнате. Очки заляпаны, как обычно, волосы так и остались растрёпаны после башни. И там, в этой красивой детской сказке Ривай её действительно не может представить.

— Так что, Ривай, все мы тут на своём месте. Даже ты. Даже если сроду никогда не хотел вступить в Разведкорпус.

— Меня устраивает моё место.

— Вот как. Славно.

Ханджи откидывается на спинку стула, ёрзает, а потом встаёт и пересаживается на диван.

— Задницу ещё на башне отсидела.

Будто Ривай возражает. Через всю комнату Ханджи подзывает его:

— Ривай, иди сюда. Удобнее.

И Ривай снова не возражает. Послушно идёт и садится на другой край дивана.

Удобнее — потому что Ханджи тут же двигается и кладёт голову ему на плечо, будто всегда так было. Гнездится, задевает своим бедром его, жмётся к боку, замёрзла что ли, в двух-то куртках.

Ривай не находит в себе ни отторжения, ни возмущения. В самую первую ночь точно также разрешил лечь на свои колени. И сейчас разрешил. Спокойнее сразу стало, будто даже лучше слышно её, хотя и так в комнате тихо.

В следующий раз на шею сядет — тоже не прогонит?

Ханджи выдыхает — по ключице тепло дыхания проходится мурашками, и еле слышно, стоило так близко садиться, чтобы почти шептать, а может, ради этого, может, хочется не во весь голос.

— Как думаешь, чем закончится наш путь.

— А есть что-то иное, кроме Разведкорпуса, экспедиций и титанов?

Ривай незаметно, хотя Ханджи и так не увидит, втягивает носом воздух. Вино, ветер и чернила. Чем она ещё может пахнуть, чего ожидал.

— Вот это и забавно. Нас больше нет. Есть цель без срока.

— Значит, умрём ради цели. Перед этим прихватив за собой побольше титанов.

— И всё-таки ты одержим титанами, признай.

— Как и ты. Только мне нравится их убивать.

Плечи Ханджи трясутся — до дрожи по позвоночнику Ривая.

— Кровожадный капитан.

— Безумный майор.

Перебрасываясь шёпотом, локтями друг друга касаясь, греясь в близости — хотя может ли Ривай вообще кого-то согреть. Или Ханджи даже сейчас всё свой эксперимент продолжает.

— Это от нас останется. Рекорды по убитым титанам и исследования. И что, скажешь, никакой мечты нет? Если завтра вдруг всех титанов разом не станет, а за морем найдутся целые страны, как думает Эрвин. Весь мир открыт. Что бы сделал ты?

— Снова в душу лезешь?

— Что, даже помечтать не хочешь?

— Зачем, всё равно не сбудется.

Ханджи щиплет его за бок, и Ривай угрожающе дёргает плечом, мол, скинет сейчас. Мечтает она тут. Опять красивые детские сказки рисует. Чтобы завтра снова пойти жевать безвкусную кашу, зарываться в кипы бумаг, а через неделю рисковать в очередной раз жизнью в экспедиции.

— Я вот тебе задала вопрос. А сама ответа и не знаю, представляешь. В первую очередь, выспалась бы только на берегу моря, дойти бы до него, конечно, поглядеть. А дальше и мир бы посмотреть. И уже решать, чем бы мне хотелось заниматься.

Чем бы хотелось заниматься. Ривай косится на свой шкафчик над горелкой. И ответ приходит сам собой, даже покалывает с укором, почему раньше не думал и даже не представлял. Может, надо было выпить немного вина. Или Ханджи под бок, чтобы мечталось свободнее, в открытую — даже глаза зажмуривать не приходится.

— Я бы открыл магазин чая.

Ханджи не смеётся, не комментирует его одержимость. Только причмокивает губами:

— Ча-ая? Знаешь, совсем не представляю тебя торговцем. Тебе надо учиться смотреть на людей подобрее, а то всех покупателей распугаешь.

— Титаны не истреблены, мир пока не открыт, и моря не видно. Ещё успею.

— Вот уж точно.

Она шевелит головой, притираясь ближе, хотя куда уж ближе.

— Гори эти все мечты вместе с нами. Отправимся на тот свет по приказу, прихватив побольше титанов, как ты и сказал. Штук десять за раз смогу, если совсем не дряхлая стану. Но улыбаться тебе надо всё равно почаще. Надо будет уйти с улыбкой, ярко.

Если будет больше таких вечеров, Ривай точно привыкнет. Сейчас улыбается в макушку Ханджи, прикрывает глаза. Пусть сгорят, напоследок вспыхнув, взорвавшись баллонами с газом, падая вниз к земле гаснущими звёздами. Сейчас хорошо, тихо, спокойно. 

Да разве эта женщина может так — тихо и спокойно.

Канючит требовательно:

— Почитай мне вслух.

— Что ещё удумала.

— Я хочу, это моё желание. Сделай мне подарок, почитай. Или расскажи свои сказки. Или о чём мечтал в детстве.

— Мои сказки и мечты не такие красивые.

Попадать ножами точно в мишени, находить себе ужин, да избегать облавы. Вот о чём мечтал Ривай в том же возрасте, что и Ханджи. Пересчитывать награбленное, точить клинки, да слушать план следующего налёта — вот что вместо сказок перед сном.

— Тогда почитай.

— Да что я тебе почитаю. Отчёты все сдал. Черновики?

— Да вот это хотя бы.

Ханджи вошкается и достаёт листок. Тот самый, который спрятала на груди. Ну конечно. Разбираться в её почерке ещё.

Ривай разглаживает листок свободной рукой, неудобно, но левую поднять никак не может — на плече всё ещё Ханджи. А класть руку на неё — уж слишком будет похоже на объятие, какие ещё нежности, будет ли когда время для них.

Листок тёплый после её кожи, мягкий, Ривай проводит пальцами по сгибам.

Это же инструкция, записанная под его диктовку. Вот и ошибки Ханджи успела поправить, начиркала только больше, грязи развела.

Узнавая собственные слова в этих каракулях, Ривай медленно читает. На несколько раз. С пятого уже понимает всё, что было написано на листке до инструкции по завариванию чая.

«После отбоя башня. М.З. вино.

М. отчёт, зайти к Э.

Позвать Ривая.

Зачистить Марию маршрут?

Почистить клинки.

Натирать порохом? 

Маршрут пятьдесят три — врассыпную.

Напомнить М. про рис».

Конечно, посреди рабочих заметок об идеях, которые ещё предстоит разработать, Ханджи пишет про чай. И до сих пор не сказала Бернеру, что её уже тошнит от риса? А он тоже хорош, забыл, что ли, что Ривай ему однажды подсказал, вот и помощник.

Уже скорее по памяти раз за разом читая записи на листке, Ривай по сопению понимает, что Ханджи  спит. Ему бы такую способность засыпать — что за столом, что на крыше, что на чужом плече.

— Эй, Ханджи. Титаны. Замечен аномальный.

Способ Мика не работает, вернее работает с точностью до наоборот. Ханджи сползает-таки с его плеча. Чтобы опуститься головой на колени и подложить под щёку ладони.

— Великолепно. Ханджи, не наглей. Я тебе не подушка.

Ханджи безмятежно спит. И каждый раз Ривай задаёт себе вопрос в ступоре — что с ней делать. Привык уже, что засыпает всегда за столом, ладно, не страшно.

Но на его коленях… Ривай терпит ещё с полчаса. А потом, придержав голову, встаёт, оставляя её на диване. Полусогнутая Ханджи не шевелится от этих движений, очки только съезжают на лоб.

— Да чтоб тебя.

Если даже поднять ей ноги — слишком короток диван, ещё неудобнее будет.

— И куда так вымахала.

Постель перестилал позавчера, сегодня бы надо. Да смысл, если всё равно не приляжет. Хотя собирался, конечно, но Ханджи не оставляет выбора.

Когда он берёт её на руки, она во сне — совершенно точно во сне, обвивает его за шею, утыкается лбом в ухо и дышит с открытым ртом прямо на кожу.

Ривай идёт с совершенно ровной спиной, хотя ноги на мгновение слабеют от того, как по позвоночнику аж прошибает. Идёт с Ханджи на руках, идти-то с несколько шагов, не такая уж и большая комната. А каждый шаг еле даётся, хотя Ханджи и не тяжёлая вовсе. Идёт и понимает, что Ханджи ещё ближе к тому, чтобы сесть на шею. А он снова принимает это.

Ривай принимает всё, что даёт ему Ханджи за эти годы. Позже уже узнаёт, что в тот день был её день рождения. В следующие разы заранее припасает бутылку хорошего вина, лично бьёт по загребущим рукам Мика и Гергера — не для них покупал.

Один раз получается к ним присоединиться и Эрвину. Они начинают сперва в его кабинете, а потом прямо через окно до башни вылезают как новобранцы, гнездятся на шпиле — Ханджи всё предлагает привязать их всех друг к другу тросами, а Ривай ворчит, что вообще не хочет сверзиться с этой пьяной гирляндой вниз.

Ещё один раз они оказываются в экспедиции, уже без Мика и его отряда. По старой памяти залезают на дерево, подальше от лагеря. И вдвоём выпивают вино — Ривай и не спорит, сам наливает и себе, и Ханджи. Глотает тепло от вина вместе с её улыбками и захлёбывающимся от восторга шёпотом, и думает, что пока в Разведкорпусе есть такие люди, которых может восхитить чуть не до визга найденное птичье гнездо с яичками в крапинку — не всё ещё потеряно у разведчиков. Они ещё есть, не потеряны в этой цели, которая совершенно точно не закончится только у моря.

Ривай принимает Ханджи. Сам уточняет иногда у неё после ужина, во сколько придёт. Ханджи, будто подстёгнутая этим редким вопросом, приходит в такие вечера сразу после колокола. Садится уже сразу на диван, и Ривая, не дожидаясь приглашения, устраивается рядом, подкладывая на колени подушку.

Наверное, подушки, чая и собственной кровати должно быть достаточно взамен тому звенящему ощущению в ушах и заходящемуся ритму сердца, когда Ханджи лежит рядом на кровати и видит уже десятые сны.

Но Ханджи становится мало.

В ночь после её первого отмеченного вместе дня рождения Ривай кладёт Ханджи на свою кровать, ещё не зная, что сам совсем скоро будет ложится рядом. Считать волосы, рассыпанные по подушке. Наизусть выучивать горбинку её носа. И заранее предчувствовать тяжесть рук на своих плечах.

В эту ночь Ривай только накрывает покрывалом её ноги, снимает с носа очки и тушит свечу на тумбочке. Сам остаётся в кресле и засыпает раньше обычного.

Хорошо и спокойно заканчивается вместе со снами, будто затишье перед бурей отогрело щёки летним солнцем, кольнуло ласково лучами напоследок, оставляя веснушки и скрылось за серой мглой. Будто у Ривая вообще не может быть хорошо и спокойно.

Сны приходят те самые, лапают влажными касаниями, в ушах хлюпает от крови, шипит огонь на костях. Земля могильными оковами скрывает мёртвые почерневшие лица.

Ривай не знает, кричит ли, говорит ли в бреду кошмаров. Хочет верить, что собственной выдержки и всецелого контроля хватает даже во сне. Но может именно от приходящих к нему с рассветом кошмаров, Ханджи всё просыпается раньше, чем он. Как и в эту ночь.

На диване только и остаётся лежать куртка с листком сверху.

Не зря Ривай десятки раз прочитал накануне вслух её каракули. Разобрать написанное, наверняка, ещё спросонья, уже не оказывается невозможным.

«Спасибо за куртку, надеюсь, не сильно помяла. Я же говорила, что в твоей кровати мне будет намного удобнее, чем на стуле.

Кстати, не только тебе подглядывать за мной по ночам. Во сне ты такой грозный. Снились титаны?»

Не сильно помяла? Куртку Ривай, конечно, отправляет в стирку. Записку убирает в ящик стола. Конечно, на случай, если однажды снова понадобится расшифровывать её почерк.

У Ривая теперь есть свой отряд, которых он может с потаённой гордостью называть лучшими из лучших. На удивление часто Эрвин ставит именно отряд Особого назначения в помощь исследовательскому отряду, будто только ради этого и разрешил отобрать Риваю людей. И совместные вечера иногда обретают практический смысл без всяких поводов в виде чаепития.

— Сколько метров у того, которого Бозард покрошил?

— Посмотри, там листок, я записала сразу после. Кстати, Оруо неплох, а?

— На какую дистанцию отшвырнули Джина? Дьявол, почему я должен ещё и за этот расход газа отчитываться.

— Сейчас расчёт сделаю. Думаю, тридцать. Пожалей беднягу Эрда, ему неделю теперь вставать на ноги. 

— Напомни своим умным языком, какие были цели экспедиции?

— Перепиши дословно из запроса, держи.

И Ривай смотрит, разбирается в расчётах и схемах, переписывает. Локоть к локтю сидят, Ханджи иногда тянется к другому краю стола, задевая его волосами по лицу, коленом в бедро, или грудью в плечо. Ривай и сам стирает границы, хлопая по голове, когда она увлекается другой темой внезапно, насильно суёт в руки чай, чтобы уже перевела дыхание, и тянет за локоть, если отчёт закончен, а Ханджи всё перечитывает на пятый раз.

Обретают смысл не только их вечера. Отряд Особого назначения перестаёт быть бойцами только с фамилиями, необходимыми навыками и особым рвением в убийстве титанов. Оруо, оказывается, должен был попасть в военную полицию, но при распределении выбрал Разведкорпус — ему это рассказала Ханджи. Эрд неплохо поёт — уж точно лучше, чем Ханджи, во время ночёвок в лесу у костра остальный отряд это особенно ценит, ютясь на стылой земле и грея руки над пламенем. А Гюнтер при всём своём мастерстве с УПМ ужасно неуклюжий — во время генеральных уборок в казармах Ривай больше никогда не приказывает ему мыть полы, хватило одного потопа от перевёрнутого ведра.

Может и остаток жизни обретает какой-то смысл, кроме бесконечной цели и убийств титанов.

Дни становятся веселее, когда выходные совпадают с выходными отрядов Мика или Ханджи. Они доезжают до Сины, ходят на ярмарки, в бани и трактиры. Тратят деньги на всякую ерунду — у Ривая всё рука никак не поднимается убрать со стола ни ляпистых лошадок от Нанабы, ни сборник похабной поэзии от Мика, ни — дьявол разбери, зачем ему это вообще — флягу с выгравированным сердечком от Гергера.

Для безделушек от Ханджи пора заводить отдельную полку. Впрочем то, что она всучивает ему на ярмарках, можно считать полезным. Метёлка для уборки, которую эта ненормальная воткнула в свой хвост и прыгала, мотая головой, крича, что так причёска смотрится пышнее. Новый чайник — по нему Ханджи молотила ладонью так, что у Ривая виски заболели, нашла, называется, барабан. И мыло — дурацкий кусок розового мыла с отвратительно-приторным цветочным запахом — этим мылом Ханджи мылась сама, лежала потом на его кровати, раскинув ноги-руки и хихикала, что пахнет теперь как клумба.

— Я рад, что ты нашёл здесь новых друзей.

— Хочешь сказать, они отличная замена старым?

Они с Эрвином стоят у ворот, глядя как Оруо петушится перед Нанабой, а Эрд сговаривается с Гергером о чём-то наверняка безобразно-шумном на этот вечер.

— Хочу сказать, Ривай, что я знал, что ты не пожалеешь.

— Поговорим об этом, когда меня сожрёт толпа титанов лет через десять.

— Знаешь…

Морщины на лбу Эрвина разглаживаются, из крепости выходят наконец Ханджи с Миком и направляются к ним — редкая удача, общий выходной сразу у трёх элитных отрядов. Ривай почти наверняка уверен, что Эрвин решил дать им слабину.

— Знаешь, когда с нами такие люди, я начинаю думать, что победа будет за нашим поколением.

Гюнтер запинается о собственные ноги и пропахивает носом песок, Оруо скрючивается от хохота, а Эрд оглушительно чихает, оказавшись в столбе пыли.

Да, это его отряд.

Может, действительно взять девушку. Будут перед ней хорохориться первое время, хоть соберутся.

— Да, Эрвин. Ты прав. Мы надежда всего человечества.

И идёт помочь Гюнтеру встать, приказывая:

— А ну быстро переоделся и умылся. В Митру такой свиньёй собрался?

И спустя год после набора ветеранов себе в отряд Ривай пишет запрос на ещё одного солдата. Эрвин, не глядя, подписывает:

— Давно пора, ребят у тебя маловато.

Командиры остальных отрядов, будто наперёд зная, косятся на Ривая, когда он прохаживается во время тренировок между бойцами. Отряда Мика только не видно — на миссию очередную направились, видимо. Да и не возьмёт Ривай никого оттуда, и так уже наперёд всё про них знает.

Стоит поравняться с границей леса у ворот заднего двора, взрыв заставляет землю под ногами задрожать — птицы возмущёнными стаями усыпают небо, а разведчики возле забора присаживаются, закрывая голову руками. Даже ещё не выйдя за ворота, Ривай знает, что это опять Ханджи. Снова совсем неизящно и громко врывается в его обычные будни.

Так и есть, она. Машет что-то руками, кричит — аж подпрыгивает. Ясно, опять какие-то испытания, хорошо, хоть сама не подорвалась, и, судя по дистанции, в этот раз даже и не пыталась.

— Что в этот раз? Рыбу решила ловить?

Ривай видит сетку, в которой барахтаются несколько новобранцев. Ещё группа бойцов разбросана по деревьям — кто-то даже висит на животе прямо на суку.

Ханджи, не поворачиваясь, бросает:

— Сеть для поимки титанов, немного переборщили с порохом.

И тут же во всю глотку:

— Да вытащите, мать вашу, их оттуда! Чего разлеглись! Повторяем! Ты! Заряжай на четверть меньше! Ты! Ты! И ты! Быстро отцепляйте сеть.

Побелевшие, покрасневшие, а кто-то и позеленевший новобранцы дрожащими голосами блеют: «Есть!» и на слабых ногах несутся выполнять, видимо, проклиная тот день, когда вообще решили вступить в Разведкорпус.

— Помягче бы ты с новобранцами. Они так помрут от сердечного приступа, так и не увидев вживую титана.

С полыхающими глазами, Ханджи яростно выплёвывает, даже не пытаясь заглушить голос, рвёт на себе волосы:

— Эти идиоты не дали мне своих солдат. 

Презрительно морщась, передразнивает:

— У нас тренировки, наши люди очень заняты! Тьфу. Скотины. Торчим здесь уже всё утро. 

Заметив возню справа, поворачивается и ахает:

— Да вы с ума сошли!

Ривай вместе с ней уже жмёт на спусковой крючок УПМ — какой-то олух из новобранцев догадался перерубить ветку, и сеть, прямо с запутавшимися в ней людьми, как маятник, качнулась в сторону толстого ствола дерева. Размажет уж наверняка.

Уже отрываясь от земли, Ривай понимает — они с Ханджи не успеют.

— Дьявол, Ханджи!..

Молнией сверкают клинки откуда-то сверху, и Ривай, мгновенно перестраивает траекторию, сориентировавшись.

— Ханджи, на девять часов.

Сам мчит вправо, подхватывая падающий верхний край сети. И рывком, чуть руки не выкручивая, дёргает вверх. Ханджи уже слева тоже натягивает ячейки сети. И они синхронно оборачивают свободные края вокруг веток.

В центре вновь натянутой, но всё ещё запутанной сети, по-поросячьи визжат новобранцы, осознавшие нагрянувшую близость бесславной смерти.

— Дьявол с этой сетью.

Ханджи кричит Риваю, он кивает, и они вместе спускаются ниже, разрубая спутанные ячейки.

— Да тише вы. Сидите смирно и не навернётесь. Вылезайте по одному. УПМ пользоваться ещё не разучились?

Новобранцы вылетают из ловушки и исчезают прямо среди деревьев, даже не опускаясь на землю. Ривай не удивится, если в этот вечер Эрвин получит несколько рапортов об отставке.

Сеть лохмотьями висит среди деревьев, из глаз Ханджи пропадают громовые молнии — теперь лицо смурнее тучи.

— Люди чуть не погибли. Эксперимент провален. И всё из-за этих чистоплюев, которые ссутся под себя при одной мысли поймать титана.

— Насчёт того, что они чистоплюи, я бы поспорил. А твоя идея по поимке титана звучит очень самоубийственно. Конечно, никто не хочет связываться.

— Что, и даже ты?

Ханджи горько усмехается, стягивает с себя очки и протирает линзы.

— Даже я не хочу убиться? Ребят бы дал для эксперимента с сетью. Если бы ты попросила.

Заметив среди прочих, не сбежавших новобранцев, кого-то, Ханджи подзывает девушку:

— Эй, подойди сюда. Да, ты. Напомни, как зовут?

— Петра. Петра Рал.

Ханджи тепло ей улыбается и хлопает по плечу:

— Умница, Петра. Как догадалась?

Рал смотрит на них робко и с трепетом, будто вот-вот расчувствуется от этой похвалы:

— Я увидела, что вы с капитаном не успеете с земли. Но если верхний край сети не будет прицеплен к ветке, ребята начнут падать вниз, а не в дерево.

— Совершенно верно. Ты выиграла нам время и помогла спасти людей. Отличная работа.

А. Так вот чьи клинки Ривай увидел перед тем, как сеть начала падать вниз.

Когда Рал, отдав честь, поворачивается к ним спиной, Ривай с одобрением смотрит ей в макушку:

— И правда. Быстрая реакция и умение принимать решение в критической ситуации. Необычно для новобранца.

— А? Нет, она доброволец. Услышала, как я хожу и клянчу людей, отпросилась у своего командира и явилась. Повезло хоть, что он не запретил.

Доброволец? В эксперименте Ханджи, про который все прекрасно знают, для чего он нужен?

Ривай поджимает губы, уже примерно представляя из пары фраз, личностные характеристики Рал. Наверное, она впишется. Должное уважение к старшему по званию, при этом готовность отстаивать свою позицию даже перед командиром. И, разумеется, находчивость в критический момент.

— Что, людей себе в отряд ещё набираешь?

— Да, уже подписал у Эрвина.

— Тогда Петра Рал отличный вариант.

— Сам понял.

Ханджи садится прямо на землю, оглядывая обрывки сети, пушки и поломанные ветки деревьев. Ривай заранее знает, что сегодня она долго не сможет уснуть.

— Ну, если этот эксперимент помог найти тебе нового бойца в отряд, уже неплохо. Хоть что-то хорошее получилось. Не благодари.

— Не собираюсь. Ты людей чуть не угробила.

— Уже не в первый раз.

— Входит в привычку? Всё ещё считаешь, что нужно ловить титанов?

Ханджи не отвечает, смотрит как-то раздражённо — не на него, на тренировочное поле оборачивается, будто каждому командиру, не давшему опытных бойцов, взгляд презрения посылает.

Невысказанным остаётся: «Себя тоже угробишь?»

Где-то в горле плотным комом: «Будь осторожна».

Пока не оформившимся в явное чувство покалывает: «Я не хочу тебя терять».

Знает Ривай, что эксперимент с сетями будет доведён до ума. Знает, что Ханджи канючить будет, просить поймать парочку титанов, как будто это так же просто, как съездить за чаем в Митру. Как будто Ривай привык их не убивать, а загонять в сети. Всё равно знает, что будет отмахиваться за последним доводом — отсутствием распоряжения Эрвина. А долго ли Ханджи Эрвина уговорить.

Кто ещё справится с этой задачей, не дав Ханджи угробить себя в процессе, охваченную эйфорией и слепым восторгом.