Настоящее, после поимки титана

Пойманного титана — голодный тупой взгляд и клацанье зубов — Ривай привозит ближе к ночи в крепость Разведкорпуса.

— В подземелье. Не гасить факелы. Бернер, засечешь время.

— Есть.

Бернер руководит остальными, подзывает солдат караула, чтобы всей гурьбой оттащить титана в подземелье. Наверняка Бернер проторчит тут всю ночь, вслепую строча в блокнот всё происходящее — когда титан впадёт в спячку, когда моргнёт, когда пустит слюну.

Ханджи душу продаст за эти заметки.

Эрвин, конечно, не спит. Лазарет тоже завален бумагами, но хоть как-то упорядоченно — тут Ривай безошибочно узнаёт отчёты, в другой стопке — бланки-похоронки, а слева — служебные записки.

Дерьмово, наверное, теперь подписывать это всё левой рукой.

Эрвин же лишился правой руки во всех смыслах. И для него пропажа Ханджи разве меньше трагедия, чем для Ривая?..

Тени режут лицо Эрвина острыми углами. Под глазами не мешки уже — чёрные провалы. И левая рука словно сейчас раскрошит край стола.

— Повтори.

Ривай унимает дрожь в колене. И трясёт головой, будто из ушей пытаясь выкинуть какой мусор.

— Впервые слышу, как ты просишь повторить рапорт. Тебе с самого начала прочёсывания юга?

— Ривай, повтори, что ты сказал только что.

Озвучить это ещё раз сложнее, чем в первый. Ривай по пути к крепости заранее проговаривал в голове рапорт, сухие факты, складывающиеся в целостную картину, без лишних эмоций и растеканий. Всё как и любит Эрвин, всё, чему он его учил за годы службы.

С просьбой повторить это, выстроенное в голове надёжной крепостью — камень к камню, не подкопаешься — рушится клубами пыли.

— Эрвин. От того, что я повторю, суть не изменится. Ты и в первый раз всё отлично услышал, уши тебя не подвели.

Эрвин барабанит пальцами по ноге, сгребает ткань брюк в кулак. И выдыхает, обречённо прикрывая глаза.

— Титан сейчас в подземелье?

И тоже не отзывается о титане как о Ханджи. И Ривай этого прямо не сказал, даже до сих пор в голове всё не соединяет два образа в один. Будто есть ещё надежда.

Будто стоит моргнуть — в дверь постучат торопливо, на излёте поочередно скользя костяшками по дереву. И ворвётся Ханджи, переполошенная, вымазанная чуть ли не в титаньем дерьме, и, забывая глотать воздух, затараторит что-то о своём, об исследовательском. С готовностью отправится на гауптвахту, попросив выделить только побольше бумаги, да не забывать зажигать факелы.

Эрвин так тоскливо смотрит на дверь — точно думает о том же.

Прикрывая глаза — не видеть бы всего этого мира с бесконечно тихой ночью, Ривай медленно проговаривает:

— Бернер тоже заметил сходство. Мы не обсуждали это ранее. И Нифа подтвердила, что второй титан, о котором докладывал Спрингер, имеет общие черты с портретом его матери. Лошадь Ханджи мы пригнали в крепость, можешь лично убедиться, это Заря. Ханджи добралась до Рагако, факт. Остальное домыслы и догадки.

— Титан, значит.

Эрвин бормочет — снова не слушал что ли. Усмехается с тёмным лицом так, что у Ривая колет в рёбрах затупившимся клинка, ломает кости до остервенело бушующего воя. Если даже Эрвин не может оспорить факты и остальные детали, ведущие к одному — Риваю впору спуститься в подвал, разжать челюсти титана и добровольно прыгнуть в его глотку, даже если уже впал в спячку.

— Кто охраняет?

— Бернер. За уши не оттащишь.

— Ханджи бы душу отдала за эти наблюдения.

Снова усмехается, покосившись на правое плечо — усмехается в этот раз с посветлевшими, заблестевшими глазами. И Ривай отводит взгляд на стол, будто нет в мире ничего интереснее служебных записок о выдаче амуниции, закупке лошадей и новых сапог. 

Мысленно поправляет Эрвина.

Ханджи душу отдаст, с руками оторвёт у Бернера записи об этих наблюдениях.

— Остальные, кроме тебя и Бернера, знают?

— О титане в деревне да. О пленённом титане — только если сами догадались. При мне вслух не высказывали. Сходство очевидно, но я велел Бернеру никому не говорить.

— Верно. Ни к чему. Напишете два отчёта, в одном полностью исследование произошедшего на юге Розы, про титана того в Рагако. И ни слова о втором титане. Это в другой отчёт.

— Засекретишь? Генералу доложишь?

— Да. Лично.

Они молчат какое-то время, даже и не смотрят друг на друга. Но думают, наверняка, об одном.

Вопрос, с которым Эрвин продолжает разговор, созвучен и мыслям Ривая:

— Что, по-твоему, дальше?

— Мне казалось, за планирование отвечаешь ты.

— Сколько у тебя на счету титанов?

— Думаешь, считаю?

— Не ты ли их выслеживаешь и режешь пачками. И в одиночку, и в группе наверняка не меньше сотни.

Далёким эхом, почти вытертый с памяти в ушах отголосок давнего диалога.

«— Я похож на того, кого можно заманить?

— Ну, я же не титан?»

Ханджи уже всё знала про него, ещё раньше, чем Ривай пришёл в её лабораторию поздней ночью, раньше, чем сам понял. И с этим вопросом словно начала докапываться до сути и его доводить.

Прикусывая изнутри губу, Ривай, не поднимая головы, смотрит на Эрвина:

— Ты к чему это?

— Ты не убил титана. Даже ещё не встретив Бернера и не выслушав его доклад про титана в Рагако. Ты остановился, обездвижил нападающего на тебя титана, но не убил его. С какой целью?

Ах вот к чему он. Всё ему надо озвучить, всё подтвердить. Иногда подобная требовательность к прямоте отдаётся на зубах скрипом.

— Я не смог, если ты об этом. Если это… действительно Ханджи. Я не смог и не смогу. Ты это хотел услышать?

— Не совсем. Оставим личностное и эмоциональную привязанность. С какой целью? 

Личностное? Эмоциональную привязанность?

Ханджи бы стоило пойти за разъяснением, что между ними происходит, не к Риваю, а к Эрвину. Вон как всё охарактеризовал, надо же.

— Что ты имеешь в виду — с какой целью. Если это Ханджи, я не смог убить титана.

— Почему?

— Эрвин.

Ривай процеживает воздух через сжатые челюсти — прицепился же. И в голове тут же становится всё на свои места, будто и надо было только взбеситься и осознать свои действия спустя полдня.

— Потому что если это эти два титана — мать Спрингера и Ханджи, то их что-то сделало такими. И значит, должен быть способ вернуть Ханджи обратно. Эрен, Гувер, Браун, Леонхарт, девчонка эта, Имир — они же могут становиться обратно людьми. Если этого можно добиться не только от разумных титанов?

— И как мы найдём этот способ?

— У Ханджи полно записей и исследований. Дай мне их и Бернера, а дальше мы разберёмся.

— Ни ты, ни Моблит — не Ханджи. Но это лучше, чем ничего. Если есть хоть малейшая возможность вернуть Ханджи — мы обязаны этим воспользоваться.

— И остальных. Если титанами становятся, то должен быть способ вытащить всех оттуда. Люди в Рагако пропали до единого, например. Не всех же перебил Разведкорпус.

— Да.

Эрвин поводит плечами, будто разминает их от свалившегося груза, тут же морщась от боли. Вроде их поколение разведчиков хотя бы за последние пять лет неплохо продвинулось в изучении титанов во благо человечества. Всё равно никаких ответов, только больше и больше вопросов с каждой новой деталью. Дневник Ильзе, появление Колоссального, Бронированного, Эрена, Звероподобного, Женской особи, теперь вот произошедшее в Рагако. За морем явно есть люди. Да что уж там — оказывается, за стенами Роза и Мария тоже людей немерено, подумаешь, чуть выше ростом.

— Выходит, всё это время мы сражались с людьми.

Ривай произносит вслух, просто чтобы услышать, как это звучит. Как Эрвин сказал только что — сколько на его счету титанов? Цифра может и незначительная в масштабе всего титаньего сброда.

Но если речь идёт о людях…

Риваю срочно нужно в душ. Или в подземелье — вытащить оттуда нахрен Ханджи любой ценой, пусть хоть сожрёт, что в титановом облике, что в человеческом. Или ещё лучше — в подвал Гриши Йегера. Что там — рецепт уникального лекарства из человека в титана и наоборот? Ритуал — поклониться три раза закатному солнце и пустить себе кровь на Сине? Что-то про природу титанов там точно есть, иначе и быть не может.

— Тоже чувствуешь себя убийцей?

Эрвин всё и всегда знает. Жаль только ответа на мучающие их обоих вопросы у него нет.

— Больше, чем обычно.

Тишина становится гнетущей, когда Ривай, забывшись, переступает на травмированную ногу. Что тут ещё сказать. Им есть над чем подумать.

— Ривай, кстати. Подумай, кого из новобранцев взять в свой отряд.

— Долго думать. Эрен и остальные из его кадетского.

— Хорошо, подготовь запрос.

— Конечно.

— Возможно, их придётся задействовать во всех испытаниях с… титаном. Скажешь им правду?

А тут Ривай ненадолго замолкает, вспоминая сразу и отношения новобранцев друг с другом, и характеристики.

— Эрену бы, может и сказал. Но сможет ли он утаить это от Аккерман и Арлерта? Не хочу такого расширения круга посвящённых. Эрену вообще пятнадцать лет, мало ли, где ещё трепанёт.

— Согласен. Остаётся надеяться, что они не так хорошо знакомы с лицом Ханджи, чтобы разглядеть её даже в титане.

Эрвин улыбается одними губами, когда Ривая аж корёбит от этого намёка.

— Ты всё ещё не сказал, что делать с отрядом Ханджи. Если они догадаются?

— Они не так близки к Ханджи, как Моблит. И не так открыты всему новому, чтобы теперь в каждом титане искать знакомые черты. Если что — отрицайте.

— Есть.

Игнорируя зудящее желание оттирать мочалкой до покраснения руки, Ривай спускается в подземелье. Ещё на десятой ступени снизу и в двадцати шагах до поворота слышит тяжёлое громкое дыхание и звуки лопающихся пузырей.

— Конечно, пускаешь слюни.

Остановившись у поворота, боком, Ривай заглядывает в коридор перед каменным колодцем. Кто знает, для чего первые разведчики, занявшие эту крепость использовали его, и для чего вообще он был изначально заложен при постройке сотни лет назад. Сейчас колодец глубиной с пятнадцать метров им очень пригодился.

Бернер сидит возле колодца, ожидаемо, что-то записывая. Титан, судя по звукам, впал в спячку.

Не сегодня и не сейчас. Не при Бернере.

Ривай обещает сам себе.

Сон так и не приходит. Ривай даже не пытается заснуть в кресле, не садится за отчёты — всё равно вместе с Бернером их писать, чтобы всё совпадало до мелочей. По комнате шаг за шагом, из угла в угол.

Тут — Ханджи обычно бросает свои сапоги. Возле комода — ставит сумку с бумагами, если пишет отчёты у него. На столе — до сих пор лежат её последние заметки, Ривай их так и сложил в стопку, не нарушая порядок. На дверцу шкафа она закидывает свои вещи после душа, эту же дверцу всегда распахивает и вытягивает наугад его рубашку. На кровати — одеяло, в которое она кутается зимними ночами. Её подушка. Её половина. На тумбочке даже, если присмотреться, можно различить тонкие царапины от оправы очков, когда она сонно подтягивает их к себе утром.

Будто Ханджи вышла куда-то и сейчас вернётся. Коснётся плеч со спины, позовёт устало и тихо спать. Сама уснёт мигом, будет сопеть под боком. А Ривай — слушать это сопение, дожидаясь рассвета, чтобы спокойно и безмятежно заснуть, когда она развернётся и обнимет его.

— Дьявол.

Рычит, запускает руки в волосы.

Глотку дерёт воем.

Перед глазами пелена белее тумана.

Стук вены под подбородком.

Словно вспышки на солнце в висках разгорается боль гулкими ударами изнутри, а вокруг тотальная тишина — даже створка окна, которую Ривай почти выламывает, беззвучно хрустит под его пальцами.

Взмах!

Ветер хлещет наотмашь щёки, выбивая слёзы из глаз.

Хрясь!

Ворох щепок по пальцам до крови.

Бум!

Деревья брёвнами падают с дрожью воздуха.

Правой, левой. Разворот. Дерево, второе. Правой, левой. Разворот. До посинения.

Пальцы не разжимаются на клинках в мёртвой хватке. В судороге. В агонии. Тишины и не слышно больше. Гул. Крик. Треск деревьев. 

Правой, левой. Разворот.

Пока руки не перестают подниматься.

Пока горло не садится окончательно — так Ривай понимает, что кричал он.

Пока УПМ не начинает двигаться рвано и через раз — баллоны почти пустые.

Ривай приходит в себя на поляне за тренировочным полем. Ещё несколько часов назад здесь был лес — через него они возвращались в крепость. Теперь буреломом повалены чуть до щепок не искрошенные стволы.

— Дьявол.

В пылу Ривай затупил лезвия — и так для отчётов теперь размазывать и газ, и лезвия, которыми он ампутировал конечности пойманного титана. А тут ещё эти — ну, хоть не сломаны, заточить можно попробовать до следующей экспедиции.

Легче не становится. Мышцы на руках забиты так, что пошевелиться невозможно. Пальцы сведены судорогой — еле разжимает их с рукоятей. Дыхания — не хватит на обратную дорогу, тем более пешком.

Как только что порубленные деревья, Ривай валится на них. В спину, шею, макушку — щепки. В душе — полнейший раздрай, пропитанный ненавистным, вытравленным из жизни сожалением.

Ривай копит в себе слова. Мысли. Чувства. Можно представить, что сейчас заснёт на этой только что образовавшейся поляне. Проснётся — и ничего этого не было сказано, другие слова были найдены. Наивное детское желание, свойственное скорее пятнадцатилетнему Эрену.

Что пятнадцать, что за тридцать — какая разница, если поддаваться клятому сожалению. Кусать пальцы до скрипа кожи, рвать волосы до треска, кричать до слёз.

Ривай встаёт спустя пять минут и упрямо пробует идти, шатаясь, припадая на ногу, хватая бессмысленно воздух ртом. В лесу тихо, ни единого шороха не слышно, будто всё вырубил Ривай намертво, даже порывам ветра не давая шелестеть по листьям.

Все слова и чувства он прибережёт, когда увидит снова Ханджи. Именно Ханджи.

А мысли — никуда от них не деться, и пусть себе кипят.

Суровая тишина ночи не заканчивается, выстужает голову до скованной маски на лице, накрывает уши куполом до противного тонкого звона. Не заканчивается ни с первым утренним порывом ветра, ни с трелью усевшейся на карниз птицы, ни с тусклым лучом солнца. Безмолвная, накинувшая глухое покрывало ночь продолжается, когда звучит колокол к подъёму, по коридору стучат сапогами разведчики, когда в столовой уже всё готово к завтраку.

Единственное, что Ривай, впервые в жизни заставив себя, делает этой ночью — пишет запрос командующему Разведкорпусом и верховному главнокомандующему Вооруженных сил о назначении новобранцев в его отряд. Отряд нужен, даже если масштаб работы пока неясен. Но в Шиганшину Ривай готов хоть сейчас.

— …большая потеря.

Откуда-то со стороны. Что ещё можно ожидать после недавней церемонии прощания.

Вот они, его новый отряд — сидят шумной гурьбой за столом, косятся в сторону осиротевшего исследовательского отряда. Среди которых нет Бернера.

Ожидаемо.

— …мне казалось, кто угодно, только не…

Со странным чувством, словно в прошлой жизни он уже делал это, Ривай берёт второй поднос. Дьявол его разбери, что ест обычно Бернер. Будто разведчику позволительно быть прихотливым до еды. Наугад не глядя Ривай что-то ставит на поднос. Только в кофе полностью уверен.

— …и что, а кто теперь следующий?..

Почти не жуя, принимается за свой завтрак.

— Капитан, разрешите?

Эрен.

И мигом становятся различимы голоса за соседними столами.

— Как теперь без неё? Я плачу всё утро, думала, привыкла уже.

— Неужели у человечества нет больше шанса, если даже она!

— Начали погибать офицеры. Наши дела плохи. Закариас, Зоэ. Командующий без руки…

Ну конечно. За тот день новость о пропаже Ханджи наверняка успела вспыхнуть, окончательно разгореться после церемонии прощания и расползлась горьким дымом, стоило только увидеть траурные лица её отряда, отсутствие Бернера и наверняка получить порцию сплетен от той же простодушной Нифы.

Вот и Эрен — с лица можно некролог списывать и вслух зачитывать. Такое даже неожиданно, уж как Ханджи его мучила с этими экспериментами.

— Неужели не осознаешь ещё, что можешь теперь вздохнуть спокойно?

Ривай кивает, пока Эрен непонятливо моргает.

— Капитан?

— Брось. Кому теперь заставлять тебя отращивать гигантскую руку, превращаться в самых немыслимых позах и дёргать за ниточки. Уверен, ещё бы чуть-чуть и тебя бы подвергли пыткам для определения болевого порога.

— Капитан!

Эрен как воробей обиженно дуется, даже щёки круглеют. 

— Нам всем очень жаль, что случилось с майором Ханджи…

Снова сожаления. Ривай перебивает его, забыв, что собирался как можно скорее закончить с завтраком и пойти в подвал, даже не кривит душой:

— Ты знаешь, что случилось с Ханджи? Так поведай. Потому что я вот — нет.

— Она пропала без вести. Мы знаем, что это значит.

— Не успел вступить в Разведкорпус, а всё знает, надо же.

Зубы клацают о стакан — удивительно, что ни одного осколка ни от зубов, ни от стекла.

— Вы считаете, что надежда есть?

Надежда. Глаза Эрена загораются так, словно одни только слова Ривая заставляют его поверить во что-то хорошее. Поразительный человек Ханджи, всего ничего прошло времени, а так привязать к себе новобранцев, надо уметь.

На Ривая ей сколько понадобилось? Если дать самому себе честный ответ — то новая волна захлестнёт и унесёт снова в дремучий лес.

— Есть только факты. Ханджи объявлена пропавшей без вести. Никто не видел, что с ней произошло.

Не вдохновившись, Эрен опускает голову. И когда поднимает снова взгляд на Ривая, его глаза горят той самой юношеской решительностью.

— Значит, наша задача — узнать судьбу Ханджи. Очевидно, без неё у человечества меньше шансов против титанов. Но я верю, что Ханджи не могла просто пропасть. Только что-то действительно важное могло увлечь её настолько, чтобы она ослабила бдительность…

— Ты чем вчера слушал командующего? Думаешь, у Разведкорпуса есть ресурсы на расследование судьбы всех пропавших без вести? Сходить, достать для тебя весь список? Могу захватить ещё с пятьдесят седьмой экспедиции, что скажешь?

— Капитан!

Эрен бессильно сжимает кулаки. И слова грубого не может сказать, а всё супится, ноздри раздувает, взглядом испепелил бы при желании.

Напыхтевшись, поразительно быстро успокаивается — и правда, так можно, быстро прожигать запал эмоций?

— Я… Вы были близки с Ханджи, я понимаю. Эта потеря…

Не слушая дальше это вымученное сочувствие и якобы понимание, Ривай вертит в пальцах ложку с подсохшей коркой от каши.

И для Эрена даже очевидно. Пусть вообще видел только верхушку, не подозревая, что было за закрытыми дверьми комнаты Ривая. Но видел. Все видели. Дьявол. Только Ривая будто ослепили с самого начала и язык с руками обездвижили — ни слова лишнего, ни жеста.

Лишь зрительно заметив, что Эрен договорил — вот выпрямился и смотрит как-то выжидательно, и рот больше не шевелится, Ривай дёргает рукой в сторону.

— Это всё? Можешь идти к своим.

Запнувшись, но покорно кивнув, Эрен возвращается за стол к — новому отряду Ривая — друзьям.

Захватив подносы — для Бернера и свой, чтобы сдать на мойку — Ривай слышит в спину:

— Ему тоже тяжело и больно. Пусть он этого и никому не покажет. Надо поддержать капитана.

Поддержать, надо же.

Ривай усмехается, отдавая поднос с грязной посудой мойщице.

Может, на первой тренировке своего нового отряда он скостит им минут десять.

Но путь до подземелья проходит легче, чем ожидалось. Ривай только следит за ровностью походки, чтобы не расплескать кофе. И в этот раз уверенно выходит из-за поворота.

— Бернер.

— Капитан.

Не тратясь на слова, Ривай ставит перед ним поднос. Бернер как щенок уличный — шмыгает носом, наверняка вспоминая, как сам таскал всё время еду.

— Спасибо.

— И что у исследовательского отряда за вечная привычка пропускать приёмы пищи.

— Капитан!

И сколько раз за утро Ривай слышал уже своё звание. Будто за столько лет можно забыть.

Жалостливо, умоляюще, мать его, с сочувствием.

Бернер берёт было хлеб с маслом и сыром, и роняет тут же руку на поднос — посуда подпрыгивает, жестяная тарелка звенит. Гулом мигом эхо из колодца.

— Не спит?

Ривай не верит, всё ещё не поворачиваясь, вслушивается — да, скребётся руками по камням, урчит жадно, топает так, что пятки эту дрожь чувствуют.

— Эй, чучело, ты сегодня без завтрака.

Бернер уже откровенно всхлипывает, задевая локтём стакан с кофе — Ривай еле успевает поймать, и чего так старался, чтобы не пролить.

— П-проснулась за пол-лчаса до колок-кола. Как об-бычно. Эт-то она.

— Бернер!

Тот только мотает головой, пытается крепиться — всё равно утыкается лицом в руку, откровенно воя.

— Эй!.. Моблит! Не распускай сопли. Ну. Нам нужны твои мозги и здравомыслие. Слышишь?

— Д-да.

— Соберись. И съешь, наконец, завтрак. Голодовка никогда никому не помогала.

Ривай отворачивается, давая Моблиту время. И себе.

Можно вот так — открыто и взахлёб? Никого не смущаясь, себя даже? 

На камне в стене слева зазубрины, будто кто-то тут УПМ испытывал. На этом — масло и копоть от факела вековой давности. А к полу сапоги липнут, тут вообще моют?

Дождавшись, когда всхлипывания за спиной сменяются частыми глотками кофе, Ривай поворачивается к Моблиту. Всё ещё не подходит — ждёт, когда тот съедает весь завтрак. И только после снова встаёт перед ним.

— Докладывай.

Моблит наспех вытирает лицо, убирая то ли крошки, то ли слёзы.

— Заснула через час после полуночи. До этого никаких признаков снижения активности не проявляла. Пыталась вылезти, рычала. И посреди этого уснула. Проснулась за полчаса до колокола. Относительно совпадает с графиком сна командира. И снова начала попытки вылезти. Я успел зарисовать лицо и в движении, и во сне.

— Рисуешь спящего? Вот это страсть к исследованиям, Моблит.

Ривай, не глядя, убирает протянутые листки. Приколет позже к отчёту.

— Я пошлю из твоего отряда сменить тебя. Нет.

Хмурится, обрывая попытку поспорить.

— Дежурство разделим на пятерых. Один ты не будешь здесь сидеть безвылазно, никому пользы не принесёт.

— Пятерых?

— Я тоже. Заступлю сегодня ночью. Дежурить будем по пять часов. Сейчас тебя сменит Нифа. Дальше Абель. Кейджи. Я. Если хочешь — можешь прийти в моё дежурство. Эрвин поручил нам с тобой отчёты. Остальным — ничего не говорить.

— Есть.

Раздавать приказы проще, чем обернуться, хотя бы посмотреть за высокие стенки колодца. Ривай поправляет перевязь — шорохом отдаются портреты титаны от Бернера, спрятанные в притороченной к поясу сумке.

— Значит, факелы горели всю ночь?

— Так точно. Ранее мы не исследовали влияние искусственного освещения на титанов. Но пробуждение…

— Выходит за рамки всех исследований. Она просыпается ровно так же, как делала это человеком…

Ривай прикусывает язык, забывшись. Неудивительно, откуда личный помощник Ханджи знает её график сна. Но Риваю это знать не полагается.

«Я закрыла лабораторию, пусть Моблит будет спокоен, что ушла спать».

За последние годы верный Моблит, караулящий командира знал, что ближе к полуночи лаборатория закрывалась. Вышколенная дисциплина и субординация не позволяли ему проверить ещё и комнату Ханджи. Он привык считать, что Ханджи засыпала в то время, как она уходила к Риваю и бодрствовала ещё час-два. Точно также с подъёмом. Ханджи только и стоило несколько раз постучать в дверь Моблита с первым звоном колокола, как он тут же начал вставать чуть раньше и приходить к ней за распоряжениями к тому моменту, когда она уже успевала вернуться от Ривая.

Не зная точного времени, когда Ханджи действительно засыпала и просыпалась, Моблит примерно всё равно знал её график. И с небольшой погрешностью он совпал на эту ночь с графиком активности титана.

— Так ты сказал, верно?

Дождавшись кивка от Моблита, Ривай как ни в чём не бывало, продолжает:

— Значит, солнечный свет никак не повлиял на активность. Это, наши догадки, и пара твоих рисунков. Вот и все наши аргументы.

— Разве веры недостаточно?

— И это мне говорит человек науки?

— Факты неопровержимы.

Неопровержимы. Твёрже шкуры Бронированного титана или кристалла Леонхарт. А Ривай всё барахтается, всё плывёт к свету.

— Неопровержимы. Будем работать с тем, что есть. Я запросил Эрвина разрешение ко всем исследованиям Ханджи, ты поможешь с…

— Никак нет, капитан. Не получится. Я… У командира… сложный почерк. Она всегда читала мне вслух важные места в заметках, когда я оформлял в отчёты. Вы не представляете. Командир… своеобразно пишет.

Дьявол.

Ривай вспоминает инструкцию, заученную под диктовку наизусть. Собственную ругань вспоминает. Почти виноватое лицо Ханджи, когда она почёсывала макушку и извиняюще улыбалась.

Своеобразно — это, конечно, про Ханджи. Честнее — она отвратительно-неразборчиво пишет.

— Разберёмся. Работаем с тем, что есть. Я попробую расшифровать, ты — обдумать.

Моблит уважительно приподнимает брови. Вот уж помощник — за столько лет не удосужился выучить почерк командира. И чем он занимался на службе.

Чем — таскал еду, следил, чтобы вовремя уходила спать, был всегда за спиной, даже во время экспериментов над титанами.

Действительно.

Ривай одёргивает сам себя. Моблит славный малый, и давно пора погасить неуместное к нему раздражение. Ханджи нужна была эта забота, она её заслуживала как никто другой. И этот навязчивый нянька все годы с лихвой не давал ей зачахнуть из-за естественных человеческих потребностей.

Ривай оставляет Моблита, чтобы отправиться к Нифе или к кому угодно из исследовательского отряда, чтобы его сменить.

Первая удачно находится именно Нифа — стоит возле конюшни со сгорбленными плечами, чистит одной щёткой и Зарю, и свою лошадь.

— Девочка, тоже скучаешь? Ну-ну, сейчас гриву расчешем.

Заметив Ривая, так и отдаёт честь — с зажатой в правой руке щёткой.

— Сменишь Моблита на дежурстве в подземелье. Без экспериментов. Наблюдать за титаном, фиксировать всё поведение. Дежурство на пять часов пока.

— Есть.

С Нифой Ривай не задерживается, уходит скорее, почти не посмотрев на неё во время приказа. Хватит с него на сегодня скорбящих и сожалеющих. И без того может поклясться, что даже у Зари глаза уж слишком влажные.

Эрвин подписывает запрос на назначение новобранцев в отряд:

— К вечеру подготовим приказ. Если вы с Моблитом будете разбираться с исследованиями Ханджи, тоже пиши запрос. Новому командиру исследовательского отряда нужно будет принять дела.

— Уже решил, кому отдашь ребят?

— Завтра собрание, озвучу. Пока ещё думаю. Вряд ли теперь исследовательский отряд теперь будет так глубоко погружаться в работу над титанами, но порядок навести стоит.

Прямо в лазарете, согнувшись над столом, Ривай наспех пишет запрос. А Эрвин глаза отводит, будто тоже всё не решаясь сделать несколько шагов вниз, в подземелье, словно Ривай за шкирку его туда потащит. Так и подмывает беспечно обмолвиться, что лес к югу от крепости уже выкошен и лучше не стало, да и решимости не прибавилось.

Нечаянно вспоминаются самые первые дни вступления в Разведкорпус. Ханджи с Миком же всегда подле Эрвина были. Как они все успели стать ближе, чем просто сослуживцы. Как сам Ривай в это втянут оказался, что до сих пор в грудине ноет, и утраченными моментами единения всё болит под рёбрами.

Так и не заикнувшись о том, чтобы увидеть титана в колодце — в лазарет к искалеченным и раненным и то проще ходить или в зеркало смотреться — Эрвин даёт ему полную свободу в разборе исследований Ханджи.

***

— Порядок навести. Конечно.

Ривай был раньше в комнате Ханджи — как и его, соединённой с кабинетом. Примерно представлял, с чем предстоит иметь дело. Но к такому разве можно быть готовым.

Блокноты находятся даже в ванной — один буквально лежит в мыльнице вместо мыла. Неудивительно. Ещё кипу разрозненных листков Ривай выгребает из узкого ящика для посуды. Неизвестно точно, спала ли Ханджи в кровати, когда Ривай отправлялся в экспедиции и в последнюю ночь перед отъездом в Рагако — но блокноты напиханы даже в наволочку.

Ривай сгребает всё в одну кучу. Скорее гору до потолка. И даже с этой горой посередине, комната начинает выглядеть хоть немного приличнее.

Может, поэтому Ханджи всегда спала у Ривая — у себя ей просто-напросто не хватало места.

Моблит — немного посвежевший после бессонной ночи и переодевшийся — приходит как раз, когда Ривай начинает сортировать весь этот бесценный хлам.

— Капитан, разрешите помочь.

— Книги, справочники и учебники в одну стопку. Оставим здесь. Тетради и блокноты складывай по хронологии — хотя бы цифры Ханджи пишет приемлемо. Листки расправляй и в стопку всё. Дальше возьми кого угодно в помощь и тащи всё, что найдёшь в лаборатории из рукописного. Книги не надо. И сделай то же самое.

Они работают молча, Моблит только чихает иногда. Ривай сквозь платок ухмыляется под нос. Будто не знал, куда идёт.

— Так, теперь давай мне блокноты. Надеюсь, там есть те, которые целиком посвящены только одному исследованию.

Попытка жалкая — Риваю ли не знать, что Ханджи каждую хаотичную идею тут же судорожно записывает на первый попавшийся листок. Он не удивится, если на одном листке будут заметки и по крови титанов, и по составу камней, и по количеству питательных веществ в картофеле.

Но им везёт. Ханджи, видимо, изредка и сама наводит порядок в записях. В блокноты вложены листки, явно переписанные на второй раз из быстрых заметок. И можно примерно понять тему.

— Так… Сети… Пушка… Понятно, это мы уже знаем. К устройствам. Расход газа, скорость. Туда же, но чтобы лежало спереди, почитаем.

Одна гора блокнотов превращается в несколько стопок. Моблит старательно выводит кратко название исследования, расшифрованное Риваем из нескольких выхваченных предложений, и прикалывает бумажки к блокнотам.

— Проращивание капусты… Серьёзно? В общие идеи, в самый конец.

Общее, титаны, устройства, планы экспедиций — темы Ривай ранжирует на важное, что Ханджи ещё не успела использовать, и на уже пройденное. Только блокноты с общими идеями никак не сортируются — вот уж точно не до того. И блокноты про титанов — их Ривай изучит все. Есть ещё стопка с несортированным, там Ривай сходу видит несколько тем, значит, потом разберётся.

Шевеля пальцами, уже стянутыми от этой пыли, Ривай пододвигает к себе последние блокноты. Их Моблит принёс из лаборатории в коробке со словами: «Они лежали на столе каждый день. Командир их иногда перечитывала. Наверное, самое важное».

Красная заломанная обложка. Далеко ходить не надо, прямо на обложке выцарапано «Эрен Йегер».

— Молодец, Моблит. Действительно, самое важное. Давай ту коробку, в ней же их и заберу, прочитаю в первую очередь. Добавь туда ещё из несортированного последние.

Ещё несколько блокнотов посвящены Эрену, надо же, какая честь.

Один, синий, однако подписан иначе. Ривай обводит другие буквы. «Мик Закариас». И его исследовала, получается.

Ривай почти ожидает, что следующий блокнот будет подписан его именем. Помнит ещё, как у Ханджи глаза горели, ходила всё хвостом, следила за тренировками с восторженными воплями.

«Так в чём твой секрет, Ривай?»

«Роста в тебе немного, а силы немерено. Как, Рива-ай?!»

«Двери моей лаборатории всегда для тебя открыты».

Блокнот, однако, не подписан. Эх, Ханджи, а такая хорошая привычка всё подписывать, что ж не принимаешь её за обыденность.

Блокнот старый, листки уже пожелтели. Чертежи, чертежи. Заметки, формулы. Подъёмный механизм для домов? Ханджи рассказывала о нём, как будто даже в самую первую ночь, когда осталась у него. Так и не довела идею до дельного?

Пользы для нынешней цели в домашнем подъёмнике никакой. Но Ривай, помедлив, всё-таки складывает его в коробку.

Лесная система оповещения — уже реализовано, оранжевый сигнальный дым — тоже. И зачем Ханджи держит их на столе, что-то надо усовершенствовать?

Громовые копья — уже интереснее, даже мимоходом не вспоминается, чтобы Ханджи что-то говорила об этом, но, судя по датам, совсем свежая разработка.

— Так. С блокнотами закончили.

— Капитан, обед недавно начался.

— Знаю, продолжим после. Пошли.

В кухонный блок они идут вместе, вместе стоят у раздачи, вместе садятся за стол. Моблит всё время кусает губы, набирает было в грудь дыхание, но так и молчит. Возможно, что-то про титана хочет обсудить. Но вокруг люди.

Только за столом, убедившись, что их за общим гулом никто не услышит, Ривай уточняет:

— Если ты не про подземелье всё мнёшься что-то сказать, то говори. Потом не будет времени, мне надо внимательно прочитать все записки.

— Да я как раз о них. Вы хорошо разбираетесь в почерках? Не сильно вчитывались, а всё равно понимали, что написано.

Ривай разводит руками:

— Сколько мы отчётов готовили о совместных экспедициях. Уж как-то пришлось научиться понимать её. А ты? Почти пять лет личный помощник, а до сих пор буквы разобрать не можешь.

— Командир любила писать сама, говорила, так мысль лучше развивается. А все служебные и официальные бумаги от её имени я писал под диктовку.

Точно, Ханджи же упоминала как-то об этом, когда Ривай впервые увидел её почерк. Браво, Ханджи. Не делая ни единой попытки нормально научиться писать, запрягает в бюрократию помощника.

— Пишешь от её имени бумаги, ходишь за неё на завтрак, обед и ужин. Спишь тоже за неё?

Почти не лукавит — Ханджи спит явно меньше Моблита.

— У неё не было на это времени.

Моблит вздыхает, переливая похлёбку из ложки в тарелку и обратно:

— Даже отчёты диктовала — а сама проводила эксперименты, читала или делала заметки.

Во всей этой круговерти титанов, изобретений и экспедиций Ханджи исправно находит время только на одно, на Ривая. Из раза в раз приходя в его комнату, разговаривая даже не всегда о делах и о благе человечества — иногда о детстве своём по уши в грязи и в сорняках, иногда о кадетском, о забавных случаях на экспедициях, если порознь были. Вообще обо всём на свете рассказывая, пренебрегая лишним часом сна.

Моблит был бы рад, что ничто человеческое Ханджи не чуждо.

Сортировать листки — бессмысленное занятие. Ривай понимает это уже на втором, как и ожидалось, туда Ханджи записывает все идеи и бытовые мелочи, которые приходят к ней в течение дня. Что-то наверняка потом вписано в соответствующий блокнот.

Например, на первом же листке:

«М. за губкой, в комнату.

Проверить натяжение якоря — канат толще?

Справочник истории, газеты. Рэйссы.

Шиганшина маршрут с востока.

Эрен — как работают челюсти?

Устройство глотки?

М. за кофе и формой.

М.З. выходные.

Камень = Л.?»

— М.З. выходные. Зачёркнуто.

— А. Командир собиралась с майором Закариасом на тех выходных в Каранес. Отменилось, отряд наблюдения же перебросили на юг с новобранцами из сто четвёртого кадетского.

Ривай помнит. Рано ещё было выходить в Шиганшину. Но Ханджи обсуждала на последнем собрании с Эрвином, что надо проверить маршрут. Тот кивнул и разрешил взять Мика с его отрядом.

Отменилось. От Каранеса на разведку в ближайшее время Ханджи не пойдёт. Мик и его отряд — вообще никогда.

— Дай ещё коробку. Гиблое дело с этими листками возиться сейчас. Найди только ещё справочник аристократов, тоже к листкам. И газеты… Давай за последние лет десять, все заметки, что касается аристократов.

— Всё к вам в комнату?

— Да. Коробки мне на стол. Титанов — на пол рядом. Устройства туда же. Общее и несортированное из старого — на окно.

— Есть.

До ужина надо успеть ещё принять командование отрядом. Ривай, забрав у Эрвина приказ, ищет — своих — ребят. И находит на поле.

— …назначаются членами отряда Особого назначения под моим командованием. Вольно.

С командой Саша, Жан и Конни не сдерживают радостных воплей. Вот уж радость — попасть в отряд, который вечно в самом пекле. Микаса хмурится, косясь на Эрена. Но тот тоже гордо лыбится во все зубы, трясёт за плечи Армина, который будто и не верит услышанному — стоит всё как вкопанный.

— Уровень некоторых из вас я примерно видел. Завтра после завтрака здесь, закрепим.

— Есть.

— Сегодня у вас свободное время, потратьте его с пользой. Или отдохните. Как угодно.

И, не устояв, уже развернувшись, чтобы уйти, Ривай бросает напоследок:

— И забудьте всё, чему вас учили в Кадетском училище.

В Кадетском училище вряд ли учили, как отбивать стену Мария. И как исследовать титанов, чтобы они снова стали людьми — тоже.

В комнате Ривай стоит над коробками с минуту. Всё к первостепенному, всё бы прочитать сразу. Получить бы только время часов двадцать свободных.

Начать можно с домашнего подъёмника — суть Ривай уже знает. Наловчиться на этих записях, чтобы потом бегло читать остальное.

Этот блокнот, видимо, Ханджи таскала с собой долго, даже, как будто, в экспедиции. Следы травы, земли и — Ривай за край переворачивает лист — крови. Точно, в день, когда Ханджи рассказала ему об этой идее, она вернулась с испытаний оранжевого сигнального дыма. Кровь они там где умудрились найти.

Расчёт массы, устройство механизма в подвале. Габариты пересчитываются несколько раз — то подгоняются под пропорции возможного дома, то наоборот. Система вызова подъёмника на определённый этаж. График работы обслуживающего персонала, исходя из физических затрат.

Где-то между строк про звуковое оповещение и размышления о необходимости дверей, Ривай видит своё имя.

Моргает, вчитываясь уже внимательнее.

«Озвучила Риваю. Занудил про службу, но идею как будто оценил. Доработать экономическое обоснование».

Следом Ханджи отвлекается как раз на количество освободившихся под засев площадей: «Большое количество рабочей силы. Одолеем безработицу и нищету».

И снова его имя впопыхах: «Ривай заварил вкусный чай. Болтали всю ночь».

А тут запись явно сделанная с утра после сна в его комнате: «Картофель сажать с севера на юг, план города».

«Ривай не хочет, чтобы кто-то видел?»

Прямо на схеме на весь лист с секторами жилых высоких домов и овощных полей приписка хаотичными росчерками, Ривай чуть не слепнет, пока щурится, разбирая: «Ривай смущается?»

Начиная что-то подозревать, он находит в коробке блокнот про оранжевый сигнальный дым. Наугад листая с середины, ищет. Вот, испытания. Та же трава, грязь, кровь.

«Нанаба порезалась. Мик тут же унюхал».

Комментарии по видимости в ночное время. Замеры дальности.

«Мик сказал, запах отличается».

Рисунок хаотичный столпа сигнального дыма посреди равнины, ещё более корявый, чем записи. Как будто на Заре прямо рисовала. Хотя зная Ханджи, всё может быть.

Короткое: «Успех».

Далее примерный расчёт на закупку и изготовление, с учётом каждого разведчика вплоть до новобранца и с запасом.

Посередине страницы прыгающе-восторженное: «Ривай и правда очень сильный и стойкий. На него не действует».

Не действует что?..

Тогда был их спарринг перед новобранцами? Если Ханджи о своём обманном приёме, из-за которого Ривай получил в нос, то он сработал. Что ещё могло не подействовать?

Проверяя догадку, Ривай находит блокнот «Мик Закариас», листает снова по хронологии. Точно, вот оно.

Продублирована запись про нюх Мика во время испытаний оранжевого дыма. И про кровь Нанабы — чуть подробнее и с вопросом: «Унюхал — потому что Нанаба?» И про то, что Мик различил запах нового боеприпаса для сигнального пистолета. 

«Запах описать сразу не смог. Сказал, что-то слаще. С составом красителя не сходится, но что-то дало такую реакцию. Может ли Мик отличить запах обычного титана от аномального? Колоссального?»

Аномальный титан, насколько Ривай знает, Мику так ни разу и не встретился. И Колоссальный уже тоже. 

Уже окончательно убедившись, Ривай открывает блокнот «Эрен Йегер».

«Ривай попросил быть с ним осторожнее».

«Ривай запретил наносить титану Эрена увечья, я же даже не просила».

«Забрала Эрена с генеральной уборки в казармах. Ривай надулся, но ничего не сказал».

Ривай-Ривай-Ривай.

Ривай захлопывает блокнот и откладывает его к остальным, гурьбой отодвигая все от себя.

— Что же ты, Ханджи.

Ханджи не ведёт блокнот с именем Ривая. Вместо одного блокнота — их десятки, исписанных его именем на всех страницах, вплоть до любого малейшего взаимодействия. 

Риваю уже и проверять блокнот с разработкой лесной системы оповещения не надо. Наверняка знает, туда вписано что-то вроде «Ривай не дал мне навернуться с дерева» и «Ривай отстоял разработку перед Эрвином».

Ещё когда Разведкорпус во время экспедиций за стену спал на деревьях, Ханджи ночью сетовала на это. Чуть с дерева действительно не спрыгнула, придумав новую разработку. Эрвин долго потом не хотел принимать, считал, опасно переходить на ночлег на землю, Ривай с ним чуть не во весь голос спорил: «Для чего нужен научно-исследовательский отряд, если ты отвергаешь устройство, облегчающее нам жизнь?» Потом они на первых привалах сдерживали смех, раскидывая по периметру вокруг деревьев нити с колокольчиками. Мик с непроницаемым лицом предложил отстрелить птиц, а Ханджи шипела, мол всё продумано, система сигналов, не олухи же сидят на посту.

Да. Так и есть.

Ханджи превращает все записи о своих исследованиях в полудневниковую прозу. Будто недостаточно того, что Риваю копаться в её разрозненных листках, где она сама себе напоминает выпить кофе и жирно-жирно обводит, чтобы не забыть.

Теперь буквально — читать её точку зрения на всё, что у них было.

— Дерьмо.

Насколько это правильно. Честно. Благородно.

И насколько убийце, по затылок вымазанному в людской крови, пусть и испаряющейся, пристало беспокоиться об этике.

Ривай обещает самому себе не всматриваться в пересказ их будней в записях Ханджи её глазами.

Хотя даже сейчас, при проверке, так похоже на обычную встречу с Ханджи. Точно так Ривай стоял обычно спиной, когда внезапно прямо в уши собственным именем до глухоты. Невозможно не среагировать.

Каждый раз, натыкаясь на своё имя в этих записях, Ривай слышит голос Ханджи как наяву. Будто посреди чего-то до оскомины приевшегося оглушительно-восторженно: «Рива-ай». Эффект тот же — сердце на мгновение приостанавливает свой стук, в горле пересыхает и брови излишне торопливо сдвигаются в маске. Даром что никто не видит.

Ничего из её блокнотов Ривай не берёт в подвал, когда приходит очередь его караула. Хватит с него на сегодня. Захватив только чистые блокноты для предстоящих двух отчётов, он спускается в подземелье, думая, вдруг лестница окажется бесконечной.

Кейджи мотает головой:

— Ничего интересного. Я докладывал Моблиту, был здесь после ужина. Титан бодрствует, но это, мне передали, уже с утра. Вы и так знаете. Больше ничего необычного.

Наверное, ни Нифа, ни Абель, ни Кейджи не подходили к краю колодца, чтобы дождаться, когда титан поднимет голову. Иначе бы сразу узнали. Поглядывали себе изредка, видели макушку, и успокаивались.

Ривай же этот взгляд гигантских глаз никогда не забудет — заснуть вообще немыслимо, какие картины теперь приходить будут.

Он раскладывает на столе блокноты, зажигает свечу — вот ещё, писать только при свете факелов. Моблит, видимо, всё-таки дрыхнет, не приходит ни в полночь, ни через полчаса. Это был не приказ, так что ладно, пусть спит.

Ривай в одиночестве слушает возню титана:

— Чего не спится.

Решившись — ну сколько можно откладывать — встаёт и подходит:

— Под бок лечь хочешь?

И смотрит прямо в орехово-карие глаза:

— Знаешь. Мик, Нанаба и весь отряд мертвы. Надеюсь, твоя зубастая пасть к этому не причастна.