За четыре года до, накануне первой совместной ночи

— Рива-ай! А со мной не побоишься сразиться?

Пока остальные новобранцы, не веря своим ушам, сворачивают шеи, пытаясь разглядеть того бесстрашного, Ривай только и вздыхает. Кому ещё может взбрести в голову такой отчаянный поступок?

Кто ещё в Разведкорпусе осмелится произнести его имя так смешливо и при этом протяжно, что в ушах звенит, а в глазах темнеет, как от злости.

Все расступаются перед Зоэ, которая вполне уверенно шагает, на ходу отстёгивая баллоны с газом. Не успела вернуться в крепость, а уже снова придумала что-то сумасбродное, самоубийственное. Эмоций ярких не хватило ей что ли, экспедиция прошла успешно и без титанов, надо полагать, раз полезла.

— Что, не боишься?

Зоэ ухмыляется, подбоченясь, красуется, пока новобранцы наступают друг другу на пятки, мигом собираясь в плотный круг по периметру поля. И солнце треплет ей волосы всполохами красного, во рту пересыхает аж от этого бахвальства.

— Мне чего бояться, балда четырёхглазая. Сама понимаешь, что ты сейчас просто солдат?

Ривай украдкой ослабляет бинты на костяшках, разминает затёкшие пальцы и командует:

— Чего встали. Считаем до десяти.

Эрвин явно не будет рад, если Ривай вышибет ей гениальные мозги. И человечество не оценит такой бесполезной и бесславной потери. Зоэ скорее титаны сожрут, не подавятся, но точно не от руки Ривая в спарринге ей прощаться с жизнью.

Зоэ решительно мотает головой — перехваченные в хвост волосы качаются из стороны в сторону. Хмурится с раздражением, взглядом уже словно сцепилась в спарринге — новобранцы аж волной покачиваются по сторонам в дрожи от того-самого-страшного-в-гневе майора Зоэ.

— До пяти. Сам же сказал, я солдат.

Напрашивается. Однозначно напрашивается. Сколько Ривай не слышал её окрики в свою сторону и не зажмуривался, как от урагана, стоило ей налететь со спины. Пару дней? Что Ривай ей, способ получить эмоциональную разрядку? Сама напросилась.

— Считаем до пяти.

Они расходятся по своим линиям и останавливаются, ожидая сигнала. Пока Ривай осматривает её ноги — как стоит, как распределяет вес — чувствует, что в переносице аж жжётся. Пялится прямо на него, будто так не терпится пропахать носом песок.

По сигналу Зоэ начинает движение. Танцуя, почти вразвалочку приближается, чуть забирая право. Значит, ведущая рука тоже правая. Предсказуемый ход. Ривай чуть ли картинно не зевает, как раз может успеть принять душ перед обедом, удачно получается. С новобранцами и то проще, веселее — те сразу налетали кучей, только и успевай их блокировать и вырубать. Ожидаемо, что языком Зоэ чесать лучше может, чем в рукопашку.

Дождавшись, когда Зоэ оказывается ровно в шаге от той дистанции, на которой надо делать выпад и разворот с её ростом и комплекцией, Ривай падает вниз, подсечкой наметив в её ноги.

И нос словно обжигает взрывом.

Затылок ударяется об песок — душ теперь точно необходим.

Смешливо светятся искры в глазах Зоэ над ним, заслоняющей солнце, нависающей тенью и потирающей левый кулак.

— Ай, а ты крепкий. Больно.

Под мертвенную тишину кто-то один из новобранце робко, дрожаще:

— Один…

Следующий счёт подхватывают уже несколько голосов, почти шёпотом сливаясь в взбудораженный гул:

— Два… Три…

На счёт «четыре» Ривай группируется, опирается на ноги и змеёй вскакивает, сразу выставляя перед собой кулаки.

— Ладно-ладно, не переживай за свой нос, больше туда бить не буду. Свои руки дороже.

Зоэ смеётся, обезоруживающе выставляя раскрытые ладони. Дьявол, чтоб он ещё раз повёлся!

Ривай не реагирует больше ни на улыбку, ни на деланную спокойную мягкую позу. Видит, что как кошка пружинит на носках незаметно. Зрачки, увеличенные линзами очков, сужаются до тонких чёрных прожилок. Левая рука подрагивает после удара в нос Ривая, вот и слабое место.

Ривай налетает серией выпадов, играюче проверяет оборону, на излёте ладони задевает её за плечо, бок, ладонь, будто в неудавшемся объятии.

Зоэ выскальзывает, держит дистанцию — и далеко не отходит, и близко не подпускает. Будь это серьёзный бой — нож был бы здесь идеален, конечно.

Бой тренировочный, и Ривай краем уха слышит:

— Ставлю на капитана.

— Да ты видел этот удар? Я на майора.

Слышит и Зоэ, хихикает придурочно себе под нос, будто это всё её забавляет. И пропускает летящую в рёбра ладонь Ривая.

Сгибается, задохнувшись, охает, ругается, и выпрямляется, чтобы увернуться от удара в шею.

— Эй, я тебе не титан, чтобы в шею метить.

Заходится в кашляющем смехе от собственного каламбура. Сбившаяся координация замедляет уворачивание, и с подножкой Ривая она вместе с ним летит спиной на песок.

— Один-один.

Ривай сдувает упавшие на лоб волосы, удерживая её запястья. Зоэ не выглядит ничуть расстроенной, дышит часто-часто, почти касаясь своей грудью его, слизывает капли пота над верхней губой.

И хрипло:

— Эй, откуда в тебе столько веса. Так и не скажешь.

Глаза щурит, головой по песку елозит, ёрзает под Риваем, даже придавленная к песку всё не успокаивается, интересно, и во сне также не лежит на месте ровно? Пальцы сцепляются сильнее на запястьях, краем глаза Ривай видит яркое белое по загорелой коже.

Он вглядывается в её лицо пристальнее — совсем не расстроена же скорым поражением, чего на самом деле добивалась? Вглядывается в лицо, наверное, так долго, что Зоэ почему-то очень победоносно ухмыляется и глаза блестят тем самым восторженным азартом. А она-то в нём что сейчас разглядела?

Ни единой попытки вырваться, всё только дёргается, будто примеряясь, Зоэ повторяет сдавленно:

— Так какой вес?

Ривай игнорирует вопрос, будто снова обманкой завлечёт, скинет с себя и ещё раз по носу вдарит. На счёте «пять» он одним движением отпускает Зоэ, поднимаясь с неё. Под аплодисменты. Точно ли ему?

Зоэ отряхивается, потирает грудь, машет рукой по сторонам.

— Спасибо-спасибо за внимание. Отличный спарринг, а, Ривай?

— Ты хорошо держалась.

Пропущенный удар в нос остаётся тупым гулом в ушах, припекают отпечатки костяшек по коже, уши ещё как заложены.

Шепотки за спинами одновременно с тем, как Зоэ и Ривай разворачиваются к выходу с тренировочного поля.

— Капитан выиграл, но ты видел этот удар!— Брось, капитан не спал две ночи.

— Точно, просто повезло.

Зоэ и бровью не ведёт, будто и не слышит, распускает волосы, прочёсывая от песка.

Ривай же действительно сказал, прямо незадолго до её прихода, мол эти сопляки всей гурьбой его даже после двух бессонных ночей одолеть не могут, глазами хлопают.

Пропущенный удар точно не от бессонницы. Хоть от заката до рассвета проспи Ривай — всё равно бы повёлся на обманку. Пусть теперь знает, что не так проста, пусть найден победный вариант на атаку и скорость. Даже один пропущенный удар запоминается калёной меткой. И у Ривая бывает промахи, не человек он, что ли.

— Эй, Зоэ.

Нарочито громко — слышно и на другом краю поля, наверное. Зоэ в ответ удивлённо смотрит, будто вообще чего угодно ожидала, но только не этого вопроса. 

— Когда спала в последний раз?

— Думаешь помню?

Чешет затылок, ругается на песок, трясёт ладонью почти обиженно.

— Ночи три, возможно. Да, точно. Моблит тогда рыбу притащил, терпеть не могу, весь сон сбила, а потом две ночи не до того было совсем.

Рыба сбила сон?

Ривай открыто и искренне усмехается. Пожалуй, только Зоэ может чуть ли не вешаться на титанов, лить слёзы над каждым разлагающимся трупом, и — полуночничать из-за рыбы на ужин.

— Хороший удар, Зоэ. Спарринг бы прошёл дольше, выспись мы оба.

Многозначительно сжимает челюсти — знает, что эти сопляки-новобранцы уши развесили и чуть на песок не попадали. И так и проходит мимо Зоэ к деревьям, где на стойке оставлено снаряжение.

Зоэ рядом, конечно, куда она ещё денется. Шипит, трясёт левую руку, опускает в чан с водой, одновременно сдвигая очки на лоб.

— Что, про бинты забыла?

— Ну, ты же свои ослабил.

Искоса глядит снизу вверх, будто всё-всё знает. Пожёвывает губу изнутри, кивает сама себе, и на корточках чуть не подпрыгивает.

— Говори уже.

— Так что, килограмм шестьдесят?

— В тебе весы что ли спрятаны?

Ривай фыркает, хороший был спарринг. На переносице, возможно, будет синяк. А все новобранцы увидели, как его вбили затылком в песок. Ничего, им полезно развенчивать мифы о человеческой неуязвимости и всесильности, даже если это и Ривай.

Вон и проходят как раз мимо, шушукаются будто событие небывалое — на пару дней теперь разговоров им, видимо, хватит. 

Настроение даже будто улучшается — становится мигом интересно, какой сегодня будет гарнир на обед, и подадут морковку или репу. Солнце заливает небо режущим глаза ослепительным светом, но Ривай не зажмуривается. Хорошо.

Помощник Зоэ — как его там — маячит на горизонте со снаряжением и её курткой, которую скинула перед спаррингом.

— Моблит, потом, всё в лабораторию неси.

Точно, Моблит Бернер.

Тот блеет как козёл, старательно не глядя на Ривая, будто от одного только взгляда помереть может, мнётся:

— Обед скоро.

— Я в курсе. Выполняй.

Неуверенно-тоскливо так смотрит в её безмятежно расправленную спину, что Ривая так и подмывает сказать: «Да не съем я твоего командира».

Бернер уходит, Зоэ всё также полублаженно охлаждает руку в чане, Ривай уже надел обратно снаряжение. И тоже бы уже пойти — помыться перед обедом. Но он так и стоит с курткой в руках, будто разговор ещё не окончен.

Но Зоэ молчит, завороженно наблюдая за чем-то интересным в воде, наверняка разложила её на молекулы, одной только рукой определив весь состав и кто ещё успел прополоскать тут руки.

— Ездили в исследовательскую экспедицию?

Зоэ — ну что сразу за воодушевление, словно только и ждала этого вопроса — кивает, что очки чуть со лба не слетают. Опомнившись, возвращает их на переносицу.

— Да, эксперимент по оранжевому сигналу. В общем, помнишь, титаны напали с месяц назад, тела забрать не получилось.

— А потом один из солдат нагнал нас почти у стены.

— Вот.

Победно выставляет палец вверх, её и долго упрашивать не надо — своими идеями делится щедро.

— А представь, сколько могло таких ребят не догнать выживший отряд? Остались там, погибли от голода или титанов.

— И как поможет новый сигнал?

— При отходе в безопасную местность, отряд выпускает оранжевый сигнал. И все разведчики, кто его увидит, должны доложить обстановку и своё состояние, не только же построение друг другу передавать дымом. Или тот, кто выжил, но остался без лошади и не успел уйти — выпустит два оранжевых сигнала, и остальные за ним вернутся.

— Мгм.

— Хорошо, или вернутся позже. Но будут точно знать, что там есть выжившие. Не придётся тратить время на осмотр, сократим такие случайные смерти.

Что в голове у этой женщины. Как она в любой ситуации может найти что-то, что не позволит в будущем ещё раз этого допустить. Учится Разведкорпус на ошибках, а Зоэ им показывает новые блестящие решения.

Уголки губ Ривая чуть приподнимаются вверх — понятно, почему именно Зоэ получила майора и стала правой рукой Эрвина, когда тот принял командование Разведкорпусом. Даром что придурочная.

— И как эксперименты?

— Проверяли видимость сигнала на разных дистанциях. Получилось усовершенствовать боеприпас так, что его видно и в темноте. Мик — ха-ха-ха — клянется, что даже дым этот различить по запаху может.

— А, с Закариасом ходила?

Улыбку тут же смывает грязной водой со вкусом камня и глины, кожу на макушке припекает словно снова твёрдой жёсткой хваткой на волосах.

Зоэ приподнимает брови, округлив рот:

— Да брось. До сих пор на Мика злишься? Он отличный парень, это же был приказ, не за дело, что ли?

— За дело?

Фарлан и Изабель — тоже за дело?

Нити, за которые Эрвин их дёргал — дело?

И — просто потрясающе — как минимум Зоэ и Закариас тоже в курсе истинной причины вступления Ривая в Разведкорпус?

Зубы чуть не крошатся — так стискивает челюсти. И кулаки сжимаются, хоть и не на тренировочном поле больше. И долго в груди будет так клокотать и тянуть, стоит только посмотреть на то небо и солнце, ради которого всё было.

— Так.

Зоэ встаёт, вытирая мокрую ладонь прямо о брюки.

— Не смотри, словно я титан, которого ты выслеживал и сейчас порубаешь на кусочки.

— Что ты…

— Знаю я этот твой взгляд. Нечего на людей так зыркать. Тут тебе не Подземный город и не земли за стеной.

— Ты ещё скажи, что мы тут все одна большая семья.

— Не без этого. Что у нас есть ещё, кроме друг друга? Короче, бросай это дело. И Мик, уж поверь мне, не самый раздражающий человек в Разведкорпусе, уверена, вы можете подружиться.

И как она это сделала?

Ривай переводит взгляд на землю, прислушиваясь к тому, что плещется в груди. Тишь да гладь, будто и не бушевало только что в ярости на Эрвина, Закариаса, Зоэ — да на весь мир с этими клятыми титанами.

«Что у нас есть ещё, кроме друг друга?»

Отчитала, сказала какую-то просветлённую чушь в духе Эрвина и — сработало.

Ривай на пробу выдыхает воздух потихоньку через уголок рта — дыхание снова ровное.

Но по привычке смотрит косо:

— Верю. Не самый раздражающий.

— Ну-ка, и кто же займёт почётное место лидера?

Зоэ скрещивает руки на груди, заранее зная ответ, предвкушающе напрягается, чтобы тут же разразиться смехом.

— Ты.

Плечи Зоэ ходят ходуном, волосы по ним рассыпаются — на бледно-жёлтой рубашке блестят рыжим особенно ярко под голубым солнечным небом.

— И именно поэтому ты продолжаешь стоять с самым раздражающим человеком в Разведкорпусе, вместо того, чтобы мчаться на обед?

— Просто мечтаю поскорее съесть это разваренное месиво.

— Это что! В кадетском кормили запечённой свёклой, вот удовольствие было отколупывать от зубов золу!

Ривай содрогается, стоит только представить. Рот же потом не прополощешь от этого цвета.

— Что насчёт гороховой похлёбки?

— Ужас! А помнишь неделю назад разварили рис? Я в жизни больше к рису не притронусь.

Вот как это — просто разговаривать с кем-то, кроме Эрвина. Вообще разговаривать. Не о тренировках, планах экспедиции и отчётности.

Вот как это — разговаривать с Зоэ. Пусть у неё дурная репутация сумасшедшей. Ривай лично видел как те, кто за спиной говорили, что она опять спятила, вполне себе искренне смеялись и смотрели ей в рот.

Ривай и сам такой же, получается.

Отсмеявшись, Зоэ утирает ещё влажной рукой лицо — полоска чистой кожи забавно выделяется теперь на пыльных щеках.

— Так в чём твой секрет, Ривай?

Как можно было забыть, с кем имеет дело. Сколько раз на собраниях закатывал глаза, когда она вдруг перескакивала с темы на тему, будто и не впопад, а всё равно говорила точно. Ей бы в военную полицию допросы проводить, точно бы сияла не меньшей звездой, чем в Разведкорпусе.

— В душу лезешь? Какой секрет?

— Брось. Я про другое. Роста в тебе немного, а силы немерено. С УПМ управляешься лучше любого офицера. Приём этот твой с клинками. Ловкость, скорость, выносливость. Как, Рива-ай?! 

С каждым словом Ривай делает по мелкому шагу назад, пока Зоэ наседает, активно жестикулирует, в конце, расчуствовавшись, чуть не хватает его за грудки.

— Спятила?

— Так и знала.

Вздыхает намеренно громко, протяжно, опускает голову и плетётся обратно к чану. Не человек, а буря.

— Но если что, двери моей лаборатории всегда для тебя открыты.

— На эксперименты меня пустишь?

Зоэ ухмыляется так кровожадно, что даже Риваю становится как-то холодно.

— Чтобы ты знала, выглядишь сейчас также жутко, как титан с распахнутой пастью.

— Сочту за комплимент. Но ты заходи в гости, поболтаем о титанах.

— Ты мне скоро сниться будешь уже со своими титанами.

Зоэ смешливо щурит глаза, рукой волосы поправляет бесполезно — тут только душ да расчёска, будто два дня вообще волосы не прибирала.

— Надеюсь, это будут хорошие сны.

— Нет ничего лучше, чем рубить титанов.

— Постарайся быть нежнее.

Зоэ, прервавшись, горестно всплёскивает руками, вдруг начиная осматривать себя. Хлопает ладонями по плечам, бокам, брюкам, ещё раз взъерошивает было поправленные волосы.

— Из меня пыль сейчас можно выбивать, всю в песке изгваздал.

— Как будто что-то изменилось, не наблюдал за тобой заботы о чистоте.

— Рада, что ты за мной наблюдаешь.

Прежде чем остолбеневший от таких наглых слов, сопровождающихся слишком уж игривым подмигиванием, Ривай отвечает хоть что-то, Зоэ снимает очки и поднимает чан с водой.

И эта женщина ещё удивлялась его силе?

— Ты что…

На вытянутых руках заносит над головой и — опрокидывает, пронзительно взвизгивая.

Она… серьёзно?

Зоэ, совершенно не смущённая, отряхивается — как дворовая собака прямо. Машет часто-часто головой, а мокрые волосы всё равно липнут к лицу, лезут в рот, закрывают глаза, капают на щёки.

Отплёвываясь от волос, она их, как тряпку какую-то, рукой сгребает с лица и так и оставляет спутанным мокрым комком на плечах.

— Вот так уже лучше. День сегодня жаркий, а?

Она снова надевает очки и хитро улыбается, чан с протяжным звоном падает на землю.

Стоит перед Риваем совсем бесстыдно — вся в мокрой одежде, рубашка облепляет тело, и теперь точно не скажешь, что Зоэ — просто солдат, а не женщина.

А рубашка тонкая, прохудившаяся вся — Ривай понимает это, когда слишком уж долго пялится на веснушки на её плечах. И где успела так солнца хватануть. Будто и нет рубашки вовсе — просвечивает кожа, смуглая, облупленная. И кости-то тонкие какие, выпирают на ключицах, подчёркнутые мокрой тканью ещё больше, ямочка между ними так и светится в расстёгнутом вороте.

Ниже Ривай старательно не смотрит.

Зоэ только и прицокивает языком:

— И всё-таки странный ты человек, Ривай. Не скучный, но с тобой даже про глаза не пошутить. Вот смеху бы было.

— Чтобы…

Ривай прокашливается — и с чего в горле так скребёт простудно, на улице же и впрямь жарко.

— Чтобы шутка оказалась смешной, она должна быть понятна всем. При чём тут глаза?

— Вот и я о том же.

Зоэ машет как-то обречённо, и Ривай инстинктивно отступает назад, будто и его забрызгать может — дотронуться мокрой, но наверняка тёплой рукой, замечал же не раз, что тянулась неосознанно и сама себя вовремя остановить успевала.

— И именно поэтому ты продолжаешь стоять с самым-не-понимающим-твои-шутки человеком из Разведкорпуса, вместо того, чтобы мчаться переодеваться?

Пародирует её недрогнувшим голосом, глазами строго в лицо. Будто он не знает, почему она вообще к нему до сих пор лезет. Ей дай волю, действительно вскроет, чтобы посмотреть, как всё у него устроено, пальцами в мышцах ископошится вся, лишь бы дойти до истины.

Зоэ хохочет во весь рот:

— Уел. Не всё так плохо с твоим чувством юмора.

— Про глаза. Самоирония, что у тебя их четыре?

— Предсказуемо, придумай что-нибудь новее.

Она надувает губы и качает головой, мол не принято. И ёжится с порывом ветра. Конечно, сумасшедшая, вылить на себя чан воды, стоять до сих пор в мокрой одежде. Потом будет опять шмыгать соплями над докладом на собрании.

— В общем, Ривай, я сегодня в лаборатории допоздна, ты не стесняйся. Поговорим о…

Фыркает довольно сама себе, хихикает в ладонь.

— …о глазах и секретах. Может и тебе будет интересно. Ты и сам же не знаешь секрет своей силы, верно?

Подмигивает на прощание и уже обходит его, направляясь по вытоптанной дороге.

— Эй, четырёхглазая. Зоэ! Ты прямо в таком виде собралась идти через весь двор и крепость?

— А что, раздеться, предложишь?

— Ничего я не предлагаю.

Ривай бурчит себе под нос. С Зоэ связываться себе дороже. Ничего и не рассказал ей, а всё равно будто душу вывернула, наскоро провела анализ и уже сделала промежуточные итоги.

Так и не надетую куртку вытянутой рукой, не приближаясь, он накидывает на плечи Зоэ.

Она оборачивается, дёргается было в каком-то движении — снять? подойти? дотронуться? — и недоверчиво улыбается.

— Странный ты человек, Ривай, но интересный. Спасибо.

И окончательно уходит, напоследок бросив уже привычно-смешливо:

— Меня, кстати, Ханджи можно звать. Не первый месяц служим.

Ханджи.

Ривай бормочет ей в спину, пока силуэт в его куртке не теряется среди деревьев:

— Странный ты человек, Ханджи, но интересный.

И действительно же — ему с ней было интересно. И свёклу обсуждать, и оранжевый сигнальный дым, и как пытается копаться в природе его силы. И слова будто сами собой лились, вовсе без ступора. И в груди щекотало, подзуживало, заставляя даже улыбаться.

Зоэ становится Ханджи. Закариус тоже становится Миком, чуть позже, и его безликий ранее отряд тоже обретает живые имена. Ривай запоминает, как зовут помощника Ханджи. И может различать основных солдат её отряда, без фамилий, правда — Ханджи сроду никогда по фамилиям не говорит, носится с ними как наседка, и те цыплятами подпрыгивают вокруг неё.

И в его снах Ханджи тоже появляется, как Ривай и сказал после спарринга. Во главе с титанами. Титанами, рвущими её на части.

Ривай приходит в эту же ночь в лабораторию, а Ханджи, совсем словно не удивившись — ждала? — кивает на диван, мол, можно присесть туда. Присесть, конечно. Только сперва разобрать сваленные в кучу книги, инструменты, кружки с кофе — да будь там хоть титанья нога или рука, Ривай бы совсем не удивился. Даром, что испаряются. Ханджи наверняка однажды сможет и здесь докопаться до разгадки.

Ривай сидит на диване и позволяет Ханджи нагло улечься головой ему на колени. Позволяет надеть на него очки. Дурачиться ей позволяет. И слушает, как в первый раз, всю ерунду, что она говорит. И истины в этом кроется больше, чем в самой серьёзной речи.

Ведёт её к себе, поит чаем. И оставляет спать за своим столом.

Расскажи ему кто об этом вечере хотя бы за пару дней — Ривай бы поверил, конечно.

Всему ведь есть объяснение.

И почему чуть ли не с первого дня в Разведкорпусе взглядом неизменно утыкается в Ханджи, словно тянет что-то, интуитивно заставляя находить её даже в толпе.

И слушает всё, что она вываливает потоком взахлёб, на одном дыхании, раскрасневшаяся, взбудораженная, каждое слово несёт с гордостью.

И отучается вздрагивать, стоит ей налететь со спины, оглушить, на шею чуть не броситься — пусть кулаки всё равно изредка сжимаются с неожиданности — Ривай привык к этой манере Ханджи.

И после самой первой экспедиции — сперва словно как будто из памяти к разговору с Изабель, а дальше ещё не зная почему — высматривает неизменно её в бою, не даёт носом слететь с лошади, когда, распалившись, отпускает удила и не глядит на дорогу, будто других дел нет таскается в лабораторию, стоит только услышать про эксперименты с газом или взрывчаткой.

Будто вполне закономерное развитие событий — Ханджи впервые остаётся в его комнате до утра, и Ривай не слишком активно возражает. И на утро чувствует себя отдохнувшим, просыпаясь от её возни и бормотания.

— Ну надо же.

Ханджи потягивается, выгибая спину под каким-то нечеловеческим углом. Разминает шею, сцепляет пальцы в замок. Вся щека в красных отпечатках от складок одежды. Наверное, именно так она и выглядит по утрам, когда под грузом исследований и отчётов засыпает в лаборатории далеко за полночь.

— Однако, я даже выспалась. Ривай, признавайся, что в чай подсыпал?

Захватив чистую одежду, по пути ванную он пожимает плечами.

— Ещё бы, аж слюну пускала.

— Эй! Подглядывал?!

— Спать чаще надо, вот и не будешь вырубаться в чужой комнате посреди ночи. Надеюсь, ты не забудешь принять душ и сменить одежду перед завтраком, слышал, будут картофельные оладьи.

Ханджи, зацепившись за его слова, бормочет в спину что-то про картофель, шуршит уже своими блокнотами.

Ривай возвращается через пять минут — по умытому лицу знакомо-освежающе проходится сквозняк из открытого окна. Привычное утро.

Ханджи только новая деталь, которая неожиданно ощущается будто на своём месте.

— Решила проигнорировать душ? До завтрака уже не успеешь.

— Позавтракаю в лаборатории, чего время ещё на путь до кухонного блока тратить. Не могла уйти не попрощавшись.

Встаёт слитным движением — одновременно отодвигая стул и почти не опираясь на стол.

— Спасибо за ночь, Ривай.

Пока он задыхается от этой жуткой двусмысленности, Ханджи хохочет до трясущихся плеч — дрожь зыбью проходится и по позвоночнику Ривая.

— В следующий раз только хочется в кровати, за столом уже приелось, ничего нового.

— В следующий раз спи в своей кровати в своей комнате. 

— Ну конечно. Увидимся.

И уже было берётся за ручку, собираясь открыть дверь. Как Ривай одним движением преодолевает расстояние и останавливает её, зажимая пальцы в своих — стоит только услышать, как по коридору идёт толпа разведчиков на завтрак.

— С ума сошла?

— А что такого?

Непонятливо жмёт плечами и слишком уж с интересом смотрит на его пальцы, стискивающие сейчас её до посинения, впечатывая их в дверную в ручку.

— Подумают ещё не то.

— Рива-ай.

Ханджи жалостливо поджимает губы, качает головой как-то обречённо.

И Ривай, словно обжегшись, выпускает её пальцы, когда шаги в коридоре стихают.

А потом стоит, буравя взглядом закрытую за ней дверь. И пока решительно ничего не понимает. Что это сейчас вообще было.

Есть один ответ — это была Ханджи Зоэ. Но в самом деле, Ривая-то что переклинило. Мало ли по какой причине майор может зайти к капитану утром, подъём уже был. Ханджи, пока он принимал утренний душ, успела собрать волосы. А одежда помятая — так вполне себе нормальное состояние для Ханджи.

Всё дело в шутках её глупых, решает Ривай. Именно в глупых шутках, звенящих в ушах двусмысленностью. И это она ещё что-то про его чувство юмора говорила. Тычет наугад чем-то острым, всё реакции проверяет, исследовательница, мать её, эксперимент всё свой продолжает.

Ривай идёт на завтрак, уже твёрдо зная, что это ещё повторится. Опять либо его притянет в её лабораторию после отбоя, либо Ханджи заявится в его комнату, почувствовав вседозволенность. Опять будет срываться на что-то томное, дразнящее. И принимать ничего не понимающий вид — глазами хлопать как какая-то кокетка, вот чудная, с её-то очками и формой Разведкорпуса.

— Рис или горох?

Ривай оказывается в очереди у раздачи прямо за Бернером.

Пока очередь Бернера только подходит, он негромко сетует девушке из его отряда:

— Командиру всё равно, что есть. И как вот ей угодить. Возьму рис, он хотя бы не так воняет.

Вот олух. Игнорируя это вечное остолбенение Бернера при виде него, Ривай тихо говорит ему на ухо:

— Если не хочешь выколупывать рис из волос, то бери горох. И картофельные оладьи.

И подталкивает ещё для надежности, мол, не задерживай очередь.

— Стакан кофе, пожалуйста.

Пока повар налевает в стакан кофе, Бернер кладёт на второй поднос три куска хлеба, про масло забывает только что ли. Но Ривай останавливает себя — больно много внимания всему исследовательскому отряду перепадает. 

— Картофельные оладьи и…

Бернер косится на Ривая, тот приподнимает брови, чего уставился, сомневаешься что ли?

— …горох.

И всё повторяется. Только с каждым разом Ханджи будто всё ближе подбирается — в душу не лезет почти, а всё равно селится там так, что впору уже вещи переносить в комнату Ривая. И так на столе постоянно лежит пара её блокнотов. В ванной всегда ещё одно чистое полотенце. На тумбочке выделено место строго под её очки, выверено с точностью, чтобы Ханджи с утра, даже зимой, когда ещё не начинает светлеть, вслепую сразу могла их взять.

Подбирается — уже и его рубашки внаглую таскает после ванной, будто стоило один раз поделиться — за постоянно действующее разрешение принимает.

Ближе — прикладывается головой к плечу, когда сидят на диване и читают каждый своё молча, только шорох страниц — засыпает потом, конечно, Ривай, разумеется, переносит её в свою кровать.

В душу — смотрит иногда так, что в глазах щиплет и отвернуться хочется, но Ривай, стискивая кулаки, сводит челюсти, напрягает шею, к руке на покрывале чуть не тянется.

Ханджи — искренность и безумие — Ривай всё никак оттолкнуть не может, даже когда она смотрит в лицо пытливо, выискивая скрытые истины, похороненные, застывшие глубоко внутри. Что делать с ними будет, если докопается однажды.