Ладно, хорошо. Хотите, чтобы я признался? Я признаюсь. МНЕ НРАВИТСЯ ВАНЯ! Хотя "скотина" ему куда больше к лицу, чем его собственное имя. И о чем только думали родители, называя его именно так? Это же священное имя! А вы дали его такой... скотине!

Ладно, ладно. Отложим пока эмоциональное буйство, сосредотачиваясь на углублении в объяснение таких спонтанных заявлений с моей стороны. Но только пока.

Он мне начал таскать конфеты. Расщедрился на такой вольный жест спустя месяц, вы гляньте! Нет, хорошо, я не такая уж и сука, чтобы извлекать из нашего общения выгоду, особенно в контексте провизии. Короче, я никогда не страдал важностью обмена: я тебе это, а ты мне обязательно что-то должен. Все-таки, предпочитаю торгово-рыночные отношения поддерживать исключительно в рамках работы. Но... приятно, знаете ли! И конфеты — мои любимые. Хотя тут прогадать сложно — я люблю все шоколадное. Шоколад в шоколаде, политый шоколадом с какао пудрой, которой можно густо присыпать эту диабетическую бомбу. Звучит так, что у меня уже слюни растеклись по подбородку!

Ну, короче, вы поняли.

Нет, я ценю поступки. И притом куда больше, чем слова. Но когда тебе вместе с конфетой протягивают не улыбку, а фразу: "Только аккуратнее, чтобы жопа не слиплась", — КАК БЫ, БЛЯТЬ, ВЫ ОТРЕАГИРОВАЛИ? Шут гороховый!

Но, как говорится, игра была равна — играли два гавна. Я не из тех, кто язык в жопу будет заталкивать, поэтому, включив все свое природное обаяние и накидывая на табло слащавую придурковатую улыбку, лениво парировал его остроумные шутейки: "А что? У тебя есть какие-то особые планы на мою задницу?" Первый раз он даже покраснел! И я, наивная тушёнка, надеялся, что этого чудовища не хватит на большее, но, сука, в запасах долбоебизма мы, оказывается, можем нехило так посоревноваться!

Снова конфета. Две. Две шоколадные конфеты. Улыбка. И цитата: "Предвосхищая твои дальнейшие вопросы, на твою задницу у меня никаких планов. Что не скажешь о твоем члене".

Когда я осознал, что его аж трусит от разрывного смеха в ответ на мою пунцовость пучеглазого покерфейса, одной из конфет я зарядил ему по лбу, пока вторую рассерженно запихивал себе за щеку.

Так и повелось — мне конфеты и шутки про "хуй за щеку, вперемешку с шоколадом", а я продолжал таскать кофе, ОЧЕНЬ сдерживая себя в руках, чтобы ненароком и СОВЕРШЕННО СЛУЧАЙНО не расплескать еще дымящееся варево на потертую дубленку соседа.

Ждете продолжения в виде: "И вот он однажды, стоя ко мне в пол оборота, вдруг обернулся, а в его глазах я прочитал бесконечную любовь к себе и решился..."? Не хочу вас, товарищи огорчать, но... этот хуй в дубленке расплавил мое сердце сраным шоколадом и убогими шутками про планы на мой член. На этом всё.

Стал ли я в ваших глазах еще большим дегроидом? Мне жаль. Или нет. Но сердцу не прикажешь! Вы же это прекрасно знаете!

Поэтому теперь наши балконные переговоры стали неизменно сопровождаться моим краснеющим таблом, пока он, убого хихикая со стороны, подъебывал меня насчет температуры. Будто бы болезнь — это смешно! А влюбленность похлеще ОРВИ, кстати. Даже дрищешь точно также, только уже от бабочек в животе, а не просроченной капусты на обед, несовместимой с обезболивающим...

И вот в один из дней я ебанулся в край. Кукушка, хлопнув пару раз крыльями по щам, поспешно собрала манатки и предательски выпорхнула из моей башки, забрав с собой остатки здравого смысла.

Всецело осознав тот факт, что Ваня мне реально нравится, я проснулся с утра на какой-то особенно трепетной волне позитива.

Солнце, лучами пробивающееся в окно сквозь давно требующую стирки тюль, облизывало щеки фантомным теплом. За пределами квартиры, врываясь через приоткрытую форточку, с детской площадки доносились нечленораздельные детские крики вперемешку со звоном и скрипом металлических качелей, ударяющихся прутьями о крепежи перекладины. В моменте я вдруг будто бы ощутил себя в том беззаботном отрезке детства, когда единственной интересующей тебя проблемой была протяженность каникул, которых всегда будто бы не хватало. А с кухни тянуло маминой выпечкой, пока бабуля заботливо крутила большущие домашние пельмени, не забывая один неизменно сделать "счастливым" — запихать в фарш пять-шесть горошинок перца, чтобы потом тот, кому он попадётся, смог тайком загадать желание вне сказочных праздников.

Я потянулся, зевнул и пихнул ладони под подушку, впериваясь еще сонным взглядом в потолок. Свежее постельное белье все еще приятно хрустело под телом, при повороте по-прежнему отдавая легким парфюмерным душком кондиционера.

Сегодня мной было принято четкое решение — никакой подработки! Просто хороший выходной во благо похеренной нервной системы за последние пару.. лет. И вкусный завтрак!

О, да. Мне нужен вкусный завтрак! Однако обнищавший на продукты холодильник страстно выкатывал мне жирный фак перед хлебалом, демонстрируя только полуразложившийся труп мыши, страдальчески прикрепленный к одной из полок, половину сморщенной луковицы в дверце и угрожающая тройка яиц, с тихой обидой и презрением выглядывающих из дальнего угла верхней полки уже не первое столетие. Наверное, я вижу в них родственную душу или братьев по несчастью — свежий снаружи, но прогнивший изнутри, ауф! — раз из раза в раз по-прежнему оставляю их доживать свой век в холодной коробчонке. Ну или просто надеюсь, что из них вылупится какой-нибудь гомункул, которого тоже можно будет сожрать в особо голодные деньки.

- Ладно. На улицу, так на улицу. - Страдальчески вздохнув и прикрыв за собой дверцу холодильника, я еще раз украдкой выглянул в окно. На градуснике - минус два и судя по вытянувшимся по струнке облезлым макушкам деревьев, по ветру полный штиль.

Выскочил я на улицу минут через пять, крайне воодушевлённый как погодой, так и своим настроем на грядущий день. Втянул ноздрями колючий ледяной воздух, обжигающе врывающийся в слипшиеся от квартирной пыли легкие, сунул руки в карманы куртки и, гордо вздернув подбородок, похрустел по лужам тонкой подошвой кроссовок.

Счастье есть!

Не успел я еще раз усиленно хлопнуть пяткой по очередной хрустальной корочке, как откуда-то сбоку послышалась знакомая усмешка, а следом и голос:

- Тебе сколько лет, детеныш?

Я обернулся.

Стоит. Важный, как хуй бумажный. Дубленка, клетчатая рубашка на выпуск, кожанные полуботинки. В розовеющих от холода подушечках пальцев - тлеющая сигарета марки Camel.

Стоп. Camel?

- С каких пор ты решил сменить марку? — Стоически проигнорировав прилетевшую в лоб насмешку, я вопросительно хмыкнул, не лишая себя удовольствия все-таки продавить корочку над лужей, хоть в этот раз присутствие соседа и вынудило меня максимально скрыть свои истинные эмоции, сохранив морду кирпичом.

Ладно. Отбрехиваться от объективного факта того, что внешность Вани невероятно привлекательна, я не собираюсь. Он был ощутимо выше меня. И если для кого-то полголовы — это даже не разница в росте, то извиняйте! У меня другие стандарты на этот счет.

Точеные черты лица вкупе с их невероятной аристократичностью, извечный легкий беспорядок на голове, пара сережек в ухе — он всегда выглядел достаточно лаконично, но все это умудрялось выделять его из толпы в той степени, чтобы казаться среди многих действительно запоминающимся.

Не могу сказать, что рядом с ним я — жабий отпрыск, но моей внешности явно не хватает некоторого природного индивидуализма, который так остро ощущается во внешности соседа.

Или дело в блядской харизме? Да, уж точно в ней!

- Так ларек-то закрыт. — Я уже на него не смотрел, но чувствовал, как эта сволочь продолжает улыбаться.

Че лыбишься-то? Неужто день без сигарет потерпеть не мог? При первых же проблемах сбежал в соседний магазинчик. Предатель!

- Прости, — продолжал он, будто старательно пытался удержать диалог в зоне своего внимания. — С собой конфет нет. Не думал, что сегодня увижу тебя вне балконного подпространства. Но можем зайти в магазин вместе, сам выберешь.

Конфет у него с собой нет! Я что, продажная шкура, которая... погоди. Что?

- Что?

- Что? — Ваня удивленно вскинул брови. — Что тебя смутило?

- Мне не надо ничего покупать! Я сам все куплю, — буркнул я, засовывая руки в такую тугую глубь карманов, что те, казалось, сейчас треснут к хренам по швам.

Задетая гордость какого-то черта хлестнула наотмашь по воспаленному эгоцентризму. Я даже объяснить такой выпад агрессии не могу. Как и всех других! Меня будто бы дизморалит его поведение, по отношению ко мне, но вместе с тем отпускает настолько быстро, что я чувствую себя капризным тупорылым ребенком, которому резко стали неподвластны его собственные эмоции.

- Это просто пакет конфет, — совершенно не реагируя на перемену моего настроения, ответил Ваня, туша бычок о край соседствующей с ним мусорки. — Чай не квартира. Подешевле будет.

- Я сам могу себе купить конфеты.

- Но ты же их берешь по утрам. В обмен на кофе.

- Сегодня не было кофе. Значит, нет конфет.

Да. Точно.

Сегодня был единственный день, в который, исходя из вчерашней договоренности, мы не пересеклись на балконе.

Он заранее предупредил о том, что будет вынужден задержаться на смене в связи с какими-то обстоятельствами и когда вернется не петрит от слова совсем.

Но я все равно вышел на балкон. Ровно в девять. Потому что эта сволочь приучила меня, как Павлов свою небезызвестную собаку, к утреннему, мать его, перекуру.

Стоял, смотрел на припорошенные ночным снегом козырьки крыш и трясся от холода, делая самый непринуждённый вид. Хотя каюсь! Поглядывал-таки на его балкон и прислушивался к любым звукам, которые потенциально могли бы доноситься из его квартиры.

- Я тебе задолжал. За первую неделю. — Улыбнулся. Подошел близко ко мне настолько, что меня невольно обдало странным жаром, мгновенно обжёгшим щеки. И не западло ему постоянно лыбу свою ебанную тянуть? Сил уже нет от его самопального оптимизма. Когда ты был грустным гавном, меня, Ваня, к тебе тянуло чуть сильнее!

- Я не банк, чтобы мне задалживать. — Хмыкнув, я носком кроссовка нервно отпнул небольшой камушек, преспокойно возлежавший около моей буйной ноги.

- Да не говнись, — я оторопело замер, почувствовав его ладони на моей макушке, которую он принялся трепать с особым усердием. Поаккуратнее, говнина! Дыру же протрёшь! Остатки мозговой жижи мне, честно говоря, еще пока необходимы! Я ими думать пытаюсь. —Пошли уже.

- Мне мама говорила — не якшаться с незнакомыми дядьками!

- А меня мать учила не брать еду у незнакомых людей. А ты, между прочим, насильно мне в руки свою бурду впихнул. Это же феноменальное насилие!

- ... ты идиот?

- Нет, всего лишь скотина. — Глухо рассмеялся Ваня, поддалкивая меня плечом в сторону оттененной полуголыми деревьями аллеи, ведущей к городской торговой площади. — Пошли уже.

В магазине мы почти не разговаривали. Я вообще старался быть на пару шагов дальше от него, потому что мой вспухший от хуй-пойми-каких-чувств мозг неизменно подкидывал мне говна на лопате в виде фразочек: "ДА ВЫ Ж БЛЯТЬ КАК ПАРОЧКА ВЫГЛЯДИТЕ!" И я на серьёзных щщах ловил наше отражение в стеклянных витринах мясного отдела, пытаясь вдуматься в больные фантазии.

В какой-то момент щуроглазая свинячья башка, кажется, мне даже подмигнула, мол, "да, да, парень, так и есть!". Шиза? Пора бы уж.

Единственный был момент, когда Ваня ко мне обратился, это в отделе с шоколадом и конфетами.

- Эти? — Он ткнул пальцем в шуршащую целлофановую упаковку с блестящими буквами на этикетке.

- Пальцем показывать нехорошо, — какого-то хуя ляпнул я, тупя взгляд в полку. Мой рот иногда напоминает дверь Жигулей - пока не пизданешь, не захлопнется. Может, именно этого я и жду? Я мазохист? Люблю, когда меня бьют? Ведь бьет — значит любит? Это же так работает, да?

- Хорошо. Эти? —Невозмутимо повторил он, разогнув из кулака второй палец и теперь указывая на ту же пачку уже целыми двумя. Быстро учится!

Вообще, у меня была идея придумать какую-нибудь херню и на этот жест, но решил не доводить до греха и уже просто согласиться, чтобы поскорее вернуться в морозный уличный ноябрь, где краснота щек казалась куда более естественной, чем краснеющее в табло в пределах магазинных стен.

Я молча кивнул, подставил корзину, на дно которой Ваня заботливо уложил аж две упаковки сладкого, а затем мы двинулись к кассе в очередном напряженном молчании. Ну и молчи, как жопа в гостях! Молчание тебя, гниду, красит!

Выйдя из магазина, мы, не сговариваясь, закурили. Я заботливо протянул соседу зажигалку, когда он упорно и растерянно секунд пять хлопал себя по карманам куртки со свисающей из уголка губ неподожженной сигаретой, чем он не преминул воспользоваться.

- Хорошая сегодня погода. — Заговорил он первым, задумчиво глядя куда-то вглубь аллеи, по которой нам ещё предстояло возвращаться домой.

- Ага. — Коротко ответил я, затягиваясь и исподтишка поглядывая на Ваню.

Я говорил, что он привлекателен?

Забудьте.

Эта скотина чертовски красива. Наверно, от того он скотина даже чуть больше. Потому что теперь я окончательно и бесповоротно понял, что весь этот бесконечный щечный румянец, легкий мандраж перед утренними балконными встречами, попытки уязвить его, вытянув на кратковременные эмоции чисто ради яркой вспышки внимания с его стороны. Все это указывало на чистосердечное признание с моей стороны — влюбился. Втюрился по уши. По самые ебеня.

- Ты красивый. — За каким-то хером выпалил я, буравя взглядом его щеку. Идеально гладкую щеку, до которой руки чесались дотянуться и коснуться кончиками пальцев.

Ну и ванильная хуйня.

Он повернулся ко мне. Долго всматривался в мои глаза, планомерно выкуривая сигарету и стряхивая пепел на промерзший асфальт с каким-то особо оголтелым похуизмом. Потом отвернулся, вновь приковывая все внимание злоебучей аллее.

У тебя что, фетиш на парки?

- Спасибо. Я знаю. — Ответил он на легкой полуулыбке, вызывая у меня ступор и молниеносный откат в агрессию

Ебать. Так ты не скотина, Вань. ТЫ САМАЯ НАСТОЯЩАЯ СУКА!