Примерно на середине торопливых сборов я понимаю, что даже не задумываюсь о том, что делаю. Из зеркала на меня вновь смотрит ухоженная молодая леди, и в элегантном образе, полном черного и винного, немного лишним выглядит только деревянный браслет... но я касаюсь его пальцами, чуть глажу, а мысли снять его так и не появляется. Мне уже чудится, что без него все будет не так.

Я обуваюсь и наконец выхожу за дверь — Энсон встречает меня, но молчит, просто присутствует рядом. Кажется, он хочет что-то сказать, но где-то на заднем плане мы оба слышим повышенные тона, пускай и не напоминающие скандал, а после и уже знакомый торопливый стук невысоких каблучков. Койсея, практически выбегающая из-за угла, выглядит так, словно ее что-то взаправду напугало. Энсон поворачивается, чуть хмурый.

— Успокойтесь, Койсея. Что стряслось?

— Энсон! — она запыхавшаяся, ее голос сбивается. — Там Гарви... в столовой! Он пришел с Захарием.

Я цепляюсь за новое имя — мне оно не знакомо, опять звуки не вызывают и следа воспоминаний. Почему этот человек явился с Захарием? И кто он, что его присутствие так пугает Койсею?

— Это еще один гость? — спрашиваю я, ощущая внутреннюю потребность не повышать голос.

— Я не хотел тревожить вас, поэтому собирался рассказать вам о нем позже...

Подобный ответ Энсона меня очень настораживает. Да, я наверняка волновалась бы больше, с учетом умножающихся местных странностей, но хотя бы знала все сама. Наверное, по той же причине, которую озвучил, он не сказал мне, что тоже потерял память? Я бы сама ни за что не догадалась, если бы не Койсея...

— ...Но теперь что-то случилось, так что нет времени объяснять. Идемте проверим, все ли в порядке. Я расскажу позже, если нужда останется.

Стоящая рядом со мной Койсея торопливо кивает и жестом зовет нас с собой, но при этом не уходит первой — я ободряюще сжимаю ее руку, пока мы идем вдвоем позади Энсона. Я решаю и ему после задать несколько вопросов — мне не нравится эта странная недосказанность.

В столовой как никогда оживленно, я впервые вижу столько людей, нет только Хампуса, который, должно быть, еще не протрезвел. Я замечаю даже Невидимку в углу комнаты, в полумраке и в стороне от свеч. Осторожно, пока мы проходим в зал, я окидываю его взглядом: ростом Невидимка чуть превосходит Саскию, ближайшую, кто стоит неподалеку, и на белой простыне, целиком скрывающей фигуру, правда нарисовано нечто, должное обозначать лицо — наметка глаз и улыбка. Но разноцветный джем, блестящий и полупрозрачный, чуть течет по ткани, и в итоге это выглядит жутко.

В какой-то момент я понимаю, что Невидимка тоже смотрит на меня, и он через секунду коротко смеется.

— Хе-хе... а вот и главное действующее лицо!

Его голос похож на трель ножа по стеклу, скрежещущий, напоминающий мужской. Он настолько неприятен, что я с заметным запозданием осознаю смысл сказанных слов, но теперь натыкаюсь уже на другого гостя особняка, которого мне не доводилось еще встретить.

Молодой человек с темными встрепанными волосами стоит рядом с Захарием, излучая какую-то... зловещую ауру. Он худощав, чуть сух, в одной его руке ловко вертится чайная ложка, которую он скидывает на стол под прямым взглядом Энсона. У него — Гарви? — светлые лазурные глаза, большие, не слишком распахнутые, но не это притягивает взгляд больше всего. Шрамы. У него на лице шрамы, больше похожие на чье-то намеренное, незавершенное издевательство. Один пересекает переносицу, длинный, явно не от случайного удара об условный угол, а второй... он начинается у уголка губ и взлетает вверх, прямой поднимаясь к виску. Это создает отталкивающую иллюзию, будто ему пытались вырезать на лице улыбку, но получилась лишь кривая однобокая ухмылка. Такое... нельзя сотворить без умысла. Одет он просто, как любой рабочий или вроде того: коричневая куртка, темноватая зеленая рубашка, явно поношенная. Одна из рук у него перебинтована, от костяшек пальцев до запястья, но я совсем не вижу крови.

— Убийца и буян плечом к плечу? Вот это да, — ядовитое ехидство близнецов сейчас кажется натянутым.

Я повторно обвожу глазами Захария и Гарви. Это про них? Но кто же из них... Цепляясь еще раз за два взгляда, твердый карий под темно-русыми низкими бровями и острый лазурный на бледноватом лице, прихожу к выводу: я скорее поверю, что буяном из них двоих был именно Захарий. Но тогда получается...

— Вот как вы благодарите меня за то, что я не убил вас обоих, клоуны вы жалкие? — Гарви фыркает, совсем не уступая в яде Биллу и Билли, спокойно и цинично признавая перед всеми, что способен убивать.

— Гарви.

Голос Захария ровный, но его вес тяжелее, чем горы. Взгляд в продолжение фразы давит, и под ним Гарви пожимает плечами и садится на ближайший стул.

Еще несколько минут назад я уже начинала привыкать ко всем странностям этого дома. Мне почти, со скрипом удалось принять существование Невидимки, которое было, из последнего, самой большой тревогой. Странность этого места даже показалась мне не такой уж гнетущей, если представить, как мы все сотрудничаем и сообща ищем выход. А теперь это?

— О чем идет речь? — мой голос чуть срывается, но я всеми силами держу твердость.

— Похоже, Рей еще ничего не знает, — близнецы пробуждаются, видимо, каждый раз, когда есть возможность уколоть или покритиковать кого-то, не так ли? — Неудивительно, что она так беспечно разгуливала по дому этим утром с Койсеей!

Я перевожу взгляд на Койсею, которая не издала ни звука за все время, что мы провели в столовой; я бы сказала, что даже дыхания ее не слышала. Она не смотрит на Билла и Билли, но я вижу, как она дрожит, мелко, периодами, словно от большого испуга.

— Перестаньте давить на нее! — отрезаю я. — И расскажите мне, что это у вас за разговоры об убийстве.

Койсея вдруг сжимает мою руку, словно в знак предостережения. Кажется, она опасается, что я разозлю кого-то. Близнецов? Вряд ли. Гарви? Но и тот не выглядит враждебно. Он закидывает одну ногу на колено другой и отклоняется к спинке стула. Когда он обводит меня взглядом, мне почему-то отчаянно хочется отвернуться или прикрыться чем-нибудь на манер щита, хотя в уродливой ухмылке я не вижу прямой угрозы.

— Значит, у нас тут новички? — он не тянет слова, но кажется чуть вальяжным. — Приятно познакомиться, несмотря на обстоятельства. В качестве приветственного подарка позволь ответить на твой вопрос. Я проткнул шею одному трусу серебряной вилкой из кухонного набора. Раз! И он мертв.

В тоне голоса Гарви нет раскаяния, от чего по спине все-таки бегут мурашки. Мысль о том, сколько должно быть крови из проткнутой шеи, заставляет мое горло спазмически сжаться, а я крепче стискиваю челюсти. Среди нас в запертом доме есть как минимум один человек, который уже открыто убил. Эта мысль должна привести меня в ужас, верно? Я должна бежать и прятаться? Но я... словно ничего не чувствую, кроме легкой тошноты.

Где хоть какая-то реакция на то, что в этом чертовом доме убили человека? Что на полу той кухни, где я ходила сегодня не раз, лежал труп?

— Хватит. Мы уже это обсуждали, — на сухое плечо Гарви опускается тяжелая ладонь Захария. Он кажется единственным, кто возражает убийце и даже способен его приструнить, и почему-то Гарви его слушает, по крайней мере, пока. — И договорились не шутить так с ними. Давайте все успокоимся. Позвольте мне объяснить.

— Что же тут объяснять, — впервые заговаривает Саския, и даже в ее степенности и спокойствии я различаю затаенную дрожь. — Койсея была там. Она видела, как Гарви... Увы, что сделано, то сделано. Он обещал держаться подальше от всех нас, так почему же вы хотите...

Койсея, продолжающая молчать и смотреть в пол, хмурится при упоминании собственного имени. Я начинаю переживать за нее, когда снова замечаю дрожь ее пальцев, словно припадок.

— Мы не спорим с этим. Но у нас есть новости, которые всем нужно услышать. Койсея, не могла бы ты описать случившееся?

— Захарий! Вы с ума сошли! Она же только-только успокоилась!

— Я знаю, это тяжело, но это важно для всех, — Захарий даже ухом не ведет, его взгляд направлен только на Койсею. — Прости. Но... я прошу тебя.

Я только сейчас понимаю, что все это время инстинктивно прикрывала Койсею плечом. Она нервно дергает подвес на поясе, сжимает пальцы до белизны, и я вижу четкое движение ее головы и плеч — она сглатывает, но потом поднимает лицо. Взгляд, обычно такой яркий, кажется потухшим и направлен вперед, без фокуса хоть на ком-то или чем-то.

— Хорошо... — Койсея начинает тихо, с легким заиканием, и я понимаю, что ее храбрость может истаять туманом в любую секунду. Ее губы дрожат. Смотреть на нее очень тяжело. — Мы все были в столовой... готовили обед. Пако... ему нездоровилось... я боялась, что он поранится, поэтому поставила его смотреть за супом... я сосредоточилась на работе и совсем задумалась, поэтому не слышала шагов... И потом неожиданно ворвался Гарви. Он перевернул кастрюлю с супом, у него в руке... была вилка, а потом...

— Достаточно, спасибо.

— Захарий, что именно вы пытаетесь доказать? — Билл и Билли, снова не давая ни шанса различить друг друга, заговаривают вместе, с подозрительным прищуром, поджимают губы.

Захарий складывает руки на груди. Я вижу, как его скулы проступают четче.

— За день до смерти Пако я видел, как он крался по кухне, а потом замешкался у еды, даже заозирался. Я пошел ближе, чтобы разглядеть, а он тут же сбежал. Я слишком поздно вспомнил об этом, а сегодня утром подумал, может, и Гарви тоже видел подобное.

— Да, Пако подсыпал что-то в суп, — без промедления отвечает Гарви, почти беспечно взмахивает рукой. — Ему не повезло, что я стал свидетелем. Я решил зайти на кухню и поблагодарить Койсею за все ее замечательные блюда, а заодно и решить вопрос с... другим делом.

До того все время молчавший, Энсон хмурится и делает полушаг в сторону. Его музыкальные пальцы взлетают к подбородку.

— Вы говорите, что Пако подсыпал в суп отраву? Тогда почему не сказали об этом раньше? Это ведь важно...

— Меня не волнует, что вы там думаете, а объяснения меня утомляют.

Поведение Гарви выше моего понимания: этот человек даже сейчас, когда есть возможность снять с себя такое тяжкое обвинение, не старается ничего прояснить. Он в целом как будто разговаривает со всеми сейчас лишь потому, что его сюда Захарий притащил.

Энсон останавливается, поворачивается к Гарви и секунду-другую напряженно смотрит в его лицо. Впервые я чувствую, что прохладный спокойный взгляд может хоть сколько-то нажимать.

— ...Даже если это правда, у вас не было права самому наказывать его.

— Энсон, это вам не прежний мир, где вы жили. Здесь нет милосердного шерифа, вершащего правосудие, — пренебрежение на последнем слове так сильно, что я буквально могла бы порезаться об него, говори Гарви со мной. — Если бы я ничего не сделал, кто-нибудь отравился бы насмерть этим супом. Я не хотел умирать первым. И благодаря мне никому из вас, счастливчиков, также не пришлось переживать по этому поводу.

— Хм! Пако уж несколько дней как мертв. Можете говорить что угодно: он-то не может выступить в свою защиту, даже с постели больше не встанет, — близнецы переглядываются и синхронно пожимают плечами. — Здесь все застряло во временной петле, любое доказательство уже давно исчезло. Как же нам знать, что вы говорите правду?

Я опускаю глаза, пальцы накрывают браслет, который я перебираю на манер четок бездумным движением. Кухня, как я сама уже видела, стоит чистая, ухоженная, Койсея говорила, что и еда там восстанавливается к утру, поэтому, конечно, ни следа там уже не осталось. Но что если поискать в другом месте? Если временная петля и правда все возвращает на места...

— Да! — негромко, но слышимо произношу я, и получается, что уже совсем не себе одной.

Мое внезапное восклицание переключает всеобщее внимание. Взгляды теперь направляются на меня, и под этим напором я вдруг на секунду робею. Непонятно ведь, кому доверять. Я до сих пор не уверена, что можно рассказывать все и всем. Но если Гарви и правда избавился от убийцы, грозившего отравить вообще всех, он, при условии отбеленной репутации, сможет и потом всем нам помочь?

Едва заставив себя отпустить подвеску браслета, я произношу на удивление твердо:

— Возможно, я знаю, где найти доказательства. Этот человек, Пако... он ведь где-то должен был хранить яд? Если петля возвращает все на свои места, то у нас есть шанс найти и отраву. Скорее всего, в его комнате. Может, в карманах одежды.

Все в столовой переглядываются, кроме Невидимки, чье направление взгляда и уловить-то не получается. Переглядка, похоже, наконец-то не приправлена подозрительностью, и я хоть немного выдыхаю... пока следующие слова Энсона не вызывают у меня неосознанную дрожь.

— Тогда пойдемте в комнату Пако.

Кажется, будто ноги коченеют.

Мне предстоит впервые в жизни увидеть мертвеца.