Каждая Новая Жизнь в Морфале начиналась с общего веселья. Порой здесь, среди северных топей, жителям не хватало радости и задора, а потому на раздольное гуляние выходили все: простые работяги, стражники, знатные господы. Тут же устраивали и ярмарку, куда стекались странствующие торговцы или умельцы из ближайших деревень. Но народ по большей части привлекали не товары, а угощения и развлечения, поэтому прибыльней всего празднование Новой Жизни было для женщин, которые пекли пироги и блины. На широкой улице стояло несколько навесов, под которыми разместили столы и небольшие жаровенки для готовки, и возле них было особенно много людей. Посетителей манил не только умопомрачительный запах, но и тепло, исходящее от огня.

Кухарки весело переговаривались меж собой, подсчитывали денежки и были рады всех накормить.

— Хочу с вареньем! — с детским восторгом объявила эльфийка и потянула его за рукав в сторону уличных кухонь. Вальдемар и не думал спорить, достал кошёлек, пересчитал деньги.

— Что угодно, золотце? — весело спросила Айоллонве тучная женщина с широкой улыбкой. Альтмерка нетерпеливо показала на блюдо, где возвышались блинчики с ягодным вареньем. Вальдемар заплатил, сколько нужно.

— М-м-м! Очень вкусно! — довольно промычала Айоллонве, ещё не прожевав до конца, когда они шли дальше по ярмарке и рассматривали выставленные товары. Ничто из этого не привлекало взгляд настолько, чтобы захотелось купить, но посмотреть всё равно было любопытно.

Чуть дальше, за городской таверной, были обустроены площадки для состязание — обычные забавы, но сколько было желающих попробовать силы и похвастаться удалью! А чтобы соревнования проходили веселее, здесь играли музыканты: гудели дудки, стучали барабаны, звенели колокольчики. Айоллонве так заразилась общим весельем, что без конца говорила обо всём на свете и смеялась звонко и чисто, словно лесная птичка. Она увидела, как высокие парни стреляли из луков по соломенным мишеням, метя в центр, и каждый пытался обойти соперника в точности и скорости. Глаза эльфийки загорелись.

— Спорим, я у тебя выиграю? — Она с вызовом вскинула подбородок и уставилась на Вальдемара взглядом хищницы. Он удивлённо засмеялся.

— Хочешь состязаться со мной? Ты и правда думаешь, что ты лучше меня в стрельбе?

— Я тренировалась, когда жила на Саммерсете. И я была очень хороша!

— И на что собралась спорить?

Айоллонве призадумалась, но ответ пришёл к ней довольно скоро.

— Проигравший обязан выполнить желание побелителя!

Вальдемар снова растерянно засмеялся. И что же ей взбредёт в голову, если он даст ей выиграть?

— По рукам. Я уже придумал, что ты должна будешь сделать.

— Мечтай! — шутливо отозвалась она и подошла к бочке, на которой лежал лук со стрелами. Вальдемар тоже взял оружие.

Вокруг них мгновенно столпились зрители. Эльфийская девчонка собралась утереть нос настоящему норду! Вот так потеха будет! Впрочем, женщины, в основном, поддерживали Айоллонве, и кричали они намного громче мужчин.

Едва судья отдал команду, Айоллонве резко натянула тетиву, прицелилась, выстрелила. Вальдемар наблюдал за ней краем глаза и невольно восхищался. Она была такой статной, сильной и нежной, её красивое лицо становилось ещё милее, когда она была так сосредоточена, а выглядывающие из-под шапки золотые косы вовсе сводили его с ума.

Он не целился. Стрелы попадали то выше, то левее начертанного круга, пара и вовсе пролетела мимо мишени. Айоллонве же очень старалась. Сегодня она явно стреляла лучше него.

Когда колчан опустел, зрительницы громко начали радоваться за Айоллонве, потому что её победа была для всех очевидна, а мужчины смеялись и понимающе кивали — им было ясно, что Вальдемар специально уступил.

Он положил лук, посмотрел на девушку.

— Ну? — подтолкнул он её. — И что я должен буду делать?

Айоллонве прищурилась, готовя что-то такое коварное, что Вальдемар даже начал немного нервничать, но вдруг в толпе раздался осуждающий недовольный голос:

— Даже в стрельбе ушастая девчонка его обошла. Он ничтожество, а не мужчина.

Айоллонве испуганно посмотрела на людей, ища взглядом того, кто это сказал. Вальдемар узнал голос, поэтому не обернулся.

— Готтфрид, прекрати! — шикнула на него супруга и дёрнула ворчливого старика за рукав.

Айоллонве увидела родителей Вальдемара. Веселье развеялось, будто его и не было.

Она подошла к своему волку, коснулась руки в знак поддержки и сказала:

— У меня есть одно желание. Ты сделаешь меня очень счастливой, если исполнишь его.

Вальдемар всеми силами старался не показывать, что обратил хоть какое-то внимание на комментарий отца, и изобразил искренную заинтересованность.

— И что же это?

Айоллонве тихо сказала:

— Помирись с отцом.

— Йолл…

Ей нравилось, что он стал называть её так. Её новое имя звучало совсем по-северному, а в его устах — особенно. Но сейчас Вальдемар вздохнул и отвернулся, признавая, что не может этого сделать.

Ингигерда слышала, как эльфийская девушка её сына придумала игру на желание. Состязаться, чтобы проигравший исполнял прихоть победителя. И ей показалось это до того свежим, интересным и весёлым, что она захотела так же. Но в отличие от Готтфрида, Вальдемар любил веселиться и умел проигрывать, иногда даже специально, а вот муж Ингигерды был тем ещё упёртым ослом, и чтобы провернуть с ним нечто подобное, ей придётся хорошо постараться. Но Ингигерда была гордой дочерью севера, а потому не привыкла отступать перед трудностями. Иначе она не прожила бы с таким мужем все эти тридцать шесть лет.

Поэтому она шепнула сопровождающей её служанке, чтобы та вернулась к дому и велела приготовить двух лучших скакунов, а сама, прекрасно зная о слабости супруга к этим гордым сильным животным, сказала ему:

— Готтфрид, может, и нам устроить небольшое состязание?

Муж глянул на неё с недоверием.

— Что ещё у тебя на уме, женщина?

— Кто из нас раньше доскачет до моста через Хьял? Ты ещё не растерял былую хватку, сидя на перинах и пируя каждый вечер за столом ярла?

В молодости Готтфрид был прекрасным наездником. Каждый раз, видя его верхом на красивом жеребце северной породы, Ингигерда восхищалась и любила его лишь сильнее. Но с тех пор прошло уже много лет. Готтфрид давно не поднимался в седло, а лишь разводил лошадей и любовался ими как ещё одним предметом своего состояния.

— Ты это серьёзно? Решила обойти меня?

В её взгляде не мелькнуло и тени сомнения.

— Именно. И если я выиграю, ты будешь должен исполнить любое моё желание. Если проиграю — я исполню твоё.

Готтфрид фыркнул и уже почти отказался, но вдруг увидел, что служанка ведёт под уздцы двух его жеребцов. И что-то щёлкнуло в голове. Он вспомнил долгие прогулки верхом, когда они с любимой уезжали подальше от города и были вдвоём. Вспомнил её горящие глаза, жар её губ, нежность рук и силу крепкого женского тела. Вспомнил себя молодым.

И не удержался.

Подходя к жеребцу, он посмотрел на жену и ответил ей:

— Платье порвёшь.

Она в вызовом отозвалась:

— Зашью, — и с величественной грацией поднялась в седло.

Они вывели лошадей на дорогу, остановились у столба перед въездом в город, смерили друг друга враждующим взглядом. Готтфрид медленно начал считать от трёх до одного, и, едва его голос отгремел, кони вырвались вперёд.

Они с места пустились в галоп, и Готтфрид успел мимолётно удивиться тому, что его женщина умеет так. Сам он полагался на собственное тело, которое ещё что-то помнило, но Инги!.. Когда она так научилась? Жаль, что от этой мысли пришлось тут же избавиться, потому что Готтфрид был вынужден сосредоточенно помыкать жеребца, чтобы вырваться вперёд. Он не посмеет опозориться, как этот сопляк, и не проиграет бабе.

Они мчали вперёд по пустынному тракту, укрытому лёгким снегом. Ингигерда сидела верхом, расправив широкий подол платья, и двигалась так ритмично и плавно, что в какой-то миг Готтфрид понял, что ему нравится быть сзади и смотреть на неё. Её волосы растрепались от скачки, лента в косе расплелась и летела за ней следом зелёной змеёй.

Когда впереди показался мост через реку Хьял, Готтфрид даже расстроился. Слишком скоро.

Копыта коня Ингигерды зацокали по деревянному настилу. Она развернула скакуна, посмотрела на мужа холодным спокойным взглядом мудрой и сильной северянки.

Он первым спешился, подбежал к ней, вынул из седла и даже не позволил сказать слова. Прильнул к её губам в поцелуе, сгрёб в объятия, обвивая тонкую талию.

— Говори своё желание, Инги. Я для тебя что угодно сделаю.

Возлюбленная положила ладонь на его бороду, погладила скулу, покрасневшую от хлеставшего по лицу ветра, и сказала строго, властно, без тени улыбки и шутки:

— Помирись уже в Вальдемаром.

Готтфрид вздохнул, отпустил жену и развернулся, возвращаясь к лошади.

Празднество было в самом разгаре. Идя по широкой, заполненной народом улице, Айоллонве смотрела по сторонам и жадно выискивала хоть какое–то развлечение, способное вернуть Вальдемару бодрое расположение духа. Она ужасно винила себя за ту глупость. И кто тянул её за язык? Зачем надо было вспоминать о его плохих отношениях с отцом накануне Новой Жизни?

Однако вокруг, как назло, ничего интересного не было. В одном углу мужики заливали в себя литры мёда, соревнуясь, кто кого перепьёт. Вальдемар ни капли хмельного не пил, опасаясь, что потеряет разум и не сможет контролировать зверя. В другой стороне за плетёным ограждением стравливали двух задиристых петухов и делали ставки, кто из драчунов победит. Чуть дальше дрались уже люди. Мужчины постарше и парни, только начавшие мужать, мерились силой, разбивая кулаки и получая ссадины на лицах, но получая от этого ни с чем не сравнимое удовлетворение и гордость за себя. Айоллонве осуждающе покачала головой. Ещё одна нордская дикость, к которой она никогда не привыкнет.

Вальдемар вдруг остановился, скинул стёганку и передал ей.

— Подержи-ка.

— Ты чего удумал?

Он засучил рукава и шагнул к борцам. Его встретили радостными возгласами: нашёлся ещё один добрый воин. Сначала Айоллонве кричала ему, пытаясь образумить и остановить, но почти сразу поняла, что это бесполезно. Ради чего он пошёл туда? Просто чтобы выпустить пар?

Когда Вальдемар вышел один на один с высоким широкоплечим мужчиной лет сорока, у Айоллонве что-то ёкнуло в груди. Она верила своему волку, знала, какой он сильный и ловкий, непобедимый и бесстрашный, но сейчас ей вдруг стало по-настоящему боязно. А если этот здоровяк его побьёт? А если случайно зашибут насмерть? У этих нордов сил немерено, а мозгов совсем нет…

Тем более Айоллонве знала, что волчья кровь не даёт Вальдемару никаких преимуществ перед другими, когда он в облике человека.

О боги! А если в порыве ярости или от боли он не сдержит себя и обратится в вервольфа на глазах у всего Морфала? Айоллонве шагнула было вперёд, но её не пустили. Слишком плотная толпа зрителей собралась вокруг ристалища. Люди ревели, одобрительно смеялись, поддерживали громкими возгласами, топали, хлопали, махали руками. Айоллонве только называлась высшей эльфийкой, на самом деле ростом она ничуть не превосходила северян, а уж в толпе обезумевших гуляк её вовсе могли затоптать и не заметить.

Поэтому она ориентировалась на комментарии стоящих рядом людей.

— Готтфридов сын достойный соперник, как двигается, как бьёт, а!

— А как хорош собой, — засметила какая-то женщина. Рядом заговорщицки засмеялись, а у Айоллонве загорели кончики ушей то ли от смущения, то ли от ревности.

— Слева бей, Вальдемар, слева!

Потом послышался особенно гулкий стук удара, и толпа взревела. Айоллонве с облегчением поняла, что Вальдемар оказался сильнее.

Потом против него вышел второй противник. Над ним Вальдемар тоже одержал верх.

И над третьим.

И над четвёртым.

Пятого безумца уже не нашлось, и кто-то радостно объявил:

— Вот он, самый сильный мужчина в Морфале!

Женщины подхватили:

— Благодаря таким Морфал стоял и стоять будет ещё не одно столетие!

Вдруг общее веселье было нарушено знакомым хмурым голосом:

— Вы называете самым сильным мужчиной этого щенка?

Айоллонве посмотрела за спину и увидела, как Готтфрид направляется к ристалищу, на ходу скидывая дорогую меховую накидку, которая тут же упала в руки служанке.

— Готтфрид, что ты делаешь? — шепнула ему Ингигерда. — Перестань!..

Но он её не слушал. Вышел в центр круга, разминая плечи и шею, посмотрел на взрослого мужчину, в котором не хотел признавать сыном, усмиряющим презрительным взглядом.

Вальдемар знал, за что отец его не любит. Считает трусом и слабаком.

В толпе начали шептаться, ожидая ещё более занятное зрелище. Отец против сына! Да не кто-то там, а сам Готтфрид с Вальдемаром!

Готтфрид ударил первым, и в уже немолодом теле неожиданно появилась сила, которую так сразу и не разглядишь. Удар вышел тяжёлым и резким, но Вальдемар пригнулся, пропуская руку отца над головой, затем быстро выпрямился и ударил сам. Справа и снизу, метя в подбородок. Кулак столкнулся с крепким жилистым предплечьем. Готтфрид попытался схватить Вальдемара за шею, заблокировать и расправиться с ним здесь и сейчас, но молодой норд был удивительно ловким. Он и на этот раз высвободился, ушёл в сторону, замахнулся на развороте. Готтфрид не уследил за новой атакой. Что-то тяжёлое и каменное ударило под дых, заставило согнуться, закашляться. Затем его схватили за загривок, ну точно как щенка, швырнули на землю. Холодный морфальский камень ударил по лопаткам.

Готтфрид застонал, сощурился от яркого солнечного света и увидел, как сын протягивает ему руку, чтобы помочь. Готтфрид крепко сжал широкое запястье и рывком поднялся на ноги.

— Воистину, мой сын — самый сильный мужчина в Морфале!

Люди одобрительно зашумели, а Айоллонве едва сумела сдержать слёзы. На плечо вдруг легла чья-то рука. Альтмерка посмотрела на того, кто стоял рядом, и Ингигерда улыбнулась ей.

Постепенно все начали расходиться, поняв, что других соперников не найдётся. Когда площадь опустела, Айоллонве увидела то, чего никак не ожидала. Вальдемар неожиданно поклонился Готтфриду в пояс и, не выпрямляясь, сказал негромко:

— Отец, я не жду от тебя ни прощения, ни признания, ни гордости, ни любви. Я знаю, что я недостойный сын и постыдный внук нашим предкам. Но у меня есть одно желание, которое побудило меня вернуться в Морфал, чтобы поговорить с тобой, потому что без одобрения родителей исполнить его я не могу.

Готтфрид нахмурился, глядя на сына, замершего в поясном поклоне. Что удумал, его погибель и проклятие всего рода?

А вот Ингигерда, кажется, обо всё догадалась. Закрыла рот ладонью, сдерживая слёзы.

— Говори.

— Отец. Благослови привести в дом молодую хозяйку.

Айоллонве едва устояла на ногах и неосознанно нашла опору в стоящей рядом маме Вальдемара.

Готтфрид посмотрел на неё. Перевёл взгляд на жену, которая уже и не пыталась контролировать слёзы. Она почти неразличимо кивнула ему.

— Выпрямись, — приказал он.

Вальдемар разогнулся. Готтфрид крепко сжал его плечи.

— Ты чтишь богов и выказываешь уважение родителям, а потому ты славный внук наших предков. Благословляю, сын.

Вальдемар снова уважительно поклонился, а когда поднялся, посмотрел на Айоллонве.

— Йолл…

Терпеть его северные неторопливые традиции и ждать, что он там скажет, облекая такой простой вопрос в благородные слова, не было никаких сил. Потому Айоллонве сорвалась с места, подбежала к нему, и Вальдемар поймал её в объятия, приподнимая от земли.

— Йолл, ты… — снова попытался он, а Айоллонве поцеловала его и промычала сквозь поцелуй однозначное:

— Угу…

Готтфрид оставил их, подошёл к Ингигерде и подал ей руку. Она наклонилась к его щеке и едва слышно прошептала: «Спасибо».