С того времени, как зелёный велосипед с оранжевыми колёсами, тряся от страха своей цепью, был нагло украден и жестоко брошен на землю, а затем каким-то загадочным образом возвращён хозяину, уже минуло несколько недель. Инцидент не придавался огласке, однако всё-таки благодаря чьему-то длинному языку, который Марина арктическим голосом пообещала отрезать, прошёл грязный слушок, что староста и ещё три девушки ограбили магазин, угнали велосипед у директора и т. д. Конечно, этому вообще никто не поверил, так как светловолосая для всех была примером для подражания и объектом чуть ли не вожделения, но на душе оставался неприятный осадок, который практически невозможно было в один миг соскоблить.

Юля, которую Яна уложила спать по настоятельной просьбе Марины, сначала отчаянно брыкалась и кричала, что она супермен, который опаздывает на работу и хочет съесть хот-дог, потом остепенилась и засопела в обе дырочки. Яна же не удержалась и, взяв со стола маркер своей старой подруги, нарисовала Юле одну сплошную бровь, написала на лбу «йа Брежнев» и добавила усы. В итоге получился вполне миловидный кот. Разве одна сплошная чёрная бровь в три сантиметра толщиной портила всю картину.

Когда к полуночи возвратилась уставшая как собака Марина, кареглазая сбросилась на пол и стала махать лапой, как будто пытаясь дотянуться до невидимого клубка — да, Юле снилось, что она кот. Несмотря на то, что в комнате стоял непроглядный мрак — шторы были плотно завешены — и практически ничего не было видно, девушке всё-таки удалось различить брежневские брови, точнее бровь, а затем уже и усы. Светловолосая скептически посмотрела на недокота, который в тот момент мирно дрых на полу, и, не включая свет, дабы не разбудить несостоявшегося супергероя, разделась и без сил упала на кровать. Благо, что в школу на следующий день не надо было идти.

Когда кареглазая проснулась утром, она, понятное дело, ощутила все симптомы похмелья: невыносимая и раздирающая на куски головная боль, противная сухость во рту и отсутствие всякого аппетита. Разумеется, всё это было приправлено изрядной долей раздражения, так что кареглазая по утру ходила нервная, огрызалась больше и жёстче, чем обычно, но Марину не трогала. Толком вроде как и не помнила, что было, но чувствовала, что всё-таки благодаря светловолосой её задница осталась в целости и сохранности. Днём Яна рассказала, что было с девушкой и с Таней, и, хохоча, добавила туда, как обычно, драконов с девственницами. Второй половине рассказа Юля верила слабо, а вот за первую было всё-таки немного стыдно. Подойдя к Марине, когда та вернулась с совещания Совета Шестнадцати, пробубнила под нос что-то вроде «спасибо» и, не дожидаясь, ответа, умотала гулять, по пути чуть не сшибив Валю — если её вообще можно сшибить.

И сейчас Юля, уже освоившаяся в новой школе, изучила вдоль и поперёк здание и школы, и общежития, бежала как оголтелая, потому что уже очень опаздывала на урок. При желании девушка могла спокойно пропустить занятия, но только не урок Надежды Викторовны, её классной руководительницы.

На улице уже никого не было, никто никуда не спешил, что позволяло сделать вывод о том, что все нормальные люди уже сидят в классе и с заунывным выражением лица шкрябают в тетради «Такое-то сентября» и «Классная работа», которая никакой классной и не являлась.

Отдышавшись, переводя дух и набравшись храбрости, кареглазая нерешительно постучала в дверь кабинета, за которой слышалось, как ломались предметы, кто-то кричал: «Я не хочу умирать!» и хруст. Юля понадеялась, что это был не хруст сломанных конечностей, и открыла дверь. В классе все сразу притихли. Надежда Викторовна не привыкла, что к ней опаздывают на урок, дышат слишком громко и смотрят в окно — для Марины делалось исключение. Роковая блондинка строго посмотрела на опоздавшую, выдержала минутную паузу, за время которой ученица сама должна была себя расчленить, сжечь и развеять прахом над морем, а затем грозно вымолвила:

— Котикова… Вы, сдаётся мне, немного опоздали.

— Я? — глупо брякнула Юля, решив притвориться наивной дурочкой, которая забыла, что существует такое понятие как «часы».

— Котикова, почему Вы улыбаетесь? — вкрадчиво поинтересовалась учительница.

И вот здесь Юля прокололась. Она улыбнулась шире, чем того позволял случай — если он вообще позволял в этой ситуации улыбнуться.

— Здесь улыбаться имею право только я! Остальные получают либо так нужные мозгам знания, либо получают по этим же самым мозгам! Котикова, что Вы выбираете: н-ку в журнале или ответ по домашней работе?

Кареглазая честно задумалась. Н-ок у девушки за две недели наскреблось не так уж и много, но такими темпами её могут выгнать из школы за многочисленные прогулы. С другой стороны, домашнюю работу девушка не выполнила, потому что стащила у Марины ноутбук, пока та была на совещании, установила на него стратегию и долгое время в неё резалась, покуда у неё не отняли компьютер.

— Н-ку?

— Неверный ответ, Котикова, — прошипела Надежда Викторовна. — Можете оставить свой портфель, а затем идти к доске и отвечать то стихотворение, которое Вы, я очень в это верю, выучили. Я могу рассчитывать на высшее исполнение?

— Да, разумеется, — с каменным выражением лица произнесла Юля, в этот момент желая провалиться сквозь землю, нежели предстать перед всем классом и хорошо поставленным голосом произнести «э-э-э».

Яна, скрестив на груди руки и откинувшись на спинку стула, так хитро и широко улыбалась, что кареглазой захотелось запустить в неё плоскогубцами, которые Валя постоянно носила с собой. Аня, в глазах которой Юля предстала незаслуженной жертвой Надежды Викторовны, думала, как лучше всего помочь восстановить справедливость, которая, по мнению рыжеволосого чуда, была самым наглым и бессовестным образом нарушена. В итоге девушка пришла к выводу, что будет шёпотом произносить каждую строку, а Юля — повторять за ней. Был риск, что это услышит Надежда Викторовна, но Аня решила попытаться хоть как-то выручить бедолагу. Ещё одной проблемой было то, что Аня сидела на третьей парте, то есть шёпот в этом случае являлся бы понятием относительным.

Таня ободряюще улыбнулась Юле, однако в этой улыбке было больше сочувствия, чем поддержки. Инна, которая сидела словно под чёрным куполом своих волос — лица девушки кареглазая так до сих пор и не увидела — и что-то бормотала себе под нос, негромко сказала:

— Поверь мне, новенькая, бывают вещи и похуже.

На произнесённую загробным голосом ободряющую фразу, из-за которой Юля чуть не ляпнулась в обморок и не поседела, кареглазая всё-таки благодарно кивнула.

И вот настал этот момент, когда Юля стояла у доски. Кареглазая давно просекла, что с такими учительницами, как Надежда Викторовна, обворожительная улыбочка не помогает, а лишь потом выходит боком, причём выходит, топчась именно по тебе, покуда ты не исторгнешь свой предсмертный стон.

— Что же за стихотворение Вы нам расскажете, Котикова? — если бы тигр умел улыбаться, то это было бы похоже на улыбку Юлиной классной руководительницы. Клыков, разве что, чуть-чуть не хватало.

— Мы сейчас проходим замечательную поэтессу, да… — пафосно начала Юля. — И, конечно же, я прочла далеко не одно её творение. Меня так захватили её стихи, что многие строфы перемешались в голове, и я не могу толком вспомнить, что к чему относится…

— Я уверена, — перебила Юлю Надежда Викторовна, — что Вы сейчас приведёте свои мысли в порядок и всё прекрасно вспомните.

— Да, разумеется, — на всякий случай кареглазая кивнула.

— И, к слову, какую замечательную поэтессу мы сейчас проходим?

— Ну, она такая замечательная… — начала девушка.

— Так какую?

Аня уже раскрыла рот и вот-вот готова была произнести фамилию, как Надежда Викторовна, не поворачивая головы в сторону рыжей, произнесла:

— Знаю, что наша третья парта всегда очень разговорчивая и всегда всё знает. Если услышу хоть одно слово, Котиковой сразу же ставлю высший балл в четверти, а тот, кто подсказал, будет иметь, в лучшем случае, минус два балла. Я надеюсь, я ясно выразилась?

Аня нахмурилась и уже хотела несмотря ни на что подсказать Юле фамилию, так как рыжая была человеком благородным и предпочла бы спасти кого-нибудь, пожертвовав самой собой, но девушку вовремя остановила Юля, отрицательно покачав головой. Помощь помощью, но лучше единица в журнале за один урок, чем потом испортить аттестат ни в чём неповинному человеку.

— Котикова, отчего Вы так молчаливы? Язык проглотили?

Марина, которая всё время со скучающим видом смотрела в окно, незаметно для учителя открыла в учебнике страницу, на которой была напечатана крупным шрифтом фамилия поэтессы, и перевернула учебник вверх ногами так, что Юля могла спокойно прочесть всё, что было написано на странице. Сама Марина сидела на первой парте — её пересадили, так как часто случалось, что старосту срывали с урока, дабы решить какой-либо вопрос — и поэтому не могла вызвать никаких подозрений со стороны преподавателя. Тем более Надежда Викторовна была более чем уверена, что светловолосая подсказывать никому не будет. Да Марина и не собиралась.

Смущённо кашлянув в кулак, надеясь тем самым привлечь внимание Юли, Марина придвинула учебник чуть ли не к самому краю парты. Кареглазая, конечно, никак не отреагировала на этот кашель — мало ли, почему человек кашлянул. Светловолосая кашлянула ещё раз. И опять никакой реакции не последовало. В итоге кашлянув уже в десятый раз — последний получился особенно злобным — и бросив недобрый взгляд на Юлю, которая в упор ничего не замечала, Марина замолчала.

— Вам плохо? — обеспокоенно спросила Надежда Викторовна.

И так почти всё внимание класса было уже отвлечено на Марину. Все, кроме Юли, разумеется, уже поняли, что светловолосая хочет помочь девушке.

— Нет, просто поперхнулась, спасибо, — коротко ответила девушка и вежливо улыбнулась.

— Чем?

— Воздухом, — брякнула Юля.

Конечно же кареглазая никак не могла удержаться, чтобы не съязвить, даже несмотря на то положение, в котором она находилась. Классная руководительница прожгла Юлю взглядом. Девушка поспешно посмотрела вниз, проверяя, не осталось ли прожжённых двух дырочек на её теле.

Марина приложила ладони к лицу, покачала головой, словно говоря этим, мол, ну что за дубина эта Юля. Потом девушка как бы случайно уронила ручку на пол, и она покатилась прямо к ногам Юли. Кареглазая уже наклонилась, чтобы поднять несчастный предмет, как её рука соприкоснулась с рукой Марины. Светловолосая едва различимым шёпотом произнесла:

— Читай с книги, лежащей на парте.

— Марина, что-то Вы странно сегодня себя ведёте, — подозрительно произнесла Надежда Викторовна. — С Вами точно всё хорошо? Заработались, видно, в Совете. Я могу освободить Вас от занятий, если Вам нездоровится.

— Благодарю, но, пожалуй, откажусь, — любезно отозвалась девушка.

— Ахмадулина? — выдала внезапно Юля. — А, ну, да, Ахмадулина. Чо эт я? Конечно Ахмадулина!

— Вот как? Вы всё-таки вспомнили? Что же, какой стих Вы выучили?

Марина, не отрывая взгляда от Юли, осторожно перелистала несколько страниц учебника, пропустив краткую биографию поэтессы, и остановилась на первом попавшемся стихе. Кареглазая как бы ненароком посмотрела на парту Марины и сквозь зубы едва различимо прошептала:

— А чо такой большой?

У светловолосой дёрнулась бровь от такого нахальства. Нет, ты рискуешь своим авторитетом, помогаешь этой пигалице со стихотворением, выручаешь её, а ей ещё что-то не нравится. А ведь авторитет — дело очень тонкое. Годы могут уйти на то, чтобы заработать себе авторитет, а рушится он в одно мгновение, и потом трудно его восстановить.

И всё-таки Марина, словно ведомая чьей-то рукой, перевернула страницу, на которой располагался небольшой стих, состоящих из четырёх строф.

— Я выучила… — начала Юля, немного щурясь, чтобы получше рассмотреть буквы на странице. — Прощание? — удивлённо вырвалось у девушки.

— Хороший выбор, — одобрительно кивнула Надежда Викторовна. — Что же, прошу Вас, Котикова, начинайте! Мы с классом просто горим желанием услышать данное творение великой поэтессы в Вашем исполнении!

Юля собралась с духом, пробежалась глазами по первой строфе, силясь запомнить хоть что-то, дабы не сбиваться и не путаться в словах при прочтении, начала:

— А напоследок я скажу:

прощай, любить не обязуйся.

С ума схожу. Иль восхожу

к высокой степени безумства.

Как ты любил? — ты пригубил

погибели. Не в этом дело.

Как ты любил? — ты погубил,

но погубил так неумело.

Жестокость промаха... О, нет

тебе прощенья. Живо тело

и бродит, видит белый свет,

но тело мое опустело.

Работу малую висок

еще вершит. Но пали руки,

и стайкою, наискосок,

уходят запахи и звуки*.

Поразительно, что девушка ни разу не сбилась и медленно, чуть нараспев прочла стихотворение.

— Что ж, похвально. Но чуть-чуть интонацию подправить, и Вам смело можно ставить почти хорошую оценку, — бодрым голосом сообщила Надежда Викторовна. — Так, садитесь, Котикова. Теперь будем вызывать по журналу. Может, есть желающие?

Желающих не оказалось. Все как-то странно уткнулись носом в книги, повторяя или делая вид, что повторяют стихотворения, и старались не смотреть в глаза учительнице. Разумеется, так делали почти все, кроме Инны — просто там глаза попробуй найти — и Ани, которая уже чуть ли не с ногами залезла на парту и тянула руку вверх так, словно конечность готова была оторваться от тела и полететь вверх, например, в космос.

Только когда Юля села рядом с Валей, у неё начало бешено колотиться сердце. Часто бывает так, что страх приходит с минутным или часовым запозданием. Так было и с Юлей. Ноги чуть-чуть подрагивали, руки тоже дрожали, сразу резко захотелось пить.

«Странно, раньше мне было глубоко плевать на то, что я вообще неподготовленная стою у доски. Что, ептить-колотить, со мной становится?» — замучено думала Юля.

***

— Новенькая… — раздалось рядом с кареглазой. Девушка, не ожидавшая, что к ней сейчас кто-то подойдёт, планомерно скатывалась в сон, проходя три стадии: желание поспать, постепенная дрёма и ощущение, будто ты падаешь куда-то. Последнее говорило о том, что ещё немного, и кто-то действительно вырубится. Юля сегодня сидела в раздевалке и караулила вещи. Сегодня она была дежурной. Так как дежурных всегда было два человека, кареглазая, не то, чтобы ждала, а, скажем так, ожидала хоть кого-нибудь, кто за неё выполнил бы поручение: караулить вещи. Человек пришёл. Хотя, в случае Инны, а это была она, приплыл, ибо длинная юбка скрывала ноги, из-за чего можно было решить, что девушка является призраком и плывёт очень близко от пола.

— Д-да? Привет… — Юля всё ещё с некоторой опаской смотрела на девушку, которую жаждали получить все режиссёры фильмов ужасов. Самого лица девушки кареглазая так пока ещё и не видела, но и не горела желанием раздвигать длинные чёрные как смоль волосы Инжефалины Распикулертоны Престинарио.

— Новенькая, ты мне нравишься…

По спине Юли пробежал противный холодок, а затем лихорадочно забегали мурашки. Чего-чего, а вот такого признания меньше всего она ожидала от черноволосой. Та, в свою очередь, достала откуда-то небольшой букет ромашек, которые когда-то мирно росли на клумбе и не думали о том, какая участь их ждёт, и молча протянула их Юле. Кареглазая мгновенно проснулась.

— Д-да нет, с-спасиб-бо, я, пожалуй…

— Откажешься, и я приду к тебе ночью, поставлю новый букет в вазу, лягу к тебе в постель и ты будешь моей…

— Спасибо! — поспешно выхватив из рук Инны букет, поблагодарила Юля и уже молилась, как бы то, что сказала гроза призраков, не претворилось в жизнь.

— Будешь моей женой? Я буду ходить с тобой на кладбище в полнолуние, и мы будем радоваться… А потом я попрошу дядю Стива прийти к нам, чтобы он скрепил наш союз мёртвыми виноградинами…

— Чем-чем? — побелевшими губами спросила Юля. Девушка уже жалела о том, что вызвалась сегодня дежурить.

— Изюмом…

— Знаешь, я пройдусь, ладно?

— Недолго тебе гулять без меня осталось. Вот скрепим наш союз…

— Да-да-да-да! Конечно! Я скоро! — затараторила Юля и стрелой выскочила в коридор, а затем пошла нервным шагом по пустующим коридорам школы.

«Конец сентября, а я уже скоро поседею…» — мрачно подумала Юля и, не заметив ведра с грязной водой, наступила в него ногой. Послышался печальный бульк, а затем благой мат. Кто-то из учителей выглянул в коридор — это был маленький толстый старичок в огромных очках с толстенными стёклами — и, шмыгнув носом, обратился к кареглазой:

— Тут ругался кто-то. Не слышали?

— Это дядя Стив, — хмуро сказала Юля, всё ещё стоя одной ногой в ведре.

— А! Тогда всё понятно! Спасибо! — наивно крякнул старичок и вернулся в свой кабинет.

— Да что со всеми тут творится? — тихо проговорила Юля.

То, что девушка так неудачно вляпалась в ведро и теперь ходила с мокрой ногой, кареглазую явно не радовало. А тут как назло зазвонил ещё и мобильный. Звук девушка из принципа не выключала: уж очень ей нравилось следить за грозной реакцией учителей и портить им нервы. Это опять был Виталик. Настроение тут же стало ни к чёрту, но девушка, вопреки своим обычным поступкам, подняла трубку.

— Золотце! Ну, наконец-то дозвонился! Ты несколько недель не подходила к телефону! Я уже волновался, что у вас там такая строгая школа, что даже мобильники забирают! Ха-ха! А, оказывается, он всё это время у тебя был! Почему ты не брала трубку? Я же волнуюсь! Сижу тут, переживаю, думаю, как там моя маленькая поживает!.. Почему ты молчишь? Ты не рада меня слышать? — раздалась тирада на той стороне трубки.

Голос принадлежал мужчине, которому явно было под тридцать. Голос, который уже несколько месяцев не слышала Юля. Голос, который она любила и ненавидела больше всех на свете.

— Что надо? — злобно спросила девушка.

— Я скучал. Ты же понимаешь, я не мог просто взять и позвонить тебе раньше.

— Конечно, ты спасал свою задницу, делал себе неопровержимое и железное алиби, трясся, как бы не узнали правду о нас с тобой. Разумеется, ты был занят. Последний раз спрашиваю, что тебе надо?

— Я хочу тебя увидеть. Когда я могу к тебе приехать? Скоро?

— Скоро. Никогда.

— Юль, я…

— Знать тебя не желаю! Видеть не хочу! Я тебя ненавижу! Трус несчастный!!! — последнее кареглазая уже прокричала в трубку. А затем, даже не сбрасывая трубку, попросту сняла крышку от телефона, достала батарею, а затем и симку, спрятав потом её к себе в карман.

— Урод, — сквозь зубы выдавила Юля.

В глазах предательски стали скапливаться прозрачные кристаллики слёз. Девушке уже было всё равно, куда она шла. Лестница вверх, поворот направо, затем ещё несколько поворотов, восхождений и схождений с лестницы. Внезапно для себя девушка очутилась уже на улице невдалеке от небольшого домишка, где хранился весь спортивный инвентарь. Уже собираясь идти туда, девушка внезапно остановилась. В который раз за один месяц челюсть кареглазой полетела вниз, крича: «Боже, сколько можно меня ронять?!»

Глазам Юли открылась внезапная картина. Яна, запустившая руку в волосы Жанны Владимировны, жадно впилась в свою учительницу страстным поцелуем. Причём преподавательница явно не сопротивлялась и получала от процесса необъятное удовольствие. Видимо, обе девушки пришли сюда относительно недавно, так как по идее сегодня класс кареглазой должен был метать теннисные мячи. Видно, Яна вызвалась помочь Жанне Владимировне принести пару просто неподъёмных мячей. Разумеется, тут требовалась помощь. На самом деле, помощь требовалась Юле. У девушки нервно дёргались оба глаза, причём дёргались вполне синхронно. Упавшая челюсть со скучающим видом смотрела на свою хозяйку и терпеливо ждала, пока её поднимут. Застывший вопрос так и не сорвался с губ.

Видимо, поцелуй должен был перерасти в нечто большее. Это Юля поняла после того, как кто-то кому-то расстегнул ширинку — Юля уже плохо соображала, кто, кому, куда и, главное, зачем — и запустил куда-то — интересно, блин, куда — руку. Девушка, словно она была роботом, неуклюже повернулась и побрела обратно к школе, забыв на траве свою челюсть.

***

— Почему не на занятиях? — улыбаясь, к Юле подошла девушка среднего роста.

Девушка имела вид весьма специфический. Одна штанина джинсов была закатана чуть ли не до колена, а вторая мирно подтирала своим концом пол. Белая рубашка, рукава которой были забраны до локтей, была на один-два размера больше нужного. Чёрный галстук покачивался из стороны в сторону, когда девушка подошла к Юле. Большие яркие голубые глаза смотрели сквозь стёкла очков приветливо и ничуть не враждебно. Короткие чёрные волосы с синими прядями были забраны в маленький забавный хвостик. Так как не все волосы удалось загрести в этот самый хвостик, две длинноватые для чёлки пряди болтались у самых висков девушки, смешиваясь с рваной чёлкой. На чуть треугольном лице застыла белозубая задорная улыбка. У глаз девушки собрались уже изрядные морщинки, что говорило о том, что человек очень часто улыбается. Это была Ира. Староста другого одиннадцатого класса. Она отличалась от Марины. Светловолосая тщательно следила за тем, чтобы всё было аккуратно, как в одежде, так и на голове — ну, и в голове —, Ира же относилась к своему внешнему виду вполне спокойно.

— Я дежурю, — проговорила Юля, всё ещё отходя от увиденного.

— В раздевалке?

— Ага.

— Но ты же не в раздевалке?

— Ага.

— Тебе помочь найти раздевалку?

— Ага… а ты кто?

— Ира.

— Круто… а я Юля…

— Что-то ты как-то подозрительно и странно выглядишь. Увидела что-то страшное? Кто-то украл колбасу из столовой?

— Хуже…

Больше Ире выудить из кареглазой информации никакой не удалось. Девушка удручённо вздохнула и, взяв чуть ли не пускающую на пол слюни Юлю за руку, повела её обратно к раздевалке. Вопрос с мокрой штаниной так и застыл на губах старосты, но девушка поняла, что тут дело пропащее и лучше пока вопросов не задавать. Вручив кареглазую Инне, Ира спешно удалилась — девушке необходимо было пойти в Совет Шестнадцати.

***

— Что же это за школа такая… — вслух рассуждала Юля.

Вот уже занятия закончились, и теперь девушка неспешным шагом шла в сторону общежития. Обычно Юля возвращалась с Таней, иногда с Аней и Яной, которая вечно пыталась какими-нибудь комментариями вогнать девушку в краску. Краснела обычно Аня, а Юля лишь победно хмыкала. С Мариной возвращаться к общежитию у девушки не было никакого желания, ибо, как она выразилась: «Я и так живу, как будто в морозилке, не хватало мне ещё и возвращаться с холодильником!» Говорила она это, конечно, не всерьёз, да и Марина как-то не обижалась.

Сейчас кареглазую просто преследовало желание найти Марину и пойти с ней. Но девушки нигде не было. Юле хотелось поблагодарить светловолосую, раз та пошла на такой риск и протянула ей руку помощи сегодня на уроке.

— Всё-таки морозилка не такая уж и морозилка…

Девушка как обычно не смотрела под ноги, а оттого и врезалась носом в чью-то спину. Потирая ушибленный нос и сыпля самыми разнообразными колоритными словечками, Юля уже готовилась прибить того, кто посмел посягнуть на её королевский нос. И девушку ничуть не волновало то, что она сама была виновата.

— Прости, не ушиблась? — участливо раздался рядом мужской голос.

— Ушиблась! Теперь требую возмещения морального ущерба! — уверенным голосом произнесла кареглазая и подняла глаза на того, кому принадлежал мужской голос.

Прямо перед девушкой стоял высокий плечистый парень лет семнадцати-восемнадцати с коротко стриженными светлыми волосами и ясными серо-зелёными глазами. Волевой подбородок был тщательно выбрит. На губах сияла улыбка.

— Чем могу загладить свою вину? — улыбка стала ещё шире и ослепительней. Ещё чуть-чуть и она смогла бы затмить солнце, но это ей не удалось.

— Ты мне кого-то напоминаешь… — склонив голову набок, произнесла Юля.

— Я тоже, бывает, напоминаю сам себе кого-то, — с умным видом выдал парень.

— Витя! Пошли уже! Хватит с бабами болтать! — раздался невдалеке ещё один голос, тоже принадлежавший почти сильному представителю рода людского.

Лопоухий паренёк небольшого роста с острыми чертами лица и худой как дрыщ нетерпеливо ждал своего друга. Лохматые тёмные волосы шаловливо трепал ветерок. Пареньку от силы можно было дать лет четырнадцать, в то время как на самом деле ему было семнадцать. Карие глаза смотрели угрюмо и нетерпеливо.

— Прошу меня простить. Думаю, возмещение придётся отложить на неопределённый срок. Сможет ли такая девушка, как Вы, простить меня? — насмешливо спросил парень по имени Витя.

— Так и быть. Я подумаю.

— Как тебя звать хоть? — уже отойдя на приличное расстояние, крикнул парень.

— А ты угадай! Если угадаешь, я тебя прощу! — крикнула вслед Юля.

На лице девушки появилась глупая улыбка, которая обычно возникает при самом обычном общении девушек с парнями.

— Неужели хоть какой-то намёк на мальчиков? — в никуда спросила Юля и, уже ободрённая, двинулась дальше в сторону общежития.