Целовать Милу внезапно стало ошеломительно привычным и правильным занятием, а главное — это оказалось до безумия легко. Гораздо легче, чем он мог себе представить. Подумать только, ещё две недели назад он не допускал и мысли, что сможет к ней прикоснуться, а теперь Милана плавилась в его руках, словно согретый пластилин. Таким безгранично счастливым Мир ещё никогда себя не чувствовал. Он смутно помнил, как поднимался в квартиру, потому что на тот момент все ещё сгорал от стыда из-за шуток Милы. Слышал бы отец, прописал бы обоим знатных люлей. Но, к счастью, девушке хватало ума не заводить двусмысленных бесед при родителях. Им вообще каким-то чудом удавалось не палиться перед взрослыми, чему Мир был несказанно рад. В груди приятным теплом разлилось осознание общей тайны. Может, это и было по-детски, но Мирослава раззадоривал тот факт, что родители не знают об их проделках. Он понимал, что мама, скорее всего, что-то подозревала, но сейчас его это не слишком беспокоило — молчит и ладно.

Нынче его мысли занимала только Милана. Она так нежно прижалась к нему в трамвае, что Мирослав поначалу растерялся, думал, может, ей стало плохо, однако Мила просто стремилась использовать его плечо в качестве подушки. Для себя он обозначил этот порыв как «желание быть ближе». Всё-таки, этот вариант звучал более возвышенно. А шутить и дурачиться с ней оказалось веселее, чем с Машкой. И ещё ей понравился раф-кофе, который Мир принёс, дабы она не чувствовала себя сонной. Сам он, взбудораженный поцелуями, дарящими тонну энергии, вовсе не хотел спать. К слову, зная непредсказуемость своей возлюбленной, он допускал, что в случае, если во время репетиции что-то пойдет не так, кофе окажется у Марины на лице. А может, и у него тоже. Поэтому на всякий случай взял холодный раф. Благо, Мила пребывала на редкость в неконфликтном настроении и всё обошлось.

Возможно, по большей части благодаря этому они, наконец, смогли поговорить и узнали друг друга лучше. И Мила похвалила то, как он танцует. Чего ещё он мог желать? Ради той теплоты и чуткости, с какими она теперь на него смотрела, стоило и помучиться полмесяца, ощущая себя как на иголках. Но повторять подобный опыт он не захотел бы.

Танцевать при Милане было волнительнее, чем на сцене. Хотя бы потому, что во время выступлений он совсем не волновался, а теперь боялся ошибиться или показаться неуклюжим, хоть и прекрасно осознавал, что является далеко не самым худшим танцором. К тому же, в процессе к нему запоздало пришло осознание — было нечто неправильное в том, что на её глазах он прикасается к другой девушке. Пусть для него это всего лишь танец, и Мир никогда не воспринимал партнёрш как объект влечения — его больше беспокоила правильность выполнения трюка во избежание травм; однако он хорошо помнил вчерашний вопрос от Миланы и знал, что она может начать ревновать. А также догадывался и опасался, чем это может кончиться.

Он и на репетицию-то её позвал, чтобы сбавить градус волнительного недоверия и убедить — ничего предосудительного не происходит. Только в тот момент Мирослав не подумал, что во время танца он ближе к Марине, чем при разговоре по телефону. И теперь это уже не казалось ему такой замечательной идеей.

Расслабиться он смог только когда ему удалось поймать взгляд Милы и увериться, что её не тревожит ни Марина, ни их танец. Напротив, Милана наблюдала с любопытством и восторгом, буквально не сводя с него сияющих карих глаз. Двигаться сразу стало легче, словно у него с плеч сняли тяжёлый груз. Осознать, что она ему доверяет и не сомневается в нём, оказалось ещё приятнее, чем он предполагал.

Мирослав был невероятно рад, что не совершил опрометчивого поступка — не позвал Марину на свидание в тот день, когда его терпение почти иссякло под гнётом миланиных подколов. А ведь он и впрямь думал об этом, когда Милана — так кстати — ответила на звонок замест него. Страшно было предположить, к чему привела бы его поспешность, если бы он дал надежду Марине, а Мила вскоре призналась бы ему в своих чувствах. Ему пришлось бы поступить согласно велению чести, поправ личные интересы, пусть и во вред себе. Но с Мариной он не был бы настолько счастлив, а значит, стало бы только хуже. Да, он вспылил на Милу, когда понял, что она говорила с его одноклассницей, но на самом деле был ей в тайне благодарен: Милана спасла его от бунтарских резолюций, а подступившая агрессия придала ему решительности для поцелуя, о котором, к слову, он совершенно не жалел. Даже если их отношения не выдержат испытания расстоянием, с ним навсегда останутся воспоминания об их поцелуях и шквал исступления, охвативший Мирослава, когда он впервые познал, каково это — чувствовать мягкость чужих губ.

После репетиции Мира не оставляла интрига: раз Милана могла быть вежливой и ласковой, что же сподвигло её на грубость в начале? Вернее, этот вопрос беспокоил его уже давно, но впервые взыграл в его голове настолько остро. Быть может, тогда Мила ещё питала чувства к своему байкеру? Не может ли она что-то испытывать к нему и сейчас, пусть и неосознанно? Не окажет ли это негативного влияния на их отношения, когда она вернётся домой?

Наверное, он в тот момент слишком сильно погрузился в свои мысли, раз Мила сама начала разговор, пока они шли к дому. Мирослава позабавило, что она приняла его задумчивость за усталость. Будто он способен устать за одну короткую репетицию, когда привык к физическим нагрузкам в течение пяти часов кряду, а то и больше. Нет, он вовсе не утомился, лишь старался понять, какая из Милан настоящая. Хотелось верить, что та, которая с ним рядом. Гадать можно было долго. Можно было пустить всё на самотёк и ждать, когда время покажет истинные лица. Но ждать Мир не хотел. Он предпочёл выяснить все беспокоящие его факты сразу, и незамедлительно расспросил об этом загадочное создание.

Для него стало сюрпризом, что причина конфликта крылась в его взгляде на Милу при их первой встрече. Он не знал наверняка, что отражало его лицо в тот момент, но мысли свои хорошо помнил, а они совсем не гарантировали нормальной реакции на гостью. Но он считал, что разглядывал её с пусть и ошарашенным, но восхищением. Как оказалось, для неё это выглядело немного иначе…

Не стоило удивляться, что они ссорились так долго, раз недомолвка возникла в самом начале, впоследствии нарастая, словно снежный ком. Возможно, ему следовало быть более разговорчивым при знакомстве. Хотя фактически их настоящее знакомство состоялось только сегодня, когда Мирослав, наконец, узнал о ней больше, чем просто имя и факт очевидной тяги к странным прикидам. Теперь он понимал, чем девушка занималась в детстве, что её влекло и формировало в ней личность. И, что немало важно, он выяснил, как она относится к его увлечениям на самом деле. Он-то все две недели парился, что она не воспринимает их всерьёз и насмехается над ним, а оказалось, что Милана поистине восхищена всеми его достижениями.

Довольно весело было также услышать, что она и впрямь считает затею их родителей неудачной. «Я сама решила, что ты мне нравишься!» Ну да, как же, решила. Когда все вокруг давно это поняли и всячески содействовали. Его мама уж точно. Неспроста она их выпнула на конкур. Наверняка надеялась, что это сподвигнет упрямых деточек выговориться друг другу. Мир, может, и был порой наивным, но не до такой степени, чтоб не понимать замыслы родной матери.

Тот факт, что к ним впервые приехал кто-то погостить на столь долгий срок, при этом не приходясь родственником, уже настораживал неимоверно. И вряд ли родители зазвали гостью для себя, учитывая, что она являлась ровесницей Мирослава. Им-то какой интерес с ней общаться? А значит, тут явно имел место сговор, и сомнений в этом быть не могло. Другое дело, что он не смог подумать об этом сразу, в момент, когда мама шандарахнула его этой новостью, как обухом по голове. Куда уж там трезво оценивать ситуацию, когда тебя ставят перед фактом, возвращая из воздушных замков студенческого будущего обратно на бренную землю…

А потом мама и вовсе всё ему рассказала: и про байкера, и про предположительно стервозный характер, и про идею дяди Льва, отца Миланы. Но Мир и не думал противиться. Ведь девочка красивая, а он — ещё лучше, почему бы им не быть вместе? Кто ж знал, что эта девочка упрется рогами и будет бодаться с ним из вредности? Оглядываясь на это сейчас, Мир не мог сдержать снисходительную улыбку. Она так рьяно не хотела сватовства, что внаглую соблазнила его практически при родителях. Что ж, пусть верит, во что хочет, спорить с ней он не собирался.

Следующей новостью на сегодня стал тот факт, что Марина была в отношениях, да ещё и с его знакомым. Как он мог не знать этого, пересекаясь с Веснушкой едва ли не на каждом занятии по конкуру, а с Мариной — и в школе, и на репетициях? Нет, конечно, он никогда не интересовался её личной жизнью, но, мысленно пробежавшись по слухам и толкам, не смог вспомнить ничего полезного, поэтому счёл, что она свободна. Вот было бы неловко, если бы он пригласил её на свидание, а она бы его отшила. На фоне его эмоционального состояния на том этапе, это явно было бы излишним. Хотя, кто знает, может, тогда они с Милой сблизились бы гораздо быстрее, ведь, потерпи он одну неудачу, вторая бы его уже так сильно не пугала, а это значит, что можно было бы и попытаться. Но в глубине души Мирослав был рад, что Милана сама к нему пришла, дабы прояснить ситуацию. Это было правильно. Таким образом, он её ни к чему не принуждал, а она как будто бы сглаживала этим поступком свою былую прыть. Если бы это он вёл себя с ней резко, то и мириться должен был бы прийти первым. Это справедливо. Так его всегда учили родители. Ему было важно, что Мила прогнулась, убавив гордость и тем самым подарив ему уверенность, что он может попытаться. Уверенность, что он ей небезразличен, в конце концов.

Убедившись, что они в квартире одни, Мир подхватил Милану на руки, чувствуя, как её ноги сомкнулись вокруг его тела. Ощущать таким образом её близость и тепло было непривычно, но одурманивающе приятно. Не то чтобы он никого так прежде не держал — в акробатическом рок-н-ролле, которым он занимался, было полно подобного рода поддержек, но таких трепетных чувств Мирослав при этом никогда не испытывал, да и не особо прислушивался к себе в те моменты. С Миланой же всё было совсем иначе. Она пробуждала в нём ураган чувств и эмоций. Хотелось обращать внимание на каждое её движение, максимально концентрироваться даже на мимолётном прикосновении, вкушая восторг от пробегающих по телу мурашек.

Прежде он не понимал всеобщего ажиотажа вокруг темы отношений. Ну, вместе люди, и что с того? Но теперь, когда ему открылись все ощущения, скрываемые под этим понятием, он как никогда ясно осознал их силу и влияние. От страсти и любви к Милане у него неудержимо сносило крышу, и хотелось кричать о своих впечатлениях на весь мир.