Нарочинская редко болела, поэтому была особенно рада вернуться на работу. Да и коллегам, оказывается, тоже была рада. Получила комплимент от Лазарева, теплое приветствие от Эммы, очередную сплетню от Полины, поздравление с выздоровлением от Петра…. И почувствовала, что чего-то остро не хватает.

Кого-то. Она даже догадывалась, кого именно.

— Григ Сандрович разве сегодня не работает? — постаралась спросить как можно более непринужденно.

— Соскучились? — хихикнула Полина. Получила укоризненный взгляд супруга и сделала вид, что крайне заинтересована в том, чтобы полить цветочки в горшках.

— Они с Иваном Николаевичем вчера дольше всех оперировали, — объяснил Пастухов. — Отсыпаются.

— Даже не вчера, — уточнила Эмма, — сегодня до половины пятого утра.

Пилочка хитро посмотрела на нее:

— А ты откуда знаешь?

— Нина сказала.

— С ума сойти, — Нарочинская покачала головой. — Успешно хотя бы?

Луспарян пожала плечами:

— Относительно. Пациент жив, но что с ним будет дальше — сказать трудно.

***

Марина увидела Барбарина на следующий день. Рядом с ним стояла Анна — хирург из отделения Шейнмана, — и мило ему улыбалась.

— Григорий Сандрович, у меня к вам деловое предложение.

— Слушаю вас, — вежливо, но без особого интереса отозвался тот. Или Нарочинской просто хотелось так думать.

Анна не стала тянуть кота за хвост:

— Может, по завершении смены у нас получится встретиться за чашкой кофе? Я была бы рада узнать больше о ваших методах работы.

Барбарин не поменялся в лице:

— Спасибо, но вынужден отказаться, — почувствовав на себе взгляд, обернулся и обнаружил Марину. — Здравствуйте, — лучезарно улыбнулся.

Она кивнула:

— Здравствуйте, — и увидела, как Анна, наморщив аккуратный носик, уходит в сторону своего отделения.

— Как ваше состояние? — Григорий подошел ближе.

Нарочинской показалось, что взгляд теплых карих глаз окутал ее с ног до головы. Почему-то занервничала, но одновременно с тем обрадовалась — то ли вниманию Грига, то ли тому, что просто его увидела.

Привычно скрыла эмоции за спокойным выражением лица:

— Вашими стараниями, — поняла, что ее хотят спросить о чем-то еще, и опередила. — Как кошка? Как полка? — они медленно пошли по коридору.

Барбарин рассмеялся:

— Мышь хорошо. Полка, — вытянул губы трубочкой, — вы сами ее видели. Крепления оказались бракованные. Хорошо, на Мышку не свалилась.

— Хорошо, что обошлось. Полку можно повесить обратно?

— Уже. Новые крепления купил. Кстати, — Барбарин остановился, полез в сумку и, что-то из нее достав, протянул Марине. — Это вам.

Она застыла, словно пойманная на месте преступления:

— Зачем? — посмотрела на Григория так, будто готовилась защищаться.

А он и не думал обвинять:

— Просто так. Подарок, — почувствовал, что его отчего-то бросило в жар. — Коллегам дарить не стану, не те у нас отношения. Саламу бы еще мог, но, боюсь, он не так поймет. Так что остальное останется у меня.

Нарочинскую услышанное удовлетворило. Или она не стала докапываться:

— Спасибо, — приняла собственный портрет в специально подобранной рамке. Еще позавчера ее не было. — Очень похоже получилось. И красиво.

— Потому что вы очень красивая, Марина, — честно сказал Барбарин. 

Она посмотрела в сторону:

— Вы тоже красивый, — это было правдой. Широкоплечий мускулистый Григ со своими правильными, но не смазливыми чертами лица, копной темных волос и абсолютно обезоруживающей улыбкой скорее походил на актера или общественного деятеля, нежели на врача. — Только я рисовать не умею, — добавила Нарочинская и, пытаясь сбить неловкость, фыркнула.

Григорий почувствовал ее смятение:

— Что ж, — с сокрушенным вздохом подыграл. — Придется верить вам на слово.

Они стояли в коридоре лицом к лицу, мимо неслись другие сотрудники, абсолютно не обращая на них внимания.

— Посмотрите в мои серые глаза, — распахнула их для наглядности, — разве они могут врать? — нарочито изумилась.

Барбарин оказался совсем близко. Слишком близко:

— Они у вас не серые, — проговорил как завороженный и, будучи не в силах отвести взгляд от ее точеного лица, несколько раз сглотнул.

— Да что вы? — Марина вскинула бровь. — А какие же?

— Голубые. И прозрачные, — словно под гипнозом перечислял. — Без дна.

Марина почувствовала, как их плечи соприкоснулись. Едва-едва. Но этого хватило, чтобы по коже забегали мурашки, а пульс ускорился.

— Серые. И если бы дна не было, я бы не видела, а у меня зрение единица.

— Я художник, Марина. С художниками, — Григорий улыбнулся так, что у нее пересохло в горле, — спорить вообще нельзя.

— Чем это чревато? — она облизнула губу.

— Чревато, — Барбарин наклонил к ней голову.

«Что ты творишь?!» — отчаянно завопил внутренний голос, и Нарочинская пришла в себя. Вздрогнула, отстранилась:

— Верю вам на слово, — вернула ему. — Что-то мы заболтались, — констатировала, не в силах спрятать нервозность. Григ тоже отодвинулся, но нехотя. — Пойдемте работать, — предложила и двинула к смотровым.

Барбарин проводил ее взглядом и посмотрел на отчаянно мигающий браслет:

— Да понял я уже.

***

Гафуров решил, что у него есть проблема и решить ее самостоятельно он не способен. Но был человек, к которому Салам мог обратиться за помощью:

— Григорий Сандрович, — задержал он Барбарина после операции.

— Слушаю вас, Салам Магомедович.

Гафуров смутился:

— Ко мне лучше без отчества. И можно на «ты».

— Ко мне тоже, — кивнул Григ. — Какой у тебя вопрос?

— Личный, — с разбегу бухнул Саламчик. Увидел, как его собеседник морщит лоб, и торопливо объяснил. — Я хочу говорить без акцента. Вы говорили, что раньше он у вас тоже был. Как вы это сделали? — не смог перестать выкать.

Субтитры на лице Григория разгладились.

— Это твое желание, Салам, или давление извне? — Барбарин внимательно посмотрел на младшего коллегу.

— Мое, — кивнул Гафуров.

Григ тоже кивнул:

— Хорошо, — он действительно считал это важным. Помнил, как сам по молодости лет из принципа отказывался избавляться от акцента. Слишком был зол на тех, кто делил людей по сортам. И слишком был зол на себя — за то, что вовремя не оказался рядом с Альбертом и не смог помочь.

А потом осознал, что его боятся. Не потому, что у него другая национальность, а потому, что его акцент вызывает ассоциации с людьми, поведение которых далеко от правил приличия. На Барбарине же не написано, что он не такой. И на Саламе не написано. А отрицать, что ряд их соотечественников вели и ведут себя так, будто застряли в Средневековье, было глупо. И пагубно.

Григ не хотел, чтобы его боялись. Тем более что он выбрал профессию, которая завязана на помощи людям.

— Я не сам избавлялся от акцента, — без утайки сообщил. — Нашел педагога в детской театральной студии, напросился, она меня взяла. Аделаида Витольдовна. Очень профессиональная дама, даже к поступлению в театральные готовила. Да и сейчас готовит, насколько я знаю. Если хочешь, я ей позвоню.

— Хочу, — на секунду загорелся Гафуров. И почти сразу потух. — Только это дорого, наверное. У меня столько не найдется.

— Не унывай раньше времени. Со мной она занималась бесплатно, но я был нищим студентом. Я спрошу цену, если что — уточню, кто еще может помочь.

***

Он наблюдал за Нарочинской всю неделю и убеждался, что пропал.

Ему нравилось в ней все — улыбка и строгость, тонкое чувство юмора и серьезность, граничащая с занудством, ответственность, с которой Марина подходила даже к маленьким задачам, и отчаянность, которая вылезала, когда им попадались сложные случаи.

Ему нравился ее низкий голос, ее интонации, ее смех. Нравились сумасшедшие, невозможные, запредельно красивые глаза. Голубые-голубые, которые она почему-то считала серыми. Но Григ-то видел.

Нравилось, как она сводит брови к переносице, закусывает губу, терпеливо слушает Лазарева, огрызается на шуточки Шейнмана. Нравились ее сдержанность и, вместе с тем, самоуверенность, которые, порой, так раздражали всех остальных. Его они не раздражали никогда, даже в начале их знакомства.

Ему чертовски нравилась Нарочинская. Даже больше, чем просто нравилась.

Барбарин уже и забыл, что это за чувство.

Ему повезло с внешностью и воспитанием, поэтому от недостатка женского внимания он не страдал. Однако не был влюбчивым. И серьезных отношений у него за всю жизнь было всего двое: сначала с однокурсницей, потом — с бывшей женой.

Это не значило, что после развода Григорий ушел в монахи. Нет, конечно, нет. Просто все последующие романы были исключительно с целью приятного времяпрепровождения, и он договаривался об этом на берегу. Кто-то соглашался, кто-то — нет, кто-то говорил, что да, а потом предъявлял претензии.

Барбарин к этому относился философски. Не считал, что жизнь без любви какая-то ограниченная. Но не отрицал, что когда-нибудь, возможно, ему снова захочется серьезных отношений.

Кажется, этот момент настал.

Загвоздка была в том, что Григ понятия не имел, как к его намерениям отнесется Марина. Иногда казалось, что она тоже в нем заинтересована. Но иногда казалось, что ему показалось.

Он был готов к отказу. Но не мог не попробовать.

***

Барбарин закончил очередную операцию, вышел в коридор и у автомата с напитками обнаружил Марину. Какао она или уже выпила, или так и не купила. И выглядела очень подавленно.

— Что случилось? — Григ приблизился и сел на ту же лавку. Нарочинская мотнула головой, и он аккуратно предположил. — Тяжелый пациент?

У Марины дернулось лицо.

— Ребенок. Летальный, — выплюнула и взорвалась. — Какого черта их везут к нам?! Других больниц в Москве нет?! Мы же не детская! — голос сорвался.

Барбарин бережно притянул ее к себе и стал гладить по спине. Молча. Нарочинская вздрагивала, будто плакала, но всхлипов он не слышал.

***

Очередная совместная смена была через день.

— Как вы? — первым делом спросил Григ.

— Нормально, — не сразу сообразил Марина. — А, вы об этом. Нормально, — повторила. — Вы как? Как Слава? Как Мышь?

— Мышь лучше всех, — начал в обратном порядке Барбарин. — Носится как угорелая. Спасибо, что не ночью, а то я от ее тыгыдыков до сих пор подскакиваю.

Нарочинская представила подпрыгивающего Грига и засмеялась.

— Славка более или менее, — продолжил Григорий. — На работу уже рвется, только ему пока нельзя. На стену лезет от безделья. Сто раз пожалел, что увлекся скейтом. Говорит — больше ни-ни. И не только скейтом, а вообще. В шахматы, говорит, играть будет.

Марина фыркнула:

— Похвальное стремление.

— Ну да, — он поймал ее взгляд. — А я… я в кино вас хотел пригласить, Марина. Или в ресторан. Или в картинную галерею. Куда-нибудь, куда вы хотите.

Вроде ничего такого не озвучил, а с лица Нарочинской сползла улыбка.

— Не думаю, что это хорошая идея, Григорий Сандрович.

«Опять Григорий Сандрович! Да что ж такое?!»

Стало неприятно, почти больно. Но Барбарин знал, что это не конец света. Захотел только прояснить для себя:

— Принято. Один вопрос: дело во мне? Может, я могу что-то изменить?

— Это два вопроса, — сказала Марина, лишь бы что-то сказать.

— И тем не менее.

Она закатила глаза:

— Дело не в вас.

— Жаль, — вздохнул Григ.

— В смысле? — Нарочинская уставилась на него большими глазами.

— Когда дело во мне, я могу управлять ситуацией.

Марина скрестила руки на груди:

— Вы можете пригласить кого-нибудь другого.

— Могу, — согласился он. — Но не хочу, — увидел напряженный взгляд и поднял руки перед собой. — Я вас понял. Не переживайте, на работе это не скажется.