Гафуров, погруженный в свои мысли, выходил из ординаторской и чуть не налетел на Куликову:

— Ой, извините, — посторонился, не глядя на начальницу.

— Это вы меня извините, — Лариса наоборот пыталась поймать его глаза. — Салам Магомедович, мне поговорить с вами нужно.

— Говорите, — Гафуров смотрел куда угодно, только не на нее.

— Пойдемте ко мне в кабинет.

— Как скажете.

***

В воздухе повисла неловкость.

Лариса не знала, с чего начать. И боялась. Еще и Салам в ее кабинете выглядел как бедный родственник.

— Салам Магомедович, что вы так держитесь, будто я на казнь вас привела? — не выдержала Куликова.

— А что, к начальству вызывают за чем-то еще? — он, оценив сравнение, улыбнулся уголками губ. Или это было нервное.

— За премией, например.

Гафуров мотнул головой:

— Не. Премию молча начисляют.

— Вы правы, — Лариса уже поняла, что все зависит только от нее, и это невыносимо давило. Даже страх отошел на задний план. — Салам, что происходит?

Он вздрогнул и вскинул на нее огромные наивные глаза:

— А что происходит?

— Вы меня избегаете. Что-то случилось, я вас чем-то обидела?

Гафуров снова спрятал взгляд и помотал головой:

— Нет, что вы. Все в порядке.

— Тогда почему вы меня избегаете? — настойчиво продолжала она.

— Я вас не избегаю, — возразил Салам. И густо покраснел.

Куликова покачала головой:

— Врать-то вы совсем не умеете.

— Не умею, — согласился Гафуров и вновь посмотрел на начальницу. — Просто это неправильно, — из-за волнения акцент стал более выраженным.

Лариса почувствовала, как внутри все закипает:

— Что именно неправильно? Как на танец меня приглашать при всех — так вас ничего не смущало, а как я вас в кино позвала — так сразу неправильно стало?

Салам стал выглядеть как побитый брошенный щенок:

— Дело не в кино. И не в вас, Лариса Николаевна.

— А в ком? — требовательно уточнила она.

— Во мне, — грустно вздохнул Гафуров. — Сами посмотрите. Вы заведующая, начальница, опытный врач, вас все уважают. И я, — развел руками, — начинающий, приезжий с гор, без жилья. Неправильно это все, — мотнул головой.

Куликова нервно рассмеялась. Господи, какой же глупый человек этот умный врач Гафуров.

— Салам Магомедович, — вытерла слезы в уголках глаз и посмотрела на совсем растерявшегося подчиненного. — Я вообще-то тоже приезжая. И тоже с гор, хоть и уральских. Только они старые, поэтому меньше ваших будут. И жилья своего у меня в Москве нет. Зато есть почти взрослый сын и развод. А еще я вас старше на шесть лет. Вообще в ваши каноны не вписываюсь.

— Какие каноны? — обалдел Гафуров.

— Восточные.

Салам завис на полминуты, обрабатывая информацию, а потом тоже засмеялся:

— Я сам в них не вписываюсь, — махнул рукой. — Вот и уехал. А возраст — это глупость, Лариса Николаевна.

Она приблизилась:

— Тогда и все остальное глупость, Салам Магомедович. Все, из-за чего вы переживаете.

Он посмотрел ей в лицо:

— Да?

— Да, — Лариса кивнула.

— А если я пойду с вами в кино, вы разрешите вас поцеловать? — спросил Гафуров и обмер от собственной наглости.

— Только если до этого мы перейдем на «ты».

— Я согласен.

***

Это утро ознаменовалось двумя событиями:

1.   Барбарин проспал.

2.   Барбарин осознал, что не купил Мышке корм.

И второе было значительно хуже. Нет, на парочку приемов пищи хватало, но вечером Мышь по вине хозяина рисковала остаться без еды.

— Я куплю, — сказал он кошке, правой рукой дочищая зубы, а левой — вызывая такси через приложение. — Не переживай.

Мышь и не переживала. Пока.

***

На работу он успел. Только смена выдалась безобразной — один тяжелый пациент сменялся другим, а другой, в свою очередь, третьим. Врачи не успевали даже в туалет, не говоря уже об обеде.

Ближе к вечеру Нина снова обрадовала — им везли массовое ДТП.

— Чет случилось? — увидев, как Барбарин переменился в лице, уточнила она. — Ну я не виновата, что всех к нам везут!

— Вас никто и не винит, — он потер уставшие глаза и отошел от Дубровской. О чем-то подумал, снова потер глаза и достал мобильный.

Вариантов, в общем-то, было немного. Алёна сегодня работала, значит, сорваться к нему не могла. Славка был свободен, но его новое жилье находилось слишком далеко, а больничный еще не закончился, поэтому Григ побоялся дергать сына, хотя и знал, что тот не откажет.

Замешкавшись, Григорий все же набрал Нарочинскую:

— Марина, здравствуйте. Простите, что беспокою, — сразу же извинился он.

— Здравствуйте, — удивилась Нарочинская. — Что-то случилось?

— Да, по моей вине. Дурацкая ситуация, но мне нужна ваша помощь.

Марина слышала его неуверенную интонацию:

— Чем дольше вы меня подготавливаете, тем быстрее я начну волноваться.

Барбарин усмехнулся:

— Извините. Я Мышке корм забыл купить. Хотел после работы, но у нас тут завал, непонятно, когда освобожусь. Сын далеко живет теперь, а больше некого просить. Может, вы могли бы это сделать? — неловко спросил. — Я вам деньги переведу и все инструкции скину. Просто купить, принести и накормить кошку.

Нарочинская выдохнула — проблемы не было. Почти:

— Я могу. Только… как я туда попаду? — в теории она могла бы приехать в Склиф, забрать ключи и поехать к Барбарину. Но на деле не могла оставить отца одного надолго.

— Легко, — воодушевился ее реакцией Григорий, — там консьержка, у нее дубликат. Я предупрежу, вы только паспорт с собой возьмите.

***

Консьерж внимательно изучила фото в паспорте, несколько раз сверилась с оригиналом (самой Нарочинской то есть) и выдала ключи.

Марина поднялась на четвертый этаж, нашла квартиру, открыла дверь и услышала шипение. Причем доносилось оно откуда-то сверху. Скорее интуитивно, нежели осознав опасность, Нарочинская сделала шаг вбок. Мгновением позже на место, где она стояла ранее, рухнул серый взъерошенный зверь.

— Мышка, ты чего? — удивилась Марина. Посмотрела на шкаф, с которого кошка и спрыгнула, снова на кошку и оценила расстояние. Оно получалось не маленькое. — Ты в порядке? — нагнулась, было, к Мыши, но та снова зашипела. Хотя бы не кидалась больше, на том спасибо.

Радовало одно — судя по поведению, кошка не пострадала.

— Ну ты даешь, — сказала Нарочинская. — Я вообще-то тебя кормить пришла. Хозяин твой на работе задерживается. Предпочитаешь голодать? — сняла обувь и вошла в первое попавшееся помещение. Помещение оказалось гостиной.

У Григория определенно имелся вкус.

Высокие потолки создавали ощущение простора, а светло-серые стены будто отражали от себя солнечный свет, падающий из панорамных окон. Вся комната, несмотря на сдержанные приглушенные оттенки, была наполнена теплом. Лишнего в ней не было — аккуратный темно-серый диван с белыми подушками, элегантный столик с журналами на нем, парочка красных мешков-пуфиков (единственные яркие пятна в комнате), стереосистема, два книжных шкафа, несколько картин и полочек на стенах. Домик и когтеточка для кошки, разумеется.

В глаза бросилось знакомое название. Нарочинская подошла ближе к столику и убедилась, что не ошиблась: на обложке верхнего журнала значилось название «On time».

«То-то Маргошка удивится. Надо будет сказать ей при случае».

Марина снова вышла в коридор — кстати, ничем не уступающий по стилю гостиной, — и огляделась. Дверь справа, вероятно, вела в спальню, поэтому Нарочинская двинулась налево. И угадала.

Кухня тоже отличалась размерами. Современная техника была грамотно встроена в пространство, а длинная столешница — отполирована до блеска.

Нарочинская помыла миски и снова заполнила — одну водой, другую кормом. Мышь услышала знакомые звуки и пришла. Остановилась неподалеку в настороженной позе.

— Ешь, — сказала ей Нарочинская и, от греха, обогнув кошку по дуге, вернулась в коридор. Прислушалась и, убедившись, что Мышь начала есть, отписалась Григорию.

Собралась уходить, как в гостиной что-то грохнуло. И сразу же стихло.

Мышь прискакала на шум и, увидев Марину, остановилась, выразительно на нее поглядывая.

— Хочешь, чтобы я проверила? — кошка муркнула. — Понятно, — со вздохом констатировала Нарочинская. — Не оставлять же тебя наедине с этой опасностью.

Осторожно заглянула в комнату и выдохнула. Всего-навсего отвалилась одна полка. Вместе с содержимым, разумеется. Для человека не страшно, но если бы прилетело по кошке….

Марина вздохнула и проверила остальные полки. Они держались на совесть, поэтому почему упала их соратница, Нарочинская не знала. Сфотографировала происшествие, отправила фото Григорию, положила полку на диван и стала собирать то, что на ней хранилось.

Пара книг, фото молодого Грига с маленьким Славой в рамочке, листы бумаги…. Марина, в попытке сложить вещи поровнее, перевернула один. И чуть не задохнулась.

С листа на нее смотрела она сама. В карандашном черно-белом варианте, но такая детальная, будто Нарочинская видела отражение в зеркале. Казалось, рисунок даже дышит. И смотрит тем самым грустным взглядом, который Марина прятала за дежурными улыбками и о котором ей иногда говорила Марго.

Что все это значит?

Нарочинская внутренне заметалась. Почему он ее нарисовал? Почему нарисовал именно так? Поверить в то, что Григ настолько чувствовал ее, было невозможно.

Нервничая, она стала переворачивать другие листы, и обнаружила, что рисовал Барбарин не только ее. Салам, Лариса, Пастуховы… да он всех в их отделении нарисовал! И все были очень похожи на себя.

«Даже хотел мультипликатором стать».

— С ума сойти, — вслух произнесла Марина. И почувствовала облегчение вперемешку с досадой. А потом и жгучий стыд. Григ позвал ее сюда не для того, чтобы она в его вещах шарилась.

Она влезла в очень личное и от этого стало максимально не по себе.

В ногах у Нарочинской муркнули. А потом и потерлись об эти самые ноги. Марина опустила глаза и увидела льнущую к ней Мышь.

Будто и не было никакого нападения.

Марина наклонилась, осторожно погладила кошку, сложила вещи рядом с полкой и в очень сумбурном состоянии покинула квартиру.