Куликова зашла в ординаторскую:

— Марина, Григ Сандрович, здравствуйте. Я вас ищу.

Барбарин невольно улыбнулся. Удачной оказалась Маринина оговорка — его все теперь Григом зовут. Приятно.

— Здравствуйте. Мы нашлись, Лариса Николаевна.

— Здравствуйте. Что случилось? — добавила Нарочинская.

— У вас у обоих в следующую среду выходной по графику, — немного виновато начала заведующая. — Но, боюсь, вы мне оба очень понадобитесь именно тогда. Скажите, мы можем перестроить график или у вас там что-то срочное?

Марина полезла в календарь, а Барбарин пожал плечами:

— Кто-то из Министерства пожалует?

— Угадали, — Куликова поджала губы. — Прооперировать нужно одну важную птицу. Ничего экстраординарного, но ее начальство мне весь мозг уже выклевало. Иван Николаевич в отпуске, Костя и Салам могут лишнего наговорить, а мне, вроде как, подобает в кабинете сидеть, а не в операционной, — это было адресовано Барбарину. — И нейрохирург нужен, — теперь Нарочинской, — а Юрия Михайловича звать… — Лариса покачала головой.

Григорий кивнул:

— Да без проблем, я думаю. Обследования бы только пораньше увидеть.

— Само собой.

— Марина, вы можете? — Барбарин посмотрел на Нарочинскую.

— Могу, если выходной перенести на вторник или четверг, — у Марины зазвонил телефон. — Извините, — она приняла звонок.

Звонившие были громкими. Григ не разобрал, что они говорили, но распознал взволнованный мужской голос и крики на фоне.

Нарочинская слилась с цветом халата, задала пару вопросов и, бросив «скоро буду», отложила телефон. Посмотрела на заведующую, и та увидела, как в глазах Марины плещется что-то среднее между испугом и истерикой.

Барбарин это тоже увидел.

— Лариса Николаевна, у меня тут ЧП… Точнее не совсем у меня. Нужно срочно отъехать. Тут ненадолго. Надеюсь, ненадолго. Я вернусь скоро. Можно? — Нарочинская с отчаянием посмотрела на начальницу.

Куликова никогда ранее не видела ее в таком состоянии:

— Езжайте, конечно.

Марина только того и ждала — сорвалась с места и стартанула на максимально возможной скорости. Барбарин от растерянности даже не сразу ее догнал:

— Что-то с папой? Как помочь?

В его голосе было столько волнения, что Нарочинская приглушила собственные эмоции. Просто чтобы не сорваться:

— Не с папой. Помощь, возможно, понадобится. Здесь, в больнице.

— Я понял, — Григ кивнул. — Жду вас, если что — звоните.

***

Маргарита Реброва умела делать несколько вещей одновременно. Сейчас она материлась на всех известных ей языках, отказывалась ехать в больницу, переживала за Андрея Калугина и пыталась дышать так, чтобы не болели ребра.

У Андрея с многозадачностью исторически не сложилось. Только сейчас выбора не было: одной рукой мужчина держал окровавленную салфетку у опухшего носа, другой — Марго, чтобы не сбежала, как порывалась. И пытался, по мере сил и возможностей, успокаивать.

На появление Нарочинской Реброва отреагировала ворчанием:

— Тебя только за смертью посылать. Давай, осмотри нас и мы пойдем.

— Куда? — хмыкнул Калугин, но обычное действие отдалось болью в носу.

— В гостиницу. Калуга, че ты тупые вопросы задаешь?

— Моя фамилия Калугин.

— Я помню.

Судя по перепалке, смертельной угрозы не было. Пока. Но все могло измениться, если Марго продолжит игнорировать необходимость врачебного вмешательства.

— Как вы умудрились? — Марина стала осматривать подругу и та заерзала. — Сиди спокойно.

— Это не мы, — процедила Реброва.

Андрей продолжил:

— Подошли трое. Покурить попросили. Потом хотели, чтобы Марго с ними пошла.

— Ясно. На меня посмотри, — как Марина и думала, зрачки Ребровой плохо реагировали на свет. На контрасте с голубой радужкой это было особенно заметно. — Глаза болят? Голова? — Марго поморщилась. — А с ребрами что?

— Меня в них пнули. Четырежды. Армейским ботинком. Но ничего, мы их сильнее ушатали, — почти с гордостью заявила Реброва и попыталась встать, но Нарочинская надавила ей на плечо.

Калугин промычал нечто, что можно интерпретировать как подтверждение, и Марина, мысленно выругавшись, начала его осматривать. Вероятно, у Андрея тоже была ЧМТ. И, ко всему прочему, серьезно сломан нос.

— Ты дойти до машины моей можешь? — уточнила Нарочинская у мужчины.

Он угукнул, а Марго подскочила:

— Куда?! — и тут же взвыла от боли.

— Воровать провода. Свяжем тебя ими по рукам и ногам, чтобы не дергалась.

Реброва насупилась:

— В Склиф не поеду. Само заживет. Сколько раз такое было!

Калугин хотел снова начать уговоры, но Марина перебила:

— Хочешь, чтобы Андрей остался без носа?

На лице Марго проступило сомнение.

— А я его любым люблю.

— Я против, — прогнусавил Калугин.

— Моей любви?

— Остаться без носа. Он мне дорог как память предков и главная петербургская достопримечательность.

Нарочинская усмехнулась. Андрей всегда говорил, что сначала в помещении появляется его нос, а потом уже он сам. С самоиронией у мужчины все было в порядке.

На лице Марго проступила растерянность.

— Ну езжайте вдвоем тогда, а я вас тут подожду, — жалобно предложила она. Посмотрела на брови подруги, взлетевшие к линии роста волос, и добавила. — Ты же сама говорила, что моей башке уже ничего не страшно.

— Это была шутка. Чем больше страдает твоя голова, тем выше вероятность тяжелых последствий, вплоть до смертельного исхода.

Реброва поежилась:

— Ну а что, зато умру молодой и красивой, — попыталась хорохориться.

— Маргарит! Ты с ума сошла?! — Калугин повысил голос, и из его носа снова полилась кровь. — Ты что несешь?!

Марина достала из сумки новую салфетку и протянула мужчине:

— Не факт, что умрешь, — посмотрела на Реброву. — Можешь остаться глубоким инвалидом: тогда Андрею придется тебя всю жизнь выхаживать.

Знала, на что давить, — такой участи Калугину подруга точно не желала. Но буянить не перестала:

— Да я в вашем Склифе быстрее умру!

— Не переживай — в морге откачают, у нас профессионалы.

***

— Нет, ну это полный капец!

Барбарин обернулся.

Марина вернулась в компании тех самых мужчины и женщины, которых Григорий видел позавчера. Только выглядели они, прямо скажем, не фонтан.

У женщины была разбита губа, заплыл глаз и хромала координация. Мужчина выглядел еще краше — его нос увеличился раза в три и почти скрыл за собой лицо. Координация тоже была так себе.

Но Нарочинская казалась спокойной:

— Нина, оформите, — протянула Дубровской паспорта. — Григ, — увидела Барбарина, — помогите Андрею, — кивнула на мужчину. — У него нос сломан, возможно, серьезно. И ЧМТ, — сама осталась поддерживать женщину.

— Андреей, — жалобно протянула та.

— Маргарит, все будет хорошо.

Григорий взял ближайшую каталку и пододвинул к Калугину:

— Ложитесь.

— Да я дойду.

— Верю, но рисковать не надо, — Григ помог Андрею лечь и собрался уже везти его в смотровую, как подруга Марины стала оседать на пол.

Андрей дернулся по направлению к ней, но Барбарин остановил его и кинулся Нарочинской на помощь. Они уложили женщину на другую каталку и поднесли к ее лицу нашатырь. Она закашлялась и открыла глаза:

— Андреей!

— Маргарит, я здесь.

Марина видела, что Григорий хочет что-то сказать:

— Не обращайте внимания, мы разберемся. Помогите Андрею.

***

Нарочинская оказалась права — Калугина угораздило получить такой перелом, что наружно его поправить было нельзя.

— Как вы так? — поинтересовался Барбарин.

— Подрались.

— Друг с другом, что ли? — не понял Григ.

Андрей засмеялся, но почти сразу остановился, так как было больно:

— Нет. У нас покурить попросили, — с намеком произнес, — а мы не курим. Пришлось нам с Маргаритой отмахиваться.

— Она тоже дралась? — озадачился Григорий.

— Еще как. Но опыт сомнительный.

— Могу представить. Согласие на операцию дадите? Без него не сможем.

— Куда я денусь, — тяжело вздохнул Калугин, представляя, как ему придется объясняться с Марго. — А операция долгая?

— Сложно сказать, пока мы не залезли в ваш нос. Но обычно не больше часа.

Андрей о чем-то сосредоточенно подумал и спросил:

— Может, раз она короткая, не будем Маргарите говорить? По факту узнает, — увидел субтитры на физиономии Барбарина. — Она просто патологически боится больниц и врачей. В обмороки падает, даже когда кровь из пальца берут. А если узнает про операцию…. Марина не удержит.

***

Так и сделали. Андрей подписал согласие. Григорий позвал пластического хирурга из другого отделения, а сам вызвался ассистировать. Марина же осталась успокаивать Марго. У той повреждения ограничились сотрясением, парочкой сломанных ребер, разбитой губой и синяками.

Они сидели в палате. Точнее Нарочинская сидела, а Реброва лежала на кровати. Жалюзи на окнах, дабы не нервировать и без того нервную Марго, опустили.

— Капец, почему так долго? Что можно делать с носом столько времени? — ныла Реброва. Вообще она была смелым человеком — гораздо смелее, чем та же Нарочинская, но фобия превращала ее в капризную беспомощную трехлетку.

Побороть это Маргарита не могла. Как минимум потому, что для борьбы с фобией нужно было дойти до врача, а врачей Реброва боялась. Можно было бы начать с психолога, но им Марго тоже не доверяла.

Замкнутый круг. Или, как выражалась сама Реброва, полный капец на фоне глобального Армагеддона.

— Сложный перелом, я же сказала, — уклончиво отозвалась Нарочинская. — Ты же не хочешь оставить Андрея Волан-де-Мортом.

— Не хочу. А делают-то с ним что?

Марина посмотрела на подругу большими глазами:

— Тебе рассказать, как проводят медицинские манипуляции?  

— Не надо, — мгновенно открестилась та. — Марииин, а точно все нормально? Ты от меня ничего не скрываешь?

— Сломанный нос — это в принципе ненормально. Противоестественно. Но скоро, — Нарочинская посмотрела на часы, — будет нормально.

— Обещаешь?

Нарочинская терпеть не могла обещания. Особенно связанные с работой. Но повезло: в коридоре послышался звук каталки и в палату ввезли Калугина. На носу у него была шина, внутри — тампоны. Мужчина спал.

— Андрей! — подорвалась Марго. И снова взвыла — ребра дали о себе знать.

Марина уложила подругу обратно.

— Что с Андреем?! Что вы с ним сделали?!

— Операцию.

— Какую еще операцию?! Вы с ума сошли?!

— Это ты с ума сошла со своей паникой. А с Андреем все нормально. И с носом его тоже, — Нарочинская увидела готовность возразить и предупредила. — Если не успокоишься, я вколю тебе лошадиную дозу снотворного.

Реброва скорчила недовольную рожу:

— Шантажистка.

— А с тобой по-другому нельзя.

— Ты меня не убедила. Ты меня вынудила.