Вместо пролога

— О, так ты притащил с собой пистолет?

Ответа не последовало. Звенящая тишина накрыла лесной обрыв, словно вырывая из реальности тех двоих, что стояли на его краю.

Пожар, начавшийся в горах, скоро доберется и до Сотобы — деревни, которая, по словам того, чья спина сейчас под прицелом, все равно находится в шаге от гибели. Паника, ярость, отчаяние, крики убивающих и убиваемых, треск валящихся от огня деревьев, глухие, далекие удары молота, загоняющего осиновый кол в чье-то сердце, рев трактора, стук тел, сбрасываемых с противоположной стороны обрыва и бьющихся о дно Адской Дыры, слились воедино в кровавой суматохе. Казалось, гудят и земля, и небо.

И как неуместна сейчас, среди трясущего всю Сотобу хаоса, эта мерзкая тишина...

— Он ведь полицейскому принадлежал, не так ли?

Нацуно молчал. Обещание, данное доктору Одзаки, он не нарушит. Да, он еще подросток. Да, он ненавидит убивать. Но если он сейчас не выстрелит, то станет предателем. А предавать тех, кому обещал помочь покончить с деревенской проказой, Юки-Койдэ Нацуно не собирался.

Раздался выстрел — и тишина исчезла. Лес вновь наполнился гулом. Теперь к нему добавились ругательства раненого Тацуми.

— Ах ты сволочь, Нацуно-кун! Как-то обидно получать в спину от того, кого считаешь союзником!

Они — не союзники. И никогда ими не были.

— Между прочим, — продолжал Тацуми, — ты был неплох. Знаешь, какой я потенциал в тебе видел? Мы оба — избранные, иначе не стали бы оборотнями! Так какого черта твоя башка отказалась соображать? Что ты вместо этого сделал? Спелся с людишками, с этим ублюдком Одзаки! Пошел против меня и Сунако! Какого черта, а? Какого?!

Нацуно выстрелил во второй раз, но Тацуми, залившись хриплым хохотом, развернулся и схватил его за горло, не обращая внимания на дырявящие тело пули.

— Ты же знаешь, что это бесполезно, правда ведь? — говорил он, сжимая горло «союзника» все сильнее. — Для нас, оборотней, ваши игрушки — фигня фигней. Хотя... к тебе это вряд ли относится. Ведь ты по-прежнему брезгуешь кровью, дружище.

Пальцы нажали на курок в третий раз, но Тацуми выбил пистолет из руки Нацуно. Раздавив его каблуком, оборотень-качок одной правой поднял мальчишку над пропастью и усмехнулся:

— А ты уверен, что нам нужно продолжать борьбу? Лично мне кажется, что пора бы уже заключить перемирие. Только нам с тобой, — он заговорщицки подмигнул. — С Сунако все будет о’кей — я целиком и полностью доверил ее Мурой-сану, он позаботится об этом. Да и за других у меня сердце, в общем-то, спокойно. Остаемся мы оба — что будем делать?

Хруст веток и листьев, раздавшийся позади Тацуми, растворился в общем гомоне, и человек, по случайности сюда забредший, остался в тени.

— Я еще раз спрашиваю тебя, Нацуно-кун! — воскликнул Тацуми. — Ты согласен спрятать когти и помозговать над тем, как нам с тобой выбраться отсюда?

Губы мальчишки беззвучно зашевелились.

— Что-о-о? А ну-ка, громче, пожалуйста.

Человек замер, остолбенев. Это... это что, Нацуно висит там над пропастью?

— Ничего не слышу! — рявкнул Тацуми. — Или ты соглашаешься, или я сбрасываю тебя прямиком в ад! Даже сильный оборотень вроде меня вряд ли выдержит падение с такой высоты, а ты — тем более. Решай скорее!

Гудение леса рассек звук нового выстрела, куда более громкого, чем все предыдущие. Тацуми почувствовал, как его затылок прошило насквозь, и пошатнулся.

— ПОПАЛ! — раздался позади него победоносный крик. — Юху, мой мальчик спасен!

Это был отец Нацуно.

— М-да... Я не ожидал подобного и потому ослабил бдительность, — протянул парень задумчиво. — Но, как я уже говорил, оборотня этим не убить.

«Неужели сейчас все закончится? — мелькнула безумная мысль в голове подростка. — Да, точно, закончится. Но я должен забрать этого придурка Тацуми с собой.»

Глаза отца, обезумевшего некогда от исчезновения жены и смерти сына, на краткий миг задержали взгляд на Нацуно и расширились еще сильнее; кажется, в них проступили слезы. Раздался новый выстрел, и Тацуми рухнул на колени. А затем Юки-старший, вопя и прыгая от радости, кинулся прочь — и у мальчишки не было сомнений, что с целью мести оставшимся убийцам жителей Сотобы.

Прежде чем Тацуми успел что-либо сообразить, Юки нацепил на него и себя наручники — их, как и пистолет, он действительно стащил у полицейского; тому они давно были без надобности.

В следующее мгновение оба уже летели с обрыва.

***

Из Адской Дыры звуки резни казались совсем далекими, чуждыми и ненужными. Кругом валялись трупы окиагари... или усопших, восставших, вампиров — неважно. В яме царила темнота, только осиновые колы, как ежовые иглы, торчавшие из многочисленных грудных клеток, да скальные выросты были освещены тусклой красноватой луной. И Нацуно лишь огромным усилием воли заставил себя сообразить, что каким-то чудом не напоролся прямо на них. Если честно, он вообще был поражен, что все еще может соображать.

Сдавленный хрип раздался практически над самым его ухом. Из окровавленного рта полезли булькающие звуки, и он распознал голос своего бывшего наставника.

Сознание постепенно сходило на нет, и он даже не пытался прислушиваться к тому, что говорит ему Тацуми. Однако слух молодого оборотня все равно улавливал каждое слово.

Тацуми рассказывал что-то о своем нигилистическом мировоззрении, об их с Нацуно избранности, о превосходстве оборотней над восставшими, о желании помогать Сунако — восставшей — чисто из-за своего нигилизма...

— Сунако — антисоциальный антагонист, — почти шепотом говорил он. — Ее идея пойти против закона и порядка, то бишь против человечества, показалась мне забавной, ведь она была обречена на провал. Но... знаешь, мне так хотелось увидеть конец света... Перед своей второй смертью я безумно желал быть свидетелем смерти последнего человека на Земле. Потому что если бы восставшие истребили всех людей, то не стало бы и самих восставших. И, чего греха таить, я горько сожалею, что так и не дождался этого.

Послышался сдавленный кашель, а затем Тацуми умолк.

Прошла минута, потом еще, и еще...

Нацуно не проронил ни слова.

Утро следующего дня, сэмбу, медленно, но неумолимо приближалось.

Неподалеку от них с гулким стуком свалился еще один труп, но оборотень этого даже не заметил. Позвоночник наверняка был сломан, но боль, которая, как он знал, должна была поглотить все его сознание, так и не появилась. Может быть, потрясения, что он испытал этой проклятой осенью, оказались сильнее любых физических страданий, лишив тело способности ощущать что-либо кроме земного притяжения. Он только прерывисто дышал, глядя на рваный кусочек багрово-звездного неба над пропастью и гадая, суждено ли отцу понять, что его сын окончательно ушел в небытие вслед за своим обидчиком...