У него что-то тёплое под боком, как будто кто-то положил рядом одеяло. Мягкое, мохнатое одеяло, которое пахнет шерстью и домом. Сан поджимает ноги и утыкается носом в длинный ворс, решая, что если это сон, то он не против, а если не сон — то тем более не против. Всё лучше, чем тот кошмар, который ему приснился пару дней назад, о том, как Уён грозился убить Чонхо, или о том странноватом мужике с перьями на руках…

— Ты дышишь иначе. С пробуждением.

У Уёна странный голос — хриплый, низкий, будто он повредил связки или заболел. Сан осторожно открывает глаза и отодвигает от лица один из хвостов, которые оплели его как вьюнок — фонарный столб. Наверное, поэтому у него ничего не затекло. Лежи он просто на земле, давно бы уже закаменело всё, что может и не может, а так под ним — хвосты Уёна. Кстати, почему он вообще лежит здесь?

— Что мы тут делаем?

Уён, сидевший к нему спиной, разворачивается, и Сану одновременно хочется взвыть, вызвать скорую и позвонить в полицию, несмотря на то что они уже здесь. Форменная рубашка Уёна, вернее, то, что от неё осталось, клочьями висит на плечах, и через лохмотья проглядывают глубокие порезы на залитой кровью груди, даже на вид кажущиеся несовместимыми с жизнью. На руках и лице — тоже кровь, и не будь Сану так страшно за его жизнь, он бы, пожалуй, отреагировал иначе, но только не сейчас.

— Ёна? — попытка встать оборачивается провалом — хвосты всё так же оплетают его и не дают двинуться, слишком тяжёлые, чтобы подняться.

— Сначала выслушай меня.

— Сначала скажи, что ты не помрешь в ближайшие пять минут! — вскидывается Сан, и Уён вдруг улыбается — слабо и как будто удивлённо.

— Не помру, — отвечает он уже мягче и легко гладит Сана по голове. — А теперь слушай. Я вызвал ребят из шестого отдела, они приедут помочь, будут здесь минут через двадцать. То, что ты видел — птица-перевёртыш, оно принимает облик убитого человека. Единственное, что ему не удаётся — это убрать перья совсем, но он, сука, очень старался, — Уён цедит яд сквозь зубы и скалится. — Выболтал всё перед тем как сдохнуть. Ему нужен Минги. Вернее, ему и его стае нужна звезда, и они ищут его теперь… Тебя пытались загипнотизировать, потому что на меня бы гипноз не подействовал — я то же самое, что они, — Уён передёргивает плечами и кривится, как от чересчур кислой клюквы. — А меня этот ублюдок планировал убить и заменить собой, пока хватает сил менять облик. Может быть, он не всё знал про кумихо, и не учёл пару моментов… а может быть, просто был слишком тупым для этого, — он сплёвывает на землю и скалится снова.

У Сана от потока информации гудит в голове, и хочется зарыться в хвосты Уёна поглубже и дышать родным запахом, пока весь этот кошмар не закончится. Но Уён ранен, и Уён… Уён ли это, вдруг проносится в переполненном сознании.

— А как ты можешь доказать, что это ты?

Уён хмыкает и пожимает плечами. А потом снимает то, что осталось от рубашки, и демонстрирует волосатые, но беспёрые руки.

— Вот, любуйся. А ещё оно не копирует личность, только внешность. Я могу рассказать тебе любой случай из нашей совместной жизни, о котором никто больше не знает.

Сглотнув, Сан мотает головой.

— Откуда мне знать, что ты рассказал правду? Про перья, или про копирование личности…

То, как ошарашенно замирает Уён, даёт надежду. Сан вздыхает: наверное, будь это перевёртыш, уже убил бы его, так ведь? Или загипнотизировал на худой конец.

— Давай так, — слабо морщится он. — Будем считать, что ты Уён, пока не приехали парни из шестого. Ты ранен. У нас была аптечка в багажнике, дай подняться.

Уён безропотно убирает хвосты — и почти падает на спину, потеряв опору. Сан едва успевает его придержать, а потом поднимается и, как может быстро, идёт к машине.

Его пошатывает не меньше, чем Уёна, но работы вестибулярного аппарата всё же хватает на то, чтобы разложить перед собой аптечку, усадить Уёна прямо и осмотреть на предмет текущей, а не запёкшейся крови. На касания тот, впрочем, реагирует как обычно — подаётся к рукам, будто не дразнится, а в самом деле хочет продлить прикосновение, морщится, когда Сан задевает края раны, и испуганно шугается, когда видит пропитанный антисептиком и забинтованный комок ваты.

— Не будь таким жестоким, Сан-а, — капризно тянет он, отодвигаясь подальше и закрывая руками грудь, будто Сан не помочь ему хочет, а грязно домогается. Какой перевёртыш скопирует такое…

— Тебя ещё и зашивать будут, я — меньшее из зол, — цыкает он на Уёна, осторожно, но крепко хватая его за плечо и не давая отодвинуться.

Пока Сан осторожно промакивает края разорванной кожи, стирая подсохшую кровь, Уён заливисто лает, воет и скулит, но хотя бы перестаёт убегать — наоборот, жмётся ближе, наверное, надеясь, что как только Сану станет неудобно обрабатывать его раны, он прекратит это делать. Именно в таком виде их и застают подъехавшие соседи по отделу.

— Ещё жертвы есть? — их оценивающим взглядом окидывает водитель одной из машин, параллельно с этим давая короткую отмашку своим пассажирам: налево и направо вокруг дома. Крепкий невысокий парень, наверное, пониже него, с короткой, почти военной стрижкой и весь перетянутый ремнями, на одном из которых висит кобура, да и остальные не для красоты, наверное.

Сан видел его пару раз, как и его коллег, но не то что не общался — он даже по именам не всех знает, какое уж там общение. Он растерянно моргает и мотает головой, на что получает в ответ короткую улыбку и такой же короткий кивок.

— Тогда мы осмотримся.

Из второй машины вылетает что-то быстрое, веснушчатое по самые брови, со съехавшей набок налобной повязкой, и Сан успокаивается: его он знает.

— Приве-ет, Ликси, — Уён расплывается в полупьяной улыбке, распахивая объятья, которые остаются пустыми, и к лучшему — не с ранами Уёна сейчас обниматься. Феликс сдувает со лба прилипшую светлую чёлку и встревоженно осматривает его, обнюхивает и морщит веснушчатый нос, будто сейчас расплачется.

— Почему вообще сюда послали вас? — у него срывается голос, и Сан в очередной раз поражается звуковому диапазону этого удивительного паренька. — Почему не хёнов? У вас же из оружия только табельное… и ты, — он вздыхает, поджимая губы.

— Потому что вряд ли Сонхва-хён думал, что мы наткнёмся на сраного подменыша, — будто извиняясь, Уён пожимает плечами и тут же морщится от боли.

— Будем честны, вашему Сонхва-хёну не хватает теоретической базы, — раздаётся чужой глубокий голос.

А вот этого человека, спрыгивающего с подножки внедорожника с какой-то навороченной винтовкой наперевес, Сан видит чуть ли не впервые, и желание спрятать от него Уёна почти такое же, какое было, когда из Хонджуна в участке попёрла хтонь всей неизведанностью наружу. Внимательные кошачьи глаза остро смотрят из-под пепельной чёлки сначала на руки Уёна, потом на его грудь, а потом — прямо на Сана, и он невольно сглатывает. Что ж они все такие… пугающие. Или в шестом отделе тоже ничерта не люди работают?

— Зубы покажи и язык, — вдруг командует этот человек (во всяком случае, Сан надеется, что это человек), садясь на корточки перед Уёном и протягивая к нему руку в перчатке.

— Как скажете, старший инспектор, — в голосе сквозит неприкрытая усмешка, но Уён, весело щурясь, послушно открывает рот, высовывает язык и показывает клыки, не пытаясь вырваться из крепкой хватки пальцев, взявших его за подбородок.

— Можешь считать, что личность подтверждена независимой экспертизой, — очередной колкий взгляд в сторону Сана, и старший инспектор шестого отдела (ого) плавно поднимается на ноги. — Ты же этого боялся?

«Честно сказать, вас я теперь боюсь больше», — проносится в голове у Сана, но вслух он этого не говорит.

Феликс мягко трогает его за плечо и участливо улыбается:

— Лино-хён пугающий поначалу, но если ты познакомишься с ним поближе, это пройдёт.

«Лино-хён» звучит больше похоже на прозвище, но уточнять, как же всё-таки зовут этого загадочного человека, Сан не спешит. В конце концов, для него он всё равно «старший инспектор».

— Его нужно увезти отсюда, — Феликс с тревогой смотрит на Уёна и вытирает кулаком нос. — Непонятно, какую заразу эта ваша птица могла занести, пусть Сынмин его посмотрит…

Уён вздыхает и поднимается на ноги — вернее, пытается, не падая только потому, что Сан подхватывает его за талию и опирает на себя, стараясь не задевать края ран.

— Кажется, мне нужна помощь, да? — невесело усмехается он, и Сану хочется его поколотить.

— Иди сюда.

Он делал так уже сотни, если не тысячи раз, почему тогда сейчас в груди тянет так, будто это что-то особенное? Уён слишком радостно для того, кого чуть не порвали заживо, обнимает за шею и солнечно улыбается, когда Сан в одно движение подхватывает его на руки.

— Я твоя принцесса сегодня, да, Сан-а? — Уён кокетничает вовсю, и Сан зачем-то отвечает.

— Ты всегда моя принцесса.

Это звучит слишком серьёзно для шутки; Сан понимает это только когда слышит тишину вместо довольного хихиканья Уёна. Хочется рассмеяться, чтобы развеять неловкость, которая копится, пока они идут к внедорожнику за Феликсом, но Уён покрепче обнимает его за шею и вжимается щекой в плечо.

— Я рад.

Им определённо нужно поговорить вечером. Сан вздыхает: если Уён будет в состоянии говорить, конечно.

***

С одной стороны, странно, что за всё время работы здесь Сан ни разу не посещал медпункт их отделения. А с другой, пожалуй, это и к лучшему. Не то чтобы Сан когда-нибудь боялся врачей, но, вероятно, ему просто повезло? Хотя этот их — «наш», поправляет Сан сам себя, — медбрат выглядит если не внушающим доверие, то хотя бы не вызывающим отторжение, может быть, всё и обойдётся, тем более, что они с Уёном, видимо, знакомы?

— На кушетку, — медбрат, выглядящий как выпускник престижного вуза с красным дипломом, коротко кивает, поправляя очки, и бегло осматривает Уёна с ног до головы. — Пытался превратиться?

Уён смотрит на него поверх плеча Сана и громко фыркает.

— «Пытался»... Превратился! Иначе бы я сдох! А так сдох этот обмудок, чтоб ему икалось, — бормочет он, пока Сан осторожно опускает его на застеленную пелёнкой кушетку.

— Тише ты, — мягко улыбается он, почти радуясь, что Уён не видит. Слишком много и так сегодня было увидено и услышано ими обоими. — Хватит тебе уже напрягаться.

Уён картинно дует губы и сопит, и Сан пытается себя сдерживать, чтобы не поцеловать его хотя бы в лоб.

Может быть, дело в том, что Уён кумихо. Кумихо, в которых нельзя влюбляться, а то они заберут твою душу и не пустят перерождаться, пока не наиграются всласть… А может быть, Сан бы влюбился в Уёна, даже не будь тот кумихо. Как вообще можно не влюбиться в Уёна?

— Я умираю? — его щеки касаются холодные пальцы, и, сфокусировавшись, Сан видит перед собой предмет собственных размышлений, озабоченно хмурящийся и ёрзающий на пелёнке. — Ты чего так смотришь на меня?

— Всё в порядке, задумался, — Сан тихо хмыкает и отворачивается. — Я же могу здесь подождать? — обращается он к медбрату, который чем-то тихо звенит на металлическом столике у стены.

— Пока вы не вмешиваетесь в процесс — у меня нет возражений, — сухо отвечает тот, подкатывая столик ближе к Уёну, и Сан невольно сглатывает, взглядом отмечая иглу-полумесяц, ножницы и зажимы. — Если ты превратился, то заражение, если и могло быть, уже рассосалось, — он надевает маску и пристально смотрит на Уёна поверх очков, распаковывая шприц и встряхивая какую-то странную ампулу с прозрачным раствором. — На несколько часов заблокирую тебе эту возможность, кстати, не хватало ещё, чтобы ты у меня под иглой перекинулся.

— Ладно, — соглашается Уён, скрипнув зубами.

Сану нервно. Он бы ушёл, если бы от этого стало спокойнее, нет, правда, но проблема в том, что не станет. И лучше видеть всё происходящее, чем не видеть и не знать. Уён едва морщится от иглы, входящей под кожу и глубже, только потом вздыхает как-то прерывисто и безвольно откидывает голову, не прекращая, впрочем, вполне осознанно моргать и разглядывать потолок, и Сан уже готов сорваться с места и сделать хоть что-то, но предупреждающий взгляд медбрата, стоящего по другую сторону кушетки, говорит лучше любых вербальных предостережений.

— Я не сделаю ему плохого. Он даже не в отключке пока, — произносит он с осторожностью, как будто Сан сейчас на него набросится. А потом берёт второй шприц и ближе подкатывает капельницу. Сан проглатывает детское в своей наивности «можно я буду держать его за руку?» и вцепляется в собственные колени, сжимая пальцы до белизны. Всё в порядке, с Уёном всё будет в порядке, его зашьют, и всё будет хорошо.

— Обкалывать анестетиком все три раны будет ненужным расточительством, поэтому заранее готовься отходить от общего наркоза.

Сан почти видит, как Уён пытается снова скрипнуть зубами, но у него не получается.

— Лежи. Руку вытяни. Минимум двадцать минут у тебя ещё есть.

— Спасибо, — с трудом выговаривает Уён,  даже не реагируя уже на шприц. — Сан-а, ты же будешь здесь, да, пока меня шьют?

У него за какие-то секунды проявляется смертельная вымотанность, которую он, похоже, держал в себе с самого их приезда в то странное и жуткое место. Или ещё хуже, с самого начала дня. Куда-то делся уставший, но всё ещё весёлый Уён, который всю обратную дорогу под запись рассказывал Феликсу с его младшим напарником (похожим на лису ещё больше, чем сам Уён) историю о том, как ему пришлось сожрать одну слишком наглую птицу, чтобы она сама не сожрала его. Того Уёна, который остался сейчас, хочется укутать потеплее, а потом обнимать, отпаивать чем-нибудь горячим или крепким, или и тем, и другим, одновременно, и — Сан настойчиво отодвигает эту мысль подальше — целовать, пока не оттолкнут. В лучшем случае — секунды четыре, пока Уён будет думать, что это шутка.

К сожалению, всё, что Сан может себе позволить — это придвинуться поближе на скамейке.

— Буду. Куда я от тебя денусь, — улыбается он и ловит улыбку Уёна в ответ — слабую, призрачную, но настоящую.

У Сана даже заняться ничем не получается, пока медбрат методично, размеренно зашивает Уёна, иногда поднимая взгляд на монитор с кардиограммой. Тихий писк сводит с ума, но не больше, чем спокойно лежащий на кушетке Уён, который вообще никак и ни на что не реагирует. Здравомыслящая часть Сана, конечно, осознаёт, что такое наркоз, но, с другой стороны, здравомыслия с каждой минутой остаётся всё меньше и меньше…

— Если что, в шкафчике над раковиной есть валерьянка, — медбрат как будто не к нему обращается, перерезая нить в очередной раз и аккуратно сдвигая пальцами кожу перед следующим стежком.

— Мне пока не надо, спасибо, — Сан мотает головой и сжимает челюсти. Обманывать себя не получается, может, хоть его выйдет.

Медбрат фыркающе вздыхает в маску и быстро поднимает на него взгляд, через какую-то долю секунды снова возвращаясь к Уёну:

— Он не умирает и не умрёт. Переживать бессмысленно.

Наверное, он прав, этот странный человек с мягким безэмоциональным голосом. Вероятнее всего. Но ощущению бессилия плевать, кто прав, а кто нет, раз уж оно решило поселиться в голове у Сана и давить, давить так, что мыслей собственных не слышно.

— Полчаса — и он придёт в себя. Я закончил.

Голос доносится как через вату, и Сан, вздрогнув, понимает, что всё это время сидел, оцепенев, и пялился в пустоту, повернув голову в сторону Уёна. Высохшим глазам больно моргать — ещё бы, сколько он так просидел? — а бёдра болят там, где он упирался локтями. Тихая ругань медбрата сменяется тихим же цоканьем языка, а потом — быстрыми шагами, всё приближающимися. Сан ничерта не видит.

— Замри, — его лица касается рука в латексной перчатке, поднимая за подбородок, а на левый глаз — а потом и на правый — падает холодная капля чего-то склизкого. — Моргай.

Сан послушно моргает и выдыхает от облегчения:

— Спасибо? Не думал, что со мной такое произойдёт.

Медбрат — теперь, когда он стоит почти вплотную, Сан может рассмотреть фамилию «Ким» на его халате — опять фыркает и отворачивается, возвращаясь к Уёну.

— С вами всеми это происходит, когда приходится наблюдать такое. И ничего нельзя сделать, да? Выбивает из колеи круче, чем что-то ещё, не помогает даже то, что опасности никакой нет и всё уже кончилось.

— «С нами всеми?» А кто ещё? — Сан слишком рад тому, что может моргать, чтобы заметить, как опасливо щурится медбрат Ким.

— Спроси у вас в отделе.