Те пару часов, которые необходимы, чтобы отойти от наркоза, Сан проводит всё в том же кабинете, с разрешения медбрата Кима поставив стул прямо у кушетки и всё-таки держа Уёна за руку. Тот что-то бессвязно лопочет, с поистине детским восторгом перебирая его пальцы своими, и дёргано улыбается, пытаясь взять под контроль собственные мышцы. Сан даже не пытается вычленить отдельные слова из гипнотизирующе мягкого воркования Уёна, а просто иногда кивает или соглашается с ним. Это похоже на какой-то транс, который не способен прервать деловито снующий по кабинету медбрат, да что там — даже Феликс, который засовывает в дверной проём белобрысую макушку и извиняющимся тоном сообщает, что Хонджун-хён, вообще-то, уже несколько часов ждёт его у себя с отчётом, не может разрушить это странное гипнотическое состояние.

Впрочем, Уён на Феликса как раз реагирует.

— Бро! — он широко улыбается и, видимо, пытается взмахнуть рукой в приветственном жесте. Феликс делает непонятное лицо, кивает и машет в ответ, а потом ещё более извиняющимся тоном бормочет, что, наверное, он передаст Хонджун-хёну, что Сан зайдёт к нему позже.

— Он. Тебе. Пропишет,  — с уверенностью пьяного человека заявляет ему Уён, крепче переплетая их пальцы и не переставая улыбаться.

— С чего ты вдруг взял?

Сану, если по-честному, не очень-то и интересно, что и за что с ним сделает Хонджун. Его только сейчас начинает отпускать ситуация, которая, чёрт возьми, закончилась около пяти или шести часов назад, и теперь Уёна чуть меньше хочется спрятать от всего остального мира, чем раньше.

— М-м. Ты пренебрегаешь. Долж. М. Дол. Должнос. Сука. Должностными. Обязанностями.

Его хочется похвалить, погладить по голове и поцеловать в лоб, как маленького ребёнка, который только учится разговаривать, а уже берётся за такие сложные слова. Сан без труда давит в себе это желание и крепче сжимает руку Уёна.

— Пренебрегаю, и что. Пусть уволит меня, если захочет, зато я буду знать, что ты в порядке.

Этот ни к чему не обязывающий разговор — конечно, они оба знают, что Хондужн ничего ему не сделает — ни разу не облегчает ситуацию. Рука у Уёна горячая и сухая, как камень на солнце, и Сан накрывает его лоб ладонью прежде, чем успевает что-то подумать. Уён довольно улыбается и подпихивает головой его руку, и температура у него как будто самая нормальная.

— Ладно, значит, это из-за наркоза, да? — Сан пытается убедить сам себя, но получает неожиданный ответ со стороны.

— Да, — медбрат Ким отрывает взгляд от монитора и поправляет сползшие очки. — У кумихо бывает реакция, обратная человеческой, это норма. Двадцать минут — и можете идти, он быстро восстанавливается. Но в поле его лучше не выпускать ещё пару дней, я уже передал заключение старшему инспектору.

Он странный, этот медбрат Ким. Сану так и хочется спросить, человек ли он вообще, раз у них… такое творится в обоих, видимо, отделах, но этой мысли не дают времени оформиться в слова — дверь кабинета открывается, почти отлетая, и через порог перешагивает незнакомая Сану дама, почти такая же эффектная, как старший инспектор шестого отдела, только мягче — наверное, за счёт женственности, которой будто пропитан весь её образ и которую не удаётся скрыть даже застёгнутому больничному халату и немного растрёпанным от быстрой ходьбы рыжеватым волосам.

Судя по тому, как подрывается с места медбрат Ким, учтиво кланяясь, и по тому, с каким уважением он смотрит на эту женщину… 

— С возвращением, нуна.

Сану хочется убежать подальше, но любопытство сильнее, и Уён ещё приходит в себя, поэтому он остаётся.

— Ксенохирург Ли, — дама сухо кивает, коротко представляясь Сану с Уёном,  и больше не задерживает на них взгляд, обращаясь к медбрату. — Что-нибудь удалось достать?

Почти пришедший в себя Уён выглядит жутко заинтересованным в диалоге, который к нему никак не относится, и, если честно, Сан не может его осуждать — но и прислушиваться не собирается. К тому же, дама переходит на совсем заумную терминологию, не оставляя ни шанса на понимание, а потом и вовсе уходит из кабинета, забрав с собой какой-то контейнер в предостерегающих метках и, видимо, часть самообладания медбрата Кима. Сан с удовлетворением видит, с каким трудом он натягивает обратно на лицо маску бесстрастности и безэмоциональности, и улыбается Уёну, который как будто чувствует себя абсолютно нормально.

— Нам уже пора, да?

— У тебя точно ничего не болит?

Уён растерянно смеётся оттого, что они произносят это одновременно, и Сан, как ни старается, не видит на его лице отголосков хотя бы малейшей боли. Это успокаивает. 

— Я побуду твоей принцессой ещё немного, ты не против? — Уён тянет к нему руки, и Сан кивает, не успев стереть с лица мечтательное выражение, за что тут же получает. — О-о, так тебе нравится меня таскать! Я должен был догадаться!

Он слишком много ехидничает для человека после наркоза, и Сан, осторожно взяв его на руки, шутливо щёлкает зубами в паре миллиметров от уха:

— Сдам тебя Хонджуну и уйду работать дальше.

— Не-ет, ты не будешь так жесток! — возмущается Уён, глядя на него снизу вверх самыми чистыми и невинными глазами, которые только могла создать природа. — А можно я сегодня тоже у тебя посплю, а?

Сан вздыхает: ему почти стыдно перед медбратом Кимом, который наверняка пытается не слушать то, что почему-то до сих пор творится в его кабинете.

— Давай выйдем для начала?

Каким-то чудом ему удаётся правильно вспомнить обратную дорогу и завернуть в их отдел, а не в чужой. Сан не собирается себя обманывать: ему бы не хотелось в ближайшее время видеть новые лица или, например, лицо старшего инспектора шестого отдела, которого Феликс так легко называет «Лино-хён». Уён на руках почти не ощущается, если не обращать внимания на его ворчание по поводу перевязки или попытки укусить Сана за плечо, грудь или «куда дотянулся, туда дотянулся, не бурчи!»

Хонджун за своим столом смотрит на них слишком долго для простого приветствия, а потом кивает на входную дверь.

— Домой. Оба. Шестой отдел поделился отчётом. Раньше послезавтра я вас не жду, особенно тебя, — он щурится, глядя на Уёна, и Сану хочется кричать одновременно от облегчения и щекочущего страха, потому что звёздной пыли в волосах Хонджуна как-то слишком много, а бездна чёрных дыр в глазах выглядит слишком пугающе и заманчиво одновременно. — Сан-а, ты чего застыл? Тебя я тоже жду только послезавтра.

— Почему не завтра?

Хонджун обеспокоенно сводит брови.

— Посмотри в окно, пожалуйста.

Сан смотрит — но не в окно, а на каморку Сонхва, где уже никого нет и погашен свет. В сторону окна он почему-то боится даже поворачиваться.

— Ты хочешь сказать…

— Два часа ночи. Езжайте домой спать, ладно? — он звучит слишком уставшим для человека, которому не нужен сон. В принципе, думает Сан, будь у него в подопечных вечно неугомонная парочка придурков, он бы тоже рано или поздно устал вне зависимости от запаса жизненной энергии.

Бережно сгрузив Уёна на заднее сиденье машины и запретив ему садиться, Сан заводит мотор и медленнее, чем привык, выруливает с парковки. К мучительному коктейлю эмоций, скопившихся к концу дня, примешивается нехорошее предвкушение.

— Ты уверен, что у нас останутся силы на разговор, Сан-а?

Отлично, значит, не он один об этом помнит.

— Если ты собирался отбрехаться тем, что уже поздно, или тем, что ты сожрал того перевёртыша, и поэтому тебя хватит дольше чем на пару недель, то я против, — отбривает он и слышит сзади жалобный скулёж. — Ёна, мне кажется, мы сделаем только хуже, если продолжим откладывать это.

Он старается звучать так мягко, как ему позволяет собственный организм и ситуация, потому что, чёрт, он терпеть не может вести машину ночью, но Уён, которому это наоборот нравится, ещё не в том состоянии, чтобы сменить его. И, судя по всему, у него получается, потому что Уён прекращает скулить и тихо вздыхает.

— Я просто подумал, может быть, лучше будет поговорить с утра, на свежую голову? — это так неловко и неумело, что Сан почти поддаётся.

— Никто не мешает поговорить дважды.

Уён сопит сзади очень обиженно и напряжённо, и Сан невольно тянется к нему рукой, за которую тут же цепко хватаются, чтобы вжаться носом в ладонь.

— Обещай, что не будешь ругаться, — вдруг жалобно скулит Уён — Сан чувствует под пальцами, как кривятся его губы.

— Ругаться на что? — он сворачивает к их кварталу и выключает дальний свет. — На то, что у тебя был менее болезненный для нас обоих способ получать энергию, но ты решил заняться кровавым сыроедением?

Уён даже не фыркает, а на ладонь Сана капает что-то горячее.

— И на это тоже, — тихий шёпот сбивает с толку: Уён раньше никогда не звучал настолько несчастно. Он как будто не поговорить с другом готовится, а умереть от его руки, и Сан уже открывает рот, чтобы предложить перенести-таки разговор, но Уён, сам того не зная, отрубает себе пути отхода. — И пообещай, что дашь мне переночевать у тебя сегодня.

Это уже совсем странно. Сан молча паркуется и, сжав губы, смотрит через зеркало на съежившегося Уёна. А потом разворачивается, опираясь на пассажирское сиденье, и вздыхает, глядя в круглые от страха и мольбы зелёные глаза.

— Обещаю. И не только сегодня. Уён-а, мне кажется, ты зря меня боишься. Я не такой страшный, чтобы после твоего рассказа выгнать тебя спать на улице, ладно? И, может, мы поговорим всё-таки дома, а не здесь?

— Ладно.

От того, чтобы забраться к Сану на руки, Уён, впрочем, отказывается, отнекиваясь, что может идти сам. А потом едва не падает, запнувшись о собственную ногу.

— Давай хотя бы так, — Сан, вздохнув, подныривает под его руку и обнимает за талию, прижимая к себе и — о. Вот почему он не хотел на ручки. — Нихера себе тебя трясёт. Отходняк?

— Ага, — слишком быстро отвечает Уён, и Сан бы укусил эту лисищу за что-нибудь помягче прямо у подъездной двери, но лучше сделать это дома.

Они оба стараются если не оттянуть разговор, то хотя бы сделать условия для него максимально комфортными. Сан предлагает сначала принять душ и переодеться — Уён охотно соглашается, со слабой улыбкой отмечая, что мыться он собирается в четыре раза дольше из-за перевязки. Сан идёт в кухню кипятить воду — Уён предлагает заварить не чай, а какао, с хитрым, насколько может, лицом уминая зефирки прямо из пакета и пряча нос в пушистом вороте халата, который надел вместо пижамы. Всё это похоже на то самое выражение «надышаться перед смертью», над которым Сан всегда смеялся — и вот теперь оказался по другую сторону от своего смеха.

— Некуда больше тянуть, Ёна. Рассказывай.

Уён сидит напротив него на кровати, то и дело одергивая себя, чтобы не почесать повязку, и прихлёбывает какао. Он медленно кивает, не поднимая на Сана взгляд, и сквозь зубы втягивает воздух, прежде чем тихо заговорить, обращаясь, видимо, к собственным ладоням и кружке с наполовину выпитым какао:

— В целом, Чонхо, конечно, прав. У меня есть способ кормиться, который не требует ничьей смерти. Проблема в том, что он зависит не от меня одного. Понимаешь, если кумихо влюбляется… — Уён трёт ладонями лицо, поставив кружку на постель, и коротко усмехается. — Это такая подлянка со стороны природы. В общем, обрубается источник энергии от близости со всеми, кто не… не объект влюблённости. Чёрт, это так глупо звучит…

Уён прерывисто беспомощно вздыхает и прячет лицо в ладонях окончательно, отчего разобрать его слова становится труднее, и Сан придвигается ближе, на всякий случай убрав посуду на пол у кровати.

— И ничего не глупо, — он гладит серебряную макушку и улыбается, стараясь не выть от боли и не думать о том, что его друг, получается, уже примерно полгода влюблён в кого-то. В кого-то, кому не может признаться, иначе бы Сан знал, верно? — А почему ты не расскажешь своему объекту о чувствах? Худшее, что может случиться — это отказ, но от этого ещё никто не умирал, так ведь?

Уён сжимается и втягивает голову в плечи.

— Я боюсь потерять то, что между нами уже есть. Это слишком многое, чтобы разменивать на попытку пожрать без жертв.

Сердце Сана пропускает удар, а потом ещё один. Несмотря на то, какое Уён неконтролируемое человеколюбивое солнце, у него не так много близких друзей, и перебрать все варианты хватит пальцев одной руки.

— Феликс, Чанбин или Ёнджун?

Уён беспомощно всхлипывает и закрывается веером из собственных хвостов.

— Мимо, мазила. Целься лучше.

— Да я не знаю больше никого такого, разве что ты самых близких друзей от меня прячешь. Боишься, что приревную? — Сан улыбается через боль, и плевать, что Уён не видит. Он должен быть его поддержкой, ведь так?

Из белого меха высовывается дрожащая рука, и указательный палец тычет Сану между рёбер.

— Целься, — очередной тычок. — Лучше.

А потом Уён отворачивается, всё ещё закрываясь хвостами, падает головой на подушку и вдобавок накрывается по самую макушку одеялом, оставляя Сана с болью в груди, уже больше, конечно, физической от тычков в неё, потому что сердце не может болеть, когда вместо него — готовый взорваться снаряд.

— Ёна, ты про меня, что ли?

Из-под одеяла не доносится ни звука, и Сан, вздохнув, осторожно ложится рядом и прижимается со спины.

— Ты мог сказать это ещё полгода назад, дурак.

Снаряд взрывается.

Уён не шевелится, даже когда Сан осторожно обхватывает его за талию, пытаясь как можно аккуратнее прижать к себе. Ни звука, ни вздоха — он будто мгновенно уснул сразу же после того, как признался Сану… в том, что влюблён в него. От этого хочется кричать, желательно, в шею Уёну, а он молчит и не подаёт признаков жизни.

— Эй, может, повернешься ко мне? Пожалуйста? — пробует Сан ещё раз, и Уён всё же разворачивается.

— Ещё полгода назад?

У него мокрый покрасневший нос, дорожки от слёз на щеках и белая чёлка, и Сан, охнув, с улыбкой принимается вытирать его лицо краем одеяла.

— Прикинь, да? Я и не думал, что это взаимно.

— Полгода назад… — потерянно шепчет Уён, не сводя с него взгляда. А потом вздыхает и мотает головой, всхлипывая. — Я бы не смог. А ты почему не сказал? Сколько ты уже… вообще?

Это ощущается странно и легко, будто так и должно было быть с самого начала. Сан мягко гладит пальцами чужие щёки и пожимает плечами, улыбаясь:

— Иногда кажется, что всю жизнь, сколько тебя знаю. Что особенно смешно, причина молчать у нас была одинаковая.

Судя по тому, как громко хихикает Уён, через секунду шлепая себя по губам и округляя глаза, это и правда смешно. Такого его очень хочется поцеловать, и у Сана что-то звонко разбивается в груди, когда он понимает: теперь можно. Можно ведь?

— Ёна, а…

— Да! — Уён слишком резво для человека с зашитой грудью и недавним наркозом подтаскивает себя ближе к Сану и кивает, едва не ударяясь лбом о его лоб. — Да, поцелуй меня. Пожалуйста.

Целовать Уёна — солёно от недавних слёз, мягко и приятно до головокружения. Сан трогает языком трещинки на губах, тихо смеётся, не зная, как ещё дать выход переполняющему его чувству, и слышит ответный смех Уёна.

— Я бы тебя сожрал сейчас, — шепчет он в губы, и Сан даже не пытается испугаться.

— Пусть у тебя заживёт сначала, ладно?

Вместо ответа Уён целует его снова.

***

— Нам бы поспать, на самом деле.

Уён с ворчанием отодвигается и недовольно смотрит на Сана, на которого почти заполз сверху в последние полчаса.

— Хён разрешил не приходить завтра.

— И это значит, что можно послать режим к чёрту? — Сан зарывается пальцами в волосы Уёна и ласково чешет, добиваясь счастливого умиротворённого стрекотания, которое, кажется, человеческое горло просто физически не способно воспроизводить.

— Например, — Уён тянется поцеловать ещё раз с такой довольной улыбкой, будто он не до губ Сана добрался, а до наркоты.

— Ёна, — бормотать сквозь поцелуи получается с трудом, поэтому Сан идёт другим путём — и осторожно заваливает Уёна на спину, за плечи прижимая его, жизнерадостно ржущего, к постели. — У тебя там всё зажило, что ли, уже, раз ты такой резвый?

У него невозможно широкая улыбка и сияющие глаза, и Сан на пару секунд выпадает в реальность, которая существует и замыкается на вот таком Уёне — счастливом и влюблённом. Влюблённом в него. А потом реальность снова пропускает сторонние детали, становясь более прозаичной, конечно, но не менее восхитительной.

— Последний раз, ну? — Уён обнимает за шею, тянет к себе, заставляя наклониться ближе, и выдыхает в губы. — И пойдём спать. Разрешаю завтра разбудить меня так рано, как тебе захочется. 

Хитрая лиса. Знает же, что Сан обычно спит дольше него.