каустубха

Примечание

благодаря (продолжительному) существованию этой пурьяштаки вновь и вновь пробуждаются многочисленные остаточные впечатления (прошлого опыта, заставляя индивида) блуждать в сансаре и воплощаться в таких телах, которые пригодны для переживаний этих (воплощений. так индивид) принимает и оставляет различные физические тела.

Уходящий запах человеческой грязи поглотил воздух в вагоне. Глухой рев раздался от тяжелой серой двери. Стук колёс пригородной электрички снизу требовал внимания, но она сидела посередине желтого вагона и не слышала, в голове повторяя мотив новой песни. Чехол с гитарой медленно сполз на пол. В электричке не было никого кроме рыжей девушки и неприятного присутствия. За окном проносился ночной город, пылающий сонными огнями. Все обтянутые кожей кресла давно опустошились. Шаги гитары в голове не утихали, а больше мыслей не было никаких. Девушка потерла веки, запачканные в плохой туши, и поморщилась. Попало прямо в глаз. Она откинула голову назад и закрыла глаза. Какой-то невнятный голос уже бывшего барабанщика (и просто бывшего) врезался в аккорды и тоже что-то требовал. Он был в слезах впервые, а ей даже не жаль. Ни капли, ни слезинки не жаль. Она закинула ногу на ногу, и каблук задвигался в такт раз два раз два раз два…

И глухой рев перешел в свист возвращающейся на своё место двери. Грохот. Человеческий запах исчез и стук затих. И всё не так как прежде. Девушка опустила голову и прислушалась. Почти два часа ночи и пару станций до конечной. Её холодные руки прошлись по черным вельветовым штанам, и что-то порезало ей пальцы иголками. Наконец, послышались твердые шаги тяжелых ботинок. Перед девушкой показался знакомый стройный силуэт в идеально обтягивающей торс чёрной водолазке с высоким горлом и в мятой свободной расстегнутой железно-серой рубашке, ужасно похожей на мантию смерти. её синие глаза испуганно впились в этот образ, и Он абсолютно нагло эксплицировал себя напротив неё, раскинув колени в разные стороны.

— Привет, хаим шели. 

Девушка резко опустила ногу на пол и прижала обе к себе. По телу пробежала дрожь, а аккорды в голове заменили ужасающие варианты развития происходящих событий. Лилит невольно разглядывала Его молодое лицо, напоминавшее мраморный бюст из руин древнего храма. Это Он чудесным образом ожившая в удушливый век статуя. И все ради того, чтобы очередной тысячный раз подчеркнуть невыносимую морозную тяжесть напрасно прожитых лет. Нет, это не мрамор и не бюст. Это фарфоровый лик, изогнутые темные брови с прорезями, глубоко посаженные черные мрачные глаза и густые вьющиеся локоны. И даже седина, покрывшая как плесень половину его шевелюры, казалась идеальной. Он расслабился и заполнил собой ещё больше пространства. Едкий запах распадающегося на частицы сонного мира проник через последнее в вагоне открытое окно и сдавил Лилит в клубок. И тут внезапно явившийся обжигающий изнутри гнев заставил её вскрикнуть.

– Вы кто?! – тявкнула Лилит, резко двинувшись вперед.

Незнакомец расплылся в довольной улыбке. Он положил руки на спинку сидений и ожидал следующего хода.

“Чеховская.”

Женский неестественный голос перебил мысли обоих. Поезд остановился. Было слышно, как открывались все бесконечные двери бесконечных вагонов.


– Да кто ты блять?!

Лилит подняла гитару в чехле с пола и положила рядом с собой. 

Его гладкое лицо напротив исказила ещё более хитрая улыбка. Он слегка прищурился. Убрал за ухо черный локон, и рука снова упала.


“Осторожно! двери закрываются! Следующая. станция. 


Холщёвики.”

И двери с громким грохотом закрылись.

– Знаешь, как долго я тебя искал? – его бархатный спокойный голос в безумии поднимался и становился ещё более мелодичным. 

Поезд двинулся и снова отправился в бешеном темпе в пункт назначения. Лилит надула губы. В лицо ударил недавно выпитый алкоголь, а пронизывающий снаружи тело страх куда-то исчез. Однако внутри все продолжало трепетать от одного лишь ощущения на себе хищного взгляда чёрных глаз. В них не было блеска. Свет отскакивал от Него и стекал вниз зайчиками как от зеркала. Лилит не хотела обращать внимания на этого чудака, но ей было так некомфортно так, что на месте не сиделось.

– Ани раав… – досадливо протянул он и засмеялся, обнажив острые белые клыки, – Хотя, впрочем, можем поболтать ещё немного.

Незнакомец властно вздохнул, а Лилит не смела пошевелиться.

– Пока ты нелепо скакала на сцене, я покупал самые дорогие билеты и наблюдал за этой провинциальной толпой. Знаю ли я текст хотя бы одной твоей песни?

Девушка испугалась. Она забыла о своей паранойе пару дней назад, а теперь паранойя, развалившись, сидит прямо перед ней. Не нашлось ни одного слова, которое она могла бы сказать в ответ. Он и не ждал ответа.

– Нет. Может быть, один припев. Так вот… – он перевёл свой взгляд с конца вагона сначала на зажатое тело Лилит, потом на её белую грудь, скрывшуюся за черной полупрозрачной тканью, а потом прямо ей в глаза, – теперь ты получила ответ на свой вопрос? Дашь мне свой автограф, Лилит? 

Она была согласна на всё лишь бы это закончилось.

– Да, – Лилит нервно кивнула.

– Раздевайся. 

Девушка оцепенела. За мутным грязным окном пролетали огни, исчезая надолго, а потом снова возвращаясь. Рыжие волосы упали с плеч вниз, Лилит схватила гитару и встала. Ей хотелось сбежать, но что-то остановило. 

Она вспомнила. Вспомнила тёплые объятия, жаркие поцелуи по всему телу, жгучие укусы, растворяющие изнутри. Холодные руки перестали дрожать. 

– Джет, – Лилит взглянула на него, – нет. Хватит ломать мне жизнь, ебанутый. 

Она поморщилась. В ответ он надменно засмеялся и опустил руки. На шее, уперевшись в ямочку, заблестел синий амулет. Свет проник сквозь зеркало. 

Пустой вагон. Мерзкие жёлтые пропитанные людьми стены, у выхода пестрели какие-то белые листочки, гнилые вздувшиеся коричневые сиденья, запах пыли, и злосчастные громкие двери. Стук колёс ускорялся до бешеного ритма в такт биения сердца. Холод выедал уже не только руки, а все тело, пробираясь мурашками под кожей от пят до макушки. 

– Я люблю тебя, Лилит. Не заставляй меня снова сходить с ума в одиночестве, – он взял её руку и мягко поцеловал холодными губами огрубевшую кожу.

– Сколько времени? 

Лилит смотрела на Джета сверху как на жертву. А он губами почувствовал дрожь, проходящую разрядом тока по всему молодому телу. 

– У нас ещё целая вечность, – казалось, что лесные пейзажи в окне летели назад, вперед, и тоже куда-то стремились, – я твои рыжие патлы вырву до родной черноты.

Что-то прорычало в его опустившемся голосе. Неочевидно запахло водкой, и Лилит начало клонить в сон. В уши бил гром от скользящих по рельсам колес и раздался вой гудка. Девушка выдернула руку.

– Беги.


Первые тяжелые двери закрылись сзади, и гитара больно ударилась прямо о них. Грохот за железными дверьми стал слышен ещё отчетливее. Ноги подворачивались от больших каблуков. Следующие двери. Снова запах водки, замазанные рисунками граффити мутные окна, мигающий свет. Снова двери и громкий удар. Истошный скрип. Гитара в чехле падает на пол с громким пыльным всплеском. Двери. Запах земли. Поезд едет назад. двери. подпрыгивая расстегивать ботинки. глаза застилает пелена. грохот. двери. прикрыть рот, чтобы не вдыхать этот холодный тухлый воздух. двери. спотыкаться об себя. двери. дутые сиденья. двери. запах гнили. последние двери. серый пол.


Размеренные шаги. Дыхание прерывается, но уже не страшно. Уже неизбежно.

Лилит почувствовала невыносимую боль в коленях. Она испачкала новые черные штаны в пыли и грязи. Холодные ступни в чёрных тонких колготках растянулись перед её лицом, а ажурная кофта направилась до кресла еле держа тело. В глазах темнело, и Лилит окончательно сползла на пол. Джет медленно подошёл сзади и взял девушку под руки, пытаясь поднять, но она отпиралась, и Джет убрал руки.

– Грязная потаскушка, – его знакомый тон бархатного мягкого родного голоса снова обволакивал, впиваясь в мозг, и дергался в безумной довольной улыбке, – ты мусор, спермоприёмник, ничтожество. Тебе же нравится, когда тебя так называют?

Она устала. Сон проникал в её разум, а на глазах выступали слезы. 

– Цар ли, – он стал спокоен так, что слова складывались в колыбельную, – кажется, я нашёл тебя слишком поздно. Тебе столько всего пришлось прожить. Я был готов идти за тобой. Ты же шла в бездну.

Легкие выжигало изнутри. Лилит повернулась и увидела блестящие туго зашнурованные высокие ботинки с ребристой подошвой и круглыми пятнами на ней. Поджав ноги под себя, Она уткнулась головой в пах Джета, прижимаясь и скуля от слёз. Паутина перестала дергаться, и Он, почувствовав безграничную власть над этим слабым существом, грубо схватился хищными руками за рыжие мягкие волосы. Джет вздрогнул, закусил губу от удовольствия и проник нежными пальцами в её пылающие кудри. Его черты лица преобразились от разыгравшегося при виде добычи аппетита. Ему хотелось взять её измождённое тело прямо здесь, прямо сейчас, в этом грязном старом вагоне, и выжрать из неё всё тёплое нутро.

Гул колёс не успевал за стуком сердца. Поезд дернуло назад, но изображения за окном продолжали беспорядочно лететь вперед. Лилит достала из-под нагло сползающей вниз траурной кофты заряженный пистолет. 

В голове снова заиграли аккорды.


“Новоиерусалимская.”

Мужской тихий бас приказал поезду остановиться. Было слышно, как открывались все бесконечные двери бесконечных вагонов.


“Осторожно! двери закрываются! Следующая. станция. 


Чеховская.”

Примечание

18.10.2024