«Что? Как? Почему?» - включив ночник и оглядевшись, задавал он вопросы. Неужели побег всего лишь приснился ему? Где же тогда все симптомы: бесконечный кашель, хрипы, температура, слабость и ломота? Что вообще произошло?

   Схватив телефон, Элберт едва его не выронил.

   - Этого не может быть, просто не может, - бормотал, дрожа, парень, выбираясь из постели. Каким образом король воронов переместил его в прошлое, в день сразу после своего избиения? А главное – зачем? Разве краксусы способны управлять временем?

   Потихоньку проверив смартфоны спящих соседей по палате, Элберт убедился, что дата одна и та же. Не утерпел и позвонил Дафне посреди ночи, выбравшись в туалет. Рассказал, что случилось. А та будто ничего не поняла.

   - Что ты плетёшь, да ещё в такой час? Мне в школу скоро вставать, из-за тебя я не высплюсь!

   Узнав, что друг в больнице, девушка встревожилась. А Элберт встревожился из-за неё. Неужели король стёр ей память?

   - Да что ты такое несёшь? – сварливо повторила сонная Дафна. – Какие краксусы? Нет, мой отец не работает ловцом, с чего ты взял? Приди в себя, или пусть тебя вылечат от странной лихорадки и звонков по ночам! Как поправишься, приходи ко мне, - уже мягче добавила она. – Я вчера нашла ворона в парке, то ли затрёпанного кошкой, то ли что, - но ещё живого. Вытянула из родных кучу денег на доктора для него. Доктор сделал всё, что смог, научил, как ставить уколы и чем кормить, но ничего не обещал. Можешь прийти, глянуть, если интересно. Наверно, виновата кошка, но если это был человек, я б его хорошенько так отпинала. Ты же знаешь, я люблю этих птиц.

   Последняя фраза чётко указала Элберту, насколько он сам от неё отличался. И хоть Вальбранда готов был убить, хоть ворона. Он всё ещё не понимал, что случилось, почему король у Дафны. Где всё то, что стряслось после?

   В коридоре его заметил дежурный врач, схватил за руку и повёл назад в палату. Вскоре примчались и другие. Оказалось, Элберт только что очнулся, пребывая без сознания со вчерашнего дня.

   - Вообще-то это древний вирус, - начал было юноша и запнулся, уже ни в чём не уверенный.

   Впрочем, наутро ему стало гораздо лучше, и, радуясь, что здоров, он со спокойной душою в который уж раз сбежал через окно. И первым делом примчался к Дафне, что только вернулась из школы.

   - Показывай ворона, - бросил он первым делом. С подозрением поглядывая, как на дурачка, Дафна вернулась с картонной коробкой.

   - Вот. Бедняжечка. Вчера и сегодня лежит на животике клювом вниз, дрожит и почти не двигается.

   С трепетом заглянув внутрь, Элберт увидел его. Весь перевязанный, с шиной на левом крыле, крупный ворон сидел, поджав лапы и изогнув шею. Часть оперения то ли утеряна, то ли удалена ветеринаром, мелкие повреждения оголённой кожи обработаны зелёнкой.

   - Мистер Вальбранд, - шепнул юноша со сжавшимся от жалости и чувства вины сердцем. Дафна в недоумении уставилась на одноклассника. - Спасибо, что вернули меня. В горах я бы не выжил. И… простите, если можете, за всё…

   - Да что ты такое… - возмутилась подруга, но слёзы Элберта огорошили её. Уронив голову на кресло подле коробки, юноша горько заплакал.

   - Не в той больнице тебя лечат, - вздохнула подруга и хотела уже забрать коробку с вороном, как Элберт поднял голову.

   - Отдай его мне. Пожалуйста. Это я должен выхаживать его.

   - С чего это вдруг? – фыркнула та. – Ты же ведёшь себя, как псих. Как ты его назвал? Именем нашего учителя биологии? Позволь спросить, с какого перепугу?

   - Потому что это крак…

   И тут он понял. Всё понял. С момента, как он слёг после встречи с ним в парке, ровно ничего не случилось: ни встречи с первым министром, ни попадания в тюрьму, ни спасения короля и его подданных, ни страшного вируса – ничего. Это и радовало, и огорчало. Краксусы не спасены, а значит, никому нельзя говорить, кто этот ворон на самом деле.

   - Забудь, - твёрдо произнёс он. – Всё, что я тут наговорил – бред.

   - Считай, поправился, - улыбнулась подруга.

   - Объясни одно, - продолжил юноша, садясь в кресло и аккуратно взяв в руки коробку. – Когда ты нашла его, не заметила ли в парке военного с собакой?

   - Да, - подумав, вспомнила та. – Я уже уходила в противоположную сторону и слышала позади, вдалеке, собачий лай.

   «Значит, вот как это было», - успокоился Элберт. Сейчас он готов был расцеловать Дафну за спасение Вальбранда.

   - Так можно мне его взять? – спросил он, кивнув на коробку.

   Подруга пожала плечами.

   - Конечно. Я всё равно не больше твоего понимаю в лечении птиц. Ты в живом уголке кроликов прививал, значит, тоже можешь инъекции ставить. Я отдам тебе все лекарства и скажу, чем кормить. Только всё равно постарайся, чтобы он выжил, пусть это всего-навсего дикая птица, каких полно в городе.

   «Всего лишь птица? Знала бы ты…»

   А впрочем, он мог заблуждаться. Этот ворон мог оказаться самым обычным, что в тот же день и час попал в лапы кошке, а мистер Вальбранд просто-напросто заболел, вот и не явился на занятия. Точнее – не явится: урок биологии намечался на завтра.

   Родители Элберта выразили недовольство его побегом из больницы и уж тем паче не желали терпеть в квартире грязную птицу, полную бактерий и бесконечного дерьма, как выражался отец. Пообещав, что пределы коробки птица покинет лишь с полным выздоровлением, Элберт устроил ворона в комнате, позаботившись о свете, тепле, еде и воде в оптимальных пропорциях. Менял ему повязки и подстилку, обрабатывал раны, поил и кормил. Поначалу птица боялась его (и немудрено, думал Элберт), но, наблюдая за его действиями, более не приносящими вреда, ворон стал оживать и больше не утыкался клювом в пол. Безучастность ко всему в ожидании смерти сошла на нет, но только не боль, из-за которой он почти не двигался и хандрил. К его лечению Элберт подошёл со всей ответственностью, как если б перед ним был человек. Пусть он ошибся, и ворон – всего лишь ворон, что улетит, едва срастётся крыло – Элберт будет счастлив, что искупил вину. Он даже сумел найти и принести из парка ту самую трость. У мистера Вальбранда он её никогда не замечал – может, недавно приобрёл, или подарили. Юноша не хотел, правда не хотел, чтобы учитель оказался краксусом. Вот поправится, превратится в человека, возьмёт эту трость – и так накажет его!..

   И всё же Элберт был счастлив. Благодаря Дафне короля воронов не схватили. А первый министр (если он существует) должен теперь неотступно находиться рядом с королём. А он, Элберт, поможет им разработать план по спасению краксусов. Пусть всё, чего они достигли, оказалось сном, кто сказал, что Элберт отступит? Видения видениями, а желание помочь никуда от него не делось.

   Искалеченному ворону и вправду было несладко – до такой степени его избили. Наблюдая за его страданиями день за днём, юноша чувствовал себя отвратительно, и зачастую, когда уколы и лекарства почти не помогали, а ворон в своей коробке даже не ворчал по-вороньи, а коротко, тихо стонал, почти как человек, он, Элберт, зарывался в подушку и плакал навзрыд, боясь уснуть и проснуться, увидев ворона мёртвым.

   Один раз он не выдержал, и, выпросив у родителей деньги, съездил к ветеринару – не тому, которого посещала Дафна, а к самому именитому в городе. Брал он за услуги соответственно статусу, но о деньгах Элберт думал в последнюю очередь. Он уже множество раз умолял ворона превратиться в человека, но, похоже, это пока невозможно, а жаль. Было бы проще. Многих животных и птиц гораздо сложнее вытащить с того света, но и с этим Элберт вскоре смирился, полагая, что путь исправления за свершённый грех должен быть столь же труден.

   Сделать для ворона что-то сверх того, что Элберт уже для него делал, этот доктор не смог, согласившись с коллегой, что птице больше ничем не помочь. Впрочем, он выписал пару недешёвых лекарств, чтобы укрепить борющийся организм. Согласный на всё, лишь бы помогло, Элберт купил их и вернулся домой.

   От школы его пока освободили недовольные побегом пациента врачи, но пара недель пролетела быстро, и Элберт беспокоился, как ворон будет без него – родители весь день на работе, и следить за ним отказались. К счастью, птице стало лучше: ворон передвигался по коробке ползком, иногда поднимаясь на лапы, чтобы заглянуть за верхний край. Его блестящие чёрные глаза наблюдали за юношей, иногда он даже каркал, если чего-то хотел. С виду птица как птица, никакой не человек и не краксус. Одно из трёх его обличий, оно, как и остальные два, обманывало взор любого, кроме псов, что прекрасно чуяли краксусов. Элберт не замечал, но едва с улиц доносился собачий лай, ворон прижимался ко дну коробки и сидел тихо, едва заметно дрожа. Несомненно, это был король Вальбранд, перед которым юноша ответит за содеянное – так Альтос считал поначалу. Ныне же он, наблюдая, как переживает Элберт и как заботится о нём, решил, что вину свою ученик уже искупил. Гибель от ран и увечий больше не угрожала краксусу, и всё чаще он думал не об Элберте, а об участи своих подданных. Сколько это будет продолжаться, и как найти управу на подлых людей? Неужели придётся… нет, только не это. Никаких вирусов, что скрывались в вечной мерзлоте, один из которых он мог бы выпустить на волю, ведь тогда умрёт и Элберт, эта чистая, светлая душа, буквально вчера родившаяся заново в этом столь же юном теле. Он не мог этого допустить, уже простив глупого человека.

   Одного, но не остальных. Не тех, кто причинял боль его народу, истреблял его и мучил! Ни одна кошка, собака или ядовитая змея не сравнится с человеком по своей жестокости. И эту жестокость надобно пресечь, так или иначе.

   Первый министр с его живым умом обязательно что-то, да предложит. Надо бы связаться с ним, но прежде – вернуть себе трансформацию.

   Крыло ещё не работало, но выбираться из коробки Вальбранд уже приноровился. В целом, он чувствовал себя сносно, чтобы найти силы попробовать. Когда Элберт был в школе, король выбрался и поскакал по столу, у которого стояла трость.

   «Хорошо, что додумался вернуть».

   Аккуратно, чтобы не упасть, Вальбранд подцепил её лапой, затем перенёс и вторую. Сжал, балансируя здоровым крылом, и едва не свалился вместе с тростью наземь. К счастью, всё получилось, и, ухватившись за стол ладонями, Альтос Вальбранд поймал равновесие и медленно выпрямился.

   Вновь становиться вороном он уже не собирался, не думал и о том, что скажут родители Элберта, увидев в его комнате незнакомого мужчину. Да и задерживаться тут король не хотел. Он почти поправился, лишь крыло, от которого отлетела пара дощечек, немного висело из-за лёгкой атрофии мышц, но, к счастью, успешно срослось.

   Взмахнув крыльями, Альтос встряхнулся, сбросив пару перьев, ощупал себя и, убедившись, что в облике краксуса тоже ничего не болит, ушёл на кухню готовить ужин для семьи Элберта – небольшая благодарность ему.

   Его пальто поверх пиджака, кое-где порванное и потрёпанное пережитыми невзгодами, нуждалось в стирке, но Вальбранд не сделал этого, просто сняв и повесив на стул: от запаха, что чуют собаки, никакое мытьё или духи его не избавят.

   Готовя ужин, король думал об Элберте. Сперва он, конечно, обрадуется, а после – расстроится, узнав, что пора прощаться, и что учителя биологии Альтоса Вальбранда больше не существует. Этот город стал слишком опасен для краксусов, - пора, как и прежде, его сменить. Не исключено, что они ещё встретятся, если ситуация изменится – хотя, зная упорство людей, краксусы обречены.

   Ну ничего. Надежда, как говорится, умирает последней. Пока с ними их король, пока первый министр богат на идеи, шанс ещё есть.

   Вернувшись из школы на час раньше из-за отменённого (как и в том сне) урока биологии, Элберт с порога уловил приятный аромат. Полагая, что родители тоже вернулись пораньше, оголодавший юноша бросился было на кухню, но, вспомнив о бедном вороне, поднялся к себе. Да так и застыл на пороге, узнав крылатого мистера Вальбранда.

   Король воронов сидел в кресле, опираясь на трость, и глядел в окно. Повернув голову, ласково улыбнулся вошедшему.

   Буря эмоций захлестнула юношу. Шумно выдохнув, он выронил рюкзак и бросился навстречу. Не добежав, то ли упал, то ли рухнул на колени, не глядя на него, вскочил и бросился на грудь, всхлипывая от радости. Заключив в объятья юного птенца, Вальбранд молчал, ожидая, когда тот успокоится сам. Пожалуй, за всю свою долгую жизнь краксус не слышал стольких извинений, как от этого юноши, которого он почти не помнил среди остальных своих учеников. Элберт ничем не выделялся, разве что хулиганил чаще, но именно он вдруг исправился – именно он, тот, кто едва не убил своего учителя, краксуса, короля воронов. Понял, кто перед ним, отобрал у Дафны и вылечил сам, потратив все силы и средства, лишив себя подарков на два года вперёд из-за поездки к ветеринару. Явно не самый обычный мальчик.

   Кое-как его успокоив, дрожащего, заплаканного, но так и не сумев оторвать от себя, Вальбранд спросил:

   - И как же ты узнал, кто я такой?

   Элберт, наконец, отстранился, утёр слёзы и переключил внимание на его большие чёрные крылья – особенно на левое, гладя его, проверяя, срослось ли. Поднявшись с кресла, чтобы ему было удобнее, учитель стоял, ожидая ответа.

   Сперва Элберт хотел упомянуть того кинолога на выходе из парка, но вместо этого поведал о болезни и видении внутри видения.

   - Жаль, это не явь, - с сожалением произнёс король. – Ну, кроме вируса. Не беспокойся, Элберт, я ни за что не поступлю так с людьми. Они, несомненно, заслужили кару, но не настолько суровую. Что же до твоей болезни и этого «видения»… Природу того и другого я не в силах понять. Назову это плодом угрызений совести. – Юноша молчал и всё гладил его крылья. Расценив это, как не прошедшее чувство вины, Вальбранд развернулся и обнял юношу. Тот вновь прижался к нему, онемевший от нежности и счастья. Не считая того сна, краксуса он видел впервые, и оттого так не хотел отпускать – ни физически, никак. И всё же неизбежное расставание должно состояться. У них оставалось меньше часа.

   - Ты же понимаешь, что я не вернусь? – негромко произнёс король в боязни ранить ученика. Тот не отвечал, вжавшись в его костюм, где на галстуке красовался зажим в форме летящего ворона. Вздохнув, краксус сомкнул вокруг него крылья и долго стоял так, не двигаясь. Элберт всем своим существом ощущал его благодарность, но, увы, не мог, просто не мог отпустить.

   - Элберт, - произнёс Альтос уже твёрже. – Сделай шаг назад и взгляни на меня. – И когда юноша исполнил его просьбу, краксус продолжил: - Твоя совесть передо мною чиста. Не беспокойся и о том, что увидел. Насылать мор на людей мы не станем. Мы краксусы, и не мстим подобным образом. Зато люди… - Он опустил взор и ненадолго умолк, затем положил ладони на плечи Элберта и сжал. – Не пугайся, но у тебя, возможно, пророческий дар. Это я понял только что. Сознаюсь, я подумывал выпустить вирус, пока ты не вернулся ко мне и не вылечил. Считай, что из-за тебя я передумал. И вновь о твоём даре предвидеть: информацию о тюрьме в районе северных гор мы обязательно проверим. Вдруг краксусы именно там. Значит, придётся остановить этот процесс как можно скорее, иначе люди погубят самих себя. Помни меня, Элберт, помни, чему мы все пытались вас научить. Пытались, но так и не смогли. Людей, к несчастью, не заставишь, не выучишь быть такими, как мы, или кем-то лучше нас. Да им уже и не с кого брать пример. Но я рад, что тебе хватило сил измениться, мальчик мой Элберт. Думаю, я побуду тут немного, пока твои родители не придут.

   Он умолк, и юноша опустил взгляд, затем поднял руку, желая прикоснуться к его руке – да так и не решился.

   - Присядьте, - смирившись с его решением, понимая, какое оно мудрое и верное, произнёс Элберт и достал из шкафа скрипку. Когда-то в детстве он посещал уроки музыки и иногда играл на ней для души. – Я кое-то сыграю вам на прощанье.

   Слегка удивлённый и заинтригованный, Вальбранд уселся в кресло и, положив трость на колени, приготовился внимательно слушать.

   Встав перед ним, юноша уложил смычок на струны и заиграл медленную, грустную мелодию, в которой король всё же уловил радостные нотки. Элберт играл, и скупые слезинки текли по щекам.

   Губы Вальбранда тронула грустная улыбка. Он слушал, по-вороньи наклонив голову, а пальцы нервно теребили трость. Самые потаённые, глубинные струны души задевала в нём скрипка, пробуждала истинные чувства. Успешно пытаясь казаться спокойным в час прощания, теперь король этого не мог. Так же, как и Элберт, выразивший в игре все свои чувства, он уже не смел скрывать собственные, не хотел уходить и бросать паренька. Не хотел, но должен был. И пока юноша не доиграл, пока из-за скрипки не слышал его, бывший учитель поднялся и прошептал едва слышно слова прощания. Когда же, доиграв, Элберт открыл глаза, улетающий ворон едва был виден на фоне заката.

   На память ему осталась то ли позабытая, то ли подаренная трость, и два чёрных пера, что выпали из крыльев при трансформации краксуса. Подняв их, Элберт долго глядел в окно, сожалея, что не успел многое ему сказать, а что именно – и сам толком не знал, лишь сердце выпрыгивало из груди в тревоге за его судьбу и судьбу его народа.

   - И кому это ты музицировал впервые за восемь лет на пыльной скрипке? – послышался голос отца. Не получив ответа, мужчина вошёл к сыну, огляделся, заметил пустую коробку.

   - Улетел твой ворон? Ну и отлично.

   Ничего ему не ответив, Элберт вышел вон, бросив скрипку на кресло.

   Прошло несколько лет. Школа перестала быть Элберту альма-матер, он давно сменил её на колледж, решив-таки стать музыкантом. По вечерам любил гулять по главной площади, играя на скрипке в своё удовольствие. Иногда его принимали за бродячего музыканта и настойчиво давали деньги. Если он и принимал их, то, найдя на улице или в магазине сборщиков средств на лечение животных и птиц, отдавал деньги им.

   Судьба краксусов оставалась неясной. Возможно, их уже не осталось. Несколько раз Элберт приходил в ту область недалеко от гор, где могла находиться тюрьма из видения, но ничего не находил – ни единого здания. Хотел, но ничем не мог помочь, и иногда хандрил, стоило взглянуть на оставленную Вальбрандом трость. Одно из двух перьев его он подарил Дафне, другое – носил за ухом, как в той самой легенде. Где-то глубоко внутри он, уже почти не надеясь, всё ещё мечтал хотя бы на миг увидеть Вальбранда, чтобы просто спросить, как дела, что изменилось, и, самое главное – нужна ли помощь. И невольно всматривался в каждого ворона на пути.

   Весточки не приходило.

   Раз, играя днём на площади нежную, слегка грустную мелодию, Элберт услышал шелест крыльев. Голуби вспорхнули? Он вновь закрыл глаза, - и тут, сзади, на ручку рюкзака кто-то сел.

   Элберт не обернулся. Уголки губ образовали улыбку. Глаза не нужны: он почувствовал сердцем.

   Большой чёрный ворон вцепился когтями в рюкзак, крутил головою, и вдруг оглушительно каркнул.

   «Верь, что когти вновь сожмут чёрную трость».