Снова были проблемы со сном, я всю ночь находился в какой-то полусознательной дрёме и словно не мог перестать думать об Антоне, о его положении, о том, какие тайны древней (потенциально древнейшей!) цивилизации мы можем раскопать.

С утра меня так трясло от предвкушения, что я еле заставил себя пройти через всю эту рутину с умыванием, одеванием и завтраком. В лазарет я бежал чуть ли не вприпрыжку.

Стоит ли говорить, совершенно зря. Доктор Позов встретил меня с огромной вязанкой палок, которые собирался вставить мне в колёса:

— Ты что, хочешь и биопсию тканей, и образец минерала взять?

— Ну, — кивнул я. — Логично же.

— Нет, Арс, в любой другой ситуации — говно вопрос, — согласился он. — Но тут… ты не понимаешь, о чём просишь.

Я почувствовал, что начинаю злиться:

— Так объясни мне нормально!

— Да я объяснял уже! Эта хуйня на любое взаимодействие реагировала так, будто мы из него пытаемся жизненно важный орган вырезать!

— Но я же не предлагаю её вырезать, — продолжал настаивать я. — Из жизненно важных органов тоже берут биопсию, так ведь?

— Хорошо, — неожиданно согласился он, и в его тоне уже звучало что-то опасное. — Хорошо, если ты настаиваешь — окей. Но ты будешь присутствовать. Сам всё увидишь.

— Да без проблем, — фыркнул я.

Проблемы на самом деле были. Несмотря на то, что это не мой профиль, у меня, конечно, были столкновения с живой природой, просто обычно мне доводилось изучать простейших, насекомых, максимум мелких млекопитающих. Знакомство с человеческой анатомией состоялось в институте, в нём же и закончилось. Нежных чувств от похода в анатомичку я не испытывал. Откровенно говоря, я испытывал тошноту. Почему-то так вышло, что изучать польнские мумии или складывать из частей берто-григанские скелеты мне было интересно и занятно, но как только речь заходила о представителях моего собственного вида, мне становилось дурно.

Но я всё равно согласился присутствовать, потому что, во-первых, надеялся, что это засчитается за поддержку Антона, а во-вторых, ну что там такое страшное может быть? Просто возьмём маленький кусочек. Если будет больно, под местной анестезией. Никто никого резать и истязать не собирается. Так ведь?

Я ждал, что мы приступим как можно быстрее, но сначала у Позова были перевязки, потом в обед поступил повар, который перевернул себе на ногу кастрюлю горячего супа. Я понимал, что срочные приёмы в лазарете были для него приоритетнее, но как же я извёлся в ожидании! Чтобы занять себя хоть чем-то, отправился на поиски Серёжи. Во всей этой суете я совершенно забыл, что мой друг тоже пострадал при том взрыве и тоже нуждался в поддержке. Наверное. Если честно, я хотел осмотреть его ещё раз и убедиться, что у него не дублируются симптомы Шастуна.

Это и было моей ошибкой. Сиди я в лаборатории, может, не попался бы капитану Шеминову на глаза, но стоило мне переступить порог казармы, как Стас появился на горизонте и уверенно направился прямо ко мне.

— Арсень Сергеич, вот ты где! А ну давай отойдём.

Вопреки ожиданиям, он не пригласил меня в свой кабинет, а просто оттащил за локоть в коридор к кладовкам.

— Мне казалось, мы друг друга поняли, — негромко, но довольно агрессивно затараторил он. — Я просил тебя докладывать о любых изменениях, и ты сказал «так точно».

— А я… я что… я докладываю, — замямлил я.

— Да? А почему тогда мне от Позова приходит запрос на биопсию Шастуна, о которой я ни слухом ни духом?

— Я…

— И не ври, что это в медицинских целях, — зашипел Стас. — Он сразу отметил, что это по твоему требованию, товарищ учёный.

Я сам ещё не решил, что мне делать со всей этой ситуацией с капитаном, а тут эта ситуация вцепилась мне в рукав халата и уже требовала каких-то объяснений.

— Так мы её ещё не провели же, — я натянул на лицо самую дурацкую улыбку, которая у меня была, в попытке сойти за юродивого. — Когда получим результаты, тогда и сообщу, а пока… нечего сообщать же.

— Ну конечно, а основания для биопсии? Что-то же случилось, раз вы решили, что она нужна.

— Ничего не случилось, — замотал головой я. — Просто хочу изучить образец, минерал этот. Ткани решили за компанию взять, чтобы убедиться, что… что с ними точно всё в порядке.

Капитан прищурился, долгие две секунды смотрел мне в лицо, но потом всё же отпустил рукав. Я смог выпрямиться.

— Арсений, — тяжело вздохнул он, — когда я говорю сообщать мне всё, я имею в виду всё. Не только происшествия и результаты исследований, любые ваши догадки, гипотезы, любые решения. Понимаешь?

— Теперь понимаю, — серьёзно кивнул я. — Неувязочка вышла, но теперь…

Он закатил глаза:

— Сообщишь мне о результатах первым делом, понял? Даже если результаты «это просто камень, в тканях всё хорошо».

Я закивал:

— Конечно.

Тут лжи не было, я и правда собирался сообщить ему о результатах. Только вот всё ли, что узнаю?

Выпутавшись из щупалец капитана, я уже не пошёл искать никакого Серёжу, а вернулся в лазарет, и очень вовремя — оказывается, там меня уже ждали. Пока Дима ушёл подготавливать операционную, мы с Антоном остались в палате вдвоём и мгновенно утонули в неловком молчании. Я понял, что, когда структура общения не была чётко очерчена внешними факторами, такими как осмотр, обед или благодарность за сувенир с миссии, я понятия не имел, что ему говорить.

Тут Шастун выручил меня сам.

— А кормить будут? Вы же кормите ташуа, на которых ставите эксперименты?

— Это не эксперимент, это биопсия, — поправил я. — И ты не ташуа. Знаешь, почему их выбрали для экспериментов вообще?

Антон пожал плечом:

— Быстро размножаются? Понятный геном?

— Ну… отчасти, да. Но в основном — потому что у них реакция медленнее человеческой в четыре раза. Лови сколько хочешь, иголками тыкай — они ничего этого не предвидят вообще.

— Бедняги, — в голосе Шастуна звучало искреннее сочувствие. — Интересно, а есть чтобы наоборот? Типа, такое животное, которое всё предвидит?

Я задумался:

— Земные мухи? Но на них тоже ставят эксперименты. Но вот кого совсем невозможно поймать, так это эти, тавианские удильщики. У них есть такие сверхчувствительные усики, которые считывают вибрации воздуха и малейшие электрические импульсы. Они знают, что ты поднимешь руку, ещё до того, как ты её поднял. Местные верят, что они умеют предсказывать будущее.

— А откуда мы знаем, может, и умеют, — встал на защиту милых уродцев Антон. — Они же нам не…

В дверях показался Позов.

— Товарищи пациенты и провожающие, пойдёмте. Быстрее начнём — быстрее закончим.

Несмотря на то, что мы не планировали никаких серьёзных операций, на входе всё равно пришлось пройти обеззараживающую камеру и спрятать волосы под нелепый чепчик. В самой операционной я устроился на табуретке в углу, не намереваясь лезть под руку врачам.

— А чего ты так далеко отсел, Арс? — фыркнул Дима. — Иди сюда.

— Не хочу мешать медперсоналу, — попытался отмазаться я.

— Не помешаешь, тут никого, кроме меня, не будет, это простая процедура.

Ну вот тоже, если простая процедура, то чего отказывался?

Я нехотя поднялся со своего места и подошёл поближе. Антон, очевидно, смутился. Он не лежал — сидел на операционном столе голый по пояс, прикрывая бёдра больничным халатом. Внизу нервно дёргались длинные голые ноги, не достающие до пола. Он явно тоже переживал, и я не знаю, насколько поддерживающим выглядело моё лицо, нависшее над ним. Наверное, совсем не поддерживающим. Маска скрывала рот и нос, но я уверен, мои глаза выглядели достаточно напуганно, чтобы не внушать никакой уверенности в счастливом будущем.

Закончив со всеми своими обеззараживающими обмазываниями и приготовлениями, Позов поднял взгляд на Антона:

— Я начну с местной анестезии, чисто чтобы тебе спокойнее было. Если будут неприятные ощущения, сразу говори, уколем что-нибудь посильнее. Добро?

Шастун уверенно кивнул, сжав губы.

Местной анестезией оказался какой-то розоватый гель на ватной палочке, которым Дима обработал край раны.

— И всё? — Антон тоже удивился.

— Да нам совсем немножко взять. Вот это чувствуешь? — и Позов осторожно надавил кончиком зонда.

Антон поморщился, его пальцы крепче сжались на краю стола.

— Чувствую.

— Да? Хм, — нахмурился Дима. — И сейчас чувствуешь?

— Да. Больно.

То, что он не просто чувствует прикосновение, а испытывает боль, стало для меня открытием. Я своими глазами видел, что доктор Позов практически не давил зондом, и здоровая неизменённая кожа не могла болеть от такого слабого воздействия. Но Антон не врал — по его лицу было видно, что ему действительно неприятно, когда хоть что-то касается его рядом с «камнем». Но при этом камень спокойно позволил мне прикоснуться к нему рукой вчера? Я окончательно перестал что-либо понимать.

— Так, ладно, хотел отделаться аппликашкой, но не прокатило, — вздохнул Позов. — Не вопрос.

Дальше в ход пошли иглы, и мне пришлось отвернуться, смотреть на это желания не было. Глядя на столик с инструментами, я только слышал, как шумно вздохнул Антон. Даже несмотря на аппликационную анестезию, укол для него не был безболезненным.

Здесь пришлось немного подождать, чтобы лекарство схватилось, и когда доктор Позов снова уверенно ткнул Антону в грудь, тот вскрикнул:

— Ай.

— Не онемело?

— Только больнее стало, — признался Антон.

— Да ёбан-бобан, — всплеснул руками Дима.

Этот медицинский термин значил «что-то идёт не по плану».

— Наверное, это из-за воспаления, оно может снижать эффективность анестезии, — забубнил Позов, растерянно перебирая инструменты. — Мы можем попробовать седацию…

— Да давай так, — перебил его Антон.

— Чего? — опешил я.

— Просто отщипни, я потерплю, — повторил он. — Быстрее начнём — быстрее закончим.

Позов ненадолго замешкался, но развёл руками и потянулся за каким-то замысловатым инструментом. Наверное, подумалось мне, он всё же не гражданский врач в поликлинике колонии, он из наших ребят и пули доставал, и пальцы им пришивал, так что он имеет представление о болевых порогах?

Длинные щипцы в его руках отщипнули кусочек кожи у самого края камня. Кровь даже ещё не успела понять, что сейчас её выход, как Позов проворно наложил на рану горошину гемостатического геля. Антон за это время наморщил нос, показывая, что удовольствия от происходящего не получает, но и от боли кричать не собирается.

Я выдохнул — ничего страшного не происходило.

— Ну вот видишь, — я осторожно толкнул Диму локтем в бок после того, как он закатал образец в небольшой прозрачный контейнер, — не всё так страшно.

— Так и мы ещё не закончили, — фыркнул доктор Позов.

Как он пояснил, дальше в программе был сам «камень» и с ним быстрее всего справится лазерный скальпель.

— Если справится, — выразил сомнение я. — Ты не знаешь, что это за вещество и какая у него температура плавления.

— Не знаю, — согласился Дима, придвигая к себе ногой лазерную установку. — Но если оно размякло от температуры тела, думаю, что лазер справится.

Я вздохнул и надел защитные очки. В конце концов, процедурой руководил доктор Позов, я ему даже не ассистировал, просто наблюдал. Я предположил, что он знает, что делает.

Возможно, я был не прав.

Поверхность камня всё ещё возвышалась над кожей достаточно, чтобы всего одним быстрым движением можно было срезать пласт, не задев Антона. Что могло пойти не так?

Но как только луч лазера коснулся поверхности «минерала», Антон дёрнулся, и я почувствовал, как его правая рука впивается мне в плечо. Я обеспокоенно взглянул на его лицо: Антон стиснул зубы, жилы на его шее явственно проступили над поверхностью кожи.

— Больно? Горячо? Что? — перепугался Позов.

— Режь, — прорычал Шастун вместо объяснения.

В том месте, где лазер коснулся «камня», его поверхность начала темнеть и пузыриться, словно канифоль под паяльником. Позов крепче сжал излучатель и продолжил — а я почувствовал, как пальцы Антона буквально зарываются в мою руку. Даже через халат я чувствовал исходящий от него жар, словно это его температуру плавления мы проверяли.

Сказать, что я был обеспокоен — ничего не сказать. Антону явно было больно, его тело воспринимало чужеродный предмет как ещё один орган и каким-то образом передавало в мозг информацию о том, что с ним происходит. Напряжённое дыхание превратилось в мычание, а оно в рык, а оно в крик.

— Я не…

— Режь! — рявкнул Антон, видя, в каком смятении находится Позов.

Так вот, что происходило тогда на операции! Он не был в сознании, чтобы что-то сказать, но уже тогда его тело успело принять этот объект как часть себя! А ведь после взрыва прошло не больше пары часов.

С момента, как Дима включил излучатель, до момента, как кусочек камня шлёпнулся в кружку, прошло не больше десятка секунд, но по ощущениям — гораздо дольше.

Даже после того, как Позов вернул излучатель на станцию, Антону понадобилось какое-то время, чтобы наконец-то отпустить моё плечо. Он весь накренился вперёд, тяжело дыша, его била заметная дрожь. Дима протянул ему охлаждающий пакет, но Шастун помотал головой.

— Как… как это ощущалось? — проговорил я раньше, чем успел сам себя одёрнуть.

Антон резко вскинул голову, и меня его взглядом так хлестнуло, как будто он тоже был частью этой лазерной установки.

— Сам как думаешь? — прохрипел он.

Дима аккуратно отодвинул меня за плечи, чтобы я не нависал над человеком со своими неуместными допросами.

Сделав ещё несколько глубоких вдохов, Антон расправил плечи и всё же постарался пояснить:

— Очень, эм… очень странно. Как когда глаза режет от света, только это ощущение во всём теле.

— Дай гляну, — насупился Позов. — Ебать.

Мне эта реакция не понравилась, поэтому я вернулся к столу, чтобы самостоятельно посмотреть, на что ругается доктор Позов.

Мало того, что «камень» потемнел в месте среза, эта темнота ушла в глубину, словно свежий фрукт почернел и сгнил прямо у тебя на глазах. Прожилки в коже у самой кромки тоже начали чернеть, словно темнота распространялась по телу дальше.

— Мы что-то стриггерили, — в ужасе прошептал я.

— Не паникуй раньше времени, — покачал головой Позов, принимаясь за обработку раны. — Может, оно само теперь отомрёт.

Хотелось бы мне разделять его оптимизм, но верить в лучшее в ситуации с таким количеством неизвестных переменных не представлялось возможным. Нужно было признать — мы понятия не имеем, что делаем и чем рискуем. Со стороны Антона добровольно вызваться быть подопытным ташуа, конечно, смело, но безрассудно. Он может думать, что ему нечего терять, но что, если мы только что собственноручно сделали ситуацию хуже?

Антон выглядел бледным, на его лбу выступили капельки пота, но дрожь постепенно утихла. Пока мы собирались и покидали операционную, я попытался извиниться за то, что мы оказались так непредусмотрительны, и он в ответ только улыбнулся:

— Ну вы же не тавианские удильщики, верно?

Я знаю, что он хотел как лучше, но в этот момент у меня сжалось сердце. Впервые в жизни я пожалел, что я не тавианский удильщик.