После произошедшего прошлой ночью даже думать нельзя было о том, чтобы оставлять нас с Антоном в одном помещении наедине. К моему счастью, Дима согласился принять участие в сегодняшнем осмотре. Он казался полным энтузиазма — пока я пытался проснуться и ходил за кофе, Позов уже перешёл к замерам и вносил какие-то данные в отчёт.

— Потрясающе! — бубнил он себе под нос, когда я вернулся в лабораторию со стаканчиком. — Никогда не видел, чтобы изменения протекали так быстро.

— Чёт это не звучит как хорошая новость, — мрачно отозвался Антон.

Он всё ещё старался не смотреть на меня, но сейчас хотя бы не прятался. Мне тоже, возможно, не стоило бы на него смотреть, потому что от каждого взгляда сердце замирало и ныло. Внутри меня боролись очень противоречивые чувства: восторг и страх, желание и сожаление. Не знаю, как там у Антона, а моя нервная система явно не успела эволюционировать, чтобы совладать с такой нагрузкой.

— Посмотри, это же буквально развитие новых органов на взрослом человеке! Причём не свойственных организму! — продолжал то ли восхищаться, то ли ужасаться Позов.

— С радостью пожертвую свой третий глаз тем, кому нужнее, — вздохнул Антон.

— Третий глаз? — нахмурился я.

Мне всё же пришлось и посмотреть на него, и осторожно приблизиться, чтобы увидеть невероятное — та странная шишка на его лбу и правда превращалась в некое подобие глаза. Кожа на ней едва разошлась по складке, и из этой узкой прорези на меня смотрел мёртвый провал зрачка.

— Он видит что-то? — замерев от волнения, поинтересовался я.

— Не могу понять, — признался Антон.

— Обязательно протестируем! — влез Позов. — Сейчас притащу табличку из моего кабинета…

— Не надо, — мягко проговорил я. — Уверен, нам хватит той, которую я смогу включить на проекторе.

Доктор Позов покосился на меня с подозрением. Я не сообщал ему подробности того, почему я так настаивал на его нахождении тут. Вероятно, он думал, что Антон склонен проявлять агрессию, и я пытаюсь себя обезопасить. Или что это я сумасшедший учёный, от которого нужно защищать Антона, не то я непременно скачусь в чудовищные эксперименты над людьми.

Оказалось, что новый зрительный орган Антона не лишён зрения, но при этом не распознаёт мелкие детали. Несмотря на это, он мог воспринимать свет и обладал ещё одной занятной особенностью: Диму он видел в лучшем случае как размытый силуэт, если тот стоял в достаточно освещённой местности, а вот я почему-то шёл вместе со всеми деталями.

— Сколько пальцев?

— Два. Теперь четыре. Теперь фак.

— Да ну как такое возможно? — возмутился Позов. — Мы стоим на одинаковой дистанции!

Антон пожал плечами:

— Я не знаю. Это что-то в Арсении Сергеевиче, что-то особенное.

— И ты, конечно, понятия не имеешь, что именно? — в голосе Димы было столько сарказма, что можно было практически со стопроцентной уверенностью сказать, что он прекрасно понял ситуацию и без объяснений.

— Понятия не имею, — подтвердил Антон. — Может, знак зодиака или группа крови.

— Да, кстати, про кровь! — к моему счастью, Позов быстро переключился на новую тему, решив не углубляться в вопрос того, что делает меня таким особенным для глаз Антона. — Я тут интереса ради посеквенировал кое-что на досуге.

Это стало для меня новостью. Я не ожидал от Позова каких-то самостоятельных исследований, но чему я удивлялся, если я сам передавал ему далеко не всю информацию? Хорошо, что он хотя бы сейчас решил со мной поделиться.

— Ты думаешь, затронута ДНК? — поинтересовался я.

— Ну в человеческой ДНК явно нет генов, которые отвечали бы за кодирование дополнительных глаз и всего вот этого разнообразия, — резонно заметил Дима. — Это явно подарочек от нашего нового знакомого.

— Тебе удалось понять, что это? Вирус? Прион?

— Арсень Сергеич, ты дурак? — закатил глаза Позов. — Какой прион, у прионов нет ДНК. Я не знаю, что это, вирус или какая-то принципиально новая форма жизни, но суть в том, что оно совершенно точно интегрировалось в геном…

— Пациента? — подсказал я.

— Жертвы, — предложил Антон.

— В геном Шастуна, — отмахнулся Дима. — Я пока не изучал суперподробно, просто успел взглянуть, чтобы подтвердить кое-какие свои догадки. И вот что интересно: у меня в файле Антона есть расшифровка его ДНК, которую мы делали при трудоустройстве, как у всех сотрудников. Я её даже глянул заново — классическая чистая ДНК со следами генного преобразования, никаких генетических заболеваний, всё замечательно. Но это я смотрел на ту, что была раньше.

— А сейчас что? — строго поинтересовался Антон, нервно перебирая пальцами, он явно переживал.

Позов развёл руками:

— Сейчас, как можно догадаться, там куча потрясающего и непонятного хлама. Прямо у нас на глазах меняется твой генетический код, и это сразу влияет на фенотипические изменения. Но это навело меня на мысль, у меня появилась… не столько теория, сколько точка, с которой можно попробовать начать разработку лекарства. Итак, господа и господа: ингибиторы интегразы!

Антон замер с вопросом на лице, мне пришлось пояснить:

— Интеграза — это такой фермент, который позволяет ДНК вируса встроиться в клетку хозяина. Дима предлагает её подавлять — в теории это должно замедлить изменения.

— Или вообще остановить их, — кивнул Позов. — Если получится.

На лице Антона отразились по очереди задумчивость, злость и скорбь.

— А если не получится? — негромко спросил он, боясь поднять взгляд. — Я перестану быть человеком, да?

— А вот это самое интересное! — встрепенулся Дима с какой-то неуместной и неожиданной радостью. — Я сначала тоже так подумал: всё очевидно, одоитский вирус переписывает твою ДНК, потихоньку (хотя, на самом деле, очень быстро) превращая тебя в одоита. Но! Что-то дёрнуло меня прогнать поиск по нашей базе, вдруг нашлись бы какие-то похожие последовательности! И они нашлись! Не поверишь, где!

— Давай без загадок, — устало попросил Антон, он выглядел совершенно уничтоженным всей этой новой информацией.

Позов же, наоборот, сиял. На его круглом лице растянулась самодовольная улыбка:

— В геноме некого Попова А. С.

Я молча уставился на него в ожидании пояснений, Антон тоже поднял голову и нахмурился. Не понятно было решительно ничего.

— Я превращаюсь… в Арсения? — наконец решился спросить Шастун.

— А. Нет. Там не столько совпадений. Но достаточно, чтобы проследить связь: геном Арсения Сергеича — это эталонный человеческий геном до генного преобразования, я такой только в учебниках видел. Геном новых тканей Антона Андреича — вероятнее всего, одоитского происхождения. Между ними находятся сходства в статистически значимых количествах, а значит…

— А значит? — вздохнул Антон.

Позов перевёл взгляд на меня, в его глазах горело что-то озорное, он был похож на учителя, который знает, что ты знаешь правильный ответ.

В коленях образовалась неожиданная слабость, а в ушах — шум. Я схватился рукой за спасительную спинку стула, пытаясь сесть раньше, чем упаду. Перед глазами расплывались обеспокоенные моим состоянием лица Антона и Димы.

Я не мог поверить в то, к чему Позов вёл.

— А значит, — пробормотал я, — всё это время гены одоитов были внутри нашей ДНК.