4000 лет назад, портовый городок на берегах Пандуссии

      Рыбалка не удалась, старшие ребята выгнали с хорошего места, и теперь приходилось уныло глядеть на самодельный поплавок, да бросать взгляд в покорёженное ведро. Там лениво плавала пара мальков, которых проще отпустить, чем пытаться очистить и съесть. Даже самого минимального голода не утолят, а беспризорный мальчишка ел, хорошо, если раз в день.

      Резью отозвался пустой желудок, лекарь сказал, что так до язвы недалеко и будет он долго корчиться в муках, пока не умрёт. Вчера не повезло, не смог стащить на рынке ничего съестного. Торговцы с хорошими продуктами нанимали охрану или же раскладывали товар так, чтобы подобраться и украсть незаметно не представлялось возможности. У других же рыба и мясо сильно отдавали пряностями, а, значит, для еды оно точно непригодно.

      Хотя сейчас, сидя на камнях и обливаясь потом на солнечном свету, корил себя, что не позарился даже на такую еду. Всё-таки если хорошо обжарить, то вполне можно есть. Лучше лишний раз рискнуть здоровьем, чем лишний раз ощущать противную пустоту отдающей жгучей болью внутри.

      Мальчик в раздражении опрокинул ведро, мальки с радостью вернулись в океан, где им предстояло вырасти и стать для кого-нибудь пищей. Может, для рыболовов, а может, для рыб крупнее.

      Рубашка холодила тело, а короткие темные волосы отвратительно липли ко лбу. Смотав самодельную удочку, он повернулся, когда краем глаза заметил блеск и расходящиеся круги на воде. Вначале ему показалось, что старшие ребята решили подшутить над ним и просто бросили камень, но всплеск повторился, а вокруг точно никого не наблюдалось.

      Постояв для верности пару минут и понаблюдав за спокойным океаном, ласково омывающим волнами камни, покачал головой и пошёл прочь.

      – Куда ты? – мелодичный голос заставил резко остановиться и чуть не повалиться на камни, сбившись с шага.

      Мальчишка-подросток повернулся и увидел её. Длинные рыжие волосы были мокрыми, но блики света превращали их в пламя. Яркими зелёными глазами она смотрела на него, и беспризорник не мог подобрать слов, чтобы описать этот глубокий, насыщенный цвет. Кожа её только странно переливалась на свету.

      Она секунду смотрела на застывшего мальчика и вдруг кокетливо засмеялась. Ничего прекрасней он до того не слышал, этот звук отпечатался в памяти, а потом сзади взметнулся фонтан брызг и мальчик увидел хвост.

      – Я давно за тобой смотрю. Ну же, подойди, – она протянула ему руку.

      Мальчик несмело подошёл ближе, разглядывая изящные тонкие пальцы, между которыми чётко угадывалась перепонка, а длинные ногти вызывали ассоциации с когтями. Но отзвуки голоса манили взять её за руку, попасться в капкан мелодичных слов и озорного смеха.

      Только стоило протянуть ей руку, почти дотронуться, как та рассмеялась и прыгнула в воду, обдав дождём из брызг. Оскорблённый, злой и весь вымокший мальчик плюнул и пошёл прочь.

      Конечно, о приключившемся он никому не рассказал, да и друзей у него особо не было. Так, приятели-карманники, такие же беспризорники, обитающие в самых неприятных и бедных районах прибрежного города. Все выживали, как могли, если не удавалось самому добыть еду, то отбирали у более удачливых и слабых товарищей. Только даже отобрать её он не мог. Хилый, худой, пусть и высокий шестнадцатилетний мальчишка был не в состоянии дать отпор никому из сверстников. А отнимать украденное у младших ребят считал постыдным.

      Ему уже высказали, что с такими взглядами удивительно, как он вообще дожил до своих лет. Родителей он не помнил, отец – размытое пятно в памяти, а образ матери за прошедшие годы истрепался и смазался. Он помнил только, что она много работала, пока однажды сердце не выдержало, и она умерла. Вечером того же дня его вышвырнули на улицу в чём был и заперли дверь. Это случилось десять лет назад, с тех пор он скитался по городу, но нигде не приживался.

      Он пытался устроиться на работу, но, едва взглянув на его худое тело, потенциальные работодатели отказывались его брать даже на самую простую работу, даже с учётом просьбы буквально делать это за еду. Они не хотели потом проблем с похоронами, если мальчишка помрёт от нагрузок.

      Он спустился в подвал старого дома, где устроил убежище. Восковая свеча почти оплавилась, но зажигать её он не стал, в смотровое окно пока пробивалось достаточно света, чтобы не сидеть в кромешной темноте. Добытые вещи он хранил здесь, немного монет удалось собрать на прошлом празднике, но их хватило бы только на один приём пищи. Мальчик не боялся, что его убежище ограбят, мало что возьмут, а ещё никто не осмеливался тут жить. И, сев на едва добытый соломенный матрац, усмехнулся, зная причину.

      Радостный писк отвлёк от мрачных мыслей и из норок к нему подбежали крысы. Вечно кормящиеся на складах, умеющие утаскивать немного еды для себя и выводка, они выглядели упитанно и сыто, в отличие от мальчика. Он их не боялся, наоборот, по сравнению с людьми, эти создания оказались до ужаса дружелюбными. Они тыкались влажными носиками ему в подставленные ладони, щекотали усами, забирались по брюкам на грудь, и трогательно сворачиваясь в тепле.

      Другие просто бегали вокруг, обнюхивали худые сапоги, трогательно умывали вытянутые мордочки. Эта стая крыс стала для него настоящими друзьями, пару раз спровадив других мальчишек, решивших просто так расквасить ему лицо и поживиться скудным скарбом. Вот только увидев перед собой огромное количество крыс, тут же сделали ноги. С того дня в этот дом никто не заглядывал, а мальчик искренне верил, что если относится к зверям с добром, то и они отнесутся так же.

      О странном видении он вспомнил, стоило пустому желудку заявить о себе противно изжогой. Крыса, уже уютно устроившаяся на груди, открыла глаза и потянула носом, стоило её потревожить.

      – Извините, пока никаких угощений нет, но я что-нибудь придумаю.

      Он снял с себя животное только когда снаружи начало темнеть, стараясь не шевелиться и не обращать внимания на боли. В темноте легче воровать, в её объятиях легче спрятаться.

      Ночь встретила отголосками озорнного смеха рыжеволосой девушки, он заглушал другие звуки, никак не желал уходить из памяти. Он врезался в тишину засыпающего города и приглушал звуки шагов и брань торговцев, закрывающих лавки на ночь. Голос её казался волшебной мелодией, уносящей с собой тревоги и страдания, даже резь в больном желудке стала не столь острой.

      Желание увидеть её захватило естество, отчаянно хотелось посмотреть ей в глаза и утонуть во взгляде, чтобы этот невероятный зелёный цвет заполнил всё вокруг, а пламень рыжих волос стал ярче солнца.

      Озорной смех прозвучал неподалёку, так отчётливо, словно, не был видением. Рыжеволосая девушка в лёгком до неприличия коротком белом платье, стояла сокрытая в тенях. Мальчик видел сверкание изумрудов её глаз, они светились в полумраке, и было странно, почему поздние прохожие её не замечали.

      Сделать шаг навстречу оказалось до ужаса страшно, ему казалось, что она сейчас растает дымкой, станет всего лишь обманом теней и света, красивым мороком, созданным кем-то на потеху.

      Магией увлекалась самая значимая часть людей в этом городке. Они не пришли бы в бедняцкий квартал только для озорной и жестокой шутки над каким-то беспризорником.

      Девушка стояла на месте, и оторваться от гипнотического взгляда не хватало сил, дыхание перехватывало. Она была столь красива, едва выставляя себя поздним сумеркам и загорающейся на небе луне и звёздам. И уже стоя перед ней, мальчик ощущал себя глупо не в силах что-либо сказать, поскольку не знал с чего начать разговор. Все слова мигом вылетели, в голове паникой проносились тысячи вопросов, казавшиеся один глупее другого.

      – Хочешь я тебе спою? – спросила вдруг она и протянула руку.

      Этот жест обмана он уже знал, боялся прикоснуться, чтобы не разрушить видение манящее красивым образом и пробуждая внутри лишь обожание. Никого красивее он не видел в своей жизни.

      Однако на сей раз она не отдёрнула руку. Мальчик почувствовал только нежную кожу, тонкие изящные пальцы так странно смотрелись в его грязных ладонях. Запоздало вспомнилось, что только что этими руками держал крыс в подвале, а теперь сжимает в руке столь безупречную ладошку. Стало противно за себя, но отвести взор от её глаз он не мог, как и отпустить её ладонь.

      – Что ты хочешь спеть? – едва смог он выдавить столь глупый и наивный вопрос.

      Девушка подалась вперёд, делая маленький шажок навстречу. Дыхание мигом перехватило, огненно рыжие волосы взметнулись на ветру, обдавая запахом утреннего морского бриза: холодного, бодрящего и свежего.

      – Твою песню, – прошептала она ему на ухо, обдавая жарким дыханием, а потом вдруг отпустила руку.

      Это было подобно удару плети, магия момента развеялась, ударив по разуму. Зашатавшись от бессилия, он не сразу понял, что ему на голову надели чёрный мешок, а потом подхватили под руки. Обессиленный выжимающим и прекрасным видением, он не сразу услышал издевательский смех чаровницы.

      Неизвестно, сколько он просидел в темной камере, но похитители вели себя необычно. Они бросили его в комнату, покрытую странным камнем. Мальчику казалось, что стены двигаются, пытаются его сожрать, шепчут во сне, насылая кошмары. Ему виделось, как стайка крыс, всегда дружелюбная, кинулась на него и начала рвать зубами. В тщетных попытках оторвать от себя взбесившихся животных, он только причинял себе больше боли. И в конце истекал кровью, когда очередной грызун впивался в артерию на шее и разрывал длинными зубами. Боль потом долго преследовала после пробуждения, а тюремщики не желали ничего объяснять.

      Они носили серые одежды, все одинаковые, мужчины и женщины, безликие и страшные. Они в первый же день накормили его, дали вымыться, забрали его обноски и дали новую одежду – запашную серую куртку-бушлат с высоким воротом, белоснежную рубашку, брюки в тон и высокие сапоги.

      Он не знал, сколько прошло времени: часы или дни. В теле поселилась усталость, но спать он опасался из-за пожирающих изнутри кошмаров. В прошлом видении была она – озорная красивая девушка-русалка, что протянула ему руку на берегу. Так чудесно смотрелись её волосы в солнечных лучах, так манила зелень глаз. Мальчику казалось, что хоть этот сон будет приятным, но сладкое видение снова обернулось кошмаром.

      Девушка схватила его за руку, впиваясь когтями в ладонь, стащила к кромке воды, прижала неожиданно сильными руками к прибрежной гальке. Она оскалилась, приоткрывая рот, демонстрируя ровный ряд острых зубов, и впилась ему в шею. С криком он проснулся, весь в холодном поту и трясущимися руками. Он никогда в жизни не молился, это чревато взглядом Бездны, хоть считал её всего лишь выдумками фанатиков. Но сейчас качался на кровати и умолял прекратить эти кошмары.

      Послышался лязг металла, звон связки ключей и дверь отворилась. На пороге встала женщина и мужчина, от вида которых хотелось бежать. Их лица имели вкрапления того самого камня, из которого и была сделана его темница. И если у мужчины была лишь небольшая полоса на скуле, то вот у женщины уродливая маска виднелась на половине лица, закрывая глаз и переползая на нос.

      – Идём, – приказала она, отчего спина похолодела, ведь каменная часть лица, в отличие от живой, не двигалась.

      – Нет, – мальчик пытался отступить, но в тесной комнатёнке негде укрыться, да и дотрагиваться теперь до этого странного камня боялся. – Что вам от меня нужно? Где мы?

      – Везде и нигде, – высокопарно ответил мужчина. – Или ты идёшь с нами добровольно, или мы поведём тебя силой.

      – Но поверь, – подхватила его мысль женщина. – Мы не желаем тебе зла. Именно такого мы искали; заблудшего, но не озлобленного; вороватого, но честного; не имеющего дома, но готового заботиться.

      – Ничего не понимаю…

      – Пойдём.

      Голос мужчины прозвучал требовательнее и мальчик повиновался, уверившись, что если сейчас не пойдёт сам, то его вытащат из этой камеры силой.

      Вот только выйдя наружу, тут же захотелось броситься бежать. Везде, куда ни глянь, простиралось странное сиренево-чёрное марево, вокруг плавали каменные островки всё того же цвета. Ветер доносил странные звуки, его завывания напоминали стоны умирающих, он пронизывал до костей, заставляя их ныть в лихорадке.

      Чувствуя нетерпение провожатых, мальчик сделал несколько шагов, но чем дальше шёл, тем темнее становилось, над головой нависла гора, будто её отломил от снования исполинской киркой или молотом. Мелкие осколки застыли на месте, они так и норовили ужалить незащищённую одеждой кожу, впиться в глаза.

      Вдалеке послышался громкий вой и этого уже мальчик не выдержал, рухнул на колени и прежде, чем его подхватили провожатые, успел заметить силуэт огромного кита, парящего в пустоте.

      Его поволокли вперёд, не давая возможности встать и только, когда ощутил спиной холодный ровный камень, попытался сопротивляться. Вот только похитители оказались сильнее, они ловко связали его по рукам и ногам, оставляя распятым на камне. Звуки стихли, ветер застыл в ожидании чего-то, кости снова заломило и ему показалось, что холод камня сменялся теплотой. А потом на фоне чёрноты парящей над головой скалы появился ещё один мужчина, в лице которого почти не осталось место человеческому. Лишь рот и часть подбородка ещё были «живыми», остальное – холодный черный камень. В руках его сверкнул странный длинный клинок с двумя лезвиями.

      Не хотящий умирать мальчик закричал, но всё оказалось бесполезным, его на этом жутком собрании никто не слышал и не желал слышать. Его сюда привели не для этого.

      Агнесса спряталась за камнями, в нетерпении переставляя пальцы и облизывая губы в предвкушении. Она изготовилась атаковать, у неё будет слишком мало времени, чтобы совершить задуманное. Культисты получат своё, а её народ – своё. Если они искренне считали, будто нави будет достаточно жалких подачек, то сильно ошибались.

      Заклинание жреца, несмотря на охваченное скверной Бездны тело, звучало громко и чётко. В водовороте закружилась сила, скапливаясь над алтарём, резонируя в клинках Двудольного Ножа. Синими и красными молниями сверкали лезвия, в танец сорвались мелкие осколки скалы, культисты стояли и вторили заклятию, призывая Бездну взять подношение, принять того, кто должен будет теперь остаться здесь навечно.

      В этом вихре хотелось затеряться, озорным ребёнком захватить столько, сколько можно унести, но вся эта мощь – ничто, по сравнению с тем, что скоро произойдёт. Выбранный ею для жертвоприношения мальчик идеально подошёл, не знали его похитители только одного – звон её смеха, поселившийся в голове жертвы, приведёт её сюда.

      Слова стихли, мальчик уже не сопротивлялся, стерев на запястьях руки до крови, второй культист зажал ему голову, чтобы не смел отворачиваться и портить ритуал. Агнесса изготовилась, мышцы напряглись, её атака должна быть стремительной и безжалостной.

      И вот напитавшийся силой Двудольный Нож опустился, из перерезанного горла хлынула кровь, глаза мальчика расширились, и послышался хрип. Агнесса стрелой кинулась к алтарю, культисты заметили её слишком поздно, чтобы предотвратить атаку. Навь закричала, отбрасывая от камня людей, накрывая собой умирающего мальчика и впиваясь ему в горло.

      Выходящая из разрезанной артерии кровь, теперь насыщенная скверной Бездны, плоть, что станет частью этого мира, забытое и похороненное имя, насильно вырванное из умирающего тела. И в этот миг она забирала всё, что могла забрать, дабы стать чем-то большим, чем просто легендой прибрежных посёлков.

      Росчерк синего и красного заставил её оттолкнуться от стремительно холодеющего камня алтаря. Она с удовольствием смотрела, как всё ещё живой мальчик смотрит на неё, светлые глаза подёргиваются мраком, а тело, всё ещё бьющееся в агонии, навеки сковывает в камне, оставляя жертву запертой между жизнью и смертью.

      Глава культа сжимал в руке Двудольный Нож, но не мог дотянуться до повисшей в тягучем пространстве русалки. А она смеялась, медленно стирая выпитую кровь с лица.

      – Тебе это с рук не сойдёт, тварь! – прозвучал искажённый голос. – Твой народ ответит за это. Мы будем истреблять его, пока вы все не вымрете.

      – Ты, правда, считал, что мы согласимся на жалкие подачки? Что мы, могущие жить и на суше и в море и в Бездне, будем просто на положении слуг вашего жалкого культа? Нет, теперь вам придётся с нами считаться. А это ничтожество, – она указала на полуокаменелое тело мальчишки, – не станет для нас помехой.

      – Готовьтесь к истреблению.

      – Это мы ещё посмотрим.

      Она сделала головокружительный кульбит в воздухе и быстро скрылась из ритуальной комнаты. Плавающий неподалёку кит с радостью вывел её из этого места, перемещаясь подальше. Морской гигант был не в силах противиться воле русалки.

      Агнесса плавала в пустоте, качалась на ветрах и потоках Бездны, она теперь ясно видела их, а не просто тонкими струнами в пространстве бесконечного сиреневого марева. Островки суши, где застывали во времени потерянные сады и дома, медленно прокручивались по оси.

      Она чувствовала в себе силы изменить это всё, рассыпать картину бытия, пустить в мир больше скверны, больше силы для своего народа. И теперь они не будут просто страшной сказкой, не только гипнотизировать, очаровывать и губить разум жертв. Нет, теперь её народ будет способен на большее, и всё это – благодаря ей.

      Разрушить мир, услышать самую простую молитву, ухватиться за сердце и заставить выполнять приказы, превратить целые города в жалкие марионетки только для себя. Сколько всего теперь позволено, сколь многое будет теперь подвластно подводному народу.

      Шквалистый ветер нагнал внезапно, контуры потоков Бездны дрогнули и ударили Агнессу в грудь. Она проплывала мимо островка, где весело журчал фонтан, и угодила прямо в чашу, ударилась спиной и головой. Русалка едва вылезла из воды на пустую тумбу, села и постаралась справиться с болью в теле.

      Ещё один порыв буквально пригвоздил её к месту, она прижала одну руку к груди, второй оперлась о мрамор и вдруг поняла, что не может сдвинуться. Внутри всё вспыхнуло огнём, сквозь кожу проступили проблески красного и синего, паутиной расползаясь по телу, оставляя после себя выжженный след. Внутри бурлило от силы, от выпитой проклятой крови, но что-то мешало взять её, зачерпнуть и порвать неведомые цепи, сменить позу и умчаться обратно – под шум океанских волн и больше сюда не возвращаться.

      – Ты думала переиграть всех, а переиграла себя, – голос звучал одновременно отовсюду, мрачный, холодный и пронизывающий до костей.

      В вихре камней и ветрах Бездны соткалась до боли знакомая фигура. Тот самый мальчик, так отчаянно зовущий на помощь на алтаре, так наивно протягивающий ей руку, с обожанием ловящий её взгляд. Вот только глаза его теперь были черны, мягкая походка выдавала хищника, а легкая полуулыбка обещала только муки и смерть.

      Больше не мальчик. Теперь уже – бог.

      – Ты так ждала триумфа. Но взяла больше от человеческой сути, нежели от божественной, – он лениво ступал перед чашей. – Впрочем, ты можешь и уйти, если выполнишь моё условие.

      – Какое? – опасливо спросила Агнесса, чувствуя, как деревенеют мышцы от невозможности сдвинуться с места.

      – Пой, сирена. Ты обещала мне.

      – И когда же ты меня отпустишь?

      – Когда ты сможешь достучаться до моего сердца.

      После этих слов он исчез, испарился, уносясь вдаль. Запертая душа в бесконечности мира кошмаров, теперь ставшая их повелителем и хозяином. Утративший суть и имя мальчик, насильно обращённый в чудовище, который больше неспособен испытывать человеческих чувств.

      Она знала, что не достучится до его сердца никогда, у него его больше нет, как нет и того, кем он являлся когда-то. Но всё же надежда умирала последней, Агнесса желала выбраться отсюда, всмотрелась в бесконечное мрачное марево Бездны и запела.