Куллеро, 10 число месяца сетей, 1849 г.

      «Хоть Орден Оракулов Куллеро считается самым большим среди всех филиалов Аббатства Обывателей, но не покидает мысль, что эти женщины абсолютно отрезаны от других людей. Все сестры–Оракулы, в том числе и Верховный Оракул, практически никогда не покидают стен своей обители. Откуда нам знать, что для проведения своих ритуалов они не используют еретические предметы?

      Ведь за Аббатством нет никакого контроля! Люди! Вдумайтесь! Что они творят с нечестивыми артефактами? Они заявляют об их уничтожении, но кто сказал, что это – правда? Городская стража и даже её императорское величество Эмили Колдуин не в силах уследить за этой организацией. Так почему мы – простые люди – должны верить им на слово?

      Они нам навязывают, что их сестры видят будущее лишь благодаря молитвам и Запретам. Но это – лишь слова, где доказательства?»

ОТРЫВОК ИЗ ГАЗЕТНОЙ СТАТЬИ ПОДПОЛЬНОГО АЛЬМАНАХА «ЖИЗНЬ КУЛЛЕРО»

      Запах ладана витал в кабинете Верховного Оракула Пелагеи Фемиды настолько густой, что рвало горло. Женщина средних лет устало откинулась на мягкое кресло, в очередной раз, пытаясь просто уйти в медитацию. В душном прокуренном ароматными травами помещении это сделать довольно сложно, особенно сейчас, когда обвинялась в ереси одна из сестёр.

      Люди требовали показательного суда, в последнее время в Куллеро то тут, то там появлялись воззвания приоткрыть тайные хранилища Аббатства Обывателей и допустить на тайные ритуалы посетителей. И возгласы черни ещё можно было бы игнорировать, если бы не послание от герцога Серконоса Луки Абеле.

      Он оказался до странности на стороне черни и мятежных духом людей, требовавших больше открытости от Ордена Оракулов и Аббатства Обывателей в целом. Пелагея не знала, каким образом информация о грехах одной из сестёр попала в руки подпольных газетчиков, но письмо герцога нельзя оставлять без внимания. Раз сведения дошли до него, значит, не ровен час оно дойдёт до императорского двора.

      Прошло двенадцать лет с того дня, когда тогдашний глава Аббатства Обывателей, погрязший в грехе и ереси Тадеус Кемпбелл, получил по заслугам. Но это ещё удалось бы сокрыть, если бы не его участие в заговоре против Джессамины Колдуин, а потом и в её убийстве. Оракулы пытались предупредить смотрителей, но, увы, видения пророчеств были слишком расплывчаты, и личности заговорщиков остались неузнанными. Тогдашняя Верховный Оракул Теннар не подозревала, что глава Аббатства просто выкидывал её предостережения в камин. Тем не менее, Пелагея не могла не понимать, что та история будет откликаться им ещё долго.

      Сидя за письменным столом, вдыхая запах ладана, она мысленно готовилась к разговору с виновницей происходящего. В дверь постучались, Пелагея открыла глаза и встала из-за стола, на ходу поправляя строгий серый брючный костюм, велела войти.

      Двери отворились и две сестры привели третью. В отличие от сопровождающих, молодая девушка была одета не в форменную одежду сестёр. Не строгий костюм: белую робу, высокие сапоги, широкий пояс, где висела булава. И на её глазах отсутствовал тяжёлый шарф с символом Аббатства. Многие считают, что сёстры слепы, но это не так, они видят сквозь тьму и долго этому учатся. У каждой женщины Ордена свой шарф, их хоронят вместе с ними, дабы Чужой не смущал разум взором умершей сестры или её обликом.

      Виновница переполоха была одета в неприметную серую одежду, новые свободные брюки, полуботинки, блузку серого цвета и легкую прогулочную куртку. Один этот облик для оракула уже символ греха, другую одежду, кроме положенной, им носить не разрешалось.

      – Встань, сестра Лира! – приказала Пелагея и указала на подушку перед столом.

      Такие часто использовались во время ритуалов Пророчеств, ведь они могли занимать часы. А сбитые об мраморный пол колени и повреждённые холодом суставы быстро приводили к тяжёлым болям, заглушить которые могли лишь наркотические средства. Разум же оракула во время пророчеств должен оставаться ясным.

      Лира не поднимала головы, симпатичная молодая девушка с коротко остриженными золотистыми волосами всхлипнула и повиновалась. Она быстро встала на колени, и ожидала дальнейших указаний.

      – Можете идти, сёстры.

      – Да защитят нас Запреты от взгляда Бездны, Верховный Оракул, – отрепетировано сказали они и покинули кабинет.

      Пелагея перевела взгляд на молоденькую девчушку, вчера ей исполнилось семнадцать лет. В таком возрасте сложно удержаться от соблазнов, от греховных мыслей и жажды новых впечатлений, вот только Оракул не мог позволить слабостей. Пророчествовать, видеть будущее сквозь вихри Бездны, ускользать от взора капризного бога, что растопчет разум мановением руки… Всё это требует сильной воли, концентрации и веры, но Лира поддалась слабостям.

      – Мой вопрос прост, что ты делала вне стен Ордена? – голос Пелагеи был достаточно строг, чтобы девушка вздрогнула от его звука. Но достаточно мягок, чтобы она не впала в неконтролируемую истерику.

      – Я… – нерешительно ответила Лира. – Я хотела подняться на Башню Севери, чтобы осмотреть окрестности Куллеро. Мы живём так высоко, но стены ордена не дают возможности увидеть красоту мира.

      – Избегай блуждающего взора, что перескакивает с одного на другое и легко притягивает к блестящим вещам, которые поначалу вызывают восхищение, а потом приводят к беде. Я, надеюсь, ты помнишь, что дальше? – строго спросила Пелагея, начав Запрет.

      – Помни: глаза не устают смотреть, но не способны тут же отличить истинное от ложного. Человек с ущербным взором подобен кривому зеркалу, красота для него – уродство, а уродство – красота. Удерживай взгляд на чистом и поучительном, и когда придёт час, различишь ты козни Чужого, – заученно повторила Лира вбитые с детства тексты Запретов.

      – Как думаешь, сбежав вчера из этих стен, какой ещё из Запретов ты нарушила?

      Лира затряслась, сглотнула и монотонно заговорила:

      – Бродяжные ноги не дают хозяину покоя. Бродят повсюду, нарушая границы чужой земли. Уносят в дальние края, откуда человек возвращается с душой, осквернённой злом и страданиями. Зачем нужны такие странствия? Разве станешь ты ходить по битому стеклу или горящим углям? Тогда зачем входишь в дома честных людей и логова неведомых обитателей? Ведь это суть равные деяния! В Бездну ведёт сей путь! Укрепи свои ноги, дабы ветры Чужого не смогли даже поколебать тебя.

      – Рада, что ты ещё не пала в грехе Лживого Языка, Лира. Как ты могла? Мы все здесь сёстры, мы одно целое и если колеблется один, колеблются все. Даже я, – слова её звучали высокопарно, но достаточно жестко, чтобы девушка едва ощутимо задрожала.

      – Вчера был мой день рождения, – попыталась оправдаться она, когда молчание затянулось. – Я только хотела сделать себе подарок, увидеть Куллеро с высоты.

      – И ты считаешь, что будущая провидица, которую на пути пророчества будет соблазнять, зазывать, уводить с пути Чужой, может позволить себе малейшую слабость? Красота мира, яркость красок, желание увидеть новые места – это всё ошибки, которыми воспользуется хозяин Бездны.

      – Это было в первый и последний раз, клянусь вам, – Лира всё-таки вскинула взор, показывая заплаканные светлые глаза, но тут же опустила его, стоило увидеть изогнутую тонкую бровь Пелагеи.

      – Герцог Абеле требует показательной кары, дабы успокоить чернь, не доверяющей нам и сомневающейся в наших намерениях покончить со скверной Чужого. Скажи, как ты получила эту одежду? Как смогла покинуть стены Ордена?

      Пелагея взяла её за подбородок и заставила посмотреть себе в глаза.

      – Мне её принесли в келью, я не знаю, откуда она появилась, клянусь. Я просто нашла вещи под кроватью. Не удержалась, стала примерять, и решила сделать себе подарок на день рождения. Один-единственный раз, клянусь! Потом я бы отдала их и сообщила об этом.

      – Уже после того, как испробовала вкус греха и нарушила Запрет Лживого Языка, – подхватила её Пелагея. – Ты бы не остановилась, ведь пасть так просто и при этом разнести ересь по всему ордену.

      – Простите меня, Верховный Оракул, простите меня!

      – Простить? Когда ты сама только что созналась, что ложью была бы пропитана вся твоя дальнейшая жизнь, если бы тебя не узнали…

      – Я не понимаю, как меня могли узнать, ведь…

      – То есть, ты даже не раскаиваешься, – на сей раз злость Верховного Оракула была неподдельной.

      – Нет, вы не так меня поняли! – постаралась оправдаться Лира.

      – Я всё правильно поняла, тебя волнует не то, что ты нарушила Запреты, а то, что тебе не удалось скрыть побег.

      Лира зашмыгала носом, из глаз упали первые слезы, больше юная девушка ничего не говорила, боясь лишним словом навлечь гнев Пелагеи.

      – Сестры, – резкий приказ Оракула заставил Лиру вздрогнуть всем телом, но пока ещё чудом удерживать себя на грани истерики.

      Внутрь зашли приведшие Лиру женщины.

      – Отведите в темницу, надеюсь, неприветливые стены и холод заставят тебя осознать всю глубину вонзившейся ереси.

      Девушка не выдержала и закрыла лицо ладонями, оракулы были вынуждены подхватить безвольную и погрязшую в грехе сестру, поскольку сама уйти она уже не могла.

      Грубая лежанка с соломенным матрацем, худая подушка и абсолютно не греющий залатанный плед – всё, что было в узкой камере, куда её буквально кинули. Лира плакала, и в тишине грубых стен звуки резонировали, разносились эхом по пустым подземным коридорам, превращаясь в вой жуткого агонизирующего призрака.

      Она не знала, когда успокоилась, нашарила в темноте старую масляную лампу, но зажечь её оказалось нечем. Лира, едва утерев слёзы и сопли, встала на колени на каменный пол. Девушка решила, что боль в ногах будет ещё одним наказанием для неё, попыткой доказать, что ей ещё можно доверять.

      За нарушение пары Запретов в первый раз и по юности Лире грозило изгнание. И вроде свобода от догматов, строгих правил и монашеских порядков – то, что нужно юной девушке. Но жизнь вольной птицей пугала неизвестностью, неопределённостью и страшила будущим. Все дни в ордене были похожи друг на друга, в нём ощущалось стабильность: крыша над головой, цель в жизни. А снаружи, не имея никаких навыков, кроме вбитых с детства текстов священных книг, она быстро станет жертвой воров, мошенников, бандитов и сутенёров. Да, она умела постоять за себя, слепые сёстры укрепляли не только дух, но и тело. Но всё же неподготовленность к опасностям воли сделают её легкой мишенью для нечистых на руку людей.

      – Да укрепит мой разум и очистит свет от темной скверны, – тихо заговорила Лира, невпопад вспоминая молитвы. Звуки шепота превращались в зловещие послания, скрадывая звуки, глотая слова и преобразуя в кошмарные предзнаменования. – Да укрепятся мои ноги от бродяжного духа, да воспротивится воля от взора блуждающего, да пребудет совесть и помыслы чисты, ограждая от языка лживого.

      Она повторяла заученные слова, не обращая внимания на боль в коленях, на призрачное эхо собственного голоса, разлетающегося по подземелью. Ей хотелось только вымолить прощения у Пелагеи, после потери родителей и старшей сестры, Орден – вся её семья, смысл её жизни.

      – Лира, это я, – чужой шёпот заставил выйти из транса и бросить взгляд на темную фигуру в свете едва теплящейся масляной лампы.

      Прогорклый вкус чёрного дыма появился на языке, некачественно переработанная ворвань годилась только на эти лампы.

      – Уходи, – сквозь слёзы выдавила Лира и снова начала шептать молитвы. – Я не хочу тебя видеть, Нина.

      – Нет, я уйду только с тобой.

      Как и остальные оракулы, пришедшая девушка была одета строго в белое и серое. Но шарфа на глаза не надела, а вот булаву взяла. В зловещей тишине звон связки ключей отчётливо выделялся, но Лира не сдвинулась с места, даже ощутив прикосновение к плечу. Она раздражённо скинула руку и попыталась вскочить, но затёкшие ноги не дали этого сделать. Пришлось подниматься, опираясь на жёсткую кушетку.

      – Это ведь ты подбросила мне одежду, а потом сдала меня. Откуда стража могла знать, как я выгляжу, если мы не выходим из часовен? – громкое эхо пошло гулять дальше, пришедшая девушка прислонила палец к губам, призывая говорить тише.

      Истеричный крик мог выдать обеих, и сестры тогда не будут знать пощады.

      – Одежду принесла я, но страже не сдавала, клянусь тебе!

      – Мы обе погрязли в грехе. Тебе нужно сдаться, я не буду одна на суде.

      – И что нас ждёт? – Нина снова положила руку на плечо Лире. – Нас изгонят, а может, ушлют в пустоши Тивии, из которых не выбраться. Знаешь, почему в тамошних тюрьмах нет заборов и сторожевых вышек?

      Лира отрицательно покачала головой.

      – Потому что там кругом тундра, жуткий холод и волки, которые сжирают любого решившегося на побег. Ты этого хочешь? Каждый день сидеть в холоде, рискуя отморозить пальцы, молить о милости, которой никогда не будет?

      Девушка снова едва не зашлась в рыданиях, она не знала, что делать. Бежать? Тогда их нагонят, арестуют, и наказание будет суровее. Сейчас у них ещё есть шанс вымолить прощение, смягчить гнев Пелагеи, отделаться тем, что никогда не смогут наравне с другими читать пророчества, а станут лишь обслугой. Но и в таком положении были плюсы: еда, одежда, крыша над головой. А в том суровом неприветливом мире, что их ждёт? У них нет денег, связей, знакомых, даже простого опыта общения с ними. В них тут же вычислят изгоев.

      – Лира, пойдём, я знаю, как отсюда выбраться, – попыталась снова воззвать Нина.

      – И что дальше? – голос Лиры дрожал уже больше от страха, чем от холода темницы. – Сгинуть на улицах?

      – У меня… у меня есть друзья…

      Лира вдруг перестала рыдать и посмотрела на подругу, как на страшного врага. Губы девушки дрожали, и она беззвучно повторяла: «Ересь, ересь, ересь».

      – Я не хочу гнить в этих стенах, не хочу состариться к тридцати годам из-за отсутствия света, воздуха и удушливого запаха ладана. Я хочу просто жить, видеться с людьми, общаться с ними.

      – Они тебя обманут, уведут на кривую дорожку, ты будешь прозябать в нищете, потроша рыбу на рынке.

      – Может, да. А может, нет. Что мы знаем о том мире? Ужасы, которые нам рассказывают старшие сёстры? И откуда они их узнают? Из видений. Они никогда не жили той жизнью, но мы можем всё изменить. Лира, пойдём со мной. У нас есть шанс начать жизнь заново.

      Лира колебалась, перспектива очутиться один на один с внешним миром, с его ужасами, несправедливостью и сложностью по прежнему пугали. Здесь, в обители, всё было понятно и ясно, подчинено установленному графику и строгим правилам. Сёстры продвигались по службе, получали образование, пусть угодное Аббатству, но всё же.

      – Мы сможем себя защитить, – подала голос Нина. – Ведь в хилом теле не удержится крепкий дух, сколько его не закаляй.

      В голове туманилось от удушливого запаха масляной лампы, от голода желудок отозвался резью, а больные колени не желали проходить. Лира оглядела тёмную келью, холодную темницу, куда её засунули, чтобы та проводила время в молитвах и просила прощения.

      Вот только перед глазами встала вершина Кулерро. Тянущая боль в ногах, когда она поднималась вверх, чтобы оглядеть со смотровой площадки Серконос. Закатные лучи заливали города и деревеньки, океан окрашивался во все оттенки красного и желтого, огромные китобойные суда казались нелепым мусором среди рябящей волнами воды. Свежий ветер раздувал светлые распущенные волосы, а легкие наполнял горный воздух, запахами льда и растений. А ещё это пьянящее чувство свободы, когда можно раскинуть руки и встретить мир, обнять его, словно, давно утерянных родителей или старшую сестру, таскавшую для неё с кухни сладости. Их вкус Лира уже не помнила.

      Но чувства, никогда прежде не испытанных эмоций восторга, счастья и красоты, наполняли тело невиданной силой и легкостью. И этого всего она лишена в мрачных стенах обители: серый и белый цвет строгой одежды, учение догматам и строгое соблюдение правил. Ум не должен быть рассеян и увлекаться иными вопросами, кроме противодействия скверне Чужого и Бездны. Вместо запахов пышной зелени – удушающий аромат сухих трав, так дерущих горло, а вместо свободы передвижения – чёткое расписание, где она может ходить, где нет, куда следует заходить, куда – нет.

      Любознательность, тяга к знаниям, отличным от учения Аббатства – грех Рассеянного Ума. И всё ради того, чтобы через десять-двадцать лет завязать глаза красным шарфом, войти в ритуальный зал, встать на колени и пророчествовать. Смотреть сквозь плотное марево Бездны, избегая шепота и взгляда Чужого, видеть сквозь бесконечные ветра потустороннего мира неясные образы будущего. Двенадцать лет назад никому из Оракулов это не помогло спасти, или хотя бы предупредить Джессамину о готовящемся покушении. Что говорить о том, что вычислить еретика на самой верхушке Аббатства не удалось.

      – Пойдём, – у Нины дрожала рука и сестра постоянно оглядывалась, боясь прихода других сестёр.

      Лира посмотрела на дрожащую ладонь оракула и решилась.

      Темный коридор уводил всё дальше, каблуки сапог высекали грозное эхо, и Лира уже неоднократно пожалела о принятом решении. Она казалась себе беглой крысой, заблудившейся в змеящихся коридорах родной обители. Несколько раз она порывалась уйти, но Нина постоянно хватала её за руку, словно, чувствуя метания.

      Сколько они шли – неизвестно. Когда темные своды начали напоминать просто нагромождения камней, пальцы закололо, и Лира на этот раз действительно встала посреди прохода. Она услышала этот звук – шепот океанских волн, сталкивающихся с горячим или холодным камнем, треск костей и терзающий кожу ветер. Она никогда не испытывала этих чувств, но сразу поняла, что это – Бездна, её сила, мощь костей, заклеймённых проклятым знаком черноглазого бога.

      – Что это? Куда ты меня ведёшь? – голос дрожал от испуга и паники, она чувствовала, как звуки омывают разум, проникают в душу, заставляя ныть кости и чесаться кожу.

      – Идём, там выход.

      – Там – сила Чужого. Ты разве не чувствуешь?

      – Чувствую, но это – наш единственный шанс выйти отсюда.

      – Использовать еретическое колдовство?!

      – Всего один раз.

      – С этого и начинается грех, с этого и начинается его влияние на наши души, разве ты не знаешь?

      – Нет, я этого не знаю, как не знаешь этого и ты. Это всё – догматы, вбитые в нас Аббатством. Почём знать, может, и никакого Чужого и нет.

      – Но ведь…

      – Что? – Нина выглядела злой, даже взбешённой. – Чем служению может помешать прогулка на свежем воздухе или чтение книг натурфилософов. Кто дал право Аббатству клеймить женщин связями с Чужим только из-за того, что они интересуются науками, а не священным писанием?

      – Ты изрыгаешь ересь! Зачем я только тебя послушала?! – Лира кинулась обратно, но тут же получила удар по голове.

      – Опрометчиво поворачиваться спиной, сестра, – последнее слово Нина выговорила с явным презрением, а потом подхватила девушку под руки и потащила вглубь тёмного коридора.

      Лира висела на её плечах, но сознание не потеряла. Перед взором всё туманилось, пропадало, не было сил даже поднять голову, она звенела соборными колоколами, а руки просто отказывались действовать.

      Шёпот костей усиливался, хищная песнь прибрежных волн, бьющихся о скалы, заставлял кожу ныть, а кости сковывать болью. Она попыталась защитить себя беззвучными молитвами, повторяла тексты Запретов, только чтобы не отключиться окончательно.

      Резкий рывок отдался болью, ослепил и подхватил в холодных ветрах. Мимо пронеслись осколки скал, деревья, что росли на островках суши с огромными корнями и чья-то тень, взирающая на это действо с любопытством и ехидной улыбкой. Силуэт был едва различим, но не узнать его невозможно, даже если видишь впервые.

      Затхлый запах канализации заставил немного прийти в себя после круговерти волшебного вихря, а потом Лиру бросили на пыльный пол. В ноздри и рот попал песок, белое одеяние было окончательно испорчено. Шум воды и холод, каменный, выщербленный пол – это было подземелье, но какое – неизвестно.

      С трудом повернувшись на спину, увидела острие клинка перед собой. Рядом с сестрой Ниной стояла женщина в приталенном жакете, сочные бутоны роз на отворотах воротника выглядели как живые.

      – Ты уверена, что это – она?

      – Уверена, весь архив перерыла, чуть аллергию не заработала, но это – она, та, кто нам нужен.

      – Что происходит? – Лира более-менее очнулась, попыталась встать, но острие клинка только больнее впилось в кожу.

      – Тебя ждёт прекрасная встреча с куратором Королевской кунсткамеры, – ответила женщина в жакете. – Бриана Эшворт давно ждёт этой встречи.

      – Кунсткамера? Мы в Карнаке?

      – Благодари за это свою старшую сестрёнку. Она, кстати, жива.

      – Нет, этого не может быть! Она бы нашла меня!

      Лиру вдруг подхватили под руки, рывком подняли над полом. Всё ещё слабая и не понимающая что происходит, она вскрикнула, когда её грубо схватили за волосы и запрокинули голову.

      – Где, где она? – взмолилась Лира, живо вспоминая старшую сестрицу, которая была ближе отца и матери.

      – Мы и собираемся это узнать, – вперёд выступила Нина.

      К ужасу пленницы, черты лица оракула стали оплывать. Из глаз и рта засочилась черная, смоляная жидкость, а лицо стремительно побледнело. Это была скверна Бездны. Как она могла так долго не замечать насквозь искажённую суть сестры по Ордену?

      – И в этом нам поможешь нисколько ты, сколько твои кости.

      Лира попыталась вывернуться, но рот закрыли мокрой пахучей тряпкой. Запах эфира мигом заполонил нос и рот, проявился на языке, а дальше была только холодная темнота.