Лал чихнул в локоть, тряхнул головой и поднял заслезившиеся глаза к небу. Серое и тяжёлое, оно давило на крохотную пещеру, в которой Лал укрылся от дождя. Но уж лучше так, чем вымокнуть до нитки. Нитки его длинной рубахи, полностью просыхающие разве что в особенно тёплые ночи, и так едва вместе держались.
На самом деле, дождь в Варшанских горах шёл почти всё время и лишь изредка превращался в плотный туман. Но ливни случались достаточно редко. Лалу не повезло оказаться вдалеке от своей лачуги, когда погода испортилась. Зонта у него не было — ни бумажного, ни тканевого. Старый несколько недель назад, унёс, вырвав из рук, ветер, а новый он себе пока позволить не мог.
Кто-то громко шлёпнул высокими подошвами сандалий по луже. Лал, которого и без того потряхивало от принесённого ливнем холода, испуганно вздрогнул. Двоим в пещере места хватит, но если вдруг это кто-то из тех деревенских, что морщат нос только при виде него… Не хватало ещё подраться.
Хрустнула ветка. На поляне, окружённой тёмными, распухшими от влажности стволами деревьев, показалась высокая фигура в длинной расшитой накидке. Фигура нагнулась, и Лал увидел знакомое смуглое лицо. Сердце тут же сжало волнением и болезненной радостью.
Он появился в деревне два месяца назад. Имени своего никогда не называл, но местные прозвали его Тронутым — мол, ходит, рядится в знатного господина, дурит девкам головы своими предсказаниями, пугает детей странными речами… «Да как можно что-то предсказать, если небо день и ночь тучами затянуто? А пятна, пятна белые на руках вы видели? Ну точно силы нечистые пометили. Али сам он того…», — причитала старуха Сунити. Конечно, видели, думал Лал, как можно не смотреть на эти красивые руки с изящными пальцами и ухоженными ногтями? Сам он чужака называл про себя Ладду — глаза у него были того же янтарного цвета, что и эти сладкие шарики, которые когда-то давно любила готовить мама Лала. Когда она ещё была жива и когда было возможно приготовить что-то на огне.
И ему нравилось это мягкое созвучие: «ла». Ла-ла-ла…
— Найдётся для меня местечко? — весело спросил Ладду.
Лал молча — боялся начать заикаться — подвинулся, и Ладду, согнувшись и подобрав полы накидки, вошёл под низкий свод пещеры. Сел рядом, снял с головы капюшон, пригладил длинные волосы — свои Лал, как и большинство местных мужчин, всегда коротко стриг, — сунул руку куда-то в складки одежды, вынул пёстрый платок и протянул Лалу.
— Вот, вытрись. Неприятно ведь мокрым сидеть.
Глядя на руку, украшенную светлыми не то пятнами, не то узорами, он взял платок. Тот оказался тёплым и совершенно сухим. Чудеса.
— Сейчас бы у огня посидеть бы, да?
— Не знаю, — тихо отозвался Лал. — Я плохо его помню.
— Точно. Тебе тогда, должно быть, и пяти лет не было. А знаешь, почему он исчез?
— Ну… Говорят, слишком влажно у нас стало. — Лал покосился на Ладду. Тот загадочно улыбался, и нельзя было сказать, что думает он сам. — Поэтому и не получается огонь развести.
— Дожди, конечно, зачастили, но влажно на горе было всегда. Ты ведь наверняка пытался разжечь огонь дома, под крышей. Но ничего не вышло, правда ведь?
— Пробовал, — согласился Лал. — Не вышло.
Он бы согласился, даже будь это не так. Нечасто они подолгу разговаривали — и не о чем было, и некогда. А голос у Ладду лился так же мягко, как свежесобранный мёд. Слушать — одно удовольствие.
— И почему же?
— Не знаю, — пришлось честно ответить Лалу, потому что он сам ничего убедительней придумать не смог бы. Да и откуда ему знать? Он ведь не учёный человек.
— На самом деле, — Ладду понизил голос, и звуки дождя будто бы тоже стали приглушённей, — люди прогневали богов.
Такое Лал уже слышал от особо суеверных жителей. Некоторые предлагали сделать жертвоприношения, но для ритуалов нужен был огонь. А его… не было.
— И как же? — сглотнув, спросил Лал. — Как мы прогневали богов?
— Трудно сказать, как именно… Знаешь, так бывает: терпишь, терпишь, закрываешь на всё глаза, а потом «бум!». — Ладду широко раскрыл глаза и растопырил пальцы. Лал чуть отпрянул. Может, правду говорили, что он тронутый? Но ведь никому из «здоровых» и в голову не пришло бы дать Лалу платок… Он сжал в руках приятную лёгкую ткань. — Люди немного забылись. Забыли себя, забыли об огне, — он провёл рукой вниз от груди к животу, — внутри себя. И боги решили их проучить. Раз огонь, решили они, вам не нужен, то мы его совсем заберём.
Он замолчал, отвернувшись к лесу и тёмному небу. Лал, прижав к груди колени, опустил голову.
— Но… Он ведь нужен. Без огня нет очага. Ни риса не сварить, ни дала. Даже масла жертвенного не растопишь.
— Нужен, — кивнул Ладду. — Без огня нет очага… Дождь, кажется, утих. Пойдём?
— Куда?
— Прогуляемся.
Лал сперва было подумал, что тот пошутил, но нет. Ладду поднялся, подставил под дождь ладонь, и, удовлетворённо кивнув, вышел на поляну. Словно бы из ниоткуда, он достал тканевый зонтик с разноцветной вышивкой, похожей на ту, что была на его одеждах, раскрыл его и протянул руку Лалу. Он поднялся, отряхнулся и, подумав, отдал Ладду платок. Тот сперва недоумённо свёл брови, потом улыбнулся, спрятал платок, и вновь протянул руку. Лал неуверенно взялся за неё. Может, подумал он, Ладду пришёл оттуда, где привычно вот так касаться незнакомцев? Если так, то Лал совсем не против. Лучше бы, правда, Ладду только его так и касался.
— А у тебя ведь не было зонта, — сказал Лал, чтобы как-то отвлечься от ощущения чужого тепла.
— С чего ты взял?
— Я его не видел… — растерялся он. И вправду не заметил, что ли? — Но если у тебя был зонт, то зачем было пережидать ливень со мной?
— Тебе не устраивает моя компания?
— Нет-нет! — замотал он головой. — Я не об этом.
— Тогда не заставляй меня смущаться, — попросил Ладду так мягко, что Лал сам смутился. — Я слышал, на озере Удьят обитают рыжие цапли. Всегда хотел на них посмотреть. Но я ведь не местный, так что дороги не знаю. Проводишь? Я заплачу.
— Заплатишь?.. Не нужно. Я как раз хотел посмотреть, не зреет ли ююба выше по горе.
Подниматься к самому озеру Лал сегодня не собирался, но разве можно упустить шанс побыть наедине с Ладду? Дорога туда-обратно займёт не меньше двух часов. Вернутся они в деревню к вечеру, Лал предложит вместе поесть, начнёт темнеть, и, быть может, Ладду останется на ночь.
— Но тропы после такого дождя наверняка размыло. Будет скользко.
— Обо мне не беспокойся. Я, может, и похож на немощного молодого господина, но прыти мне не занимать.
Лал кивнул. Они просто будут идти медленно и подальше от обрывов.
— Что, действительно похож?
— Что? Н-нет! Ну, на господина похож, а на немощного — нет…
Чувствуя, как к щекам приливает кровь, он замолк. Ладду заливисто рассмеялся. Смущённый, Лал молча зашагал вверх по тропе. Влажная земля, хлюпая, проседала под ногами, мелкие капли дождя тихо ударялись о натянутую ткань зонтика. Птицы, до этого молчавшие, начали петь где-то высоко в деревьях.
— Как тебя на самом деле зовут? — решился спросить Лал.
— У меня нет имени, потому что меня везде зовут по-своему. Здесь мне, кажется, тоже придумали имя.
— Ой… Не слушай деревенских. Они не привыкли к чужакам, вот и придумывают глупые прозвища.
— Но тебя они, кажется, тоже не жалуют.
— Ты уже наверняка знаешь, почему, — заметил Лал. Вряд ли никто ещё не рассказал, чем занималась его мать. — Тех, кто продаёт своё тело, никогда не уважали.
— Но всегда есть те, кто его покупает. Простое лицемерие… Но раз «Тронутый» тебя не устраивает, то как же меня зовёшь ты?
— Я? — Лал замялся. Вряд ли Ладду обрадуется, узнав, что его прозвали сладостью. — Ну, я подумал, что твои глаза… цвета шафрановой воды. П-поэтому…
— Шафран? — удивился Ладду. — Правда?
— Н-нет. Но глаза у тебя и вправду красивого цвета…
Ладду вновь рассмеялся.
— Не хочешь — не говори.
Говорить Лалу не хотелось, поэтому он совсем замолчал. Ладду стал напевать какую-то песню. Слишком тихо, чтобы можно было разобрать слова, но Лал всё равно старался ступать как можно бесшумней и продолжал напрягать слух. Он не знал, почему ему был так интересен этот пришлый предсказатель. Может, ему просто надоело вот уже двадцать лет видеть одни и те же лица. Может, дело было в необыкновенной красоте чужака, которую другие словно бы не замечали. А может, Лал тешил себя надеждой, что Ладду обратит на него внимание и… И что тогда? Лал сам не понимал.
У озера дождя не было, зато кругом стелился туман. Противоположный берег едва проглядывался сквозь молочную завесу.
— Зачем тебе эти цапли? — спросил Лал тихо, словно боясь спугнуть этих самых цапель, которых пока нигде и не было.
— Просто интересно, — пожал плечами Ладду. — Никогда их вживую не видел.
Они остановились у поросшего тростником берега. Ладду снял с себя накидку, кинул на ствол упавшего дерева, который кто-то подтащил ближе к воде, и жестом предложил Лалу сесть. Помявшись, Лал опустился рядом с ним. Наконец, где-то вдалеке послышалось хлопанье крыльев, и над озером пролетела птица с длинной шеей, изогнутой, как крючок. Цапля приземлилась на мелководье. Лал видел таких тысячи раз, но сейчас почему-то наблюдал за ней, затаив дыхание. Пару минут птица стояла неподвижно на тонких жёлтых лапах. Затем шагнула вперёд, выбросила шею вниз и подняла голову из воды уже с дёргающейся лягушкой в клюве.
— Забавное создание, правда ведь?
Кивнув, Лал повернулся к Ладду. Тот перехватил его взгляд и улыбнулся. С ноющим сердцем Лал вспомнил их первую встречу. Он тогда наткнулся в лесу на чьего-то заплутавшего буйвола и гнал его в деревню. У рисового — вернее, когда-то рисового, теперь там выращивали только бобовые, — поля он увидел высокого незнакомого юношу. Он принял его за господина, спросил, нужна ли какая помощь, обратившись на вы… А тот повернулся и улыбнулся так, как Лалу никто и никогда не улыбался.
— Помнишь нашу первую встречу? — вдруг спросил Ладду. Лал вздрогнул — словно мысли прочитал. — Я тогда тоже подумал: «забавное создание»… Впервые меня видит, а так уважительно обращается. Ещё и помощь предлагает. А что, если бы я оказался плохим человеком? Буйвола бы у него забрал, кошель…
— То ведь не мой буйвол был, — напомнил Лал. — А денег у меня никогда не водилось.
— Тем более — даже не твой буйвол. И то, как ты всегда со мной здороваешься, всегда предлагаешь собранные фрукты…
— Ты не был похож на плохого человека. И сейчас не похож.
— Нельзя судить по внешности.
— Дело не во внешности.
— А в чём же?
Лал неопределённо дёрнул плечами. Затем наконец сказал:
— Просто я знаю. — Ладду ничего не ответил, и Лал, понизив голос, спросил: — А про богов… Это правда?
— Правда.
— Откуда ты знаешь?
— Просто знаю, — с хитрой улыбкой повторил Ладду его слова. — На самом деле, люди мало чем отличаются от животных. Им точно так же нужно есть, спать, размножаться… Но как только у птиц есть перья, так и у людей есть то, что даровано только им. — Он поднялся. — Пойдём обратно?
Лал встал следом. Ладду накинул на плечи накидку и раскрыл зонт — дождь вновь накрапывал.
Чем Лал отличался от той рыжей цапли, если не считать крылья да клюв? Отличался ли? Он не знал. Наверное, что-то было… Когда воздух становился удушливо влажным, когда тёплые капли, падая на кожу, смешивались с потом, все птицы начинали искать себе пару. Вместе они строили гнёзда, заводили птенцов… Лал давно уже ждал, когда почувствует, что пора ему сделать то же самое, но, какой бы ни была погода, не испытывал ни нужды, ни желания. Хотя у других, казалось, с этим всё было в порядке — в деревне уже не оставалось одиноких юношей его возраста. Может, это родители указывали им дорогу?
— И что же людям делать? — спросил Лал, когда они уже спускались по горной тропе.
— Нужно зажечь тот огонь, который потух первым.
— А если его никогда и не было?
— Был, конечно. — Ладду остановился и положил свободную руку Лалу на грудь. — И наверняка что-то ещё осталось. Где-то там, глубоко.
Убрав руку, он двинулся дальше, и Лалу пришлось поспешить за ним, чтобы не попасть под мелкие капли усиливающегося дождя.
До деревни они добрались уже на закате. Людей почти не было, все разошлись по домам, но Лал всё же, пока не встретился кто-нибудь поинтересней его самого, поспешил предложить:
— Поедим вместе? А то скоро стемнеет совсем…
Сколько бы Лал не возвращался домой под светом луны, Ладду никогда не встречал. Ни в деревне, ни в лесу. Тот словно бы растворялся в сумерках, и никто не знал, где он ночевал. Но Лал надеялся, что хотя бы эту ночь они проведут под одной крышей.
— Не боишься слухов? Пустил в дом веталу...
— Слухов? — рассмеялся Лал. — Одним больше, одним меньше.
Показалась низкая, поросшая мхом крыша его лачуги. Лал отворил дверь. Внутри уже было совсем темно, и он, разувшись, поспешил раскрыть деревянные ставни.
— Хотя и мне иногда кажется, — признался Лал, стоя у окна, — что ты не совсем человек. Не просто… человек.
— Все мы — немного больше, чем люди, — послышался позади мягкий голос. Ладду тоже снял сандалии и вошёл. — Чем мы сами. И во мне этого «больше»… больше, чем в других. Люди не считают меня своим, но разве я не часть их? В небесных царствах меня не ждут, но разве нет во мне божественного?
Последние слова он произнёс тихо, у самого уха. Лал медленно повернулся.
— Ладду…
— Да?
— Я не знаю, тот ли это огонь, о котором ты говорил, но когда я смотрю на тебя, внутри так тепло… И когда лишь слышу, и когда думаю о тебе. — Он взял Ладду за руку и положил его ладонь себе на грудь. — Чувствуешь?
— Чувствую, — кивнул тот. Он оказался совсем близко и щекой прижался к щеке Лала. — Поделишься им со мной?
Привстав на цыпочки, Лал обхватил ладонями его лицо и неловко ткнулся губами в губы. Ладду судорожно вздохнул. Пахло от него пряностями, подогретым маслом и будто бы дымом. Лал углубил поцелуй и скользнул одной рукой под расшитые одежды.
— Тебе тоже жарко? — тихо, но с пылом спросил Лал, заглядывая в светлые шафрановые глаза. — Можно я?..
Он помог Ладду раздеться, усадил его на низкую плетённую кровать, скинул с себя рубаху и, опустившись рядом, вновь припал к покрасневшим губам. Ладду огладил его живот и забрался юркими, как беспокойные языки пламени, пальцами под ткань дхоти. Комната полнилась вздохами и стонами. Лал чувствовал, как тепло в нём расходится по всему телу, от груди и живота к самым кончикам пальцев, но всё никак не мог насытиться теплом чужого тела. Не мог, казалось, и Ладду: он жался ближе и ближе и продолжал исследовать чужую плоть, пока, наконец, не замер от прошедшей по его телу лёгкой судороги.
— Приготовим завтра, — хрипло спросил он, — ладду? Так давно не ел…
— Я не помню, как, — отозвался, пытаясь отдышаться, Лал.
— Ничего. — Ладду обжёг его ухо своим дыханием. Губы мягко коснулись шеи, и по разгорячённой коже побежали мурашки. — Я напомню.