Поиграем?

«Они все мне врали, — клокочут злые мысли, заставляя кулаки сжиматься. — Смотрели в глаза и произносили слова, в которые не верили». Выпустить пар хочется безумно, но от крика удерживают остатки приличий. Жизнь прямо сейчас кажется не то что черной полосой — черным калейдоскопом, который вертится, сменяет картинки, но стекляшки все такие же непроглядные.

Жалит даже не собственная неудача, а то, как в него верили абсолютно все в родной глуши. Каждая собака спешила сказать Антону, какой он способный и талантливый, как его «с руками в Академии Художеств оторвут». А оказалось, скажут, что руки уже оторваны и вставлены не туда, куда надо, так что не видать вам, Антон, успеха в нашем заведении.

Домой к Полине не хочется. Антон чувствует, что сорвется на нее, запятнает злостью и, чего греха таить, завистью. У нее-то все получается, как по маслу. Дает концерты, мечтает о славе.

А у Антона на горизонте — рваные контуры долгов и исключения, возвращения в поселок и печальных глаз Оли, которая мечтает пойти по стопам брата. «Не стоит», — думает Антон и со злостью пялится в темноту, куда не дотягивается свет фонаря у курилки. Осень, темнеет рано.

Тревога чуть отступает, когда он тихо шагает в облюбованный тупичок. Он знает, кого здесь найдет, и предвкушение привычно щекочет нутро.

— Чего крадешься? Душу мою украсть хочешь?

Голос мелодичный, но приглушенный, и силуэт из темноты выступает, будто барельеф под рукой скульптора. Под светом фонаря на него ухмыляется лисья морда. Дыхание замирает, но через секунду отпускает: Антон вспоминает, как дышать, ведь перед ним — маска.

Девушка одета как обычно: светлые джинсы, длинное замшевое пальто, симпатичный шарф в причудливом узле. Карнавальная маска лисы, за которой смутно блестят игривые глаза, — самое примечательное в его таинственной знакомой.

Первую их встречу он помнит, будто это было вчера: настолько Лиса колоритна на фоне тусклого города. В тот раз он тоже вышел «подышать» в курилку, что показалось Лисичке крайне смешным. Как, впрочем, и многое, что он говорил или делал. Даже невинная попытка знакомства.

— Меня зовут Антон, а тебя?

— А меня — нет.

Лиса смеется, и Антона ласково касается яркий аромат ее духов: сладкий, цитрусовый. В сочетании с сигаретным дымом он кружит голову, проникает под кожу. Глаза в прорезях маски насмешливые, кажется, Лиса читает его не то что как открытую книгу — как вывеску у магазина.

— Аккуратнее с именами, Антон, — серьезно говорит она, резко прекращая хихикать. — Людям нравится вешать ярлыки, но знают ли они о власти имен?

Маска на ней сидит как влитая и будто даже шевелится. Антон знает, что это обман зрения, но не может оторваться.

— Но… Как мне тебя называть?

Ее смех обволакивает и глушит боль, будто анальгетик.

— Как тебе нравится, — фыркает она. — Можешь придумать.

Антон зависает на миг. Сердце совершает кульбит, словно этот шаг важен: упасть или взлететь.

— Алиса. Пойдет? — Лиса молчит, склонив голову набок, и Антон поспешно поясняет: — Как в сказке.

— Пусть будет, — хмыкает она, — раз ты так захотел.

И от того, как она это произносит, по коже проносятся мурашки.

Лиса влияет на него совершенно магически. В каждую их встречу. Атмосфера загадки вокруг нее такая же манящая, как и звенящий смех.

— Почему искусство так стараются загнать в рамки? — спрашивает он небо и Алису.

— Люди вообще стремятся ограничить все, что попадет под руку, — фыркает Лиса.

— Я бы хотел быть свободным от них, — вздыхает Антон, понемногу отпуская злость.

— Могу устроить, — игриво тянет Лиса, и Антон зависает на секунду.

Он давно пытается изобразить Алису, но передать на холсте ее праздничный и такой вольный флер непросто.

— Ну что, Антон? Хочешь развлечься?

От формулировки Антон вспыхивает, мысли становятся дурацкими, начиная от «Здесь?» до «У меня есть девушка!».

— Ну чего ты так перетрусил? — удивляется она. — Просто предлагаю зависнуть с моими друзьями. У нас закрытая тусовка, я такими предложениями не разбрасываюсь, но раз уж мы давно знакомы…

— А…

Выдать связную мысль не удается, но Алиса догадывается:

— Да больно вид у тебя убитый, — Лиса делает шаг вперед. — Такой потерянный и трогательный, хочется помочь.

— Меня жалко? — Антон отшагивает.

— Ох, посмотрите, — фыркает она. — Обиделся.

— Я не!.. — Антон обрывает себя, потому что, кажется, звучит по-детски.

— Зайчик, я же тебя не заставляю, просто предлагаю руку помощи.

От ее ласкового «зайчик» прошивает током. Лиса протягивает ладонь в темной кожаной перчатке в знак добрых намерений.

— У нас обычно весело, — чудится, что она скалится под маской. — Расслабишься.

Антон вдруг вспоминает Полину, к которой не хотелось возвращаться всего несколько минут назад. Не хочется и теперь. Мелодия скрипки не спасет, когда хочется хаоса. Умереть и воскреснуть. Так что почему бы и нет?

Алиса говорит, что это в соседнем квартале и народу будет немного, ведь она «не дружит с кем попало».

«А я? — вертится на языке. — Получается, я не кто попало?».

Он кладет в ладонь Лисы свою, и она легонько ее сжимает.

— Только знаешь, — тянет Лиса, — у нас действительно закрытая вечеринка. Особенная.

Антон вопросительно мычит, стараясь лицом не выдать глупостей, лезущих в голову и ошпаривающих уши и шею жаром.

— Люди часто притворяются, согласен?

Антон бормочет нечто утвердительное, а в голове мысль: «Притворялись ли те, кто обещали ему сияющее будущее?»

— С нами тебе не нужно притворяться.

И это звучит так необходимо, что Антона отпускает. Почему-то он верит сразу, вопреки тому, что в академии никому не нужна его «настоящесть», Полине он боится показать ее, злую и неудачную, ее стыдно показать родителям и сестре, за нее бы сожрали бывшие одноклассники. Но Алиса словно заранее отпускает ему этот грех.

Она спрашивает, что с его жизнью, под неспешные шаги, и Антону хочется вывалить все и сразу. Как он устал, как уже давно не вдохновлен, как тонет под давлением критики, как, кроме зависти и негодования, в душе копошится разве что равнодушие. Но выдает лаконичное: «Перегорел». К чему перегорел: к искусству или к жизни, — не уточняет, сам пока не понял.

Алиса не оскорбляется, только крепче сжимает его руку. Дышаться начинает спокойнее. Вечер покусывает легкие изнутри, и Антон вспоминает, как в принципе приятно дышать.

— Почти пришли, — Лиса выдыхает облачко пара из-под маски и останавливается. Выпускает его руку и поворачивается, разглядывая Антона.

Под этим взглядом хочется выпрямиться и поправить очки, но Антон держится.

Девушка-Лиса вот-вот растает сумеречной фантазией. В своем изящном пальто, с искрящимся смехом и сладким ароматом цитруса, она исчезнет, оставив Антона наедине с разочарованием.

Но Алиса не пропадает. Взъерошивает Антону волосы, пропуская светлые пряди сквозь пальцы в перчатке, ненароком касаясь головы, и кожу щекочет холодком.

— Не хватает маленькой детали, — слышно по голосу, Алиса улыбается.

Она расстегивает пальто, разматывает шарф, и Антона бросает в дрожь, но девушка просто достает из-за пазухи небольшой сверток.

— С-спасибо, — запинается Антон. — А что это?

— Гостинец от лисички, — фыркает Алиса. — Открой, и узнаешь.

Раньше, чем увидеть, он чувствует пальцами короткий мягкий мех. Затем на ощупь находит круглые провалы, и только потом осознает.

Маска. Заячья.

— Это… Неслучайно?

— Люди верят в неслучайности только если считают, что контролируют что-то, — фыркает Алиса. — Что ты контролируешь, Антон?

«Ничего».

Антон ничего не контролирует.

— Ты можешь надеть ее, если хочешь, — мягко предлагает Алиса и сжимает его плечи, наклоняясь ближе. — Я знаю, что ты хочешь.

— Это, — бормочет он в последней попытке. — Странно.

— Разве?

Антон хочет стать ближе к этой уверенности. Свободе.

— Если у вас такой дресс-код, — неловко шутит он, аккуратно прячет очки и надевает заячье лицо. Видно в ней почему-то прекрасно. Маска теплая изнутри, мягкая снаружи и кажется родной. Вот только…

«Носил ли ее кто-нибудь до этого?»

Антон не спрашивает, и Алиса довольно чешет его между ушей.

— Теперь пойдем знакомиться.

Обычная многоэтажка встречает старым лифтом. Антон не может отделаться от мысли, что сейчас на них наткнется какая-то старушка и придется оправдываться за дурацкие прикиды.

Но никто не попадается им до самой квартиры. Задумавшись, Антон даже пропустил, какой этаж.

— Не волнуйся, ты им понравишься, — шепчет Алиса на ухо и толкает дверь, которая, на удивление, не заперта. Ушей с порога касается музыка, но не жуткий драйв, которого можно было ожидать, а нечто гипнотизирующее.

Флейта.

Маленькую прихожую, захламленную коробками и обувью, освещает тусклая лампочка в желтоватом абажуре. Антон разувается и скидывает куртку, будто в полусне. Все кажется обыденным, но перед глазами — пятна и цветные мухи от волнения. Алиса вешает его куртку на крючок, где уже висит ее пальто с шарфом. Антон моргает. Она в водолазке под горло и все еще в перчатках.

— Идем, не стой на пороге, — елейно шепчет она и подталкивает в спину под лопатками.

Антон ступает по полу, будто по минному полю. Свет из комнаты вдруг загораживает тень.

— Лихо ты его обработала, — голос хриплый, глубокий. Антон вздрагивает, поднимает взгляд и встречается с волчьим оскалом. В полумраке не сразу понимает, что это тоже маска.

— Волчик, не пугай гостя, — Алиса приобнимает Антона за плечо, и Волк смотрит так, что хочется сбежать. — Он и так трясется.

— Я не трясусь! — резко огрызается он. Распрямляется и делает шаг вплотную к Волку. — Проблемы?

Маска Волка дергается, когда он звучно фыркнул:

— Никаких… Зайчик.

Он отходит в сторону, пропуская Антона. Хочется оглянуться на Алису, но Антон отбрасывает это желание и проходит в комнату. Музыка уже не просто касается, — проникает под кожу и разливается там прохладными ручейками.

Взгляд утыкается в столик, вокруг которого — пара кресел со старой обивкой, кое-где прожженной сигаретами, и диван. У подножия звенят разноцветием ряды бутылок. На подоконнике киснет пепельница, напичканная окурками. Антон ищет взглядом магнитофон, но не находит и так и не понимает, откуда льется музыка.

— Зря ты… — краем уха слышит Антон глухой рык Волка, — …совсем парня…

Алиса что-то ответила, но его внимание завоевывают новые фигуры.

— Э-э, Лиса нашла нам Зайца, — басит громадный парень в маске Медведя из кресла. Он не такой высокий, как Волк, скорее, широкий, и обходится без рычащих нот.

— Ух, этот какой-то хилый.

Антон переводит взгляд на диван. На спинке — девушка в маске совы, нахохленная и в плаще из перьев с рукавами-крыльями. Переминается ногами по диванным подушкам и пялится на Антона, будто он тут один в маске.

— Знакомься, — Алиса кладет руку на плечо и указывает по очереди: — Совушка и Медвежутка. И, конечно, наш Волчик.

Тот как раз обходит их, опускается во второе кресло. Садится, широко расставив колени и расслабленно опираясь на спинку. Сова кидает ему зажигалку, а он достает из кармана пачку сигарет, подцепляет одну и прикуривает. Рукава обнажают запястья под перчатками с болезненно темными венами.

— Добро пожаловать, Зайчик, — шепот Алисы обжигает кожу за ухом. Хочется верить, что не только она ему рада.

— Не стой как неродной, — Сова смешно выговаривает звук «о», и остается гадать: невольно или чтобы попадать в образ. Волк хмыкает, Медведь хватает бутылку с чем-то мутным со стола. Лиса тянет Антона на диван, ноги деревянные, но он послушно падает на подушки.

— А вы… пьете? — неловко спрашивает Антон, но тут же понимает, насколько абсурдно звучит, и исправляется: — В смысле… Что пьете?

— Меньше знаешь, крепче спишь, — мелодично смеется Лиса.

— Тебе понравится, брат, — басит Медведь, на что Волк коротко рыкает:

— Сомневаюсь, — затем отбирает бутылку у соседа, поясняя: — опять все разольешь, — расставляет пять рюмок и наливает до краев. Передает всем по одной.

Антону бы отказаться, но Алиса приподнимает заячью маску, прислоняет рюмку к его губам, и приходится пить, чтобы не облиться. Волчьи глаза сквозь прорези смотрят с сомнением. Внутрь желудка осадком ухает тепло.

— Так ведь лучше? — мурлычет Алиса, Сова хихикает.

— Мне как-то… — Антон не может выговорить, как ему, потому что сам не знает. Музыка пульсирует в ушах, тянет, словно хватая за рукав. Но на Антоне — обычная футболка, и руки среди зверей в водолазках и перчатках неприлично голые.

— Сейчас будет хорошо, — обещает Алиса, и Волк снова наливает. Однако, будто фокусник, еще и шуршит пакетиком: в рюмки сыпется растворяющийся песок.

— Это?..

— Ты слишком напряжен, — заботливо тянет Лиса, и ладонь в перчатке гладит его колено. Лицо обжигает, язык вялый и неподатливый, спорить нет сил.

Вторую рюмку он опрокидывает в себя сам, и комната послушно кружится, когда он дергает головой. Перед глазами все мешается, как на палитре, где уже нет места новым оттенкам, и под кистью рождается каша.

— Алиса?..

— Я здесь, сладкий, — горячий шепот ближе, чем когда-либо: уха касаются мягкие губы.

Антон дергается и поворачивается. Лицо Алисы размыто, но маски точно нет. Антону чудится рыжина, он тянется рукой, и под ней — теплая, мягкая кожа. Он щупает свое лицо, тоже без маски. Быть может, она впиталась в него, как акварель в пористый лист, оставив отпечаток.

— Чувствуешь? — Алиса так близко, что выдыхает ему в губы.

— Мне… — «нехорошо», хочет сказать Антон, но говорит: — Странно.

— А мне наоборот, — Алиса впивается пальцами в его бедро, и Антон ощущает коготки, — так долго этого ждала…

Она целует его, жадно прикусывая нижнюю губу и проводя языком по кромке зубов. Если до этого мир кружился, то сейчас Антона ведет самого, в голову бьет шумом. Он отвечает так, как никогда не отвечал Полине: страстно и смело. Хочется стать звенящим и заметным, как никогда, и сейчас Антон такой. Дыхания с непривычки не хватает.

Духи Алисы окутывают его целиком, он варится в аромате цитруса, и кажется, что они с Лисой сольются в одно чувство. Однако этого не происходит, и Антону начинает не хватать воздуха.

Отстраняясь, он встречает хищный взгляд. Лицо Волка тоже размазано, но глаза различимы. Цвет не разобрать, зато почти осязаемо недовольство в них.

Мелодия флейты срастается с воздухом. Размытая фигура Совы спархивает с дивана и принимается кружиться по комнате, размахивая крыльями в танце. Медведь запрокидывает голову на спинку кресла и, издавая странные звуки, пялится в потолок.

Антона расслабляет: все тело становится мягким и текучим. Он откидывается на подушки и выдыхает. Удивительно, но сейчас его отпускает впервые за долгое время. Все кажется простым и понятным.

— Ты права, — бормочет он, с трудом складывая мысли пазлом. — мне нужно было просто расслабиться.

Антон смеется и слышит, как Волк хмыкает:

— Быстро его размазало.

— Работает профессионал, — Алиса хихикает. — Разгоним этот состав еще немного?

Волк не отвечает, только чем-то шуршит на столе. Щелчок зажигалки. Антон пытается разглядеть его фигуру, но видит только дым.

— Ну-ка, сладкий, хочешь попробовать?

Алиса цепко хватает его подбородок и поворачивает к себе. В ее руках — тлеющая самокрутка.

Антон вяло мотает головой: куда еще, и так все плывет. Но Алиса ласково уговаривает:

— Ну же, сладкий… Я помогу.

И она сама затягивается, а затем целует его, выдыхая головокружащий дым в рот. Антон кашляет, и Алиса смеется. Затягивается снова, и облако летит ему в лицо. И Антон не кашляет, напротив, — с удовольствием ныряет в этот дым, чувствуя себя свободным.

Время летит незаметно, как в самом приятном сне. В голове царит пустота, пока Антон купается в истинном блаженстве внимания Алисы.

Маленькое пространство будто тайга, у кромки которой росли они с сестрой. Всплеск эйфории пунктиром брызгает во все стороны, и Антон пытается дотянуться до всего и сразу: до новых друзей, до музыки, до растворяющегося дыма. Когда сил уже не хватает, он просто млеет под руками Алисы.

— Положи его уже где-нибудь, — рычит кто-то издалека. — Хватит твоему Зайчику.

«Хватит» вызывает смутный протест, а вот «твоему», наоборот, греет нутро. Лиса отвечает, но слова не разобрать. С трудом и посторонней помощью он оказывается в вертикальном положении. Непонятно, куда двигаться и как не цеплять углы. Подсказки Лисы не помогают, Антон заваливается на нее, но неожиданно его подхватывают другие руки, жесткие и сильные. Неожиданная опора тащит его на себе в коридор и из квартиры. Музыка, с которой Антон успевает сродниться, пропадает, оставляя после себя сосущий гнет. Он даже хныкает, просясь обратно. Осаждает его короткий рык.

Свежий ветер слегка отрезвляет, и Антон шарахается от волчьего оскала.

— Оклемался? — усмехается Волк. — Не дергайся: карета уже подана.

— А?

Антон моргает. Замечает такси в нескольких метрах от подъезда и выдыхает. Мелькает мысль, что столько денег у него нет, но решать что-то нет сил. Поэтому он послушно садится в машину, на колени ему падает рюкзак. Волк ничего не говорит, даже не прощается, только хлопает по машине, и та трогается. От езды быстро начинает мутить. Антон хочет попросить пакет, но не успевает — вырубается.

***

Возвращаясь, Волк недовольно закуривает и не предлагает Лисе. Она хмыкает и сама скручивает себе косяк.

— Не дуйся, Волчик, — все же тянется прикурить, и он сдается.

— Зря ты это затеяла, — рычит он.

— Ты же сам мне его показал.

— Не думал, что ты возьмешься всерьез.

— Ой, тебе что, жалко мальчика? — смеется и затягивается.

Косится на храпящего в кресле Медведя. Звук ее бесит, но толкать его лень. А вот у Совы сил в достатке. Ночь — ее пик активности, так что Медведю приходится терпеть и учиться танцевать. В который раз.

— Нет, знаешь же, — хмыкает Волк. — Но его не заменишь этим хлюпиком. Хотя внешне похож.

— Все гораздо интереснее, Волчик, все гораздо интереснее.

И по тому, как она это произносит, Волк понимает, что ничерта хорошего его не ждет. А, думая о фотографии на дверце шкафа, — что он отвратительный друг.

***

Это приключение оставляет Антону похмелье, ссору с Полиной и воспоминания, как быть живым. Учеба угнетает, критика душит, жажда по Алисе не гаснет. Несколько дней он ищет с ней встречи, но она сама находит его и снова зовет с собой.

Антон за неделю опыта в вечеринках не набрался, но энтузиазма в нем с головой. Напивается, скуривает предложенное и послушно втягивается в поцелуи. Почему-то сегодня они одни, но Антон не задает вопросов. Только бы не быть мертвым, ощутить вкус, сойти с ума.

Коготки пробираются под футболку, очерчивают ребра, движутся за спину, легонько царапают под лопатками, и по коже проходит невесомая дрожь. Под животом завязывается тугой узел, и Антон ерзает, пытаясь быть к Алисе еще ближе. Девушка не возражает, закидывая на него ногу и усаживаясь сверху. Она цепляется за подол футболки и стаскивает через голову. Антон откидывается назад, почти ложась и опираясь на локти, и Алиса склоняется над ним, целуя, кусая в шею и тут же зализывая.

— Какой же ты сладкий, — шепчет она, — мне нравится…

Антон пытается подцепить край ее водолазки, но не может его найти. Себя бы собрать. Горячий язык, теплые губы на коже, пальцы, фиксирующие голову за волосы, сводят с ума. Ему сладко, но Алиса на вкус с кислинкой. Кажется, на языке шипучка, что танцует во рту.

Ладонь ползет к животу и ниже, трогает уверенно, сжимает. Антон выдыхает в чужие губы, Алиса ухмыляется.

— Хочешь этого?

Он утвердительно мычит.

— Хочешь, сладкий?

— Хочу…

— Тогда нужно немного потерпеть, — извиняется она. — А потом я сделаю хорошо. Справишься, малыш?

Чего бы от него ни хотели, он покорно кивает. Алиса заводит его руки наверх и возится с ними, кожу царапает чем-то шершавым. Дергаясь, Антон понимает: запястья связаны. Легкий укол паники заставляет вскинуть голову, но дрожь по телу для Лисы — награда.

— Поиграем? — хитринка в голосе напрягает. Опустить руки хочется до безумия, но ответ Лису и не интересует. Все происходит быстро и резко. Сверкает металлом. Росчерк боли прямо по коже, по груди до мяса. Собственный вскрик. Антон опускает взгляд, и от вида крови на собственном теле мутит.

— Ал…са?..

Свежего пореза на груди касаются мягкие губы, язык зализывает рану. Слова застревают в горле.

— Потерпи, сладкий, — с ее губ будто сочится тьма, в руке — кинжал.

Антон просит остановиться, но Алиса вместо этого прислоняет к его губам бутылку. Горло обжигает, Антон закашливается, в носу и глотке горит, а Лиса снова давит лезвием, аккуратно, усердно, явно вырезая нечто конкретное. Из глаз брызжут слезы, Антон срывается на вой.

«Пожалуйста, пожалуйста, просто хватит, пусть это закончится».

— Не дергайся, зайчик, — нежно просит Алиса. — И я закончу быстрее.

Боль скрывает ее слова, они не имеют веса. В своем аду Антон молит только о спасительной тьме. Однако та не накрывает его, а стремится прорасти из окровавленного тела. Сквозь туман доносится пение. Под мелодию флейты Алиса растягивает незнакомые слова. Текст будто проникает через свежие порезы, и боль притупляется.

Картинка плывет, становится далекой, словно Антон отплывает от берега на лодке, неспешно покачиваясь. Из горла рвется не его рык. Лиса сверху дергается и спрашивает:

— Зайчик?

— Решила поиграть, чертовка? — плещет угрожающее изнутри.

— Только если правила будут… — тон Алисы вдруг становится не елейным, а жадным: — …жестокими.

Тело рвется из оков, сдирая кожу на запястьях, и Алисе это нравится. Она ведет кинжалом от живота до горла, царапает лезвием кадык и слышит нетерпеливое горловое ворчание в ответ.

— Так мы играем? — в голосе ухмылка.

— О да, — и язвительное: — Пожалуйста, начнем.

Это «пожалуйста» чужим голосом заставляет ее уверенным росчерком разрезать веревки. Алиса тут же оказывается снизу. Антон ничего не видит, не контролирует, но ощущает, как выгибается тело под ним.

— Скучала? — его тон угрожающий, властный, такой, каким просто не может быть.

— Каждую секунду.

Звенит пряжка ремня, и Антон ощущает холод на голых ногах. В сторону летит темная водолазка, но он даже не видит тела Алисы, только чувствует кожу под собственными, непривычно жесткими и уверенными пальцами.

— Блядь.

Короткое и емкое ругательство в стороне заставляет обернуться. Антон приподнимается. В дверном проеме скалится Волк, и его раздражение наполняет удовлетворением.

— А ты в меня не верил, Волчик, — торжествует Алиса, опираясь на локти. — Присоединишься?

Тот подходит, но внутри уже рождается усмешка.

«Раньше Волчик не стал бы медлить. А теперь он у нас жадный, да?»

— Не сегодня.

Взгляд сверху обращен на Алису, и в нем слишком много лишнего.

— Тогда катись, — вырывается из Антона.

— Непременно.

Волк ухмыляется, лезет в карман, чтобы что-то достать. Миг, — и в шею Алисе входит шприц, ее глаза расширяются, но через секунду она уже обмякает.

— Ты берега не попутал, Волче?

Антона дергает вверх, на ноги, а затем кулак встречается с чужой челюстью. Волк лишь мотает башкой, и ответный удар отбрасывает Антона в стену. Затылок простреливает болью, но далекой, как будто и не его вовсе.

— Прости, брат, — рычит Волк, удерживая его за горло. Дышать трудно, пальцы стальные — не отцепить. — С твоей смертью я уже смирился, к возвращению не готов.

Колено врезается Волку в пах, хватка слабнет, и следующий удар прилетает под дых.

— Предатель! — голос Антона искажается злобой. — Ты всегда на нее засматривался!

Волк поднимает взгляд, и тлеющая там боль оглушает.

— А ты умер.

Он разгибается, и в руке сверкает знакомый кинжал. Тело не успевает среагировать, и его рассекают резкие штрихи. Крест-накрест. Перечеркивая все, что возвела Алиса.

Собственный крик Антон не слышит, зато глухую песню Волка под мелодию флейты — да. Эта песня не зовет — отталкивает, как звериное ворчание из чащи. От нее тянет сбежать, и все внутри Антона подчиняется, отключаясь. Объятия темноты мягкие, уютные, вечные.

Но все же он приходит в себя от свежего воздуха и хлестких пощечин. Взгляд сперва расфокусированный, но затем цепляется за знакомую волчью маску.

— Где… я?

Он моргает. Шевелиться получается так себе.

— В нашем дворе, — от глубокого голоса Волка Антон вздрагивает, хотя угрозы в нем нет. Сейчас. — Я прервал ритуал и вытащил тебя, — продолжает он спокойно и помогает сесть на скамейке. На Антоне футболка в крови и распахнутая куртка.

— Р-ритуал? Зачем?

Голова звенит, и, хотя холодный воздух отрезвляет, думать тяжело. Сбоку доносится фырканье.

— А ты хотел там остаться?

Щелчок зажигалки. Крепкий запах табака. Волк затянулся, приподняв маску.

— Нет, я… Вообще ничего не понял, — с трудом признает Антон. Картинки проносятся перед глазами, но выглядят безумной фантазией, а не реальностью. Что из этого правда, а что привиделось под сомнительными веществами? Он решается спросить:

— Это были галлюцинации?

Волк то ли смеется, то ли кашляет.

— Если тебе так легче. Может, сможешь забыть, — он снова затягивается и сам себя оспаривает: — Хотя сомневаюсь.

Антон жмурится, трет глаза и перебирает вопросы, которые нет смелости задать. Он не уверен, что хочет знать. Что сможет спать с этим знанием.

— А что с Алисой? — он исправляется: — С Лисой то есть.

— Оклемается.

— М-м-м, — выдает Антон и все же решается: — Зачем ты это сделал? Ты ведь знал?.. — знал, что так будет, знал, к чему все идет.

Волк задумчиво смотрит в уже светлое небо. Ему не хватает ночи, луны и воя.

— Не то чтобы ты мне нравишься как личность или не нравишься как тело…

Антон вздрагивает. Жутко. Быстро уточняет:

— Так зачем?

Он ждет ответа, а его — молчание. Волк стряхивает пепел и хрипло советует:

— Иди домой, парень, рисуй картинки. И не светись здесь. Больше так не повезет.

— И это все? — сквозь потрясение прорывается возмущение.

— Прикопать тебя на заднем дворе, парень? Не жди извинений.

Антон встает, растерянный и неживой. Подхватывает рюкзак, смотрит на Волка. Прощание никак не складываются, и Антон разворачивается и, шатаясь, уходит. К черту.

Дойдет ли он? Дорога петляет, выскальзывает из-под ног. Но когда удается добраться до знакомых мест, включается автопилот. Содержимое головы мягкое и спутанное, а он вот-вот упадет.

— Антон?

Мыльный пузырь сил лопается, и Антон валится в знакомые руки.

— Это что, кровь?! Кто это сделал? Ты где… Где был?

В крике, забивающем гвозди в череп, Антон узнает Полину. Перед глазами проясняется. Двор дома, где они снимают квартиру, кажется родным. Как Полина оказалась на улице?

— Я всю ночь не спала, в окно тебя увидела. Боже, Антон…

Милая, нежная Полина плачет, но волочит его в дом, и Антон заставляет себя собраться, чтобы войти в квартиру самостоятельно. Полина дрожащими руками помогает снять ботинки, одновременно пытаясь заглянуть в глаза и обещая «все сделать», «помочь», тянется вызвать скорую. Антон сбивчиво протестует, кидается в туалет, рухнув на колени перед унитазом, куда его рвет желчью. Он вдыхает носом, поднимая голову, но затем снова склоняется.

Выворачивание наизнанку выталкивает из головы белый шум. Восприятие проясняется, и волной накатывает боль во всем теле. Порезы, ссадины на лице, сбитые костяшки — все печет, горит, орет. Запоздало накрывает ужас, и начинает трясти. Антон отползает от унитаза по кафелю, ища спиной стену для опоры.

— Антон… Тоша… — Полина садится на колени перед ним и тянет руки. — Пожалуйста, не молчи. Давай все же скорую?

— Нет… — выталкивает из себя Антон. Он, конечно, выблевал все, что мог, но все равно страшно представить, что в его анализах могут найти врачи. — Полин, я…

Его сухой голос дрожит.

— Прости, Полин, я не хотел, — губы дрожат, и стыд колет раскаленным шилом в каждый подсохший порез. — Я не хотел, Полиночка!

— Тш-ш, Антоша, — Полина сама плачет и обнимает его. Такого, в крови и рвоте. Гладит по спине. — Пойдем. Я найду аптечку. Все будет хорошо.

Прекрасная, стальная Полина. В ее глазах — боль и вопросы, но она помогает ему встать и дойти до кровати, успокаивающе шепча всякую ерунду, пока обрабатывает порезы и ссадины. Не может не замечать следы от чужих ласк на шее и что порезы не хаотичные, а складываются в общий рисунок. Искры сомнений и страха в ее глазах мечутся, но из слов — только утешения. Она повторяет, что все будет хорошо, заставляя Антона лечь спать. Кажется, он не сможет заснуть, ибо в темноте будут светиться звериные глаза, но едва на ноющее тело опускается плед, Антона вырубает.

Среди ночи в комнату проникает мелодия флейты. Тянется из приоткрытой форточки, скользит по полу и льется в уши. Антон садится резко и глушит рукой стон боли. Полина спит рядом, тревожно и беспокойно морщась. Он поправляет ее одеяло и, держась за стену, идет умыться и попить: в горле стоит сушь. Флейта только чудится ему, никакой музыки в доме нет. Холодная вода очищает сознание, и взгляд падает на рюкзак у входной двери. Точно.

Молния издает тихий «вжик», и он вытаскивает ничуть не потрепанный скетчбук и пару тетрадей. И правда, что им сделается от участия Антона в сомнительных ритуалах?

Пальцы натыкаются на что-то мягкое, и по телу пробегает липкий холод. Трясущими руками Антон достает из рюкзака заячью маску. Он совершенно точно не забирал ее из проклятой квартиры. Но тогда откуда?.. Волк подсунул?

Антон, завороженный, гладит пальцами короткий мех, и, будто наяву, в памяти оживают прикосновения Алисы. Мягкие губы. Росчерк. Боль. Туман.

Маску летит в стену, а Антон задыхается, беспомощно открывая рот. Протолкнуть воздух в легкие не удается.

— Что такое, сладкий? — звучит в голове. Перед глазами — пятно лисьей морды. — Сейчас я сделаю хорошо, малыш.

Болезненные мурашки ползут между свежих бинтов, ласковые пальцы пробираются под них и гладят кожу. Он сжимается в ожидании удара и уже не пытается сделать вдох. Сквозь толщу воды поет флейта:

— Антон… Тоша…

— Пжлста-а… — умоляет он, но флейта не унимается.

— Антон, смотри на меня!

Силуэт лисьей морды тает, на него смотрят чистые голубые глаза.

— Смотри на меня, пожалуйста!

Лицо обнимают теплые ладони. В легкие врывается воздух, тело окутывает родной аромат ежевики.

— Как же ты меня напугал! — шепчет Полина и порывисто прижимает его к себе.

Все, что он может, — сдавленно шептать извинения. Но Полина только просит выпить успокоительное и сообщить, когда он будет готов поговорить. Антон хочет ответить, что никогда. Говорить об этом — почти умереть, ведь думать — уже пытка. Но он обещает. Послушно пьет таблетки и полный стакан воды, сидит на кухне с Полиной, держась за руки, и точно знает, что «как раньше» уже не будет.

Заячья маска остается валяться в коридоре.

***

Двор пустует. Тишина здесь вечно угрожающая, как ему нравится. От этой угрозы хочется оттяпать кусок. Он жадно втягивает носом воздух, надеясь ощутить знакомые нотки.

Обшарпанный подъезд настрой не сбивает — только подогревает. Он знает, что дверь не заперта, но все равно давит на кнопку звонка. Ему нужно особое приглашение.

Едва дверь открывается, его окутывает аромат цитруса и мелодия флейты. Из проема звучит ласковое:

— Я скучала, Зайчик.

— Поиграем? — ухмыляется он.