— Ваша милость!

Тарен реагирует не сразу — он всё ещё невольно отрицает, что это обращаются к нему. К тому, что теперь ему всё время нужно куда-то бежать, что-то проверять, с чем-то разбираться — привык. К бумажной рутине, к тому, что теперь он должен заботиться не о себе, не об отряде, а о куче народа — почти. К тому, что ресурсов в его распоряжении больше, чем собственный кошелёк и пайки — с натяжкой. К «вашей милости» — нет.

— Ваша милость! — окликают его снова, и Тарен вздыхает:

— Линдзи, хоть ты-то можешь звать меня по имени?

— Могу, — улыбается она, — но сейчас так лучше. И мне так нравится, как это звучит! Чего скрывать, я и себя чувствую важнее и значительнее: придворный летописец — это вам не в тавернах петь!

Тарен качает головой. Неугомонная Линдзи выбрала его своим героем, и разубеждать её бесполезно. Он сначала пытался, потом решил: пусть делает что хочет. Не она первая заблуждается на его счёт. А он никакой не герой, никогда им не был, и даже барон сейчас потому, что так сложились обстоятельства.

Он просто сделал то, что было нужно. Рогач был чудовищем, пусть и в человеческом обличье, а Тарен — охотником на них.

Но если избавиться от одного, то это не решит проблему — на его место придёт новый. Так здесь было всегда, сколько Тарен себя помнит, так было задолго до его рождения — и так больше не должно быть. Эта земля и без того впитала достаточно крови.

— Так что у тебя?

— А, точно, — Линдзи на секунду смущается, но тут же принимает важный вид: — Ваша милость, ваш генерал ждёт в тронном зале, у него срочные новости!

Тарен чувствует, как у него дёргается ухо. Что ж... Ничего не поделаешь. Придётся привыкать.

* * *

— Ваше величество! Ваше величество, ко двору прибыл посланник из Питакса, он ждёт вашей аудиенции!

«Надо отдать должное — в изобретательности Ироветти не откажешь, — сказал Джубилост несколько дней назад. — Он Трёхсторонняя атака, да только вот ни фронтов нет, ни генералов. Не объявив войны и не выставив войск, он потряс наше королевство до основ».

И теперь решил, что может диктовать условия.

Тарен шумно выдыхает.

— Пусть заходит.

Посланником оказывается давний знакомец, Стефано Москони, разодетый и надменный настолько, что противно смотреть. Интересно, как этот слой пудры не трескается у него на лице, когда он так довольно улыбается?

Стефано отвешивает издевательский поклон. Тарен лишь молча кивает, позволяя ему говорить; и тот говорит — о бедах, вновь терзающих Украденные Земли, о том, что его бессильное величество теряет доверие подданных, о том, что он не справляется со своими обязанностями. Тарен старается выглядеть равнодушным, и, кажется, ему это даже удаётся: он ловит тень разочарования на лице Москони — посланник явно ожидал иной реакции.

Один лишь Меткий Старик знает, чего стоит ему это равнодушие.

Стефано не тянет и сразу переходит к делу; Тарен с трудом заставляет себя сохранить дыхание.

Помощь! Это Ироветти называет помощью! Запустить в его дом чудовищ, наслать бандитов, подорвать авторитет — и милостиво предложить освободить от короны, которая, кажется, слишком ему тяжела!

Тарен тихо звереет, но пока держится, сжимая подлокотник трона — крепко, до боли. Он опускает голову, чтобы Москони не видел его лица, медлит, подбирая приличные слова, и наконец говорит негромко и ровно:

— Что ж... Передай Ироветти: я иду.

В тот миг, когда за Стефано закрываются двери, внутри будто рвётся тетива.

Мудро и справедливо! Будет ждать у себя во дворце! Уступить корону, земли, свой дом!

Да ни за что!

У Тарена перед глазами крестьянин, пытавшийся закрыть собой ребёнка, мёртвая женщина в изорванной одежде, старик с разбитой головой и дверь пустого дома, качающаяся на одной петле. У Тарена в ушах вой, плач, крики и упрёки тех, кто потерял своих близких, тех, кто вверил ему свои жизни, кого он клялся защищать... кому обещал покой и безопасность.

У Тарена в груди сгусток огня и молний, не дающий дышать.

Мудро и справедливо!

И ведь Ироветти, мерзавец, прекрасно осознаёт, что творит! Это не безумный Рогач, не ведомый Армаг — Нирисса, без сомнений, и здесь приложила руку, но разве это она дала ему не имеющую пределов жадность и изворотливый, извращённый ум?

Некоторые люди становятся чудовищами сами по себе. И прекрасно чувствуют себя в их шкуре. К сожалению.

Кто-то осторожно касается его плеча.

— Ваше величество? — это Джод. Заметно беспокоится. За него.

— Я в порядке. Не волнуйся, — Тарен с силой сжимает переносицу. Гнев отступает, но не уходит совсем — просто теперь не мешает думать. — И прошу тебя, созови совет. Срочно.

Он сказал, что придёт, но, кажется, Стефано не так его понял, иначе не усмехался бы. Он придёт, чтобы заставить Ироветти ответить за весь вред, нанесённый его дому. Жизнью, если придётся.

Это будет последним шагом, но видит Эрастил — рука у него не дрогнет.