Их, потрёпанных, помятых и усталых, встретили у ворот столицы. Встретили с надеждой и тревогой, которые без труда читались на лицах (ещё более усталых, чем у отряда): ну что, вы смогли? смогли ведь? получилось?

Смогли. Получилось. Но, увы, не всё.

— Мы уничтожили источник семян, Джод, — обратился к нему Тарен, не дожидаясь вопроса. — Цветение закончилось.

Ему следовало бы пройти на площадь — интересно, убрали уже с неё совуха или нет? — и выкрикнуть это во весь голос, чтобы слышали все, чтобы весть разошлась волной и вымыла из сердец цепенящий ужас, но не было сил. И желания.

Впрочем, она разлетится сама; чей-то пострелёнок, выглядывавший из-за угла, радостно пискнул и побежал в город. Только донеслось: «Барон вернулся! Барон вернулся! Слава!..»

Слабая улыбка на миг тронула уголок губ Тарена и тут же исчезла. Он-то вернулся...

— Я потом расскажу тебе детали. Пока нужно следить — наверняка в ближайшие дни будут последние... вспышки. Но и это скоро сойдёт на нет. Должно. И ещё есть кое-что, что я хотел бы тебе показать, — Тарен положил руку на поясную сумку; там лежал завёрнутый в ткань кусок корня, который они забрали, прежде чем сжечь Неувядающий Цветок. — Попозже.

Джод медленно кивнул ему, задумчиво хмуря брови. Кажется, мысленно он сейчас был где-то в своей лечебнице.

— Хиланд, как дела здесь?

— В городе безопасно, ваша милость, — капитан стражи, стоявший рядом с Джодом, попытался отсалютовать, забыв, что рука у него лежит на перевязи, и поморщился. — Потерь немало, мы ещё не всех пересчитали... Но на улицах теперь тише. Стража и добровольцы наводят порядок.

Тарен кивнул. Хорошо. Городской гарнизон был небольшим, но организованным и крепким, как кулак. В этом была немалая заслуга Хиланда; впрочем, не только его.

— И, ваша милость...

Под рёбрами неприятно потянуло.

— Да?

— Отряд Гаресса не возвращался с тех пор, как выдвинулся в гоблинский форт.

А теперь будто вонзили и провернули ржавый гвоздь.

Тарен прекрасно видел, куда смотрит Хиланд — за его спину, за спины его спутников, туда, где на волокуше лежало накрытое зелёным плащом тело. Джод тоже смотрел туда, но не так открыто и пристально.

— Кестен Гаресс отдал свою жизнь ради всех нас. Его отряд пал вместе с ним.

Тарен не отвёл глаза, когда Хиланд встретился с ним взглядом. Он готовился выдержать что угодно, но, к его удивлению, на лице капитана стражи читались лишь горечь и сожаление — и ничего из того, что он боялся увидеть. От этого даже стало немного легче. Совсем чуть-чуть.

— Мы не могли оставить его там. Теперь я поручаю его твоим заботам, Хиланд. Найди Арсиною, и... пусть его похоронят как подобает. И, как будет возможность, пошли своих ребят... я покажу на карте. Пусть заберут тела его людей. Их тоже надо похоронить.

Хиланд почтительно поклонился ему одной головой и, махнув стоявшему позади стражнику, указал ему на волокушу. А Тарен выдохнул и обернулся к своим спутникам:

— Пойдёмте. Нам всем очень надо отдохнуть.

* * *

Тарен сам от себя не ожидал, что успел настолько привыкнуть к Кестену — даже по-своему прикипеть. Тот был рядом с самого начала — подсказывал, поддерживал, давал советы, весьма дельные, между прочим, помогал словом и делом... Он был надёжен и предан своему долгу, на него можно было без сомнений опереться — и лишиться его было всё равно что лишиться руки.

Кестен Гаресс был похоронен со всеми почестями; Тарен нарочно настоял на том, чтобы руководила всем Арсиноя — и она, и Гаресс почитали Абадара, и ему показалось, что так будет правильно. Именем Кестена был назван новый штаб стражи. Наверное, этого должно было быть достаточно, чтобы почтить его память и успокоить совесть.

И всё же Тарена не оставляла мысль, что он мог бы, мог бы переубедить Кестена тогда. Если бы он был настойчивее, твёрже, если бы не просил, а приказал, одёрнул, гаркнул!.. Барон он или хрен собачий, в конце концов!..

Он запустил пальцы в волосы и больно их сжал; ослабшая верёвочка, которой они были собраны, не выдержала и сползла.

— Он был воином, — пробормотал Тарен вслух. Так было проще удержать мысль. — Он знал, куда шёл, на что шёл, и он был к этому готов. А я не был.

И теперь его грызла вина — почти такая же, как вина за сотни жизней, унесённых Цветением. Всех их он не уберёг — и Кестена не уберёг тоже. Хотя мог!..

— Он был воином, — повторил он чуть громче. — Послушай, как смешно ты звучишь. Уберечь воина. Уберечь солдата от выполнения его долга. Чушь.

Если бы они пошли с отрядом Кестена, всё могло бы обернуться иначе.

— Но представь, сколько людей погибло бы, если бы ты не вернулся в Клыкоград. Тех, кто не учился сражаться. Тех, кто тебе доверился. Представь.

Может, тогда среди погибших был бы Джод. Среди многих, многих погибших.

— Он был воином. А ты поступил так, как должен был. Он выполнил свой долг, а ты — свой. Всё случилось так, как случилось.

И в конце концов, Кестену бы не понравилось, если бы он узнал о том, чем терзается его барон.

Что за неуважение к его памяти?

В дверной косяк осторожно постучали.

— Тарен?

— Тристиан? Заходи, — он, очнувшись, разжал руки, и волосы рассыпались по плечам.

Тот тихо вошёл в комнату и сел напротив, жестом спросив разрешения. Вид у него был усталый, обеспокоенный и как будто... смущённый?

— Я хотел кое-что уточнить, но ты как будто не в себе.

Ну да, наверное, Тристиану неловко было застать его в таком состоянии.

— Был немного, — пожал плечами Тарен, про себя понадеявшись, что жрец не слышал, как он разговаривает сам с собой. Он завёл руку за спину, поймал кончик верёвочки, так и не упавшей на пол, и снова собрал волосы в хвост. — Но уже вернулся. Давай, что ты хотел?

Естественно, он лукавил; Тристиан это видел, но допытываться не стал, и Тарен был ему за это благодарен. Очень-очень.