Голос Тристиана стих; слова замерли в затхлом воздухе.

Тарен хотел на него наорать. Хотел процедить сквозь зубы что-нибудь злое и хлёсткое, что резануло бы Тристиана так же сильно, как сам он ранил полуэльфа в тот миг, когда взял в руки Око Абаддона.

Тарен был потрясён тогда.

После — пришёл в ярость, и она захватила бы его, если бы он не помнил, сколько муки было в глазах Тристиана. Которые тот выжег своими руками несколько мгновений спустя. И если бы в ушах не звучал его голос — и исступлённый смех, переходящий в рыдания.

Тарен обязан был сначала всё выяснить.

И теперь под сводами зала замер голос, замерли слова — и замер сам Тристиан, ожидая ответа.

Если бы Тарену сказали, что когда-нибудь он будет решать судьбу служителя божества, существа с другого плана, он покрутил бы пальцем у виска и рассмеялся. А сейчас ему было совсем не до смеха. Хотя и было нечто отвратительно ироничное в том, что посланник светлой богини помог погубить стольких людей.

Возможно, его следовало бы казнить за это. Или изгнать.

Тристиан ждал, склонив голову и едва дыша; его волосы свесились вниз, открывая незащищённую шею.

Возможно, кто-то именно так бы и поступил.

Но разве это помогло бы хоть чем-то?

Валери молчала, презрительно отвернувшись, но одно её дыхание выражало больше, чем она могла бы сказать. Джубилост прекратил скрипеть пером и закрыл блокнот. Даже Линдзи не проронила ни слова.

И в этой тишине голос Тарена прозвучал неожиданно ровно — даже для него самого:

— Я решил, как мне следует поступить с тобой.

Даэва коротко вздохнул, — кажется, испуганно, — но не поднял головы.

— Я... попытаюсь найти в себе прощение для тебя, — Тарен хотел назвать его по имени, но не смог. Вместо этого он отвернулся и уронил: — Возвращайся в столицу. Сам.

Тихое-тихое «спасибо» он скорее почувствовал, чем услышал.

Когда Тристиан уходил из крепости, Тарен смотрел то ли вслед ему, то ли сквозь него.

А потом, очнувшись, напомнил себе — нужно расслабить челюсть.

* * *

— Всё ещё поверить не могу: Тристиан — и даэва! Это... это...

— А я не могу поверить, что Тарен принял его обратно. Он предатель. И предаст снова.

— Ты знаешь, мне бы тоже хотелось его ударить как следует, но ведь... он через такой кошмар прошёл... Я даже не знаю, что о нём думать!

Слух у Тарена был прекрасный: Линдзи и Валери говорили негромко, но он различал каждое слово даже с другого края поляны. И ведь специально отсел подальше от остальных, чтобы спокойно подправить оперение на трофейных стрелах...

К счастью, Валери прервала этот разговор: она не хотела обсуждать ни Тристиана, ни принятое решение.

Кто бы ещё заставил Тарена об этом не думать.

Он злился на себя даже больше, чем на Тристиана — за то, что ничего не заметил и не понял за столько месяцев, хотя должен был, должен... За то, что упорно не хотел замечать.

«Снова ты на те же грабли. Ещё и с разбегу. Вот и получил по зубам».

Правда, на этот раз было гораздо больнее.

Тарен отправил Тристиана добираться до столицы в одиночку, да тот и сам сказал, что ему нужно побыть с собой наедине и всё обдумать. Но он же слепой, чтоб его... да кто-нибудь побрал!

«Но он же даэва. Хоть и бывший».

И верно. Если ему действительно нужно прощение — дойдёт. Сам.

Да он же заблудится, споткнётся, сломает себе что-нибудь, а то и шею свернёт! На зверей наткнётся, в конце концов!

«И поделом будет».

Тарен закончил править оперение на стреле, вложил её в колчан, вернул ножик в карман на налучье и уткнулся лицом в ладони.

И всё-таки это было неправильно. Не-пра-виль-но.

«Я так не могу».

Тарен поднялся на ноги.

— Все отдохнули? — он дождался кивков. — Хорошо. Тогда скоро выдвигаемся. — Он сделал паузу. — Мы возвращаемся в Клыкоград.

— Но мы же... — начала было Линдзи.

— Мы возвращаемся, — тихо, но твёрдо повторил Тарен. — Тристиан не мог уйти далеко. Прошло меньше чем полдня. Мы нагоним его и придём в столицу вместе.

Он заметил, как на миг скривилось лицо Валери, и добавил:

— Я зря отправил его одного. Ему лучше быть под присмотром.

Валери тяжело вздохнула. Лицо Экана осталось непроницаемым, только рука его двинулась так, словно он хотел положить её Тарену на плечо, но одёрнул себя.

Спорить не стал никто. Вслух, по крайней мере.

* * *

Заря заливала красновато-золотым крыши домов; с возвышения, на котором стоял замок, было хорошо видно, как медленно-медленно движется свет, как чётко выделяются тени там, куда он пока не мог попасть. Солнце рассеет их, когда поднимется над горизонтом.

Тристиан стоял у восточного угла внешней стены. Тарен, поплотнее запахнув куртку, — было прохладно, — направился к нему, ступая при этом чуть громче обычного, чтобы его наверняка услышали.

Даэва обернулся.

— Тарен?

— Надеюсь, я не прервал твою молитву.

— Нет, что ты, — Тристиан качнул головой. Выглядел он заметно лучше, чем тогда, в заброшенной крепости. — Я в полном твоём распоряжении.

— Отлично, — Тарен выдохнул. — Мне нужно поговорить с тобой.

Тристиан как-то сразу сник, закусил губу и отвёл невидящие глаза.

Больше всего он сейчас походил на побитого щенка. Тарен не без труда подавил желание его погладить.

Эти несколько дней они избегали друг друга. Тарену было тяжело видеть Тристиана. Тому, как подозревал полуэльф, тоже нелегко было находиться рядом. Но чем больше проходило времени, тем туже затягивался узел мыслей и чувств, и его нужно было развязать, пока он не спутался намертво.

Тарен облокотился о стену рядом с Тристианом — и всё-таки чуть на расстоянии. На даэву он не смотрел, но чувствовал, как тот напряжён. И всё-таки готов его слушать. Как и всегда.

Тарен длинно и шумно выдохнул.

— У меня был один друг, тифлинг. Вернее, это я считал его другом. Мы познакомились, когда нанялись в охрану к одному торговцу, и как-то незаметно сошлись. Очень уж он к себе располагал: харизматичный, бойкий, надёжный при этом... Мы с ним путешествовали, наверное, год. Не одно задание выполнили — и вдвоём, и в чьей-нибудь компании. Он знал, что всегда может рассчитывать на мою помощь. И я думал, что могу положиться на него.

Тарен помрачнел. Это было довольно давно, и он думал, что чувства затёрлись со временем... Но нет.

— Однажды в Гралтоне мы с парой других наёмников взялись за задание: надо было выследить одну разбойничью банду, которая очень уж донимала местных. Ничего не предвещало, как говорится, — в углу рта залегла горькая складка. — Когда мы почти пришли на место, мой «друг» застрелил нашего предводителя, а другого наёмника чем-то ослепил. Когда я осознал, что происходит, он уже навёл арбалет на меня.

Тарен неровно выдохнул. Тристиан приподнял было руку, наверное, чтобы коснуться его, но не решился. Только повёл плечами и попытался натянуть рукава до запястий.

— Он хотел податься к тем бандитам. Сказал, что ничего мне не говорил, потому что я всё равно бы его не понял. Сказал — прости, дружище, так вышло, и вообще жизнь жестока.

Тарен ненадолго замолк.

Тогда у него было несколько мгновений; на поясе висел охотничий нож — подарок отца. Он успел бы его выхватить.

Но не стал.

— Он отвлёкся. У меня был нож в рукаве. Мне пришлось его убить, чтобы он не убил меня. Но знаешь что? — он повернул голову к Тристиану. — Я не дал бы ему шанса, даже если бы он позволил. Он ни о чём не жалел.

Тристиан не отвечал, понимая, что Тарену нужно выговориться, и тот был очень благодарен ему за это.

— И ведь это не вдруг произошло. Были какие-то предпосылки, моменты, когда он казался мне странным, какие-то слова, действия... А я всё видел. Просто не хотел замечать, — Тарен фыркнул. — Я, понимаешь ли, стараюсь видеть в других хорошее.

— Жаль, что не каждому это дано, — тихо проговорил Тристиан.

— И у меня не всегда получается.

Тарен провёл пальцами по кромке стены, смахивая с камней капли росы, уже начинающей высыхать.

— А что до тебя, Тристиан... Я слышал, в Тиан Ша есть такая техника, целое искусство, когда осколки посуды соединяют золотом, и все швы прекрасно видны. Тебе предстоит сделать то же самое. Я не буду тебя успокаивать: ты кошмарно виноват. Ты не можешь исправить всё, что натворил, и не знаю, сможешь ли искупить вину перед самим собой, но в твоих силах помочь мне разобраться с последствиями. И я искренне надеюсь, что ты это сделаешь.

— Конечно, Тарен, — Тристиан, кажется, начал дышать немного свободнее. — Я сделаю всё, что сумею. Но никогда я не смогу выразить, насколько благодарен тебе.

— Пусть это станет не только словами — и этого будет достаточно.

«Я не хочу разочароваться в тебе окончательно» Тарен так и не произнёс.

И не сказал «верю» вместо «надеюсь».

Он прищурился, глядя на горизонт; над полями показался золотистый краешек солнца. Скоро оно поднимется — и разгонит тени по самым дальним и укромным углам.

— Чувствуешь? Солнце встаёт. — Тарен впервые за эти дни улыбнулся. Потом вздохнул устало-строго: — Поговорим позже. Возвращайся к своим обязанностям, канцлер. Работы у тебя невпроворот.