Лист клёна плавно кружился, повинуясь дуновению ветра, вырисовывая замысловатые круги, походящие на танец, пока бесшумно не лёг на землю, на которой редко росла трава. Территория прилегала к деревне, поэтому неудивительно, что почва была протоптана как ногами жителей, так и повозками. Возможно, по той же причине деревья росли редко, сгущаясь лишь через пару сотен метров, что, однако, не мешало птицам петь, удобно сидя на тонких ветках, прощаясь с солнцем и приветствуя вечер. Лето только наступило, заявляя права, но зной ещё не начался, уступая Цую^{- сезон дождей}.

Вот и начало моросить, предвещая сильный ливень.

Дождь наверняка помешает передвижению. С другой стороны, можно добраться до поселения «верхом», прыгая с ветки на ветку, стоило лишь ускорить шаг и дойти до пущи.

Тобирама лишь уныло шаркнул ногой. Задание успешно завершилось, оставалось вернуться домой, отчитаться ото-сану и можно продолжить эксперименты. Миссия выдалась долгой и совершенно скучной; гражданская жизнь претила Сенджу, так что проживание в Аките — деревне, полной крестьян, не слышавших о шиноби — было настоящей пыткой. Хотелось прямо сейчас оказаться в лаборатории, дабы продолжить начатые эксперименты.

Наверняка Аниджа сейчас распивает чай, удобно развалившись на энгаве. Хаширама настоящий гурмэ, когда дело касается любимого напитка, так что важно дарить что-то стоящее, раз захотелось приятно удивить брата. Младший лишь надеялся, что его выбор был правильным.

После того случая на реке, несмотря на прошедшие годы, доверительные отношения между ними не улучшились. Аниджа всегда смотрел на Тобираму с толикой разочарования. Иногда от этого становилось невыносимо больно — осознавать, что ты не оправдал ожиданий как отца, так и старшего брата.

Вспышка яркой чакры привлекла внимание. Неизвестный явно обладал катоном, настолько заметно она полыхала в панике и ярости. Что-то явно было не так. Ниндзя в обычной деревне? Вряд ли гражданские могли напасть на этого человека, уж слишком мощный был поток. Тобирама предположил, что это мог быть Учиха: соседство и вражда сделали его чувствительным к сигнатурам, подозрительно примечательным клану «красноглазых монстров», как любил выражаться ото-сан. Не хотелось акцентировать внимание на том, что его глаза были того же цвета — забот и без того много.

Было необходимо что-то предпринять. Акита — деревня нейтральная, не принимающая ни одной из сторон враждующих кланов, некий рай, где можно забыться, так что если представитель Учих что-то учинит, это наверняка заинтересует дайме. Да, ото-сан был бы в восторге.

Оправдав себя этим суждением, Тобирама уже было подготовился продолжить свой путь, как в тактической сумке, прикрепленной к бедру, что-то зашуршало. Чай. Чай, который так хотелось подарить брату.

Изначально идея с подарком посетила после закупок на рынке, в котором по какой-то причине неприметная лавка привлекла внимание Сенджу. Продавцом был старый мужчина, чьи белые-белые волосы ниспадали на плечи, а глаза были прикрыты, словно отяжелев с возрастом.

— А этот чай я собрал лишь недавно, — казалось, продолжал он своё повествование, несмотря на то, что слушателей не было. — Сам вывел особый сорт! Подобно сэнтя^{- зелёный чай, очень популярен в Японии} , ароматен, но какой вкус! Сладкий, ни с чем не сравнится. — Показательно он, наклонившись к чаинкам, взмахнул рукой, дабы вдохнуть запах. Заметив, что не привлёк этим особого внимания, неторопливо добавил, как бы показывая, что «не сильно-то хотелось» — Три недели я прятал кусты ситцевой сеткой. Эксперимент, так сказать.-

Заветное слово «эксперимент» заинтересовало Тобираму. Получается, в самом деле новый сорт чая?

— И как же называется? — пытаясь не показывать особой увлечённости, невзначай спросил он.

Старик же, не скрывая ухмылки от понимания того, что нашёл покупателя, произнёс:

— Гёкуро.^{- Особый сорт чая, до конца эпохи Эдо его пили лишь высшие слои общества, реально был выведен в ходе эксперимента.}

Тобирама не знает, так ли хорош этот чай, как утверждал продавец, но идея попробовать его в компании с братом уж слишком ласкала душу.

Но, если что-то произойдёт с Учихами, Аниджа точно будет не в настроении экспериментировать.

Решено, придётся разворачиваться и вновь идти в сторону деревни. Видимо, уроки брата по поводу «мира во всём мире» увенчались успехом, раз, несмотря на нелогичность идеи, Тобирама был готов на нечто подобное.

Путь обратно не занял много времени, так как дорога была уже знакома. Однако становилось странно, что сигнатура чакры, и так достаточно яркая, начинала пылать всё сильнее и сильнее, сжигая всё на своём пути.

Вечерело, дождь агрессивно капал, но прежде всего было неясно, куда же идти. Чакра полыхала где-то на периферии, оставалось лишь следовать за ней, подобно насекомым, слетавшимся к огню. Вполне возможно, что Тобирама, прямо как комары, обожжётся об пресловутое пламя.

Тут же в памяти всплыл силуэт человека, которым так дорожит Аниджа. Хаширама всегда воодушевлялся, стоило упомянуть его, и никак не мог это скрыть. Что в нём такого? Из того, что смог узнать Тобирама, он громкий, ворчливый и грубый, почти полная противоположность Хаширамы. Так что же особенного в этом по-настоящему заурядном человеке он нашел?

Отгоняя воспоминания, Тобирама акцентировал внимание на происходящем: дорога вела в Юкаку — район красных фонарей. Квартал так назывался лишь потому, что возле публичных домов фонари отдавали красным цветом, так что ночью всё пылало красками, смешиваясь в какофонию смеха, алкоголя и разврата. Вечер только начинался, так что вокруг было много людей, неспособных не то что ходить – стоять нормально.

Насколько Тобираме известно, сегодня должен был состояться дотю^{- Название традиционного парада куртизанок со свитой через весёлый квартал к клиенту}, так что народу собралось намного больше, чем обычно. «Хорошая возможность собрать компромат», — промелькнуло у него в мыслях. Обществом не порицалось, если высокопоставленные лица пользовались услугами гейш или ойран, наоборот, считалось, что если мужчина может обеспечить как жену, так и встречи с элитными куртизанками, то он в самом деле богат, но, несмотря на это, вполне можно было подслушать разговор и узнать интересные подробности. Как говорится, что у трезвого на уме, то у пьяного на языке.

Сенджу испытывал к этому неприязнь, в первую очередь из-за того, что представителям кланов запрещалось пользоваться услугами куртизанок, что-то про «чистоту крови» и прочее. Особенно это порицалось у кланов с кеккей генкаем, таким как Учиха. С другой стороны, о какой нравственности могут говорить шиноби? Шиноби – не самураи с их трактатами о чести и доблести.

Брови недовольно опустились вниз, хмурясь. Мысли о надоевшем клане не прекращали преследовать, добавляя лишь больше назойливой головной боли.

Квартал кипел, кричал от восторга. Да, кажется, начинается представление. Не желая заострять на этом внимания, Тобирама двинулся вперед, навстречу чакре. Странно, что фестиваль решили провести независимо от дождя, хотя, учитывая сколько навесов было по всему району, вопрос отпадал сам по себе.

Чакра привела в непримечательный публичный дом, который был оформлен в блёклые тёмные цвета, вместо пресловутых красных фонарей висели обычные тётин, даже не украшенные какими-то надписями. Ещё странней, что при входе никто не встречал: хозяйки подобных посещений трепетно относились к правилам этикета, так что для них был нонсенс не обслужить гостя. С другой стороны, это ему на руку, так как Тобирама уже собирался терпеть многозначительные взгляды хозяев и смущённые улыбки ойран.

Проходя вперёд, бесшумно наступая на татами, Сенджу поражался царившей тишине. Что-то не так. Неужели разъярённый шиноби совершил что-то непостижимо ужасное за то время, что Тобирама сюда добирался?

Рискнув отодвинуть фусуму, дабы посмотреть, не произошла ли тут резня, взгляд упал на полностью пустую комнату. Идея была по-детски глупая, что не было характерно Сенджу.

Татами не были запятнаны кровью, как ожидал увидеть Тобирама. Лунный свет безжалостно разрезал комнату напополам, демонстрируя внутреннюю архитектуру, выделяя летавшие пылинки, резко ставшие видными.

Помещением давно не пользовались? Невозможно, здание находилось чуть ли не на входе в куруву^{- Синоним юкаку}, гостей наверняка всегда было достаточно.

Слева раздался шум. Что-то большое и тяжелое упало на пол.

Туда и следовало идти.

Всё-таки, подобные дома всегда строили путано, словно пытаясь расслабить «покупателей» до прихода в нужную комнату. Ситуацию это не улучшало, так как шелест неизвестного раздался со второго этажа.

Каждый новый поворот словно водил по кругу. Стены были однообразны, освещение тоже, невозможно понять, где же всё-таки находится человек. Где лестница? Где север? Где я?

Происходящее начало походить на бред. Что, если...

Нет, точно нет. Стоило прекратить лишний раз навевать мрак на ситуацию и просто продолжить путь вперёд. В конце концов, дорогу осилит идущий.

Как и всегда, Тобирама был прав. Вот и лестница. Подозрительно тёмная, наверняка старая. Этот публичный дом выглядел во всех отношениях отвратительно, Сенджу точно не хотел бы вновь сюда возвращаться.

Ступив на первую ступень, уши оглушил неимоверный скрип. Прижимаясь к краям, продолжая путь и вглядываясь в темноту, Тобирама пытался понять, что же происходит.

Ещё один глухой шум. Что же там творится? Неприятные ассоциации затапливали сознание, громко шепча, что там, наверху, трупы падают на землю. Один за другим, по очереди.

Яркий свет на короткое время ослепил. Второй этаж кардинально отличался от первого: пёстрые стены, специфический сладкий аромат и подозрительный «туман» встречал посетителя.

Быстро прикрыв нос рукавом, Тобирама продолжил путь, свернув налево. Почему не было слышно хохота куртизанок? Где остальные гости? Почему такая броская атмосфера резко контрастировала с оглушительной тишиной?

Медленно ступая в сторону причины шума, Сенджу пытался достать кунай, но руки никак не слушались, тело казалось чужим. Кажется, он всё-таки вдохнул что-то, что тяжело опадало в помещении.

Свет горел в одной единственной комнате, происходящее в которой затихло, стоило Тобираме подойти ближе. Отодвигать фусуму было сложно, но прятаться уже поздно: наверняка шиноби по ту сторону уже заметил тень, падающую на полупрозрачную бумагу, обклеевшую дверной проём. Руки не тряслись, наоборот онемели, не желая двигаться.

Комната встретила далеко не радушно. На татами в самом деле валялись тела, истекающие яркой красной кровью. Можно было подумать, что в одном помещении оказались все жители публичного дома, но нет, их было слишком мало.

Три неизвестные девушки, шатенки в красочных кимоно, были убиты первыми. Что примечательно, одежда не была порвана или стянута, казалось, что её даже не трогали, настолько идеально были приглажены складки. Рядом с фусумой, распластавшись, лежали мужчины. Видимо, они прибежали на шум, но так и не смогли ничего предпринять.

Низкий столик был перевёрнут, но находился слишком далеко от своего изначального места. Возможно, его со злости кинули в стену. По полу разливался алкоголь, смешиваясь с кровью и портя макияж девушек, лежавших грудью вниз.

За окном шумел праздник, мужчины и женщины радовались фестивалю, настойчиво требуя продолжить торжество. Люди ходили по кварталу, ища развлечений самого разного характера. Никто из них не знал, что творилось буквально под носом, гул эффективно это скрывал.

В центре стоял Учиха. Черные длинные волосы неаккуратно ниспадали по спине, собранные с помощью кандзаши, сделанными, возможно, из костей павлина. Комната была освещена достаточно, чтобы появилась возможность увидеть мелкие детали, заботливо выведенные мастером. Несмотря на то, что одежды выглядели обычными, шёлк явно дорогой. Весь вид мужчины кричал о том, что человек перед Сенджу — не просто Учиха, он кто-то из главной ветви.

Стоило этой мысли промелькнуть, как человек взглянул на Тобираму. Шаринган бешено вращался, возбуждённый происходящим. Сенджу быстро отвел взгляд, пытаясь в то же время понять, кто перед ним стоит.

Аккуратные брови были нахмурены, губы сжались в тонкую полоску. Бледная кожа вся вспотела, испарина блестела на висках. Можно было заметить, как капелька пота скатывается вниз. Лицо было до боли знакомым.

— Мадара, — глаза широко раскрылись, узнавая человека перед ним. Это лицо было сложно забыть — наследник вражеского клана был особо презираем отцом и особо обожаем братом. — Учиха, что происходит? — раз Тобирама решил играть из себя альтруиста, стоит держать роль до конца, хотя бы попытавшись помочь.

В ответ тишина. Вопрос был в самом деле глупым, объяснений не требовалось: скорее всего, Учиха решил просто поразвлечься с ойран за приятной беседы, но его споили. Воры родословной? Были ли ойран здесь в самом деле элитными обученными куртизанками? Было ли это помещение в самом деле публичным домом?

Повторный взгляд на Учиху внёс коррективы в предположения Сенджу: мужчина был возбуждён. Ситуация явно не располагала к подобной реакции, так что его не просто споили. Наркотик? Если да, то какой?

Тобирама двинулся вперёд плавными движениями, заставив руки демонстративно раскрыться в жесте, означающем, что у него не было желания навредить, убрав ладонь от лица, но пытаясь дышать ртом в надежде, что это замедлит действие наркотика, а ноги ходить, но помогало это мало: с каждым шагом тело становилось всё более непослушным, словно притягиваясь вниз, к земле.

— Всё хорошо, не бойся, — голос приобрёл успокаивающие нотки, словно Сенджу разговаривал с диким животным, пытаясь не спугнуть.

Мужчина напротив тяжело дышал, впиваясь взглядом в Тобираму. Руки неподвижно висели вдоль тела, но глаза бегали, сканируя происходящее. По пальцам вниз, на пол, капала кровь, наверняка тёплая. Видимо, туман в комнате действовал одинаково на обоих. Вдруг брови нахмурились, и Мадара на удивление твердым шагом ринулся в сторону Тобирамы, крепко схватив того за руку.

Сенджу дёрнулся, но быстро опомнился, пытаясь не провоцировать. Сейчас важно показать, что ничего опасного Тобирама из себя не представляет и его слова о благородных целях правдивы, так как Учиха наверняка не пожелает сразу ему довериться, учитывая общее мнение о том, как наследник Сенджу относится к их клану.

Но благие намерения не увенчались успехом: Мадара лишь сильнее сжал чужое запястье, уже правой рукой схватив челюсть Тобирамы. Кажется, он хотел взглянуть ему в глаза, но наркотик так сильно действовал, что все попытки были напрасны.

Сенджу было попытался вновь что-то сказать, но лишь разозлил этим мужчину напротив. Учиха зарычал, у него резко появились силы, что он повалил Тобираму на пол, чьи руки в ту же секунду впились в грудь, пытаясь оттолкнуть. Повторный грохот тела, упавшего на пол, раздался в комнате. На Сенджу не было доспехов: миссия была не просто легкая, она просто не предполагала под собой битвы, — из-за чего Тобирама вновь пожалел, что взялся за это задание.

Мадара переместил руку с челюсти на шею, сжимая в тисках. Сенджу не мог отбиться, руки и тело не слушались, а недостаток кислорода ухудшал возможность двигаться, но он не прекращал пытаться остановить Учиху, всё равно не переходя на крик. Надежда на то, что Мадара остановится, если вести себя тихо, не покидала. В конце концов, это срабатывало с ото-саном: стоило отцу разозлиться, было достаточно опустить глаза в пол и покорно соглашаться, чтобы вскоре он остановился.

Но это не работало с Учихой.

Мадара грубо повернул Тобираму животом вниз, рукой уткнувшись в лопатку. Сенджу не видел, что творилось за его спиной, но слышал шелест ткани, рывком стянутой с тела. Сердце пропустило удар, стоило почувствовать как нежная ткань грубо стянула его руки. Наркотики не лишили Учиху умений, появившихся за долгие годы службы, так как он принялся завязывать свой пояс, продевая между пальцами, мешая Тобираме сложить руки в печати.

— Учиха, остановись, — впервые подав голос, не омрачённый успокаивающим тоном, потребовал Сенджу. Страх клокотал где-то в горле, мешая говорить. Но мужчина не остановился, лишь больше разозлился, начав озираться вокруг.

Только сейчас Тобирама обратил внимание на то, что вокруг все ещё валялись мёртвые тела, мерещилось, словно они смотрят прямо ему в глаза. Трупы ещё не начали вонять, наоборот, в комнате оседал приятный аромат духов. Он будет обесчестен в окружении покойников мужчиной, с чьих рук капала тёплая кровь.

Мысль была до тех пор ошеломляющей, что в нём словно открылось новое дыхание, так что Тобирама возобновил свои попытки достучаться до Мадары.

Начав дергаться и всячески мешая стянуть с себя одежду, Тобирама продолжал сопротивляться. Голос хрипел из-за того, что ранее горло неимоверно сильно сжимали. Наверняка останутся синяки.

Учиха в самом деле отпустил его, но рук не развязал. Топот босых ног приглушался татами и двигался в направлении выхода.

«Неужели пронесло?» — промелькнуло в мыслях Сенджу.

Повернув голову в сторону дверей, Тобирама ожидал увидеть, что Мадара уходит, но никак не этого — Учиха стаскивал с трупа пояс, рывком отдергивая и чуть ли не рвя на лоскуты. Закончив с этим, он подошел к Сенджу, чью голову поднял за волосы, откидывая назад. Рука насильно пыталась раскрыть рот, но безуспешно: слишком крепко зубы стискивались, — Мадара было замахнулся, чтобы ударить по лицу, чего Тобирама не выдержал: Сенджу — шиноби, им суждено принимать удары кулаком, но никак не пощёчины, подобно шлюхам, что валялись чуть дальше, — так что он послушно раскрыл рот, принимая всё, что решил творить Учиха, который, в свою очередь, заткнул его.

Выглядя удовлетворенным, Мадара вернулся на свое место, за спину Тобирамы, скрываясь от его взора.

Сенджу казалось, что теперь на так уж и страшно попасть в гендзюцу: происходящее походило на пытку не хуже того, что мог бы продемонстрировать любой Учиха.

Мужчина сзади принялся стаскивать вниз брюки Сенджу, не церемонясь с хаори или обувью. Тобирама чувствовал себя сукой для случки, настолько грубо с ним обращались. Учиха не озаботился тем, чтобы приласкать партнера, иногда с нажимом ведя по талии или ногам. Было ясно, что он нужен лишь для того, чтобы удовлетворить похоть Мадары. Возможно ли, что он бы принялся случаться с трупами, если бы Сенджу не вбежал в комнату?

И этим человеком восхищается Аниджа?

Брюки были стянуты вниз вместе с фундоси, оголяя бедра и ноги. Учиха начал разминать ягодицы Тобирамы, размазывая кровь по бледной коже и игнорируя подёргивания тела под ним.

Сенджу становилось невыносимо чувствовать это: чужую кровь на интимных местах, тяжелое дыхание у шеи и страх перед предстоящим. Тобирама было обернулся, дабы взглянуть в глаза Учихе, смирившись с мыслью о том, что гендзюцу лучше того, что происходит, так как гендзюцу — иллюзия, а это — действительность, но был грубо прижат головой в пол, в то время как свободная рука Мадары приподняла бедра.

Мозолистые пальцы, на которых слегка засохла кровь, бесцеремонно вошли в анус. Хотел ли Учиха таким образом подготовить партнёра к сексу? Как бы то ни было, Тобираме казалось, что в него впиваются не два или три пальца, а целая дюжина. Стоило Мадара задвигать рукой взад и вперёд, как Сенджу ощутил боль, не сравнимую со всем, что он ощущал ранее. Изначально считалось, что выйдет перетерпеть, в конце концов, он шиноби, привыкший к самым разным ранениям, но эти незнакомые действия словно усугублялись из-за непривычки, были намного хуже, чем предполагалось.

Пытка длилась недолго, словно мужчина делал это «для галочки».

Прижимаясь грудью к спине партнёра, Учиха принялся пристраиваться сзади, словно целясь. Удобно расположив одну руку возле лица Тобирамы для опоры, а другой направляя член, Мадара начал проталкиваться внутрь.

Сенджу казалось, что его разрезают напополам, одновременно впивая тысячи игл. Боль проносилась с копчика вверх по позвоночнику и щипала глаза, заставляя слёзы позорно выступить. Тобирама зажмурился, не позволяя унижать себя подобным образом. Не хватало, чтобы Учиха увидел его в таком состоянии — уязвимом. Пусть кажется, что Сенджу всё равно.

Ладонь, на которую опирался Мадара, находилась совсем рядом с носом, из-за чего запах запёкшейся крови отчётливо чувствовался, навевая воспоминания о бесконечных прошлых битвах, но в то же время вонь саке не позволяла абстрагироваться, крепко держа в тисках.

Попытка посмотреть в глаза мужчине не увенчалась успехом, оставалось только прижаться щекой к полу, опираясь на плечи, чтобы обеспечить хоть какое-то устойчивое положение, несмотря на то, что руки были заломлены назад. Тобирама уже чувствовал, как они затекали.

Стоило Мадаре начать двигаться и толчкам пробежать по телу, Сенджу ощутил, словно органы принуждаются к тому, чтобы выйти через глотку: желудок чувствовался где-то на уровне глаз, а член, вонзавшийся сзади, и вовсе должен был скоро пронзить насквозь.

По бёдрам тихо стекала струйка крови, но было неясно, чья же она. Чужая или своя? Может, это вовсе предэякулянт? Перспектива того, что в нём будет не просто кровь, но и сперма, пугала.

В голове всплыло воспоминание о каа-сан, прежде чем она погибла. Каа-сан любила говорить, что «Сенджу — это, в первую очередь, плодородие».

В кланах, чей кеккей генкай был настолько редок, что появлялся раз в несколько поколений, были благословлены мужчины главной ветви на возможность забеременеть. Это считалось священным — иметь ребенка, чьи родители одного пола, так как все дети были великими людьми позже, обязательно с кеккей генкаем. Сенджу входили в число благословлённых с их мокутоном.

Для того, чтобы понести, проводились многочисленные обряды, дабы поддержать будущих родителей и напутствовать, разнясь от клана до клана.

Если Тобирама забеременеет от одного единственного полового акта, то соклановцы наверняка оскорбятся подобным: как же так вышло, что сам наследник «принёс под юбкой». Нельзя этого допустить.

Эти мысли проносились со скоростью света, стоило почувствовать, что Учиха сбился с темпа и крепче прижался к Сенджу, из-за чего он начал брыкаться, пытаясь отодвинуться.

Толчки слабее не стали, они двигали Тобираму вперёд, заставляя тереться щекой, натирая ту. Мадара сжал партнёра в удушающих объятьях, а ощутив, что тот снова сопротивляется, прямо перед тем как излиться внутрь, укусил в шею. Зубы вонзились с огромной силой, словно пытались оторвать кусок кожи, а не просто сдержать.

Сенджу не выдержал унижения. Недостаточно того, что его опорочили, так ещё и пометили? Горькие слёзы горячим потоком начали стекать по лицу, капая на пол, а горло разрывал вой раненого зверя. Сжимая зубы вокруг ткани, он слабо-слабо скулил в память о своей потерянной чести. Повернув голову, опираясь на лоб и натягивая шею в районе укуса, Тобирама, не сдерживаясь, начал стенать, обливаясь слезами.

Учиха в то же время остановился, но не вышел, давая себе минутку передышки, наваливаясь на Сенджу. Пару раз повторив свои толчки, Мадара наконец достал член. Лениво распутывая руки Тобирамы, не обращая внимания на затихающие всклипы, он принялся оборачивать свой пояс, запахивая полы кимоно. Сенджу в этот момент опустил окровавленные бедра, ложась на бок и обняв себя недавно освобождёнными руками, не пытаясь прикрыться. Несмотря на то, что оголены были лишь бёдра, а остальное тело было покрыто тканью, он чувствовал холод.

Брюнет, поправив наконец свою одежду и отдышавшись, принялся нетвердым шагом идти в сторону фусумы, пренебрежительно обойдя лежавшие там трупы.

Тобирама на это не обращал внимания: у него не было сил даже на то, чтобы снять кляп. Сжимая себя за плечи, пытаясь заглушить всхлипы с помощью затёкших рук путём того, что просто закрывал себе нос, не позволяя раздаться новому судорожному вздоху, он лежал, своеобразно успокаиваясь.

В какой-то момент ярость накатила волнами. Он был зол на свою попытку помочь, на Учиху, на этих глупых воров родословной, что сейчас позорно лежали мёртвым грузом. Может, ото-сан прав, и все «красноглазые монстры» — неисправимая ошибка богов?

Резкими движениями Сенджу сорвал лоскут со своего рта, тут же пожалев: конечности с непривычки закололо, а спина и вовсе ощущалась чужой.

Стоило истерике утихнуть, как он, собравшись с силами, попытался встать, но руки так сильно затекли, что еле-еле держали. Было неясно — туман наркотика мешал видеть обстановку или слёзы, но Сенджу понимал одно: необходимо уходить. Всё равно, что будет, когда найдут трупы, узнает ли об этом даймё и начнут ли подозревать его клан, когда прознают о том, что миссия проходила рядом.

Встав, кое-как одевшись, не обращая внимания на острую боль в пояснице, Тобирама выбежал из злополучной комнаты. Спуск по лестнице был мучителен: руки и ноги не слушались, его клонило вправо.

Прямо перед выходом пришло понимание того, что он не может появиться на людях в подобном виде, он не может и вовсе появиться на людях. Учихи, кто бы что ни говорил, имели красивую, но скучную внешность и легко могли слиться с толпой, чего нельзя было сказать о Тобираме с его белыми волосами и кроваво-красными глазами.

Замаскировавшись под хёнге мужчины, которого он как-то встретил на рынке, Сенджу плавным шагом, пытаясь не хромать, вышел из здания.

Народ вокруг весело неспешно ходил в противоположную ему сторону, огни бомбори^{- Фонари} ярко светили красным цветом прямо в глаза, смех и грубые голоса о чём-то спорящих мужчин оглушали. Тобираме казалось, что всё навалилось на него, фонари светили в разы хуже палящего солнца, мелодия сямисэна^{- Японский народный инструмент}, обычно неслышная, заложила уши. Чакра нестабильно пылала, а разум кричал бежать-бежать-бежать.

Сорвавшись, он направился прямиком к выходу из деревни. Повсюду мерещились пьяные брюнеты, способные в любой момент повалить на пол. Наркотик действовал ужасно — Тобираму начинало клонить в сон, чего нельзя было допустить. Хотелось просто сбежать отсюда как можно подальше, не тратя времени на съём отеля и приведения себя в порядок.

Пробежав по знакомой тропинке, с которой он свернул совсем недавно, Сенджу не рисковал передвигаться по веткам, как бы далеко не зашёл в пущу: ноги просто не держали тело, постоянно подгибаясь, так что был риск просто-напросто упасть с высоты, сломав себе что-то.

Тобирама сбился со счёта, сколько же раз он умудрился споткнуться, всё равно продолжая бег. Мерещилось, что на ветках деревьев за ним следят красные глаза с тремя томое, насмехаясь и издеваясь.

Невероятно сильно хотелось кого-то обвинить: Учих, что всю жизнь преследовали его то на поле боя, то дома, брата, который своим бесконечным оптимизмом заставил поверить, что все в этом мире «белые и пушистые», бестолковых девиц, что надеялись на удачный конец их авантюры, но Тобирама понимал, что единственный виновник произошедшего — он сам. Виноват, так как решил помочь, виноват, раз не ушел, как только заподозрил неладное, виноват, ведь не смог защититься.

Ему с самого начала казалось, что что-то не так. Казалось-казалось-казалось. И тело казалось чужим, и чужие пальцы удивительным образом стали способны разрезать душу пополам, и гендзюцу казалось достаточным утешением. Ка-за-лось. Так почему же ему не показалось, что пора уходить? Что идея изначально была провальна?

Слева зажурчал ручей, что был также назван Акитой. Было неизвестно, деревня названа в честь родника или наоборот, поселение было старое, словно изначально находилось на той территории, так что никто не знал достоверно его истории.

Следовало направляться в ту сторону, дабы привести себя в порядок и скинуть наконец хёнге.

Пока деревья шуршали свою мелодию, дождь начал моросить. Тобирама уже и забыл, насколько сильно капало всего полчаса назад. Может быть, дело не в том, что глаза были заплаканные, а ноги дрожащие, может именно дождь мешал идти, размывая картину происходящего и скользяще провожая в пущу леса?

Размоченная почва неприятно хлюпала под обувью, пачкая. Стоило отменить банные процедуры, раз с неба до сих пор капало: всё равно одежда вновь испачкается. С другой стороны было неприятно засыпать в таком состоянии, но выбора не было.

Отправив немного чакры в ноги, Тобирама запрыгнул на ветку дерева, что росло рядом с Акитой. Удобно расположившись, насколько это возможно, и попробовав максимально скрыть своё присутствие листьями, Сенджу попытался уснуть.

Стоило закрыться глазам, как мир становился в разы громче. То в реке рыба всполошится, то в кроне кто-то зашуршит. Постоянно виделось, словно где-то рядом хлюпает по грязи человек или случайно потерявшийся зверь, так что Тобирама просто не мог уснуть. Каждый раз, задремав, он вскакивал, стоило показаться, что тишину что-то нарушает.

Взгляд с каждым пробуждением становился всё более и более тревожным, паранойя накатывала волнами, из-за чего абсолютно всё чудилось подозрительным, начиная от слишком быстрой реки и заканчивая странным ощущением где-то внутри себя.

В какой-то момент птицы зачирикали свою мелодию, а солнце начало всходить. Тогда Сенджу понял, что отдыхать осталось немного: совсем скоро лес проснётся, а он так и не смог поспать.

Не хотелось думать, что основной причиной бессонницы были не звуки, примечательные дикой природе, к которым шиноби уже должны были привыкнуть, а нездоровая тревога, появившаяся после того, как кошмары стали докучать, стоило глазам закрыться на долю секунды дольше.

Наконец уснув, Тобирама смог пробывать в таком состоянии совсем недолго. Лес и правда проснулся, кусты зашуршали агрессивнее, а солнце пекло нежную кожу.

Спрыгнув с ветки на землю, привычно игнорируя боль в пояснице, Сенджу попытался отряхнуться от грязи, что прилипла за пару часов сна, но лишь позже понял, что это — не просто засохший песок, но и кровь. Значит, необходимо искупаться.

Осмотрев территорию, чего он не сделал изначально и почему корил себя сейчас, Тобирама принялся снимать с себя одежду.

В то же время он замечал отметины, которых не было на бледной коже всего ночь назад: многочисленные синяки на шее и конечностях, ссадина на щеке из-за постоянного трения об татами и острая боль в анусе точно не омрачали его состояние вчера днем.

Недолго обращая на это внимания, он как можно быстрее полез в бурную реку, игнорируя цвет, в который она окрасилась, который был далеко не идеально красный. Не тратя время на то, чтобы привыкнуть к температуре, Тобирама начал грубо тереть свою кожу, пытаясь смыть с себя напоминания о произошедшем, но синяки не хотели сходить, лишь остро отдаваясь болью.

Досадуя на отсутствие всяких отваров, которыми можно было бы смазать тело, дабы наверняка очиститься, Сенджу вылез из реки, даже не высохнув, натянул на себя одежду. Учиха явно был с ней аккуратен, раз не испачкал, пусть с ойран он и поступил также.

Тут же отогнав мысли об этом, Тобирама принялся судорожно собираться. По планам он должен был оказаться в родном поселении днём, если бы выдвинулся вчера вечером, но учитывая все... Непредвиденные обстоятельства, он мог опоздать, прибыв домой лишь к вечеру. Стоило выдвигаться сейчас, дабы не опоздать ещё сильнее.