Вход в поселение встретил, как всегда, тихо. Мощные деревянные балки поддерживали навес, на котором гордо было начертано «Сенджу».

Говорят, когда клан увеличивался, народ не сдвигал ворота в сторону, уважая дарование предыдущих поколений, а лишь глубже заходил в лес. Были люди, верившие, что мокутон стал редко появляться в роду, так как Инари^{- Японский бог плодородия} проклял Сенджу за то, что, заходя в его владения, они лишь портили почву и деревья, несмотря на их кеккей генкай.

Тобирама не верил в слухи, гулявшие по поселению. С другой стороны, он не верил во всё, что нельзя было увидеть и доказать, что, однако, не мешало ему веровать в Чистые Земли, на которых наверняка резвятся его братья.

Сенджу в общем были известны тем, что, происходя от «обычного» люда, не имели своих традиций, крадя их у других кланов. Иногда казалось, что, стоило Сенджу прожить век-другой, они исчезнут в бесконечном потоке народа, затухнут, подобно огню, что случайно задул прохожий.

Но что-то «своё» они имели: мокутон, так что если и у Сенджу и были традиции, созданные ими, то обязательно связанные с кеккей генкаем.

Например, каждый раз, стоило родиться пользователю мокутона, на его Сэйдзин-но-Хи^{- День совершеннолетия, празднуется во второй понедельник января} все представители клана собирались и громко праздновали этот день, в конце которого, по итогу, у ворот поселения возводилось дерево Криптомерии^{- В Японии считается священным деревом}. Хаширама так переволновался тогда, что возвёл по-настоящему огромное древо, которое заняло много места, из-за чего каждый, кто входил в поселение, должен был совершить ровно шесть широких шагов^{- символ 六, означающий шесть в японском языке считается счастливым, так как разбегающиеся палочки означают «расширяющееся будущее»}, что клан воспринял очень хорошо.

Относясь до этого к наследнику и без того с уважением, сейчас они почти что боготворили. Если бы у Тобирамы мельком возникла мысль убить Аниджу, дабы получить узды правления, получив мерзкий титул «братоубийца», то у него всё равно ничего бы не вышло: клан был слишком своенравен и в течение года-трёх наверняка бы устроил мятеж, и это ещё не говоря о том, что Хаширама всё еще считается Богом Шиноби.

На памяти Тобирамы, то был один из немногих раз, когда ото-сан гордился одним из своих сыновей, хотя иногда казалось, что заслужить этой удовлетворённой улыбки почти невозможно, Хаширама всё равно творил чудеса, он же никогда даже не претендовал на подобную похвалу: его с детства недолюбливали.

Многие потом, смотря на дерево, рассуждали, каким оно будет, стоит расцвести. Ветви уже сейчас раскидывались далеко-далеко, словно прикрывая вход в поселение, пряча в тени.

Проходя мимо детища Аниджи, Тобирама чувствовал, словно с каждым шагом омрачал древо, заставлял гниль с себя нестись по корням наверх по стволу, на крону и вплоть до листьев, заставляя чернеть и опадать.

На улице уже вовсю орудовал вечер, погода обещала повторный ливень, казалось, что тень и не тень вовсе, а гниющая грязь, прилипшая к спине после того дня.

Главный дом находился глубоко в поселении, так что Тобирама, прежде чем полноправно войти в деревню, вновь использовал хёнге, не желая радовать всех своим внешним видом.

Матия^{- Дома городских крестьян} строились совсем рядом друг с другом, однако всё равно это выглядело презентабельно. Длинные деревянные дома кое-где пестрили яркими вывесками — магазинами, которыми орудовали поколениями. Но, несмотря на то, что некоторые представили клана родились в семьях ремесленников, после восхода на престол нынешнего главы был издан приказ, который обязывал каждого, начиная с десяти лет, иметь военное образование, так что в поселении не было простых крестьян, ведь каждый из них, в первую очередь, — шиноби, и только потом — рыбак, повар или ткач.

Пытаясь ходить ровно, Тобирама вошёл в усадьбу. Что примечательно, у каждого клана дома оформлялись в своей собственной цветовой гамме. Сенджу отличались тем, что не кричали о своём положении, предпочитая в первую очередь практичность и только после красоту, чего нельзя было сказать о тех же Яманака с их пёстрыми зданиями, выполненными в синих и фиолетовых тонах. Иногда Тобираме казалось, что основная причина заключалась не в «удобстве», как оправдывался ото-сан, а в том, что большинство кланов произошли от дворян, то есть самураев, а Сенджу, в свою очередь, не имели никакой связи с императорской семьёй и не знали, что же такое «роскошь».

Отодвинув разукрашенный амадо^{- Наружная раздвижная дверь}, Тобирама вошёл. Разуваясь в генкане^{- Прихожая}, он быстро обдумывал отчёт, который позже будет продиктован ото-сану. В голове пробегал заранее подготовленный текст: «Миссия успешно выполнена», «Осложнений нет», «Заказчик доволен».

Пройдя по коридору, украшенному то фресками, то вазами, которые так любила коллекционировать каа-сан, он остановился перед сёдзи^{- Раздвижная дверь}.

Что, если ото-сан что-то знает? Вдруг за те пару часов, что он добирался сюда, до главы клана дошла весть о резне в Аките? Может, отец уже спит? Наверняка это так, следует отчитаться завтра.

Готовясь уже развернуться и пойти в сторону спальни, он вдруг опомнился. Трусость не была характерна Тобираме, даже перед ото-саном, но сейчас нутро холодили подозрения, однако, несмотря на это, необходимо встретиться с отцом лицом к лицу.

— Входи, — грубый низкий голос раздался с той стороны. Чёрт, как Тобирама мог забыть, что сёдзи — прозрачные? Его тень наверняка видна с той стороны. Он наверняка выглядел глупо, с другой стороны, отцу могло показаться, что сын слишком вежлив и просто не желал входить без разрешения, а, может, он просто не обратил на это внимания.

Отодвинув сёдзи, Тобирама тихо вошёл в помещение. Напротив него был массивный стол, за которым гордо восседал Сенджу Буцума — глава клана, его отец. Тень ото-сана возвышалась, хотя никто не знал, дело было в том, что молодой наследник смотрел в пол, или же луна светила под нужным ракурсом.

Но тень была слишком большой. Аккуратно подняв взгляд, младший Сенджу увидел своего брата, который стоял за правым плечом отца. Видимо, сегодня Аниджу учили тому, каково же быть главой.

Эти уроки начались сразу после смерти Каварамы, который был любимчиком отца по неизвестной никому причине. В то же время, Каварама был полной копией матери, но Тобираме казалось, что это слишком глупый резон, так как их родители наверняка друг друга не любили, если память не изменяла: ока-сан всегда прижимала младших к себе, словно пытаясь скрыть за своим телом, отвлечь от них внимание, стоило ото-сану зайти в комнату.

Отец не планировал в ближайшем будущем отдавать свой пост, однако, несмотря на своё упрямство, он всё равно понимал, что во времена войны долго жить не получится.

Стало намного дискомфортнее, стоило Тобираме заметить своего брата. Он уже привык к разочарованному взгляду отца, который никогда не был доволен вторым сыном, но перспектива того, что дорогой брат будет смотреть с горькой болью в глазах, огорчением, была просто невыносима. Итак, нельзя подавать вида, что что-то не так.

Протараторив заранее заготовленный отчет, Тобирама зашуршал по бокам в поисках свитка, в котором сей отчет и задокументирован, но побледнел, поняв, что не может найти.

Небольшой свёрток бумаги светлого цвета, сверху окаймлённый красным, совсем недавно лежал за пазухой, надёжно закрепленный печатью, созданной Тобирамой, но уже сейчас он никак не мог нащупать её, каждый раз натыкаясь лишь на синяк, поставленный недавно.

Неужели обронил? Рассеянность пугала: недостаточно того, что он не почувствовал чакру брата, так еще и потерял свиток? Что с ним происходило?

Если нет отчёта, то где подарок? Рука потянулась верх по бедру, к сумке. Роясь внутри, он осознал, что всё, что там осталось — совсем чуть-чуть чаинок. Видимо, чай высыпался.

Пред взором проявилась картина: во время того, как он грубо стягивал штаны, вполне возможно, что чай просыпался, так и оставшись где-то там, далеко, на полу.

С другой стороны, терять документы было нельзя: что, если в них написано что-то важное. Тобирама сам настаивал не только на том, чтобы документация велась априори, но и на том, чтобы её заполняли в надлежащем виде.

— Что-то не так? — подняв глаза, ранее скрытые за густыми бровями, ото-сан посмотрел с открытым раздражением, не понимая, что же происходит. Хаширама же смотрел с недоумением: что такое? Почему его брат ведёт себя так странно? Почему прячет взгляд?

Паника лишь нарастала, мешая Тобираме говорить. Отец точно знает. Он всё знает. И Аниджа знает, и Совет, и весь клан. Дышать становилось труднее, сердце сжало, но лёгкие агрессивно качали кислород туда-сюда, расшираясь и сужаясь, гоняя страх ядовитой жидкостью по венам.

Перед глазами уже виднелось ближайшее будущее: сейчас его изгонят из клана, вырезав знак Сенджу на спине. Он сбежит, позорно опустив голову, в лес, не разбирая дороги, и так и умрет, один и в холоде, а, может, его выследят Учихи и, насторожившись, отправят к главе клана, а там наверняка объявится он и тогда…

— Отвечай! — Не выдержав молчания, Буцума ударил по столу ладонью, из-за чего лежавшие свитки тут же подскочили, вертясь в сторону, почти падая.

Тобирама вздрогнул, глаза забегали по помещению. Слова не выходили из горла, застревая где-то посередине. Тени стали длиннее, давя своей чернотой.

Хаширама уже хотел что-то спросить, но замер, впиваясь взглядом в своего отото. В тусклом свете свечи слёзы блестели, стекая по щекам Тобирамы. Шок пронзил тело, непонимание происходящего стучало в голове, требуя объяснений, но что в конец сбило Хашираму с толку, так это то, что было потом:

— Миссия прошла успешно, осложнений не возникло, заказчик доволен, — прерывисто повторив свой отчёт, Тобирама принялся сдерживать плач, что незаметно подкрался с тыла, позоря его.

Хашираме казалось, что, даже со спины, он может увидеть, как отец начинает краснеть. От гнева ли, от замешательства? Становилось ясно, что добром это не кончится, надо что-то придумать до того, как ото-сан сделает что-то непоправимое.

Внимание привлёк свиток, что был на волоске от того, чтобы упасть. Звук точно отвлечет отца, осталось понять, как это осуществить.

Письменный стол был сделан из дерева, как и всё в этом помещении. Узоры аккуратно редко окаймляли его, рассказывая свою историю.

Хашираме следовало как-нибудь подтолкнуть чей-то отчет, к чему он тут же приступил. Может быть, ото-сан даже не заметит небольшой росток, с помощью которого он и хотел осуществить затею.

Кинув мимолётный взгляд на младшего брата, Сенджу поразился его лицу, что впервые на его памяти было настолько искажено страхом, с каждой секундой приближаясь к тому, чтобы утонуть в слезах. Неужели случайно потерянный отчёт настолько ранил младшего брата?

Аккуратно вырастив росток случайного цветка и начав подталкивать свиток в сторону, Хаширама сделал шаг, выходя из тени отца.

Грохот поразил комнату, заставив Буцуму резко переместить взгляд в сторону причины шума, а Тобираму вздрогнуть. Тогда наследник клана понял, что пора заявить о себе:

— Отец, я вижу, Вы занят, — говоря сознательно высокопарно, Хаширама встал перед ото-саном, загораживая собой Тобираму, который быстро принялся вытирать дорожки слёз. — Я успокою отото и тогда мы сможем разобраться, что же случилось. — обольстительная улыбка натянуто озарила лицо.

Буцуме было незачем выпытывать что-то у своего нынешнего младшего сына, наказать можно было бы позже, раз сейчас дел и так много.

Разрешив им покинуть помещение, глава клана было потянулся за упавшим свитком, но заметил небольшой цветок плюща^{- Плющ по преданиям несчастливое растение}, скромно растущем из небольшой трещины в столе. И без того нахмуренные брови опустились ещё ниже.

Горький вздох вырвался из его груди. Хаширама в последнее время стал вести себя наглее, чувствуя вседозволенность. Нельзя было допустить, чтобы старший сын придумал что-то против собственного отца. С другой стороны, воздействовать на него как-либо не представлялось возможным, так как он уже не ребёнок и просто поругать не получится.

В голове всплыл образ второго сына — Тобирамы — что только что позорно показал свою слабость. Вечное разочарование родителя. С другой стороны, братья были дружны, так что стоило «вдолбить» одному какое-то мнение, то другой подключался автоматически.

Решено, наказание будет не только за дело, но и просто для профилактики.

В это же время Хаширама тащил Тобираму, крепко вцепившись в рукав хаори, в личную комнату, не рискуя заговорить из-за того, что, во-первых, младший всё никак не мог успокоиться — судорожные всхлипы которого доносились до сих пор и, во-вторых, потому, что у стен всё ещё были уши, что заинтересованно навострились.

Путь, раньше казавшийся коротким, сейчас растянулся на много ри вперёд^{- 1 ри = 3,9 километра = 2,42 мили}, так как Тобирама словно сопротивлялся брату. Не раз бросив вопросительный взгляд, Хаширама продолжал напирать, в то время как младший, который не мог даже произнести слов, заикаясь, упрямился.

Грубо отодвинув сёдзи, старший буквально втолкнул брата, заставив того сесть на мягкие подушки, быстрее пряча за дверью. Тобирама опустил взгляд, в этот раз не потому, что соленая вода стекала по лицу. Настоящая причина была неизвестна Хашираме, что он принялся тут же исправлять:

— Тобирама, ты чего? — услышав мягкий голос старшего брата, вышеназванный стал чувствовать себя только хуже. Да, они всё знали. Знали, наверняка во всех подробностях. Странно, что Аниджа продолжал вести себя так по-доброму, но он всегда был такой, так что Тобираме следовало прямо сейчас признаться.

Раскрыв рот, дабы что-то сказать, младший осёкся, из-за чего из горла вырвался лишь хрип. Это в конец довело Хашираму, который с каждой секундой переживал всё больше и больше.

Пытаясь опять что-то спросить, наследник почувствовал что-то странное в чакре младшего брата. Какое-то изменение, до этого не присутствовавшее. Понимание озарило его сознание.

— Тобирама, сбрось хёнге, — суровым голосом потребовал Хаширама. Вопросы затапливали голову, грозясь вылиться через уши. Что произошло на задании, раз его отото постыдился явиться перед отцом?

В мире шиноби, в отличие от самураев, не считалось постыдным возвращаться с ранениями. Шрамы — другое дело. С одной стороны, это свидетельство о длинном сложном пути воина, с другой — доказательство того, что воин далеко не так опытен. Как бы то ни было, всякие тонкости никогда не волновали Тобираму.

Но что-то изменилось.

Прошло несколько минут молчания, а Хаширама так и не дождался ответных действий со стороны брата. Уже раскрыв рот, чтобы повторить полуприказ, он осёкся.

Тобирама, до этого безвольный, сделал глубокий вдох. Терять уже нечего.

Хёнге было сброшено с небольшим «пух», во время которого тело на секунду было спрятано за белым туманом.

Глаза шатена широко раскрылись. Ранения младшего брата были нетипичны для специфики задания, они были нетипичны для шиноби априори: фиолетовые синяки окружали запястья, а на шее виднелся уголок укуса — следы зубов кровоточили, не скрытые повязкой.

— Отото, ты… — Хаширама никак не мог подобрать слов, шокированный открывшимся видом.

Тобирама же дёрнулся. Что же за реакция такая? Неужели аниджа не знал?

Тело пронзила дрожь, острыми иголками пробегаясь по спине. Он мог скрыть факт позора, но вместо этого открыто продемонстрировал своё грязное, порочное тело.

С грохотом опустив руки на пол, голову приложив к ладоням, он принялся извиняться. Говорить всё ещё было сложно, непонятное состояние не хотело отпускать, так что Тобирама принялся постоянно прерываясь, продолжать.

— Я виноват, прости, прости пожалуйста, — громкий шёпот разнёсся по комнате, оглушая. Словно поток бурной реки, слова полились, не заканчиваясь. — Мне жаль, я не заслуживаю–

Хаширама был в глубоком шоке. Учитывая раны на теле брата, его слова… Неужели?

— Стой, Тора, остановись, — положив руки на плечи отото, он пытался его выпрямить, заставить смотреть себе в глаза, но не выходило: если его брату что-то взбредёт в голову, то сложно будет позже переубедить.

— По законам клана меня необходимо изгнать, — совсем тихо раздалось из уст Тобирамы. «Поэтому я не смею смотреть в глаза наследнику» — осталось невысказанным. С каждым словом ранки на уголках губ, появившиеся из-за кляпа, раздражались лишь сильнее, мешая говорить.

Шатен побледнел, цветом кожи походя на брата. Перспектива потерять последнего отото пугала до чёртиков.

— Всё будет хорошо, — пытаясь успокоить то ли себя, то ли Тобираму, Хаширама не терял попыток поддержать, — Ну же, посмотри на меня, — нежно приподняв лицо брата, он взглянул ему в глаза, пытаясь передать все свои чувства. — Ты, наверное, устал? Пошли, я помогу тебе выкупаться, а после мы уснем. Как в детстве, помнишь? — Крепко схватив того за запястье и тут же быстро отдёрнув руку, стоило вспомнить, что у него там синяки, шатен решил вовсе не трогать тело брата, чтобы лишний раз не причинить боли, он начал потихоньку подниматься, но всё равно в итоге протянул руку, чтобы Тобирама мог схватиться за неё.

Чего он не сделал. Поднявшись на негнущихся ногах, Тобирама встал чуть поодаль от своего Аниджи, полностью повинуясь его решениям, чем очень пугал.

Путь в ванну не занял много времени: Хаширама, пытаясь абстрагироваться, быстро шёл в нужном направлении. Только встав перед сёдзи, он осознал, что отото сильно отставал.

Хотелось со всего размаху ударить себя по лицу. Как он мог забыть, что его драгоценный младший брат испытывал боль в ногах? Причина этого дискомфорта маячила где-то на периферии, настойчиво крича, напоминая о себе.

Человек, поступивший так с Тобирамой, точно не был гражданским. Обычный крестьянин не мог бы нанести такие синяки, в свете свечи которые пугали своим насыщенным оттенком фиолетового.

Шиноби? Но какой? Среди Сенджу его отото стоял вторым по силе, уступая лишь Хашираме. Этот человек наверняка из другого клана.

Отбросив мрачные мысли, шатен решил акцентировать всё своё внимание полностью на младшем брате, что только сейчас подходил ко входу в ванну.

Аккуратно отодвинув дверь, братья Сенджу вошли в помещение, которое фусумой было отделено на небольшие комнаты.

Хаширама лишь сейчас вспомнил, что абсолютно забыл в этой суете взять полотенца и сменную одежду. Сказав Тобираме переодеваться, он быстрым шагом ушёл обратно в комнаты.

Наследник клана не знал, что делать в сложившейся ситуации. Он был настолько сбит с толку, что время от времени то ускорял, то замедлял шаг.

Комната Тобирамы встретила холодной прагматичностью, как и подобает её хозяину. Все вещи были сложены на своих местах, в свете луны не отражалось ни пылинки. Единственное, что портило всю атмосферу помещения — рабочий стол.

У Тобирамы была отвратительная — по его словам —привычка во время вдохновения судорожно перебирать бумаги, пытаясь найти чистую. Он часто жаловался, что в самый нужный момент в их доме «волшебным образом» исчезают все свитки, хотя дерева всегда хватает, намекая на Хашираму. Вспомнилась причина, по которой его брат был так недоволен миссией.

В тот день ото-сан слишком сильно хотел видеть младшего сына, который спрятался так хорошо, что его не могли найти ни слуги, ни Хаширама. Многие уже посчитали, что он ушёл, бросил клан, как бы максималично это не звучало, но — нет.

Тобираму в итоге нашли в лаборатории. Когда он был совсем маленьким, то нашёл старое здание, пристройку к их дому, которое давно не использовали. Причина была неизвестна, но младший настолько впечатлился идеей иметь что-то своё, что уговорил ото-сана, что если сможет обустроить помещение и не сотворить заодно проблем, то сможет пользоваться оным в своих интересах. Конечно, «договор» звучал далеко не так, требуя со стороны младшего намного больше, чем просто уборку комнаты, но обе стороны в итоге оказались довольны.

Тобирама любил засиживаться в своей комнате, так что иногда его было не дозваться.

В тот раз он, кажется, был на грани открытия чего-то невероятного, так что тот факт, что его отвлекли, очень раздражил.

Всё равно не смея высказывать недовольства, Тобирама согласился на задание, желая как можно скорее вернуться, накануне обещая Анидже, что с возвращением закроется в своей лаборатории на сутки-трое, полушутя.

Захватив одежду, Хаширама отвлёкся от воспоминаний, возвращаясь быстрым шагом.

Распахнув сёдзи пошире, он увидел, что Тобирама уже сидел в офуро, погружаясь по плечи. Видимо, отото уже успел облить себя водой, так что уже залез в ванну. Хотел ли он так скрыть своё тело?

— Ну что, как тебе водичка? — весело улыбнувшись, Хаширама начал массировать плечи брата, пытаясь не вглядываться в уродливый укус, заодно начиная исцелять. Вода была прозрачная и не скрывала множество кровоподтёков по всему телу, уродливо расцвётших на руках, бёдрах и рёбрах.

В ответ Тобирама что-то пробурчал, но из-за того, что слишком глубоко погрузился в воду, образовались пузырики, которые рассмешили братьев, заставив слегка усмехнуться.

Если абстрагироваться от того, что происходило прямо сейчас, то в самом деле вспоминалось детство, когда они, ещё совсем маленькие, вместе сидели в офуро и резвились.

Прошло много лет с тех пор и Хаширама не мог вспомнить, когда же в последний раз он был настолько близок к Тобираме. Когда они успели отдалиться друг от друга?

Стоило плечам младшего опасть, отпустить негативные эмоции, как Хаширама понял, что можно выходить из офуро.

Наверняка Тобирама заметил, что синяков больше не осталось, как и остальных меток, но никак это не прокомментировал. Был ли он доволен?

Шатену казалось, что с каждым годом понимать своего отото было всё сложнее и сложнее. Он с детства плохо выражал свои эмоции, а с возрастом так и не смог натренировать навык общения, так что в их паре роль самого говорливого играл Хаширама.

Тобирама понимал, что до сих пор не готов ко сну, но не мог понять, как намекнуть брату об этом. Наверняка Аниджа уже планирует их совместный сон, «как в детстве», и в ус не дует, что у его дорогого отото рука не поднимется лечь рядом с ним, боясь опорочить своим грязным, грешным телом.

В какой-то момент стало понятно, что его раздражает доброта Аниджи. Его должны ненавидеть. Презирать. И точно не нежно массировать плечи.

Резкая волна презренной злобы поднялась от копчика вплоть до кончиков волос: хотелось в конец разочаровать старшего брата, чтобы тот осознал, что Тобирама — отвратительный брат, что он давно пал в иерархии, что он — самое худшее, что случалось в жизни.

В мыслях как раз всплыло жуткое воспоминание: он ведь кончил внутрь.

Тобирама, должно быть, плодовитый. Не будет удивительно, если прямо сейчас внутри него уже зарождается новая жизнь.

Да, наверняка этот факт заставил бы Хашираму раскрыть глаза на настоящую сущность Тобирамы. Осталось лишь смочь произнести это вслух.

Одни только мысли о том, как внутри течёт чужая сперма, вызвали эфемерное ощущение, что где-то там, глубоко, она всё ещё потихоньку стекает вниз по анальному каналу, грозясь испачкать воду, в которой сейчас нежился Тобирама. Хотелось отряхнуться от этого чувства, передёрнуть плечами, сбросить с себя иллюзию, но сзади всё ещё стоял Аниджа, заботливо приходящийся различными маслами по его волосам.

Набрав как можно больше кислорода в лёгкие, Тобирама решился на этот шаг и произнёс:

— Я вспомнил, что он, — картинки-воспоминания быстро сменяли друг друга, заставляя сердце учащённо биться. Вот он крепче сжимает в объятиях, сбивается с ритма, глубже загоняя член. Произносить то самое вульгарное слово было почти невыносимо, но было необходимо, дабы понудить Аниджу понять, необязательно простить, — кончил в меня. Я боюсь, что мог очреватеть. — словно вынеся себе приговор, почти шёпотом сказал Тобирама.

Стоило почувствовать, что Хаширама замер, начало казаться, что вода, от которой — он видел — шёл пар, могла заледенеть в следующую секунду, подобно его внутренностям.

— Ну, ты ведь не знаешь наверняка? — раздалось где-то за спиной. По голосу было нельзя понять, что чувствовал Аниджа, однако тот продолжил свои движения, — Хочешь, мы пойдём в нашу библиотеку и разузнаем что да как? — Тобирама заметил, что шатен постоянно обращался с неким вопросом, неуверенный в реакции отото.

Безвольно кивнув, он и Хаширама принялись собираться. Тобирама не обратил внимание на состояние своего тела, быстро запахнув кимоно, и направился вслед за братом.

Дорога в личную библиотеку клана Сенджу выдалась мрачной. Этим путём пользовались редко, казалось, даже слуги не убирались, из-за чего их наверняка стоило упрекнуть.

Дверь в помещение не была раздвижной, наоборот, раскрывалась внутрь. Огромные створки, расписанные мастером, гордо встречали посетителей. Внутреннее убранство восхищало своей грандиозностью: даже полки кричали о статусе.

Проигнорировав это, Хаширама направился вперёд, наверняка даже не зная, где и что искать.

— Никогда не думал, что приду сюда по своему желанию, — неловкая попытка пошутить лишь ухудшила атмосферу, из-за чего шатен тут же пожалел, что раскрыл свой рот.

Тобирама, в отличие от своего брата, знал, куда идти. Уверенно проходя многочисленные стеллажи, он направлялся ровно к своей цели.

Завернув за угол, братья оказались в неприметном уголке, скрытом другими. Сообразив, что к чему, Хаширама активно начал вчитываться в корешки, чтобы найти нужную книгу.

Громкий возглас радости разразился по всей комнате, отражаясь от стен и превращаясь в эхо. Тобирама еле сдержался, чтобы не закатить глаза на детское поведение старшего брата, но смог, так как прямо сейчас он — не младший брат наследник, а всего лишь грязь под ногами Бога Шиноби.

Схватив Тобираму за руку, Хаширама заставил его сесть рядом с собой, раскрывая потрёпанную, тоненькую книгу, именуемую «ПРЕДАНИЕ О СВЯЩЕННЫХ. ОТКУДА БЕРУТСЯ ГЕРОИ?», звучавшую больше как дешёвые романы, что продавались в городах, чем древнюю реликвию клана.

Сидеть рядом с братом, совместно читая, было приятно. В годы войны такие моменты воссоединения были редки, никто не мог похвастаться тёплыми отношениями, возникшими не просто из-за кровного родства, но и за счёт долгого совместного времяпровождения, в течение которого могли появиться какие-нибудь личные шутки или секреты.

Одинокая свеча кое-как освещала страницы, заставляя Хашираму и Тобираму ближе прижиматься, дабы увидеть мелкие иероглифы, плотно прилегающие друг к другу. Автор сего чтива оправдал название книги, описывая всё в легкомысленных оборотах речи. Весь текст был написан слишком поверхностно, не давая конкретных ответов на поставленные вопросы, иногда акцентируя слишком много внимания на совсем не важные вещи. Хотя, может быть, потом это может показаться, наоборот, очень важным.

Как бы то ни было, способ понять, в положении ли мужчина, находился в конце, хотя целесообразнее, конечно же, вписать это в самое начало.

Предание гласило, что ныне живущий владелец мокутона должен создать особый лист бумаги. Хорошо, если папирус будет достаточно большой, чтобы поместиться в ладони, но Тобирама был уверен, что его Аниджа вполне может создать и целый холст специальной бумаги, если захочет.

Предполагалось, что для создания чего-то подобного необходимы тренировки, но Хаширама, прочитав ход техники, уже начал попытки создания теста.

Сосредоточившись, он сложил руки в тигра, змею, овцу и собаку. Специфика состояла в том, что, чтобы использовать технику, необходимо сосредоточиться не во внутреннем, а внешнем мире, то есть использовать стихию Ян, что было сложно, так как клан Сенджу был известен тем, что пользовался в основном стихией Инь.

Никакого ослепляющего света, громкого хлопка или чего-то подобного не было, как раз потому, что у Хаширамы ничего не вышло. Сосредоточившись он попробовал вновь.

В этом момент Тобираму посетила мысль, что стихией Ян пользуются Учихи во время создания своих иллюзий. Горькая дрожь прошлась по всему телу, заставляя вздрогнуть. Этот клан не прекращает преследовать его.

Придя в себя, он заметил, что у Аниджи до сих пор ничего не получалось, что неудивительно — работать в новой для себя сфере всегда сложно. Решив не мешать, Тобирама встал и направился к сёдзи, что заменяли четвертую стену в библиотеке. Отодвинув её, он сел на энгаву.

Поразительно, какой вид открылся перед ним. Сад, за которым наверняка не ухаживали десятилетиями, рос по своей воле, чем и был намного привлекательнее других. Деревья, что самовольно росли то тут, то там, раскинули свои ветки во все стороны, почти касаясь крыши поместья.

Место было тихим, умиротворяющим. Если бы Тобирама знал о нём, то его бы никогда не посетила мысль создать лабораторию: зачем, если можно, не перестраивая дом, просто пойти в библиотеку.

Странно, что он не нашёл это место раньше. Тобирама с самого детства любил читать, так почему не заходил в личную библиотеку, довольствуясь той, что была на юго-западе от дома? Разве ему запрещалось? Ничего подобного он не помнил.

Резко отодвинув сёдзи, уже в который раз за этот вечер, Хаширама громко сел рядом. Раскрыв ладонь, он продемонстрировал три плотных кусочка бумаги, не имеющих однородного цвета. «Для новичка неплохо», — пронеслось у Тобирамы.

— Помнишь, как в детстве мы узнавали свою стихию? Вот тут то же самое! Посылаешь чакру и смотришь, что же получилось, — тараторя то, что Тобирама и так знал, Хаширама воодушевлённо смотрел глаза в глаза.

— И что должно произойти? — скептицизм не покидал его нутро. Тот факт, что стоило Анидже увидеть способ создания теста, так сразу он выхватил книгу из рук, очень нервировал, так как Тобирама не успел дочитать, что же, собственно, должно произойти.

— Да там… непонятно, — раздалось со стороны Хаширамы. Поняв, что такой ответ явно не удовлетворил брата, он продолжил, — Если и будет что-то, то сразу поймёшь! — поспешно добавил тот. Не желая медлить, шатен насильно вложил листок в руки Тобирамы.

Тобирама же, поняв, что вот он — момент истины, почувствовал нервозность. Голову посещали самые разные мысли: «Хорошо бы распить тут чай», «Где-то рядом журчит ручей, наверняка весь в иле».

Сделав глубокий вдох, он сжал листок в руках, помяв, и пустил чакру, которая привычно пробежала по каналам, охлаждая. Стихия воды постоянно остужала, заставляя температуру тела падать, так что Тобирама постоянно мёрз.

Постепенно, с тем, как чакра поступала на листок, тем активнее на бумаге появлялись голубые линии, переплетающиеся и разрывающиеся, неаккуратные и резкие.

Только увидев материальное доказательство того, что Тобирама в положении, до него дошло, что же происходит на самом деле.

Из только что прочитанной книги стало известно, что избавиться от ребёнка, которого несёт благословленный, невозможно, в первую очередь потому, что никто даже не пытался.

Грубо смяв листок в руке, Тобирама опустил голову ниже, прячась. Теперь изгнать его из клана не представлялось возможным, однако это не отменяло того, что отныне в клане относиться к нему будут иначе. А что насчет ребёнка? Что ждёт его после рождения? Даже не признанный законнорождённым, он не сможет жить в одном доме с хотя бы одним родителем.

— Это ошибка, — сипло произнёс Тобирама, не веря в происходящее. — Дай ещё один, — горькая злоба начала бурлеть по всему телу, но Хаширама, заметив состояние брата, лишь промолчал, вложив новый листок.

В этот раз процесс не занял много времени, но итог остался тем же: замысловатые линии небесного цвета.

Руки начали трястись, предательские слёзы вновь навернулись. Тобираме казалось, что за последние двое суток он позорно рыдал даже чаще, чем в младенчестве, чем сейчас вовсе не гордился.

— Тора, это же чудо! Ты знал, что эти узоры можно толковать? — радостно воскликнул Хаширама. Кажется, он в самом деле был в восторге от происходящего, так что поспешил объясниться, — В нашем клане так давно не было благословлённых! Ото-сан будет в восторге. Это же!.. Это же! —

Радостный поток был грубо прерван Тобирамой, на чьих щеках во всю блестели дорожки слёз.

— Ты не понимаешь! Ты… Ты просто живёшь в каком-то несуществующем мире и, — прерывистые всхлипы мешали говорить, он задыхался и не мог подобрать нужных слов.

Хаширама не понимал такой реакции: как можно сожалеть о скором рождении ребёнка? Дети — цветы жизни, и шатен это прекрасно осознавал. Но почему младший брат? не разделял того же мнения?

— Отото, я понимаю, что ребёнок зародился неправильно, но это не значит-

— Ты ничего не понимаешь! — голос сорвался в крике, было неимоверно обидно, что Аниджа называет его «отото» только когда хочет успокоить.

Хашираме же казалось, что его брат совсем не свой. Наверняка на него напала какая-то хворь, его Тобирама никогда бы не был зол на неродившегося ребёнка.

Ситуация накалялась, было необходимо что-то предпринять. Нежно схватит младшего брата и положив руки на его щёки, Хаширама посмотрел ему в глаза, которые судорожно тряслись в панике.

— Отото, — тихо сказал он. Это не помогло, Тобирама начал вырываться, но Хаширама не выдержал сопротивления, сильнее сжав лицо брата. Пытаясь до него достучаться, он наклонялся ближе и ближе, предполагая, что зрительный контакт поможет. Осознав, что это не так, он решился на отчаянный поступок.

Правая рука опустилась чуть ниже, касаясь кожи совсем слегка, поверхностно, но в следующую секунду Тобирама уже безвольно висел не руках своего Аниджи.

Хашираме было совестно так поступать, брат этого не заслуживал, но его состояние пугало. Неужели человек, изнасиловавший Тобираму, занёс какую-то болезнь? Да, скорее всего так и есть, младший брат всегда любил детей.

Было просто необходимо рассказать ото-сану о случившемся! Он точно будет доволен, что вскоре станет оджии-саном, но нельзя было допустить, чтобы тренировки начали слишком рано, иначе Хаширама не сможет получить почётный титул «лучший одзи-сан в мире».

До тех пор стоило отнести Тобираму в его комнату, накрыть одеялом с ног до головы, чтобы тот не заболел, и заботиться-заботиться-заботиться, дабы племянник родился здоровым. Хаширама почему-то был уверен, что ребёнок обязательно мальчик.