Тёплое татами уютно грело поджатые ноги. Когда Мадара был младше, любил в такие дни спать прямо на полу, игнорируя любые футоны или даже покрывала, настолько приятно было улечься на тростниковые маты. Однако сейчас такой возможности не было. Во-первых, годы ушли, так что он теперь не ребёнок, которому позволено творить со своей жизнью всё, что вздумается, не боясь последствий, так как за спиной всегда стояла уверенная фигура отца. Во-вторых, сейчас атмосфера в помещении парила настолько мрачная, что и двинуться страшно, не то что лечь.

Прямо сейчас Учиха Тадзима хмуро вчитывался в свиток, доставленный накануне. Знак на нём гласил, что вести пришли от клана Нара, но большего это не давало, так что содержимое оставалось скрыто за туманом неизвестности. Мгновения, потраченные на чтение, казались вечностью, так как все присутствующие понимали, что ни к чему хорошему это не приведёт.

Совет был созван почти сразу, как только его члены пришли в себя после ожесточённой битвы с Сенджу. У многих до сих пор виднелись синяки, бинты иногда выглядывали из-под одежды. Кто бы знал, что в этот раз будет настолько сложно отбиться?

Наконец глава вздохнул. Было в этом действии что-то отчаянное, но больше уставшее. Он потёр переносицу пальцами, отложил свиток. Подняв лицо, он окинул присутствующих тяжёлым взглядом, набираясь сил, чтобы пересказать, что же он понял из прочитанного.

— Дела плохи, — начал он, горько опустив уголки губ. — Нара требуют от нас переговоров. Мёртвая земля дошла даже до их территорий.

Дрожащий холодок прошёлся по спинам всех мужчин, к которым осознание силы техники, использованной новым главой клана Сенджу, пришло лишь сейчас, когда масштабы стали более известны. Голова закружилась, переворачивая уйму вариантов того, что же можно предпринять.

Тот день по праву можно было счесть одним из худших за последние два поколения. Подлые Сенджу успокоили их, заверяя обещаниями, чтобы после резко ударить, стоило только погоде стать мягче и теплее, а солнцу выйти из-за горизонта. Полдня Учихи пытались отбиться, тратя и так немногочисленные силы. Не имея при себе таких же опытных врачей, они отдавались полностью, гадая, хватит ли людей. Всё закончилось разрушительным дзюцу, из-за которого отныне огромные просторы когда-то цветущих растений почернели, погибли.

Совет не знал, что делать. Они даже не предполагали, что подобное может произойти.

— Этого стоило ожидать от таких, как Сенджу, — первым подал голос Кадзуёси-сама, ворчливый и недовольный. Всегда настроенный против любых идей об улучшении событий, он уверенно утверждал, что не существует иного выхода, кроме полного истребления соседей, что за короткий срок из врагов стали союзниками, а после вновь вернули статус неприятелей. После слов его закралась бесстыдная мысль о том, что, может быть, старик и правда был прав. Но верить не хотелось. После таких, в некотором смысле, приятных переговоров, некоторым хотелось верить, что счастья можно добиться и иными способами.

— Как мы докатились до такого? — задумчиво пробурчал Хисахито-сама, смотря на стол перед собой. Взгляд скрывался за волосами, что сосульками свисали вниз, но даже без этого было ясно, что пребывал шиноби глубоко в своих мыслях, и фраза была сказано скорее случайно, чем намеренно. — Изуна-сан, неужели наконец Белый Демон поражён? — было сказано уже более чётко.

Лицо упомянутого человека едва заметно искривилось, однако не давая понять, что же тот чувствовал. Нахмуренные брови и поджатые губы говорили много и в то же время ничего.

— Нет, — последовал твёрдый ответ, после которого Изуна замолчал. Эпизоды с того дня проносились пред глазами подобно листопаду в осеннюю пору. Чем дольше он думал об этом, тем больший ворох складывался где-то в уголке, не мешая, но отвлекая. Парень не знал, почему был оскорблён предположением о том, что убил Сенджу Тобираму. Возможно, это значило бы, что он предал их мир, только-только складывающийся? Глупости, в то утро погибло столько шиноби с обеих сторон, что смерть кого-то ещё не воспринималась бы в штыки. Но Учихе всё равно казалось в некой мере неправильным поступать подобным образом тогда. Испуганные глаза, горящие алым пламенем, впечатались в сознание, не давая покоя. Белый Демон казался странным, слишком слабым. Что означал этот бегающий взгляд? Что означал страх, мелькнувший на секунду?

— В самом ли деле? Изуна-кун, я же вижу, что ты недоговариваешь, — повернулся к нему Тэсуку-сама, привыкший за столько лет наставничества к некоторой фамильярности в отношении младшего наследника клана. Мужчина и в самом деле был близок ему, поэтому, как и подобает любому человеку, находившемуся в хороших отношениях с юношами, любил ставить Изуну в неловкое положение, сам того, казалось бы, не желая.

— Он вёл себя странно. Большего я сказать не могу, — ответил Изуна с небольшим румянцем на щеках, смущённый тем, что не способен поделиться с окружающими своими переживаниями, считая их безосновательными.

— Я считаю, что, раз пострадал даже Мадара-сама, с Белым Демоном точно что-то произошло, — почти торжественно прервал Ёсимаса-сама, в чьей речи не было ни капли уважения, лишь подозрительный взгляд в сторону главного наследника.

Слабый ток пробила грудь, стоило только Мадаре услышать слова советника. В них не было никаких намёков, но этот косой взор сильно настораживал. Почему же ранения Мадары так сильно смущали? Он не раз возвращался со сражений ослабшим, почти побеждённым.

Что, если Ёсимаса-сама догадался об их связи с Хаширамой? Догадался Ёсимаса-сама — догадался и Хисахито-сама. Две могущественные политические личности в клане Учиха, подозревавшие наследника в измене, могли бы испортить репутацию или что ещё хуже. Нельзя было этого допустить, необходимо отвлечь присутствующих от этой битвы в общем и от Белого Демона в частности. Мадара уже давненько заметил, что обсуждение этого конкретного Сенджу обычно приводит к выводам, которые в будущем плохо влияют на клан.

— Это неважно. На данный момент ситуация требует обсуждения вопроса с кланом Нара. Они наверняка не будут отступать, стоит проклятию достичь территорий, в которых обитают их священные олени, — грубо пресёк любые действия наследник, нахмурив брови и сжав губы, вовремя вспомнив о несколько странных традициях соседа.

Комментарий чётко попал в цель, вынудив каждого замолчать в мгновение. В головах их не было мыслей о любовании сакурой, что начала намекать о своём рождении хрупкими почками лепестков, не было желания вернуться поскорее домой и отдохнуть наконец после выматывающих дней, которые длились так долго. Тяжёлым одеялом на них лежали обязанности пред кланом, в котором они родились и выросли, пред которым должны своей жизнью, которой они поклялись верностью.

— Ничего мы не должны! — воскликнул Кадзуёси-сама, чей хриплый голос был пропитан насквозь ядом. — Они напали первыми, они и должны нам уступить.

Старик выглядел смешно в своей ненависти, в своей уверенности в правоте слов, которые так легко произносились.

— Уступить? Мы не можем выйти даже на переговоры, так о каких требованиях вообще речь?! — не выдержал наконец Мадара, ударив по столу. Тёплая погода и сладкий аромат только-только цветущего абрикоса начинал раздражать тем, что не соответствовал тому, что же чувствовал мужчина: гремучую ярость, чувство тесноты в собственном теле. Его словно сжали со всех сторон, притесняя то ли глупостью, то ли намёками.

Он уже был готов вскочить на ноги, начать долгую речь своего недовольства, но был остановлен собою же, полностью понимая глупость действий, которые так хотелось претворить в жизнь.

— Слишком рискованно так поступать, не зная всей ситуации, — спокойный голос Хисахито-самы прозвучал так же тихо, что и пару минут назад, не позволяя ситуации перетечь во что-то серьёзное. Он так и не поднял взгляда, смотря на деревянное покрытие перед собой, не поднял головы, прячась за иссиня-чёрными прядями.

В то же время послышался звук мнущейся бумаги. Повернув голову, они увидели, как Тадзима горько сжимает в своих руках документы, в которых был прописан когда-то мирный договор, так долго сочиняемый и корректируемый. В теле его, движениях пальцев было заметно, как же сильно глава огорчён нынешней ситуацией. Руки тряслись от усилий, которые он прилагал для того, чтобы когда-то прямой лист сжался до маленькой и мятой точки.

— И что вы предлагаете? — сказал мужчина, впившись взглядом на мусор, в которой превратился договор. Ветер, не принёсший никакого ощущения холодка, словно издевался, не выполняя своей основной функции.

— Зря мы понадеялись на них, — вынес свой вердикт Тэсуку-сама. — Но, раз Сенджу Тобирама больше не участвует в сражениях, мне кажется, что Изуна-чан справится, — кивнул самому себе он, только радостный тому, что вражда между кланами вернулась. Он уже был готов возобновить свои тренировки, которые стали чуть реже, стоило только начаться переговорам, вынуждая больше думать, чем делать. Однако больше ничто не могло отвлечь от такого важного процесса, что Тэсуку приветствовал, несмотря на то, как же плохо ситуация обернулась в их сторону вместе с прекращением этих самых переговоров. Неясно только было, с чем должен справиться Изуна. С захватом Сенджу? С убийством?

— Не будет ли лучше вновь попытаться склонить к миру? — робко сказал Ёсимаса-сама, однако не показывая своей неуверенности. Вся его пылкая нахальность пропала, показывая каждому потаённое желание, возникшее резко и неожиданно: жить безмятежно бок о бок с Сенджу. Не было какой-либо определённой причины, лишь блеклые надежды, которые тайком возникли, время от времени проявляясь в слабой мечтательной улыбке.

На слова близкого друга Хисахито отреагировал молча, лишь нахмурив брови. Подбородок его дрожал, держа чувства под крепким контролем, но также и выдавая внутренние переживания. Настроение было с самого начала поганым, но сейчас опустилось даже сильнее. Он не хотел, но признавал, что мир в самом деле наиболее оптимальное решение для них.

Тадзима же лишь вздохнул, ощущая себя слишком уставшим. «Было бы славно», — подумал он, закрыв глаза, отпуская совет.

Послышались тяжёлые шаги раненых шиноби, которые уходили, не оборачиваясь на главу, в душе отчаянно желая, чтобы именно он наконец придумал, что же делать, именно он нашёл выход из этой безвыходной ситуации.

Оставшись наконец в одиночестве, он открыл глаза, всматриваясь в бумагу. Ему хотелось раскрыть её, разгладить, вновь вчитаться в текст, но он понимал, что в этом действии не будет никакого смысла. Зачем надеяться, если ничего всё равно не получается?

***

Прижимая к себе малышку, Тобирама слегка хмуро её укачивал, в мыслях сетуя на свою неподготовленность к роли родителя. Кто же знал, что кормить необходимо под правильным углом, одевать не в соответствии со своими ощущениями, а по тому, как чувствует себя ребёнок, но сказать наверняка нельзя, так как она ещё слишком маленькая, чтобы говорить членораздельно. Кто же знал, что в питании она нуждается каждые три часа, невзирая на время суток, спать может совсем уж поверхностно, а плачет так тихо, что ему становится стыдно, если не получается успокоить тут же.

Он считал, что парочки книг и почти забытых воспоминаний о том, как заботился о своих младших братьях, хватит для того, чтобы дочка выросла под достаточным надзором и стала полноценной ячейкой общества, но абсолютно недооценил сложность роли... Отца? Матери?

Как бы то ни было, Тобирама слегка ёжился прямо сейчас. Неправильный способ кормления приводил к ощущению дискомфорта не только у малышки, но и у него. Чувствовать боль в таких «интересных» местах он не привык, так что никак не мог дождаться прихода Нобуко-самы, чтобы престарелая женщина помогла советом: наверняка за столько лет жизни в роли целительницы и родительницы она знала, что делать в его случае. Он также видел, что дочка стремится вот-вот уснуть после того, как поела, и не желал тревожить её сон, но понимал, что плановый осмотр уж просто необходим. Нельзя позволить, чтобы его маленькая принцесса выросла нездоровой!

Уже слыша знакомое ворчание, он аккуратно сменил свою позу, заодно попросив Току, взявшую на себя роль помощницы, слегка прибраться, чтобы не было так уж стыдно. Не обращая внимания на почти ощутимое закатывание глаз девушки, он почувствовал едва уловимый запах сакуры, которая наконец начала расти, радуясь тому, что смог уговорить старшего брата вырасти её в саду возле дома. После осмотра следует всем вместе отправиться на любование этим прекрасным деревом.

Наконец двери в комнату разошлись, представляя знакомую фигуру, за которой уже привычно пряталась Юа-чан, которая днём помогала целительнице, а вечером — Тобираме. Начался осмотр, за время которого Нобуко-сама успела как проинструктировать, как же, всё-таки, правильно кормить, так и дать парочку нужных советов.

Тобирама не мог полностью передать, насколько же сильно ценил каждую из женщин в этой комнате. Как же сильно они помогали ему, как сильно поддерживали, не позволяя утонуть в пучине рутины, которая временами умудрялась почти душить. С их заботливыми руками, которые так нежно укачивали ребёнка, у него появлялась возможность подремать или просто-напросто пойти ополоснуться.

Отвлёк от мыслей его звук хныканья, на который он быстро среагировал — начал слегка покачивать малышку. Привыкнув к основам, парень довольно шустро справлялся с уже знакомыми проблемами, всё равно понимая, что, начни резаться зубы, он не будет знать, как помочь дочери.

Примерно в то же время женщины решили отвлечься на короткий разговор, который целиком и полностью был пропитан сплетнями. Не желая вникать, как же поживает дочь соседки через дорогу, Тобирама продумывал в уме, как же провести день. После любования сакурой было бы славно приготовить перекус, а после вновь отправиться на прогулку. Иногда ему казалось, что он проводит с ребёнком слишком много времени на улице, однако любые сомнения уходили, когда на лице малышки появлялась слабая улыбка. Парень не знал, было ли это искренне и понимала ли она всего, но всё равно продолжал прогуливаться по саду каждый раз, как появлялась возможность.

Вдруг его внимание привлекло кое-что более интересное, чем думы о проведении дня:

— Что значит «очередные переговоры»?

— То и значит, — ворчливо сказала Нобуко-сама, уже готовая вернуться к своим делам. — Нара потребовали от наших кланов возобновления переговоров, дабы решить парочку вопросов, — говорила она, заодно вставая и отряхивая полы кимоно от невидимой пыли. Развернувшись, женщина махнула на прощание рукой, не произнеся больше ни слова, оставив Тобираму с разного рода предположениями. Однако, стоило сёдзи сойтись, как голос подала Юа-чан, тут же активно выпрямившись.

— Оказывается, техника Главы почти дошла до их священных территорий! Нара просто в бешенстве, поэтому я думаю, что на переговорах произойдёт что-нибудь интересное, — несмотря на горькое содержание сказанного, обещавшее долгие и муторные встречи, тон девушки звучал почти счастливо, но больше предвкушающе. Как человек, не мыслящий в политике, она рассматривала скорые переговоры более в качестве чего-то, стоящего сплетен, не воспринимая всерьёз.

Ему не позволили слишком долго думать на эту тему, размышлять о кутерьме, которая тут же появится, стоит этим переговорам начаться, так как дочка привлекла всё внимание к себе, никак не желая успокаиваться. Это значило одно — Тобираме следовало провести небольшое расследование и понять, что же не нравилось этому маленькому человеку.

Он ни в коем случае не жаловался, так как понимал, что плач — единственный способ передать ему об ощущении того или иного дискомфорта, который испытывала дочка, однако временами становилась так сложно понять, что же именно не так. Отдавая малышку в руки Токи или Юа-чан, Тобирама понимал, что в ближайшее время они вернут ребёнка обратно, не справившись с тяготами, решив, что родитель наверняка может лучше. Иногда оказывалось, что дочке и в самом деле просто не хватало его присутствия, но чаще всего помощницы просто-напросто не догадывались проверить все возможные причины недовольства.

Как бы то ни было, Тобирама не жаловался. Ему в самом деле нравилось проводить свои дни, планируя лишь ближайшие отрезки времени, так как никто не мог предугадать, что же в этот раз придумает малышка. Может, у неё будет плохое настроение, и она решит целый день плакать? А может, будет вполне себе довольна и снизойдёт до того, чтобы наконец уснуть.

Наблюдая за её мерным дыханием, молодой папа — или мама? — размышлял о чём-то абстрактном, не сильно задумываясь. Раньше он не мог себе этого позволить, так как, являясь наследником, вечно решал те или иные проблемы клана, которые никогда не желали заканчиваться. Он всё ещё наследник, однако после рождения дочери получил ещё один титул — Священного Родителя, который позволял много вольностей. Например, не участвовать в политической жизни семьи. Какое счастье, что воспитание Священного Ребёнка считалось большим трудом, так что разрешалось заниматься исключительно этим. Тобирама не планировал, конечно же, совсем позабыть о политике, общественной жизни, но был искренне рад небольшому перерыву, в который превратилась его забота о дочери.

— Не слишком ли долго принцесса спит? — услышался вопрошающий голос Юа-чан, заставляя слегка дрогнуть от неожиданности. Кажется, в последнее время Тобирама слишком часто уходил в свои мысли, раз за один только день его уже несколько раз отвлекли от бессмысленных рассуждений.

— В каком смысле? — спросил он, не контролируя свою речь, которая вышла неуверенной, даже несколько дрожащей. Парень начал сильнее всматриваться в ребёнка, желая увидеть ритмичные движения грудной клетки. Буквально пару мгновений назад он почти любовался этим, но сейчас совсем не мог увидеть.

Приложив руку к её животу, он попытался, может, почувствовать, как девочка дышит, однако и это не помогло. Начиная потихоньку ощущать панику, Тобирама слегка потряс её, почти неприлично громко выдохнув, когда дочь ненадолго приоткрыла свои глаза в недовольстве.

Зло повернувшись на девушек, он узрел их едва скрываемые ухмылки.

— Знаешь, мне, наверное, не стоит становиться мамой. Не хочу глупеть, — насмешливо сказала Тока, тут же убежав в сторону, чтобы избежать летящую в неё подушку, которую незадолго до этого схватил Тобирама.

Послышался заливной смех, который присутствующие пытались сдержать, не желая будить юную принцессу. Любое напряжение тут же спало, уступив тем самым место расслабленной забаве.

...которой, к сожалению, не было суждено продлиться долго. Вновь послышались шаги, но в этот более тяжёлые, размеренные, явно мужские. Недолго думая, они поняли, что в комнату направлялся Хаширама.

Тобирама, пока брат не вошёл внутрь, принял решение оставить дочку в покое, тут же на пороге встретив гостя. Коротко поприветствовавшись, они вместе отправились в гостиную, сохраняя по пути молчание. Девушки, оставшиеся с ребёнком, невольно подумали, что что-то вновь не так, но вскоре расслабились, когда услышали непринуждённый разговор.

Хаширама, наблюдая за тем, как его Отото заваривает для них чай, неспешно рассказывал о том, как проходят будни, как же скучно без брата и как же он соскучился по своей племяннице.

Солнце, что светило откуда-то сбоку, лишь благоволило их диалогу, приятно припекая ноги. Несмотря на то, что чай был только приготовлен и пар от него всё ещё рассеивался, никто не стеснялся время от времени прихлёбывать его, наслаждаясь вкусом. Слова текли жидким мёдом, однако все они понимали, что есть темы, далёкие от понятия приятных, которые тоже следовало поднять и обсудить.

— Вы уже провели похороны? — Тобирама, всегда отличавшийся своей практичностью, решил первым перейти к делу, всё равно признавая, что обычные разговоры с братом, не несущие никакого смысла, были также приятны, в то же время не желая думать, почему же старший стал чаще задавать вопросы и меньше говорить, давая возможность в полной мере протекать диалогу.

— Да, — ответил Хаширама после того, как его глаза несколько округлились от недоумения и резкой смены темы. — Ты сможешь навестить могилу отца, как только пройдёт сто дней после рождения ребёнка, так что не переживай — улыбнулся он ободряюще, правильно поняв причину беспокойства родного человека, но всё равно не справившись, так как морщины с бледного лица никак не желали уходить.

На секунду воцарилась тишина, в течение которой один из мужчин должен был наконец набраться сил задать интересующий вопрос.

— Как там малышка? — робко начал старший, желая обернуться в сторону комнаты, в которой изначально находился Тобирама, но сдержался.

— Всё хорошо. Она уже пытается поднять голову, но ещё слишком рано для этого, — изначально желая ответить кратко и холодно, младший всё-таки не сдержался, и губы его смягчились, стоило только вспомнить свою дочь и её слабые и безуспешные попытки, испытывая умиление и совсем небольшую гордость, однако неуверенный в том, что это маленькое действие стоит того.

— Прекрасно, — натянуто улыбнулся Хаширама, явно скрывая тревогу. — Но... Я волнуюсь, примут ли её в клане. Ты же знаешь наши суеверия.

— Что ты хочешь этим сказать? — опустив глаза, спросил Тобирама, предчувствуя худшее.

— Они могут подумать, что её рождение — плохое предзнаменование, — говоря это, он начал крутить в руках тяван^{- чашка-пиала для японской чайной церемонии}, вынуждая чаинки беспокойно плавать в жидкости.

Тобирама напрягся, но сдержался. Лицо его оставалось каменным, но внутри закипала ярость.

— Разве ты не помнишь, что меня тоже считали «плохим предзнаменованием»? — напряжённо сказал он, не желая ссориться, но и давать в обиду дочь никогда бы не позволил. — Даже если так, — резко возобновил он свою речь, всё равно не рискуя посмотреть брату в глаза. — Что тогда? Отправишь её в ссылку? Или скроешь, чтобы никто не узнал? — не выдержав переживаний, парень поднял голову, в глубине души желая, чтобы зрительный контакт хоть как-то помог понять намерения человека, сидящего напротив. Неожиданным образом он понял, что совсем недавно родившаяся дочь, не умеющая ни говорить, ни ходить, была роднее собственного брата, с которым они вместе провели годы, пройдя долгий путь.

Хаширама отступил, недолго сохраняя молчание, чтобы подобрать слова.

— Я не это имел в виду. Просто... — громко вздохнул он, зажмурив глаза. Прикрыв руками лицо, мужчина пытался сформулировать свои мысли корректно. Это было сложнее, чем казалось изначально. — Клан Нара требует возобновить переговоры, — увидев кивок, он продолжил, решив не вдаваться в подробности. — И твоя дочь...

Звук удара по столу прервал его. Лицо Тобирамы исказилось в выражении ярости и недоумения.

— Ты что, собираешься использовать мою дочь в своих грязных политических играх? — голос его дрожал от сдерживаемой ярости.

— Нет! — вновь начал отнекиваться Хаширама, не понимая, как же донести брату свои добрые намерения, теряя самообладание. — Я хочу защитить её. Учихи могут воспользоваться этой ситуацией, ты же понимаешь, — но все его слова лишь усугубляли ситуацию.

— Каждый наш разговор оканчивается ссорой, это уже невыносимо. На основании этого я прошу разрешить мне провести первые дни вместе с Токой и Юа-чан, которые будут моими шитакаджо^{- состоит из 従 Shitaga следовать и 浄 Jou священный} — слова, такие строгие и холодные, колючей росой воспринимались старшим. Вскочив со своего места, поравнявшись с братом, он громко придвинулся ближе, не желая соглашаться с условиями.

«Ты не можешь так поступить», «Позволь мне объясниться», «Ты не так всё понял» — вырывалось у него изо рта. Совсем забыв о скромности, Хаширама старался изо всех сил переубедить или хотя бы дать очередной шанс.

— Тобирама, пожалуйста! — прозвучало совсем уж отчаянно, почти как мольба. Схватив младшего брата за руки в отчаянной попытке удержать его, он пытался даже таким образом показать, насколько же ему жаль. Мужчина видел в таких родных глазах тени сомнения, сожаления о своих словах.

В то же время они услышали слабый детский плач.

Любая неуверенность пропала, уступив место лишь большему раздражению, может, гневу. Лицо помрачнело, и руки были грубо вырваны из крепкой хватки. «Уходи», — процедил он сквозь зубы, сдерживаясь, чтобы боле не пугать дочь криками, пусть и хотелось на громких тонах начать упрекать брата и выражать всю боль, которую причинили его слова.

Хаширама, начиная паниковать, широко раскрыл глаза и дугой изогнул брови. Всё, что крутилось на языке, внезапно исчезло, поддавшись холоду, который исходил от всего тела младшего. Двигаясь в его сторону, он пытался вновь взяться за руки, иррационально считая, что контакт кожи к коже сотворит чудеса.

— Вам пора уйти, — внезапно перед Тобирамой встала Тока, пытаясь скрыть своего господина. Никто из мужчин не увидел её приближения и был удивлён.

Глава клана взглянул на Джошин-сана, который лишь отвернулся. Возможно, именно сейчас пришло осознание того, что между ними окончательно встал холодный барьер.

Сжав губы в тонкую полоску, опустив голову, Хаширама обошёл их стороной, двигаясь к выходу. Лишь когда послышался звук сдвигающейся двери, Тобирама и Тока выдохнули.

Парень, набравшись вновь сил после того, как глубоко вздохнул, хотел пойти к дочери, но вновь был схвачен за руку. Неудовлетворённо обернувшись, он увидел нахмуренное лицо Токи.

— Принцессу успокоит Юа-чан. Нам же с тобой следует поговорить.

Стоило им войти в комнату недалеко от спален Джоджи^{- состоит из 浄 Jou священный, чистый и 児 Ji — дитя}, как Тобирама тяжело опустился на татами, уже предвещая очередной разговор.

Напротив села Тока, приняв довольно строгую позу: колени сложены, руки прижаты к бёдрам, — и выжидающе взглянула.

— Почему ты не рассказал всё? — спросила она, начав рассматривать черты лица своего господина, подметив после и усталость, и напряжение.

— Мне кажется, он и так понял, — прикрыв ладонью глаза, он покачал головой, в которой колесом вращалась фраза брата «Учихи могут воспользоваться ситуацией». И что же значило «воспользоваться ситуацией»? Вполне вероятно, что Хаширама так же, как и Тока, осознал всё без всяких объяснений. Лишь сейчас Тобирама уразумел, что любые оправдания о случайной половой связи с неизвестным будут звучать глупо. Особенно для Аниджи, который видел, в каком состоянии тогда пребывало его тело.

— И всё равно. Мне кажется, семье стоит доверять, — она слегка склонилась ближе, пытаясь не просто говорить тише, переживая о том, что их подслушивают, но для того, чтобы подобным образом переубедить.

— Вновь говоришь какие-то глупости, — едко сказал парень, взглянув исподтишка сквозь пальцы. — Что, по-твоему, тогда произойдёт? Они отберут у меня дочь, — он согнулся, обхватив себя руками. Вся поза его кричала об отчаянии и страхе.

Тока прикусила губу, признавая ошибку и соглашаясь со словами. Девушка приподнялась и крепко обняла Тобираму, прижимаясь телом. Лишь тогда он хотя бы слегка опустил плечи, расслабляясь. Он точно так же заключил её в свою хватку, положив голову на плечо. Было так тяжело поверить, что все глупые разговоры, бессмысленные кривляния и придуманные игры потеряли смысл после одной ссоры с братом. Но, возможно, этого стоило ожидать? Их взаимоотношения давно были испорчены, доверие подорвано, а о разговорах по душам речи не шло уже лет десять. В таком случае любая грусть того не стоит.

Однако никакие мысли не могли преодолеть глубокую тоску, раздирающую нутро.

— Не говори никому об этом, пожалуйста, — послышался тихий шёпот.

— Никогда.

***

Подводя итоги после долгих и изнурительных переговоров, Хисахито мог уверенно сказать, что дела их плохи. Не прости плохи — ужасны.

В течение саммита Глава клана Сенджу отвергал абсолютно все предложения, не соглашался ни на какие уступки, игнорировал любые доводы и обвинения, не вёлся на откровенные провокации, ловко лавируя в разговоре.

Он помнит, как они вместе с Тадзимой приняли рискованное решение обменяться пленными, полностью осознавая, что этот шаг мог бы привести к тому, что освобождённые Сенджу раскрыли бы местоположение некоторых стратегических объектов. Однако Сенджу отказались. Что же заставило их вести себя подобным образом?

На основании этого довольно опытный стратег пришёл к довольно логичному выводу о том, что с Сенджу Тобирамой случилось что-то довольно серьёзное, раз он не присутствовал на собрании, и Сенджу Хаширама был уж слишком строгим, что было совсем непохоже на него. Вполне возможно, что в той битве в самом деле что-то произошло.

Отдельное внимание стоило уделить также и отсутствию длинноволосой женщины, которая сопровождала Белого Демона в прошлый раз. Её высокая и стройная фигура стояла прямо за ним, что вызывало некоторые подозрения. Учитывая сплетни о том, что наследник клана недавно женился, то вполне вероятно, что в бою она погибла. Эту потерю можно считать большой, если добавить ещё и смерть Сенджу Буцумы.

Так что да, дела шли плохо. Слабо верилось, что Белый Демон настолько сентиментален, чтобы не явиться на переговоры из-за траура, но все мы — люди, так что можем позволить себе небольшой момент слабости.

Однако Хисахито всё равно не мог понять, по какой же причине Белого Демона не было на мирных переговорах ранее. Большинство считало, что дело в болезни, но факт того, что мужчина вышел в бой и даже смог отбиться от клинков Изуны-сана, говорит о том, что не так уж серьёзна его хворь.

Хисахито задумчиво смотрел в сторону лагеря Сенджу. Мысли метались, и ни одна не давала покоя. Неужели Тобирама действительно серьёзно ранен? Или за его отсутствием кроется что-то большее?

— Изуна-сан, — начал он, нарочно делая голос спокойным, — Вы уверены, что с Вашим соперником всё в порядке?

Изуна резко вскинул голову. Его взгляд был холодным, а слова прозвучали резче, чем ожидал Хисахито:

— Я не мог его убить.

Хисахито прищурился, внимательно наблюдая за младшим наследником клана. В голосе Изуны было нечто большее, чем просто раздражение. Скрытая нервозность? Неуверенность?

— Если вам нужны подробности, — добавил Изуна, нахмурив брови, — то ранения были не слишком серьёзными. Он не был при смерти, иначе я бы закончил дело.

Хисахито чуть наклонил голову, словно оценивая его ответ.

— Я не ставлю под сомнение Ваши способности, Изуна-сан. Но я не могу не заметить, что Вы говорите о нём с... особым напряжением. Вас что-то беспокоит?

— Беспокоит? — Изуна поморщился, словно сам вопрос оскорблял его. — Вы считаете, что я не справился? Или что-то ещё?

— Нет, совсем не так, — Хисахито поднял руку, пытаясь смягчить разговор. — Я просто пытаюсь понять, что случилось. Почему Белый Демон не появился на мирных переговорах? Ваши удары не могли его убить, но его отсутствие говорит о том, что произошло что-то неожиданное. Неужели Вы не заметили ничего странного в его поведении?

Изуна замолчал, его губы дрогнули, словно он раздумывал, стоит ли делиться событиями того дня. Наконец, его голос стал чуть тише, словно он не хотел, чтобы кто-то ещё услышал, почти перейдя на шёпот.

— Он был растерянным, что необычно. Я ожидал другого... — Изуна на мгновение отвёл взгляд. — Но дело не в этом. Он выглядел... ослабленным, но продолжал сражаться. Как будто что-то подгоняло его. Я не знаю, что именно.

Хисахито задумался над этим. Ослабленный, но упорно сражавшийся? Это было похоже на Тобираму, но не объясняло его отсутствие.

— Тогда что же его удерживает? — пробормотал он скорее для себя, чем для Изуны. — Травма? Или что-то другое...

***

Юа-чан вприпрыжку шла по дому Главы клана прямиком к заднему дворику, чтобы пройти под величественными деревьями и разноцветными кустами цветов к Джошин-саме.

Она была так взволнована! Священный Родитель счёл её достаточно квалифицированной, чтобы подарить должность шитакаджо! И теперь она, дабы соответствовать, носит тонкую маску, сделанную из полупрозрачной ткани, прикрывающую нижнюю часть лица. Испытывая неимоверное счастье, девушка даже начала фантазировать, как на каком-нибудь формальном событии украсит её небольшой цепочкой и будет сиять! Все взгляды будут её.

Мельком взглянув вправо, она увидела недовольное лицо своей напарницы — Токи. «Такая красивая, а вечно хмурится», — пробежала быстро мысль.

Юа-чан до сих пор помнит раздражения куноичи по поводу новой формы. И считает таким странным? То есть чёлка, прикрывающая целый глаз — это удобно, а тоненькая вуаль — нет? Так смешно! По крайней мере, они сходились в одном: тот факт, что Джошин-сама до того, как ребёнку исполнится год, будет носить платок, скрывающий лицо, очень-очень приятен. Они ведь не могли допустить, чтобы Священного Родителя сглазили! Мало ли злобных людей в этом мире.

Вспомнив о ребёнке, молодая девушка лишь сильнее растянула губы в улыбке: малышка активно росла и набирала в весе, из-за чего её щёки становились всё более и более округлыми. Юа-чан не терпелось расцеловать их.

Уже начав слышать сладкие цветочные ароматы, она и Тока двигались в сторону сёдзи, за которым скрывалась дорожка к Джодаю, как услышали, как их окликнули.

— Девушки! — громко отразился мужской голос.

Обернувшись, они увидели Главу клана, который стоял перед ними, робко улыбаясь. Девицы тут же поклонились и поздоровались, собираясь ретироваться.

— Как поживает ваш Господин? — спросил Хаширама-сама, выглядя искренне заинтересованным.

Юа-чан уже было открыла рот, чтобы ответить, но была резко прервана Токой:

— О состоянии Джошин-сана позволено знать лишь его приближённым. Вы в этот круг не входите.

После одного довольно интимного разговора молодая девушка знала, что её напарница испытывает к Главе неприязнь.

Это случилось сразу после рождения молодой принцессы. Юа-чан и Нобуко-сама долгое время не могли привести в сознание Джошин-саму и начинали переживать, но, к счастью, Небеса оказались на их стороне, и всё увенчалось успехом. Уже потом, когда их Господин отдыхал в спальнях, две девушки уличили минуту для разговора.

Изначально бессмысленный, он незаметным потоком перетёк во что-то более серьёзное.

— Я понимаю, что это бессмысленно и глупо, — хмуря брови, горько говорила Тока, — но я не могу не злиться на Хашираму-сана. По его вине всё пошло наперекосяк.

После слов этих наступила мёртвая тишина. Старшая девушка обнимала себя руками, довольно сильно сгорбившись. Взгляд её застрял на какой-то трещине в полу, губы дрожали.

— Всё хорошо, — наконец мягко сказала Юа-чан, наивная и робкая. — Все мы вольны чувствовать, так что не кори себя за это. Я лишь надеюсь, что ничего, кроме тихой обиды, ты не планируешь, — произнося последние слова, она посмотрела на Току из-под ресниц, то ли неудачно шутя, то ли предупреждая.

Как бы то ни было, Юа-чан сейчас, стоя перед Главой родного клана, обескураженно смотрела то на куноичи, то на Бога Шиноби. Две эти сильные личности словно тихо сражались взглядами. Тока взяла её аккуратно за руку и потянула в сторону выхода, но Хаширама-сама и не думал понимать их намёки о желании скорее уйти.

— Я лишь хочу попросить вас о маленькой просьбе, — повернувшись более в сторону Юа-чан, сказал он.

— Конечно! — тут же отозвалась девица, вырвав ладонь из хватки Токи и сложив её на груди. — Ваши подчинённые сделают всё, что в их силах, — слегка поклонилась она.

— Не стоит этих формальностей, — натянуто рассмеялся мужчина, подняв перед собой руки в забавной защитной позе. — Я лишь хочу попросить... передать кое-что.

В самом деле, Юа-чан многого не понимала. Она до сих пор не понимала, почему идёт дождь, почему её чакры так мало, что стать шиноби просто не суждено, почему Глава великого клана Сенджу просил обращаться с ним более кулуарно и почему же Тока так грубо отвечает абсолютно всем людям вне зависимости от их социального статуса.

Святые Небеса, говорить Хашираме-саме «Джошин-сама довольно ясно дал понять, кто же имеет право с ним разговаривать, так что Ваша просьба не может быть выполнена»?! Это же хамство! Наглость! Дикость!

Ещё большая грубость — уверенно и довольно демонстративно вновь схватить её за руку и потащить в сторону выхода, тем самым ставя на их диалоге точку.

Молодая девушка обернулась обратно к Хашираме-саме, испытывая отчаяние и небольшой страх за то, что же им будет за устроенную сцену. Но то, что она увидела, поразило даже сильнее, чем что-либо ещё за её недолгую жизнь: Бог Шиноби, великий и всесильный, смотрел на них почти с тем же отчаянием и погасшим огоньком надежды.

Протянув свободную руку в его сторону, она не знала точной причины, почему так сделала. Но Глава всё понял даже лучше, чем молодая девчушка, не видевшая всей жестокости жизни, и быстро положил в рукав совсем маленький лист бумаги, сложенный в несколько раз.

Юа-чан не могла обещать, что её Господин соизволит ответить или даже взглянуть на этот смехотворный мусор, но слабая радость, расцветшая, подобно саду, полному цветов, определённо стоила ей очередной глупости, о которой, возможно, она ещё пожалеет.