Волнение не отпускало с самого утра. Уже завтра решится его судьба. Она уже решалась несколько раз подряд, и каждый раз ему, наверное, везло. Наверное. Первый раз это произошло, когда бледная, изможденная женщина привела едва держащегося на ногах тощего рыжего мальчишку, одетого в пускай и относительно чистые, но лохмотья, к кованым дверям Ордена змеев. Чаще всего решившие таким способом избавиться от лишнего рта или нежеланного ребёнка родители трусливо оставляли орущее чадо под забором. Но его мать терпеливо дожидалась, пока кто-нибудь из братьев не пройдёт мимо. Ей хватило смелости и честности оторвать от себя слабо цепляющегося за её рваный подол мальчика и назвать вышедшему к ней молодому тогда, но уже выглядевшему седым брату его имя. Поэтому он знал, как называла его та, которая родила. Гуань Шань. Больше ничего от матери ему не осталось. Но, хотя бы это. И возможность стать по-настоящему полезным и уважаемым гражданином своей страны. Воином. Рыцарем-змеем. Если, конечно, он выдержит и выживет.

В храме, при котором он рос, поначалу было много сирот — очередной виток затяжной войны с Империей оставил немало из них в безвыходном положении. Но по мере отборов их оставалось всё меньше. Кто-то не проявлял достаточно сосредоточенности и дисциплины, кто-то просто не нравился наставникам. Такие либо переводились в служки, либо отправлялись в деревню, где им оставалось только заниматься выращиванием рыбы, овощей и злаков, которые составляли основу рациона рыцарей. Потому что мясо животных считалось недостаточно чистым. Чистота была ещё одним условием. Одним из основных. Нечего было и думать соваться к змеям, если душа или тело было запятнаны. И самым простым и одновременно сложным было держать голову чистой от того, что почиталось братьями «грязным» — жадность, ложь, похоть. Были и другие грехи, но эти три быстро делали из нового кандидата в рыцари бесполезный мусор. Шли годы, те, с кем он рос, исчезали один за одним, пока в крыле, где они жили, не осталось всего десяток келий, занятых взрослыми послушниками. Малышни было много всегда, но они, к счастью, жили отдельно. И завтра ему предстоял следующий шаг. Тот, к которому он готовился все свои шестнадцать лет. Встреча со своим змеем.

Каким он будет — угадать заранее было невозможно. Шань тайком хотел бы получить водного. Может быть, это было малодушным, но водные считались самыми простыми в обращении и наиболее «милосердными». Хотя на поле битвы они были не менее страшны, чем их каменные и огненные собратья. Что же до воздушных, то о них было известно до обидного мало, и их носителей за всю не такую уж и древнюю историю Ордена насчитывались единицы. В их храме таких не было вовсе.

Ночь выбора для послушника Ордена змеев была самой важной в жизни. Но, как это водится, после нее всё становилось не легче, а только сложнее. Из названия можно было подумать, что они будут выбирать, но реальность была такова, что выбирали как раз их. И был шанс, что ни один змей не выберет тебя вовсе. Чем руководствовались стихийные рептилии, никому кроме них было неведомо. В том, что у них наличествует разум, хоть в чём-то схожий с человеческим, были серьезные сомнения. По крайней мере, они больше напоминали стихийное бедствие, и у носителей уходило много времени на то, чтобы не научить их слушаться, а скорее подстроиться самому под повадки конкретного экземпляра. Ну а использовать чужого змея нечего было и думать. Один раз выбрав, особь хоть как-то взаимодействовала только с одним человеком до его смерти. Которая иногда наступала очень скоро.

Всё, что только удавалось прочесть или услышать о змеях, Шань помнил лучше, чем «отче Высший». Но и все знания на свете никак ему не помогут. Только личный опыт, удачный или нет. Причём неудачный в большинстве случаев означал, что змей просто прикончит его так, как это будет ему угодно. В зависимости от стихии. Иными словами, Шань рисковал сгореть, превратиться в камень или же, что казалось ему каким-то образом лучше, стать водой, впитавшись в сухую землю без остатка. Не лучшая участь, но, вроде бы, наименее болезненная? Впрочем, их наставник, брат Цю, учил не накручивать негативные мысли.

— Страх — полезен, — говорил он. — Не боятся только идиоты. Но из него нужно извлекать пользу, заставляя тело и дух собираться, работая на благо, а не увлекая себя в отчаяние, лишая воли.

И всё же, в ту ночь Шань ни на минуту не сомкнул глаз. Он с завистью смотрел на дрыхнущего без задних ног юношу, которого мог назвать другом. Тоу был на редкость крепким физически и совершенно непрошибаемым по характеру. Вот кому подошёл бы камень… Он изо всех сил желал Тоу удачи. Все эти годы больше ни с кем у него не возникло даже того небольшого взаимопонимания, как с этим простым парнем. Который не раз и не два останавливал от того, чтобы вспылить или сдаться. Напоминая о том, что однажды в порыве не свойственной ему откровенности Шань поделился с ним своей целью — разыскать мать. И зачем только рыжему хотелось найти эту женщину, которая оставила его? Он и сам не мог сказать точно. Просто было отчего-то важно доказать ей, что сын чего-то стоит. Что сумел стать кем-то важным. Что может быть ей нужен, хотя бы для того, чтобы поддержать её. Жива ли она вообще спустя столько лет и ещё несколько кровопролитных войн с Империей, в ходе которых Вольный Нейксгард лишился едва ли не трети своей территории, теперь занятой очередной глухо тлеющей провинцией? Имперцы подавляли восстания железной рукой, топили в крови так, что ни у кого уже не оставалось сил сопротивляться. Но сдаваться и жить под гнётом Императора, а точнее, Регента никто не хотел. У них тоже были рыцари-змеи, и они могли потягаться с имперскими войскам, и последние годы сумели остановить их продвижение у широкой полосы безжизненной земли, ставшей новой границей. Может быть, их было меньше, но нейксгардцы привыкли противостоять суровым условиям и видели только два выхода: победить или сражаться до последнего воина.

Рассвет слабо забрезжил в узком окне их практически пустой комнаты, когда Шань растолкал друга — нужно было умыться, привести себя в порядок и, облачившись в чуть более нарядную, чем обычно, чёрную форму, спуститься вниз, где их и остальных уже ждал брат Цю. Его мощная фигура придавала уверенности. Когда-то и он носил змея, пока не получил раны, после которых так и не смог оправиться, и решил посвятить себя подготовке послушников, а значит, для рыцаря-змея нет ничего невозможного.

— Что притихли? — встретил он резким окриком их недлинную шеренгу, привычно выстроившуюся во дворе храма. — Выше нос. Я что, вас зря гонял столько лет? Передумали быть рыцарями Ордена? Выход — там.

Он указал на ворота храма и оглядел каждого очень серьезно. Это было так. Каждый из них мог отказаться и прожить остаток жизни с клеймом труса на пока ещё относительно безопасной территории. Зато прожить. Если по их души не придёт Империя. Никто им не рассказывал подробностей, но шила в мешке не утаишь. И каждый знал, что к утру Ночи выбора от тех, кто дошёл до этого момента, в живых остаётся едва ли половина. А рыцарями становятся и вовсе единицы в год в каждом храме. Зато они составляют основное ядро войска, не позволяя Императору и дальше расширять свою Империю в сторону земель Нейксгарда. Сдерживало Империю, помимо отваги северян, главным образом то, насколько мало удавалось воспитать рыцарей, которых они называли "хозяевами", и крайне ограниченное время, которое человек мог провести, слившись со змеем.

Те, кто забывали о времени, неминуемо оставались на поле боя в виде каменных изваяний, горсти пепла или же растворялись без остатка водной взвесью. Капризные змеи не терпели многого, и быть их носителем означало вечно ходить по острой грани. И Шань собирался стать одним из таких вот канатоходцев. Как и каждый из них. Рыцарь Ордена. Безупречный. Смотрящий на эту жизнь с высоты своих нерушимых принципов. Совершенная машина для убийства обычных людей и себе подобных. Но всё это оставалось где-то на краю сознания. Сейчас нужно было быть предельно сосредоточенным.

— Чжень Ци.

— Я приму выбор.

— Цунь Тоу.

— Я приму выбор.

….

— Гуань Шань.

— Я… — его голос был твёрд, хотя внутри и подрагивало от осознания важности происходящего, — приму выбор.

В тот момент он не сомневался, что примет.

Небесные горы тянулись ввысь, и их шапки белели снегами даже в разгар лета. Тонконогие резвые кони несли их до самого подножья и сбавили шаг, только когда начался подъем. День перевалил за середину, когда пришлось спешиться во временном лагере, где они захватили только лёгкие сумки с самым необходимым. Дальше восхождение продолжали пешком. Оно длилось до самого вечера. Разреженный воздух не вызывал особых проблем — они были здесь не первый раз. Брат Цю обожал марш-броски в направлении строго вверх, утверждая, что это полезно и закаляет их тело и характер. Поэтому никто не отставал, и на место они прибыли, когда солнце только начало скрываться за острыми вершинами, протянулись длинные тени, и стало заметно холоднее. Раньше они ни разу не оставались в горах на всю ночь и не приближались к огромному разлому в монолитной серой скале. Раз или два им доводилось видеть издалека одного из диких змеев, но сейчас предстояло гораздо более близкое знакомство.

Дальше Цю с ними не пошёл, повторив то, что они и так знали, выдавая своё волнение. После чего ещё раз, привычно хромая, обошёл подопечных, заглянув каждому в глаза и молча хлопнув по плечу, обозначая таким вот нехитрым образом свою поддержку. Вообще им очень повезло с наставником. Многие другие такими сантиментами не страдали и вообще не привязывались к послушникам, считая, что всё равно большинство из них погибнет. И тратить какие-либо чувства стоит только на тех, кто пройдёт хотя бы первое серьезное испытание. Встретит своего змея.

Вскоре на площадке перед расщелиной осталось только семеро. Когда брат Цю развернулся, чтобы уйти, двое переглянулись, и, опустив голову и надвинув поглубже тёмные капюшоны, отправились за ним. Вообще попыток было две. Если по какой-то причине послушник решал, что не готов в этом году, он мог попробовать ещё раз, через год. Видимо, эти двое решили сделать так. Шань мысленно пожал плечами. Не ему судить их выбор. У него свой. Остальные молчали, каждый по-своему настраиваясь на предстоящую ночь. И по одному, зажигая фонари, входили в пещеру и растворялись в извилистых проходах.

Пару раз вдохнув и выдохнув, Шань оглядел уже почти погасшее зарево заката и, подхватив свой фонарь, решительно зашагал внутрь.

Шаги раздавались глухо в сухой внутренности огромной пещеры. Было тихо, только где-то далеко капала вода, как будто те, кто вошли чуть раньше, просто растворились, и он здесь совершенно один. Внезапно накатившая паника едва не заставила повернуть обратно. Что за чёрт, очень часто в компании шумных детей и подростков Шань мечтал о тишине и одиночестве. А стоило действительно остаться одному… Как далеко он должен зайти и что ждёт его дальше — он не знал. Брат Цю глубокомысленно отвечал на вопросы, что это зависит от них самих. И нужно слушать себя и своё сердце. А теперь его сердце выстукивало что-то невнятное, и вряд ли это можно было хоть как-нибудь расшифровать. Поэтому Шань просто брёл вперёд, пока не упёрся в тупик. Он огляделся, созерцая совершенно пустой каменный карман, освещаемый желтоватым светом его фонаря.

И неожиданно он показался ему уютным. Хотя что уютного может быть в пыльном полу, покрытом чёрными, с серыми и белыми прожилками камушками, сказать было сложно. Просто захотелось остаться здесь. Стоило постелить плащ и опуститься на него, как накатила усталость. Он привалился к стене, чувствуя откуда-то сверху дуновение свежего ветерка. Двигаться не хотелось. Несмотря на длинный переход, ничто физическое его не отвлекало. Даже есть не хотелось, хотя они уже двое суток обходились без пищи и с минимумом воды. Всё это могло помешать, если змей всё же выберет его. Нужно было подготовиться, и он достал из специальной жёсткой, пропитанной огнеупорной смесью со вшитыми металлическими листами сумки пару пузырьков. Масло и вода. Не панацея, но могло понадобиться.

Таким образом сделав всё, что мог, он, даже не принимая обычной для молитвы Высшему позы, просто проговорил самые простые, отпечатанные в сознании ежедневным повторением фразы, едва шевеля губами, и провалился в глубокий сон.

***

Пробуждение ознаменовалось странным ощущением тепла. Фонарь давно погас, но закрытые веки явно не спасали от света и жара, который облизывал лицо, становясь всё сильнее, уже грозя опалить брови и ресницы. Сегодня… Ночь выбора! Он в пещере на Небесной горе. И это значит… Шань распахнул глаза, удерживая себя на месте. Нельзя показывать страх. Перед ним на каменном полу извивалось светящееся, переливающееся оттенками алого и жёлтого, показавшееся длинным тело, охваченное тонкими полупрозрачными язычками пламени. Огонь. Это огненный змей. Вот гадство! Тот, которого он хотел увидеть меньше всего. Сам по себе факт, что какой-то змей проявил к нему интерес, был, конечно, более чем отрадным. Значит, всё не зря, значит, он может оказаться достоин. Но не огненный же! Ну что стоило проползти мимо водному. Ладно, даже каменному. Или загадочному воздушному.

Крошечные, светящиеся ещё ярче остального тела, исполнявшего затейливый танец, глазки вперились в глаза Шаня. Он… словно испытывал, играя в гляделки. Исходящие от него волны жара вынуждали зажмуриться, но Шань сразу почувствовал нежелание это делать. Смотришь? Ну так и он посмотрит. И шире распахнул глаза, не отодвигаясь, хотя и чувствовал, что начинает припекать уже и щёки, и лоб. Свет резал сетчатку после ночной темноты, почти нестерпимо. И он старался изо всех сил не думать о том, что предстоит ему, когда их первое знакомство, наконец, закончится.

Так продолжалось некоторое время, пока танец огненной рептилии не изменился, движения замедлились, а потом и остановились совсем. Змей замер, а потом метнулся вперёд, и удивлённый Шань почувствовал только, как обжигает губы прикосновение змеиного раскалённого носа. Целоваться вздумал? Он едва подавил порыв потереть губы. Во-первых, не хватало содрать наверняка обожженную кожу, а во-вторых так можно и обидеть таким неожиданным образом проявившего свою симпатию уже практически его змея. Оставалась самая малость, которая сейчас определит не только кажется ли он подходящим носителем, но и является ли им на самом деле. Нашарив пузырёк с прохладной водой, он махом влил его в рот и следом открыл его прямо перед снова качнувшимся вперёд огненным змеем, делая знак, что готов… он не был готов. К этому невозможно было быть готовым.

Шань видел, как это проделывали рыцари не раз и не два. На тренировках со стороны это казалось не таким уж и большим делом — принять в себя не слишком длинное и объёмное змеиное тело. Но вот когда тебе в глотку лезет полыхающая штука, кажется, раздирающая на своём пути гортань и выжигающая язык — всё воспринимается несколько иначе. Это было больно. Оглушающе. Сознание едва не покинуло его тело, и он чудом удержался, чтобы не рухнуть, бесполезно корчась и раздирая ногтями горло… как всё кончилось. Только за грудиной поселился горячий шар, но его жар не жёг, а скорее согревал и растекался по телу, даря ощущение бесконечной силы. Не веря себе, он поднялся и даже подпрыгнул несколько раз, с каждым разом всё легче. Провёл языком по нёбу, невольно ожидая онемения сожжённой чуть не до кости слизистой или боли от ожога. Но ничего не было. Шань поднял голову. Сверху в трещину пробивался свет, знаменовавший рождение нового дня. Изнутри вместе с ним рос какой-то иррациональный восторг. У него получилось.

На площадке перед входом их ждал хмурый брат Цю. Рядом с ним… сначала он принял это за груду булыжников. Но потом разглядел в контурах что-то знакомое. Словно высеченная скульптором лежащая статуя. Цунь… Тоу. Он бросился к другу, упал на колени, пытаясь нащупать за каменной твёрдостью плеч хоть что-то, указывающее на то, что этот парень жив. Был. Ещё вчера. Улыбался, подшучивал, уверял, что у них всё точно получится, и им достанутся самые лучшие змеи на Небесной горе. Каменный змей выбрал его. Но он оказался недостаточно… кто знает, недостаточно что?... Чтобы суметь с ним «слиться».

На плечо легла твёрдая ладонь, останавливая беспорядочные движения.

— Шань. Оставь его. Ему уже ничем не поможешь.

— Нет! — глаза застилали слёзы. Единственный, с кем он провёл столько времени. Кто был ему как брат…

— Гуань Шань.

Где-то внутри тепло превращалось в жар, его заливало желчью от обиды на весь этот жестокий мир. В котором даже такие вот хорошие парни, как Цунь Тоу…

— Гуань Шань! — в голосе Цю уже слышались не только привычно стальные нотки, но и толика неуверенности. — Ты что, до сих пор… вот дерьмо!

Следующим, что почувствовал Шань, был запах гари. Он не сразу понял, что тот поднимается от его одежды, которая начала тлеть. Всё его тело словно пылало в огне, но при этом совсем не чувствовало этого. Ему хотелось выплеснуть всю свою боль. Что-то… что-то сжечь. Обратить в пепел… глаза застилала ярость. Змей в нём танцевал, и этот танец нёс разрушение…

Ледяная вода обрушилась на голову потоком, следом его схватили, в рот втиснулись пальцы, безжалостно нажимая на корень языка раз, другой, третий, рвотный спазм…

— Соберись, ради всего святого! Или тут никого не останется! Гуань Шань!

Только теперь до него дошло, что случилось. Змей взял верх над ним и едва не погубил и его тело, и всех, кто остался рядом. Трясущимися руками он потянулся к извивающемуся перед ним змею, которого он исторг только что, и, как мог, осторожно запихнул его в протянутую сумку. Теперь его свет не слепил, а пламя не опаляло больше кожу, поблекнув, открывая красно-рыжую чешую. Но это только пока он был благосклонен к своему носителю.

— Ну ты даёшь… — голос Цю сквозил и недовольством и облегчением разом. — Но ты справился. Поздравляю, Гуань Шань. Рыцарь огненного змея.